Актея.
Часть I.
ГЛАВА VIII

VIII

Был уже почти полдень, когда Нерон проснулся. Он чувствовал себя очень скверно: разбитым, тупым и не в духе. Голова трещала, тело казалось слишком тяжелым, чтобы держаться на ногах. Весь организм громко протестовал против ночных кутежей. Он с трудом приподнялся, отыскал чашу, в которой еще оставалось немного вина, и хлебнул несколько глотков. Крепкий налиток оживил его, и искра сознания блеснула в его отупелых глазах, когда он продекламировал апологию пьяницы из Горация;

Возлюбивший мудрость Сократа

Может еще больше любить вино;

Разве божественный Катон

Не поддерживал вином свою доблесть.

Он побрел в свои апартаменты, умылся, переоделся и после безуспешной попытки проглотить хоть немного пищи отправился на террасу и сел на кресле рядом с Актеей. Он положил голову на ее плечо, и его покрытое пятнами лицо казалось уродливее на ее белой коже, чем когда-либо.

Актея была в кротком настроении духа. Она взяла руку императора и задумчиво играла его пальцами. Легкий ветерок убаюкивал его; он сонливо прислушивался к плеску фонтана и щебетанию птиц на деревьях.

Нерон каялся. Он всегда каялся по утрам. Его обычное распределение занятий было таково: вечером грешит, утром раскаивается, а после полудня подготовляется к новым грехам. Утреннее сокрушение искупало вечерние безобразия.

В своем утреннем расположении духа он любил, чтобы его бранили за дурное поведение. Человеческая натура всегда находила источник приятного возбуждения в сознании собственной испорченности. Ничто так не облегчает душу и не льстит гордости, как ласковые увещевания друга, который смотрит на ваши проступки сквозь сильно увеличивающие моральные очки.

Упреки были так приятны, что соблазняют на новый грех. Император смутно чувствовал это, прильнув к груди Актеи.

Она гладила его волосы и лоб без отвращения: ведь на ее груди покоилась голова властителя мира. В ее прикосновении чувствовался нежный упрек, и Нерон нисколько не удивился, когда она сказала:

-- Зачем Цезарь испытывает терпение Фурий?

Вздох глубокого, хотя и мимолетного раскаяния был ответом на ее слова. Лукавая усмешка мелькнула на ее губах. Зрелище кающегося Нерона забавляло Актею.

С материнской нежностью, которая, как она убедилась, лучше всего действовала на ее сумасбродного повелителя, она продолжала:

-- Безумный Цезарь! Ты не должен быть таким неблагоразумным.

-- Ах, Актея! -- отвечал император, сокрушенно качая головой. -- Даже могущественный Цезарь может иметь свои недостатки.

-- Могущественный Цезарь скоро присоединится к могущественному Августу, если будет пьянствовать каждую ночь, -- сказала девушка довольно резко.

Облако досады отуманило его лицо. Приятно, когда вас называют негодным буяном, но вовсе не приятно, когда вам напоминают, что вы убиваете себя.

-- Это все Тигеллин виноват, -- сказал Нерон.

-- Тигеллин! Тигеллин! -- воскликнула девушка. -- Как я ненавижу его!

 Я тоже, -- заметил он. -- Я тоже ненавижу его.

-- Так зачем же ты дружишь с ним? Зачем ты слушаешься его? Зачем ты повинуешься ему, как раб? -- Лицо ее потемнело от прилива злобы и отвращения. -- Зачем ты не убьешь это животное?

-- Ты ревнуешь, маленькая Актея, -- равнодушно сказал Нерон. -- Что же сделал Тигеллин, чтобы его убить?

-- Что он сделал? -- воскликнула Актея. -- Чего он не сделал?.. Он твой злой гений; он заставляет тебя пренебрегать мудрыми советами; он подстрекает тебя к безумию и злодейству; заставляет оскорблять и делать несчастными беззащитных людей. Мало того! Он подвергает тебя самого, императора, побоям и пинкам.

Это была ошибка. Ее горячность завлекла ее слишком далеко, и она тотчас убедилась в этом.

Лицо Нерона побагровело. Он вскочил с криком:

-- А! Я и забыл про центуриона: он надавал мне пинков, Актея, и он будет казнен! Я желал бы, чтобы у него была тысяча жизней, я отнял бы их все. Если б я не был Цезарь, я сам бы убил его. - Он взглянул на солнце. -- Смотри, теперь полдень: он на Яникулуме, его руки связаны, его лицо бледно, может быть, дрожь пробегает по его членам. Вот он становится на колени, наклоняет голову, вытягивает шею; солдат становится рядом с ним, замахивается мечом... удар - и кровь! Кровь! Кровь!

- Нерон! -- вскрикнула Актея не своим голосом. -- Взгляни на эту пурпурную тень за Тибром. Там! Там! На склоне Ватиканского холма.

Он взглянул по направлению ее руки, опустился на колени подле ее ложа и погрузился в созерцание игры красок на облаках.

