Избранные стихотворения
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Избранные стихотворения

1. Изъ поэмы "Оберонъ". - Д. Минаева

2. Изъ поэмы "Вастола". - ***

I.

ИЗЪ ПОЭМЫ "ОБЕРОНЪ".

Когда васъ развлечётъ, читатель, мой разсказъ,

Хоть трудно исполнять теперь задачу эту,

О рыцаре одномъ разскажемъ мы сейчасъ,

Ходившемъ въ Вавилонъ по строгому обету.

Задуманный имъ путь не лёгокъ вовсе былъ

Въ эпоху ту, когда Великiй Карлъ царилъ,

A въ наши дни никто, въ чёмъ можемъ мы ручаться,

Опасности такой не сталъ бы подвергаться.

Когда, упавши ницъ, предъ папой паладинъ

Покаялся въ грехахъ, слезами орошонный,

И ждалъ прощенiя, коленопреклонённый -

Благословивъ его, сказалъ старикъ: "Мой сынъ,

Ступай и надъ тобой да будетъ милость Бога!

Пусть не страшитъ тебя столь трудная дорога.

Но, главное,сынъ мой, направивъ къ Яффе путь,

"

Въ смиренiи уста склонивши къ туфле папской,

Поклялся паладинъ съ покорностiю рабской

Исполнить свой обетъ. Обязанность тяжка,

Поверилъ онъ - была въ нёмъ вера глубока -

Что кончитъ подвигъ свой безъ бедъ и безъ кручины.

Прибывши въ Яффу, онъ лишь съ посохомъ однимъ

Пустился въ путь пешкомъ до самой Палестины,

Двойной надеждою и мужествомъ хранимъ.

Потомъ онъ поскакалъ въ Багдадъ неутомимо,

Всё думая: "где жь ты, желанная земля?"

Но впереди ещё лежалъ необозримо

Путь долгiй чрезъ леса, пустыни и поля.

Всего жь печальней то, что по его дороге

Наречья окскаго не понималъ никто.

"Проеду ль здесь въ Багдадъ?" онъ спрашивалъ въ тревоге;

Но не могли ему ответа дать на то.

Однажды онъ въ лесу дремучемъ заблудился.

Ревела буря, дождь лилъ точно изъ ведра;

Въ потёмкахъ целый день онъ по лесу кружился,

Прорубливалъ себе въ непроходимой чаще.

Вотъ, наконецъ, на холмъ поднялся рыцарь - глядь!

О,ужасъ! тёмный боръ чемъ далее, темъ чаще;

Куда ни посмотри - за лесомъ лесъ опять.

За волшебство онъ счёлъ такой обычный случай,

Но всё жь лихой беде ничемъ нельзя помочь:

И днёмъ непроходимъ былъ этотъ лесъ дремучiй,

A рыцаря въ лесу ещё застала ночь.

Тутъ положенiе опасней вдвое стало:

Ни звездочки сквозь боръ во мраке не мерцало.

Брёлъ рыцарь ощупью, взявъ подъ уздцы коня,

Рискуя лобъ разбить, молчанiе храня.

Всё небо въ облакахъ, какъ въ сумрачной одежде,

Зловещiй, мрачный лесъ, и дождь, и глушь кругомъ,

И смелымъ путникомъ неслыханное прежде

Рыканье льва въ немомъ безмолвiи ночномъ

Ужаснее ещё въ той тишине казалось

И эхомъ скалъ, какъ громъ небесный, повторялось.

Безстрашный изъ людей наверно бы, смутясь,

И нашъ герой, хоть онъ до-ныне, безъ сомненья,

Былъ храбръ, холодный потъ почуялъ на челе

И, дрожью ледяной охваченный, къ земле

Какъ-будто бы приросъ безъ всякаго движенья.

Но, полный мужества и духомъ укреплёнъ,

Онъ страхъ минутный тотъ въ себе осилилъ въ пору.