Формы, краски, музыка, стихи - все это затрагивало лучшие струны его натуры, заглушавшиеся обыкновенно безумием и преступлением. Глаза его приняли задумчивое выражение, лицо смягчилось, улыбка заиграла на губах.

-- Ах! -- сказал он. -- Как прекрасно! Взгляни, Актея, на эту полосу тени, взбирающуюся на холм. Края ее почти багряного цвета, а к середине она темнеет. Она кажется черной, но это обман зрения - она великолепного пурпурового цвета. Смотри, смотри: верхушки деревьев вышли из тени; листья отливают золотом на солнце. Сейчас река у того изгиба засияет, как золотая рамка вокруг картины. Ах! Вот! Вот...

С полуоткрытым ртом, с разгоревшимся лицом, он молча любовался переливами красок. Потом спросил:

- Бывают ли такие картины в вашем далеком Самосе, среди его оливковых и гранатовых рощ?

Актея отвечала, слегка вздохнув:

-- На Самосе мы наслаждались солнечным светом, а не тенями, а когда наступал вечер и загорались звезды, пастухи начинали играть на свирелях, и легкие пары неслись по склонам холмов. Нам не нужно было управлять миром, мы жили настоящей минутой, не думая о завтрашнем дне.

-- Один из наших поэтов проповедовал нам то же, -- заметил Нерон.

-- Но вы, римляне, не можете понять этого, -- вздохнула она.

-- Неужели ты жалеешь о холмах своего Самоса, Актея? -- спросил он. -- Подумай, ты здесь, в доме Цезаря, и сам Цезарь преклоняет перед тобой колени.

Он наклонился и прикоснулся губами к ее руке. Глаза Актеи засверкали.

-- Нет, -- сказала она, -- я не жалею о Самосе, потому что Цезарь любит меня.

-- Да, я люблю тебя, маленькая Актея! -- воскликнул он, сжимая ее в объятиях так, что она вскрикнула. -- Я люблю тебя и буду любить еще больше. Ты будешь императрицей, Актея, императрицей мира, потому что я женюсь на тебе, что бы ни говорили законники и сенаторы.

-- Если так, убей Тигеллина!

Случай спас жизнь любимца, потому что Нерон, увлеченный страстью к Актее, без сомнения исполнил бы ее желание. Но прежде чем он успел ответить, на террасу вошел толстый офицер, которому поручена была казнь Тита. Он был бледен, как привидение, и ноги его, казалось, прилипли к полу.

-- Ну, -- сердито сказал Нерон, -- что тебе нужно?

Губы воина зашевелились, но голос изменил ему.

-- Говори, мошенник! -- вскрикнул Нерон. -- Что тебе нужно здесь?

Актея дотронулась до его руки с тщетным намерением обуздать его вспыльчивость.

-- Центурион, -- пробормотал офицер, -- которого ты приказал казнить на Яникулуме...

Нерон поднялся на ноги.

-- Ну что же? -- сказал он. -- Ты пришел рассказать мне о его смерти? Да что ты дрожишь? Ведь я не тебя велел казнить.

-- Он... он... -- бормотал, заикаясь, офицер.

-- Да говори же, -- крикнул Нерон, -- или, клянусь богами, я заставлю тебя замолчать навеки!

Наконец солдат овладел собой и твердо произнес:

-- Мы встретили на Форуме весталку Паулину, и она помиловала его.

Дикий крик вырвался из груди Цезаря; он схватил тяжелое кресло и с силой сумасшедшего пустил им в офицера. Оно ударило его в грудь, он опрокинулся навзничь и упал через низенькие перила в сад.

Нерон бросился на ложе рядом с Актеей и расхохотался. Потом он сказал:

-- Боги, если только есть боги, большие шутники, Актея!

- Как так? -- спросила она.

-- Да как же? -- отвечал император, продолжая смеяться. -- Человек оступился, встряхнул нас немного, его секут до полусмерти. "Хорошо! Прекрасно, -- говорят боги, -- и поделом ему". Через несколько времени другой человек спускает с лестницы римского императора. Я приказываю отрубить ему голову. "О, нет, -- говорят боги, -- пусть его убирается подобру-поздорову". Затем является солдат, который никому не сделал вреда, и я убиваю его. "Ха! Ха, -- смеются боги, -- вот так штука!" Кстати, -- продолжал Нерон, -- надо посмотреть, жив ли он.

Он встал и заглянул в сад. Солдат лежал неподвижно.

-- Я думаю; что он умер, -- заметил император совершенно равнодушно. -- Однако он вовсе не украшает цветника, не мешало бы его убрать оттуда.

-- Так ты думаешь, -- сказала Актея, -- что богов нет?

-- Я вовсе не думаю о них, -- отвечал он, -- какое дело мне или тебе, есть ли на Олимпе или в Гадесе боги или нет. Во всяком случае, они не являются теперь людям, как во времена Энея, я хотел бы быть на месте старого Анхиза, хотя, -- прибавил он задумчиво, -- не знаю, променял ли бы я тебя на Венеру.