За поводъ взявъ коня, мечъ вынувъ изъ ножонъ,

Взбираться сталъ лесной тропинкою онъ въ гору.

Онъ шолъ, вдрутъ огонёкъ - надежда ожила -

Предъ нимъ блеснулъ вдали заметнымъ чуть мерцаньемъ -

И кровь къ его щекамъ мгновенно прилила.

Волнуемый тогда сомненьемъ и желаньемъ

Жилья и вернаго пути увидеть следъ,

Въ трущобе той идти онъ продолжалъ на светъ,

Который исчезалъ и снова появлялся.

Шолъ рыцарь на гору, то съ крутизны спускался.

И вотъ передъ собой пещеры горной пасть

Увиделъ онъ; костёръ пылалъ y входа съ трескомъ

И скалы, будто бы готовыя упасть,

Торчали и кой-где изъ чорныхъ трещинъ ихъ

Съ трепещущей листвой кустарникъ прорывался -

И новымъ зрелищемъ, въ местахъ ему чужихъ,

Съ невольнымъ ужасомъ нашъ рыцарь любовался.

"Стой!" грянулъ грозный крикъ въ пещере, словно громъ -

И мрачная во следъ фигура показалась,

Закутанная въ плащъ изъ львиныхъ шкуръ кругомъ,

Съ седою бородой, которая спускалась

До пояса волной, a мощная рука

Сжимала толстую, кедровую дубину,

Которою - какъ показалось паладину -

Онъ могъ легко убить огромнаго быка.

Не струсилъ рыцарь жителя леснаго

Cъ его дубиною и длинной бородой.

На окскомъ языке (онъ на другомъ ни слова

Не зналъ) заговорилъ онъ съ нимъ. Старикъ седой

"Что слышу?" закричалъ и сердцемъ умилился:

"Гаронны музыка мне радость принесла!

Шестнадцать разъ зесля вкругъ солнца обошла

"Приветъ вамъ, милый гость, среди Ливанскихъ горъ!

Конечно, въ эту глушь вы не за темъ попали,

Чтобъ навестить меня и ночью разговоръ

Съ отшельникомъ вести; но, рыцарь, вы устали:

Войдите жь отдохнуть среди моей норы,

Где съ лёгкимъ ужиномъ васъ ласка ожидаетъ.

Моё вино бежитъ изъ погребовъ горы

И разжижаетъ кровь и очи просветляетъ."

Доволенъ рыцарь былъ, найдя такой прiёмъ.

Въ пещеру онъ идётъ съ радушнымъ землякомъ,

Снимаетъ латы съ плечъ и всё вооруженье.

Въ доспехахъ онъ хорошъ, безъ нихъ же - загляденье.

Какъ очарованный, седой старикъ сталъ немъ,

Когда снялъ паладинъ съ себя блестящiй шлемъ

И волосы его густые за плечами

Упали светлыми, роскошными кудрями.

"Ахъ, какъ похожъ! Въ лице черты нетъ ни одной

Не схожей съ нимъ." - "Похожъ?" гость молвилъ: "на кого же?"

--"Простите, сударь мой: я брежу стариной!

Какъ слепокъ истинный... Ей-Богу, чудеса!

Такой же точно лобъ, носъ тотъ же и глаза!

Я будто предъ собой фигуру вижу ту же,

Лишь кудри посветлей, да грудь немножко уже.

"У насъ одинъ языкъ и, право, можетъ-быть,

Не даромъ на того вы такъ похожи ныне,

Кого шестнадцать летъ одинъ въ своей пустыне

Оплакиваю я и не могу забыть.

Зачемъ съ нимъ умереть не могъ я. Воля Бога!

Закрылъ ему глаза я этою рукой

И въ землю опустилъ, рыдая, на покой...

И на него, землякъ, вы такъ похожи! Много

"Въ томъ страннаго - не правда ли?" - "Одна

Случайность", молвилъ гость. - "Вы правы, да, конечно!

Но, добрый господинъ, въ томъ не моя вина,

Что привязался къ вамъ я съ первыхъ словъ сердечно.

Скажите же вы мне: я, старый Шерезминъ,

Желалъ бы имя знать пришельца дорогого."

- "Сигвина герцога гвiеннскаго я сынъ;

" Услышавъ это слово,

Старикъ взволнованный упалъ къ его ногамъ:

"О, сердце мне всю правду подсказало!

Добро пожаловать! Приветъ сердечный вамъ,

Сынъ храбраго отца и князя! Съ нимъ не мало

Мне странствовать пришлось въ минувшiе года,

Изведавши людей гоненiя и злобу...

Лишь въ первыхъ башмачкахъ вы прыгали тогда,

Когда мы съ нимъ вдвоёмъ пошли къ Святому Гробу.

"Ну, кто бъ, скажите, могъ тогда предполагать,

Что чрезъ шестнадцать летъ, вотъ здесь, въ горахъ Ливана,

Въ пустыне этой мы увидимся опять?

Да, нужно бодрымъ быть, хотя бъ среди тумана

Потухла въ небесахъ последняя звезда

Надежды. Но меня за болтовню простите:

Болтаю съ радости. Вы лучше разскажите,

Какая буря васъ загнать могла сюда?"

У очага Гюонъ съ пустынникомъ садится

На мшистую скамью съ поникшей головой.

Чтобъ подкрепить себя, спешитъ онъ освежиться

И сотами, затемъ, усевшись, начинаетъ

Передъ отшельникомъ печальный свой разсказъ,

Причемъ старикъ съ него своихъ не сводитъ глазъ

И въ сыне молодомъ отца припоминаетъ.

Подробно рыцарь сталъ разсказывать ему

О томъ, какъ при дворе воспитывался строго

Онъ матерью своей; какъ сыну своему

Мать развивала умъ при крепкой вере въ Бога:

Какъ детство милое проѵчалось точно сонъ;

Какъ надъ его губой пушокъ едва пробился.

Наследнымъ княземъ былъ онъ вдругъ провозглашонъ

И въ торжестве съ крыльца палатъ родныхъ спустился.

И какъ потомъ прошли два года, какъ два дня,

Въ турнирахъ и пирахъ, где рыцарь веселился.

Пока его не сталъ, предъ Карломъ очерня,

(Карлъ на его отца давно уже сердился)

Гнать злобный Амори, семьи давнишнiй врагъ.

Потомъ отшельнику разсказывалъ онъ, какъ

Былъ вызванъ ко двору, что къ этому и средство

Какъ лютый этотъ врагъ, баронъ фонъ-Гогенблатъ.

И младшiй принцъ Шарлотъ, сынъ Карла - въ мiре целомъ

Презренный самый принцъ, который былъ бы радъ

Себя обогатить наследственнымъ уделомъ

Гюона - межь собой вступили въ заговоръ

Его сгубить, едва онъ посетитъ ихъ дворъ,

И какъ они его, выслеживая сзади,

Въ лесу, близь Монтлери, подстерегли въ засаде.

"Мой младшiй братъ Жераръ", такъ рыцарь продолжалъ,

"Со мною былъ тогда. Охотой увлечённый

И съ соколомъ въ рукахъ, вперёдъ онъ ускакалъ.

Подобнымъ случаемъ нисколько не смущённый,

Я ехалъ дальше. Братъ, какъ юноша живой,

Спустивши сокола, съ поднятой головой

За нимъ следя, стрелы быстрей вперёдъ пустился

И скоро изъ виду за поворотомъ скрылся.

"Но скоро громкiй крикъ донёсся до меня.

Мы бросились на зовъ въ то жь самое мгновенье -

И что же? вижу братъ лежитъ, упавъ съ коня,

Какой-то дерзкiй пажъ (не ведомъ онъ былъ мне:

До-этихъ-поръ въ глаза я не видалъ Шарлота)

Жерара колотить готовился за что-то,

A карликъ съ соколомъ ждалъ принца въ стороне.