Она покачала головой и воскликнула:

-- Ты не заставишь меня молчать лестью! Я верю в богов, и мне есть дело. Чья же рука мечет перуны с неба; если не Зевсова? Кто обновляет славу утра, если не Аполлон? Кто поднимает волны на океане и одевает глубину тьмою, если не Посейдон? Кто влагает любовь в сердца мужчин и женщин, если не Афродита?

-- Кто заставляет меня напиваться каждую ночь, если не Вакх? -- подхватил Нерон, передразнивая ее голос. -- Рассуждай об этих вещах с Сенекой, Актея: он философ, а я - я артист.

Они помолчали; Нерон задумчиво играл с вышитым покрывалом Актеи. Потом он снова рассмеялся:

-- А! Так человек, поколотивший Цезаря, еще жив. Забавно, не правда ли? Эта весталка любит соваться не в свое дело. Счастье ее, что она весталка.

Немного погодя он прибавил:

-- Я хочу поговорить с этим центурионом. Мне нужно спросить его кое о чем. Я пошлю за ним, Актея.

Он кликнул раба и сказал ему:

-- Ступай в преторианский лагерь и разыщи центуриона, который должен был быть казнен сегодня, но помилован. Проси прийти его сюда, во дворец.

улыбкой и самым дружеским видом. Старый придворный заставил себя улыбнуться и, выразив свое восхищение пением, подошел к Актее.

-- Он убил вестника, -- сказала она вполголоса в ответ на его вопросительный взгляд, -- и послал за солдатом.

-- Вестник очнулся, -- отвечал Сенека, -- я слышал об этом от рабов.

-- Что же? -- сказала Актея.

Сенека пожал плечами, и выражение беспокойства снова явилось на его лице.

 Паулина слишком смела, слишком честолюбива, -- пробормотал он скорее про себя, чем Актее. -- Если он убьет теперь этого солдата, которого она помиловала, результаты могут быть очень серьезные.

Актея бросила на него быстрый взгляд из-под своих длинных ресниц и сказала с чисто женским лукавством:

-- Паулина так же смела, как прекрасна.

Озабоченное лицо Сенеки на мгновение осветилось нежностью, а Актея провела рукой по лицу, чтобы скрыть лукавую усмешку.

 Через некоторое время Паулина перестанет быть весталкой.

Ловушка была слишком неискусно расставлена, и Сенека холодно ответил:

-- Правда, но какое нам дело до этого? Разве у нас нет других предметов для разговора?

Разговор был прерван появлением императорского посла с центурионом.

Нерон рассеянно взглянул на них; он был в разгаре импровизации, напевая что-то вполголоса и аккомпанируя себе на арфе.

время. Волнение, которое он пережил за один день, подрезало его юность, и теперь он более чем когда-либо был римлянином и римским воином.

Тит пробудился от своих грез о счастье в оковах и перед лицом смерти. Спасенный случаем, он нашел двери своей возлюбленной запертыми для него. Подобно большинству римлян того времени, он придерживался стоицизма. Огорченный и утративший все надежды, он с нетерпением ожидал рокового удара, который, как он думал, должен был поразить его в доме Цезаря.

Нерон отложил в сторону арфу и пристально посмотрел на центуриона.

-- Так ты и есть тот, кто поколотил Цезаря? -- спросил он наконец.

Центурион молча поклонился.

 Гм! -- сказал Нерон. -- Но ведь ты не знал, что это был Цезарь?

Новый поклон был ответом на эти слова.

-- Скажи же мне, -- продолжал император, -- поколотил ли бы ты меня, если б знал, что я император?

Центурион молчал.

-- Подумай, воин, -- сказал Нерон, -- я твой император, поколотил ли бы своего императора?

-- Не знаю, но думаю, что да.

Нерон расхохотался.

-- Это мне нравится, -- сказал он. -- Люди, которые не боятся говорить правду, всегда полезны. Ну, на этот раз твоя голова уцелеет. Ты будешь служить у меня под начальством Бурра, и твоя главная обязанность будет состоять при Актее. Теперь, -- продолжал он, вставая и потягиваясь, -- пойдемте обедать. Говорят, Сенека, что в Киликии есть гробница какого-то древнего монарха, на которой написано: "Ешь, пей и веселись, все остальное пустяки!" Эта философия лучше твоих проповедей.

С этими словами он оставил террасу.

-- Сегодня весталка спасла мне жизнь и, когда я благодарил ее, велела мне быть другом Сенеки. Я поклялся в этом.

Вторично в этот день легкая краска показалась на лице Сенеки.

-- Я принимаю подарок весталки, и, -- прибавил он, ласково улыбаясь Титу, -- этот дар достоин дарящей.

После этого он и Актея последовали за Нероном в триклиниум [].