"Я вспыхнулъ весь. "Нахалъ! что тутъ y васъ за драка?

Какъ мальчика ты смелъ обидеть?" говорю:

"Лишь пальцемъ до него дотронься, забiяка,

Тебе своимъ мечёмъ я брюхо пропорю."

- "А, это ты? Сюда!" онъ крикнулъ въ изступленьи:

"Тебя-то одного и ждалъ я, можетъ-быть.

Уже давнымъ-давно я жажду наслажденья

Твоею кровью месть палящую залить.

"Ты не узналъ меня? Смотри - передъ тобою

Сынъ князя Дитриха Арденскаго стоитъ.

Родитель твой - сто разъ будь проклятъ онъ судьбою!--

Съ моимъ отцомъ роднымъ рубился щитъ на щитъ

И, победителемъ оставшись на турнире

Посредствомъ хитрости, онъ бегствомъ спасся. Сынъ

Ответитъ за отца. Пока живёмъ мы въ мiре,

"

"И съ этимъ словомъ онъ, копьё склонивъ отвесно,

Помчался на меня, какъ буря. Неизвестно,

Какъ отклонить копьё его мне удалось,

Но руку обернувъ плащомъ своимъ дорожнымъ,

Чтобъ мигомъ кончить бой съ обидчикомъ ничтожнымъ,

Я рукояткою меча ему нанёсъ

По правому виску такой ударъ, что разомъ

Изъ тела вышибъ духъ: онъ не мигнулъ и глазомъ.

"Ну, словомъ, онъ упалъ, чтобъ не подняться вновь.

Въ то время всадники изъ рощи появились.

Хоть много было ихъ, но отплатить за кровь

Убитаго они въ смущеньи не решились.

Пока Жерару мы подняться помогли,

Следили всадники за нами и вдали

Отъезда нашего они какъ-будто ждали;

Потомъ трупъ подняли и быстро ускакали.

"Не зная, сколько я предъ Карломъ виноватъ,

Я ехалъ далее спокойно, беззаботно.

Вотъ и конецъ пути. Изъ Сенъ-Дени аббатъ,

Представить ко двору. Карлъ принялъ сносно насъ.

Казалось, хорошо до-этихъ-поръ шло дело;

Но только мы за столъ хотели сесть, въ тотъ часъ

Фонъ-Гогенблатъ къ крыльцу подвёзъ Шарлота тело.

"Въ одежде траурной двенадцать мрачныхъ слугъ

Парадной лестницей тихонько поднимались

И въ залу шли; тогда стихъ говоръ общiй вдругъ;

Все двери настежь. Вотъ носилки показались,

Обвитыя кругомъ кровавой пеленой.

Дворъ въ ужасе стоялъ, теряя умъ и голосъ.

Карлъ побледнелъ. У всехъ поднялся дыбомъ волосъ -

О разразился громъ какъ-будто надо мной.

"Надъ трупомъ приподнявъ покровъ окровавлённый,

Сталъ Карлу говорить коварный Амори:

"Вотъ здесь твой мертвый сынъ, a это вотъ смотри -

Его убiйца злой, дрожащiй и смущённый!

О, горе, что къ нему я поздно подскакалъ!

Не поединокъ былъ, не бой y нихъ открытый:

Отъ рыцарской руки не рыцарски принцъ палъ,

"

"Хоть сыномъ редко былъ доволенъ властелинъ,

Всё жь онъ былъ сынъ его, хоть и негодный сынъ:

Въ нёмъ кровь его текла. Карлъ, онемевъ сначала,

Вдругъ съ воплемъ "милый сынъ!" упалъ на хладный трупъ

И слился съ нимъ въ тоске, не отрывая губъ.

Тотъ страшный вопль отца, какъ бы ударъ кинжала,

Меня пронзилъ. Въ тотъ мигъ - повергнутъ точно въ адъ -

Чтобъ принцу жизнь вернуть, я умереть былъ радъ.

"Я молвилъ: "Государь, за это преступленье

Меня не обвиняй. Себя онъ выдавалъ

За сына герцога Арденскаго: онъ лгалъ!

Клянусь, онъ вывелъ бы святого изъ терпенья!

Избивши мальчика напрасно, какъ наглецъ,

И моего отца покойнаго позоря,

Онъ на меня напалъ внезапно наконецъ.

Я ль уступить ему обязанъ былъ, не споря?"

"Злодей!" воскликнулъ Карлъ, мою прервавши речь,

Причёмъ глаза его какъ уголья сверкали.

Затемъ онъ выхватилъ y щитоносца мечъ

Меня бы въ бешенстве онъ прокололъ насквозь.

Но тутъ всё рыцарство мгновенно поднялось,

Сверкнули вкругъ мечи, какъ молнiи въ тьме ночи,

И кровожадностью y всехъ зажглися очи.

"Треща, дрожитъ помостъ, оконницы звонятъ

И по палате громъ какъ-будто прокатился.

"Измена!" слышенъ крикъ: "насъ убивать хотятъ!"

И голосъ рыцарей въ ревъ общiй обратился.

Грозитъ, толкается ихъ шумная орда.

Старикъ-аббатъ, безстрастно-хладнокровный

(Знать Бенедиктъ святой хранилъ его), тогда

Напомнилъ наконецъ толпе свой санъ духовный.

"Во мне служителя почтите алтаря!

Повелеваю миръ я вамъ во имя Бога!"

Онъ это произнёсъ такъ величаво-строго,

Что даже нехристей, по правде говоря,

Смирилъ бы. Въ мигъ одинъ негодованья волны

Утихли, улеглись. Все сделались безмолвны;

Кинжалы жь и мечи средь мёртвой тишины

"И Карлу передать решился безпристрастно

Аббатъ всю истину. Онъ говорилъ красно,

Правдиво, горячо, но было всё напрасно.

Трупъ сына виделъ Карлъ и говорилъ одно:

"Взгляни на этотъ прахъ и смерти осужденье

Произнеси: за кровь должна пролиться кровь!

Пускай его казнятъ, я повторяю вновь,

И бросятъ трупъ его воронамъ на съеденье!"

"Я вышелъ изъ себя. "Нетъ, не убiйца я!

Не справедливъ въ своёмъ решенiи судья,

A обвинитель мой - изменникъ! Предъ тобою

Стою я, государь, и, собственной судьбою

Готовый жертвовать, могу я доказать,

Что Амори злодей, достойный омерзенья,

Способный воздухъ лишь дыханьемъ отравлять.

Онъ, только онъ одинъ виновникъ преступленья!

"Какъ онъ, я рыцарь самъ, какъ онъ, я тоже князь

И нрава своего решаюсь, не боясь,

Потребовать y васъ. Кто въ этомъ мне откажетъ?

Мой врагъ поднять её! Пусть Божiй судъ докажетъ,

Кто правъ, кто виноватъ: пусть кровь возопiётъ

Громовымъ голосомъ, низвергнувъ въ адъ злодея.

Невинность докажу безъ страха на суде я."

"Князей и герцоговъ, собравшихся вокругъ,

Позорный приговоръ привёлъ въ негодованье,

И ропотъ поднялся, какъ моря рокотанье

Предъ бурей. За меня все разомъ стали вдругъ

Просить и убеждать. Напрасно! Карлъ, въ упорстве

И съ трупа не сводя недвижныхъ глазъ, молчалъ,

Хотя самъ Гогенблатъ о томъ же умолялъ,

Надеясь поразить меня на ратоборстве.

"Позволь мне, государь, онъ произнёсъ тогда:

Злодея наказать. Погибнетъ онъ, конечно!"

- "Ты издевашься ещё!" Я отъ стыда

И гнева вспыхнулъ весь. "Но трепещи: не вечно

Спятъ громы Мстителя!" - "И эти громы я",

Ответилъ онъ, "сведу на голову твою же."

Но раздражонный Карлъ, гневъ скрытый обнаружа,

"При этомъ слове всё заволновалось снова.

Вновь рыцарей мечи сверкнули изъ ноженъ:

Насилiемъ такимъ весь дворъ былъ возмущёнъ.

"Схватить его! "опять Карлъ закричалъ сурово;

Но тутъ же увидалъ, что острые клинки

Сплотились вкругъ меня. Все лица рдели мщеньемъ,

И въ давку мой аббатъ попавшiй какъ въ тиски,

Безъ пользы всемъ грозилъ церковнымъ отлученьемъ.

"Судьба имперiи тогда на волоске

Висела. Пали ницъ советники въ тоске

И Карла убедить старалися напрасно,

Что праву рыцарей не уступать опасно,

И только герцогъ Неймсъ (онъ головой ссужалъ

Властителя, когда въ нёмъ разумъ помрачится),

Два слова королю шепнувши, намъ сказалъ,

Что Карлъ на Божiй судъ изволилъ согласиться."

Услышавъ те слова, разсказывалъ Гюонъ,

Умолкли рыцари и отступили вскоре.

Карлъ, жгучей злобою подавленъ, раздражонъ

Спешилъ назначить срокъ для Божьяго суда

И стали обе стороны тогда

Готовиться къ нему: весь городъ оживился -

И Амори вперёдъ победою хвалился.

Надменный тотъ гордецъ уверенъ былъ въ себе,

Хоть сердце въ нёмъ, порой, сомненьемъ трепетало

И мужество его невольно колебало.

Ужь не одно копьё онъ раздробилъ въ борьбе,

Противника въ бою ни разу не пугался

И бой на смерть ему потехою казался;

Но храбрость львиная, не знавшая тревогъ,

На этотъ разъ ему не послужила въ прокъ.

"Насталъ и день суда. Какъ-будто по наряду

Все собрались на бой. Я въехалъ за ограду

Въ серебряныхъ своихъ доспехахъ на коне.

И выразить приветъ все торопились мне.

Противникъ мой былъ тамъ уже. На возвышеньи,

Князьями окружонъ, Карлъ мрачно возседалъ;

Съ фонъ-Гогенблатомъ былъ онъ въ явномъ соглашеньи

"Мы стали по местамъ. Уселись судьи. Къ бою

Уже мой былъ готовъ нетерпеливый врагъ.

Раздался звукъ трубы. Мы понеслись и такъ,

Сверкая копьями, столкнулись межь собою,

Что наши лошади упали и въ седле

При натиске едва могли мы удержаться.

Тутъ, бросивши коней и копья, на земле,

Съ мечами на-голо, мы начали сражаться.

"Не требуй, чтобъ тебе описывать я сталъ

Нашъ бой. Противникъ мой, въ томъ долженъ я сознаться,

Сильнее былъ меня и злее. Можетъ-статься,

Духъ правоты одной мне только силу далъ.

Сраженiя успехъ подъ звонъ и блескъ булата

Сомнителенъ былъ. Бой отчаянный кипелъ:

У жь кровь изъ многихъ ранъ лилась y Гогенблата,

И только я одинъ былъ невредимъ и целъ."

Ужасный Амори, увидя, что дымится

Кровь тёплая его изъ многихъ свежихъ ранъ,

Прпшелъ въ неистовство и, словно ураганъ,

Ударить на врага и сталъ рубить съ плеча,

Такъ-что Гюонъ едва-едва могъ защищаться:

Рууа, достойная Роландова меча,

Заставила его назадъ не разъ податься.

Уже уверенный въ победе Гогенблатъ,

Схвативши тяжкiй мечъ обеими руками,

Ударомъ роковымъ былъ битву кончить радъ,

Но промахъ далъ; тогда Гюонъ, сверкнувъ очами,

Такъ ловко поразилъ противника между

Наплечникомъ его и шлемовъ, что со стономъ

Тотъ выронилъ изъ рукъ оружье на ходу

И, ошеломленный, упалъ передъ Гюономъ.

Поднявъ свой грозный мечъ надъ сверженнымъ врагомъ,

Гюонъ вскричалъ ему: "Когда въ живыхъ остаться

Желаешь, Гогенблатъ - по совести во всёмъ

Публично здесь обязанъ ты признаться:

Иначе пощадить тебя я не могу."

"Убiйца!" захрипелъ онъ только и поспешный

Ударъ нанёсъ мечёмъ счастливому врагу:

"Вотъ мой ответъ! Со мной иди ты въ адъ кромешный."

Но отразить клинокъ уже успелъ Гюонъ:

Мечъ, слабою рукой направленный, по латамъ

Едва скользнулъ и выпалъ. Возмущёнъ

Противникомъ своимъ, коварнымъ Гогенблатомъ,

И позабывъ о томъ, что жизнь его нужна

Для разъясненья лжи, Гюонъ, всё забывая,

Пронзилъ его мечёнъ. Кровавая волна

Изъ горла хлынула, арену обагряя.

Сiяетъ паладинъ, победой просветлёнъ

И, падшаго врага омытый кровью чорной,

Вздохнулъ вольней. Раздался трубный звонъ;

Оконченъ Божiй судъ, мёртвъ клеветникъ позорный.

Героя радостно приветствуетъ народъ,

A рыцарей толпа теснится вкругъ Гюона,

Съ его доспеховъ кровь стираетъ и ведётъ

Туда, где государь на бой смотрелъ съ балкона.

"Но Карлъ", такъ продолжалъ нашъ рыцарь свой разсказъ,

"Волнуясь, произнёсъ: "убiйствомъ этимъ новымъ

Онъ сына мне вернулъ иль нетъ спрошуя васъ?

Убiйцею? Ни чемъ. Отрёкся ль Гогенблатъ

Предъ гибелью своей отъ тяжкихъ обвиненiй?

Да будетъ изгнанъ онъ изъ нашихъ всехъ владенiй

И пусть его наследствъ и титуловъ лишатъ."

"Былъ грозенъ приговоръ. Что делать было намъ?

Лишь Карла умолять смягчиться оставалось.

Князья и рыцари, припавъ къ его ногамъ,

Протёрли до крови коленки, но, казалось,

Ничто ужь не могло жестокаго смягчить,

Затемъ-что не любилъ онъ просьбъ и прекословья,

Когда вдругъ Карлъ взглянулъ и началъ говорить:

"Я уступаю вамъ; но слушайте условье,

"Котораго всегда держаться буду я."

Склонивши надо мной имперскiй скиптръ, въ гордыне

Онъ строго продолжалъ: "Я милую тебя,

Но изгоняешься изъ царства ты отныне.

Хоть будетъ для тебя задача не легка,

Я всё жь прощу тебя съ однимъ лишь уговороиъ:

Приказа моего не выполнишь пока,

"Ты вавилонскихъ ордъ вождю предстань въ тотъ часъ,

Когда съ эмирами пируетъ онъ надменно,

И слева отъ него сидящему мгновенно

Сруби съ плечь голову, да такъ, чтобы, струясь,

Кровь хлынула на столъ. Исполнивъ это, скромно,

Забывши всякiй страхъ и нс боясь помехъ,

Къ Калифа дочери приблизься и любовно

Три раза поцалуй въ чело её при всехъ.

"Когда же самъ Калифъ, той сценой изужмлённый,

Остолбенеетъ вдругъ, къ ногамъ его склонись,

Какъ требуетъ того Востокъ непросвещённый,

И упросить его съ мольбами умудрись,

При соблюденiи восточныхъ всякихъ правилъ,

Чтобы Калифъ прислать мне ради дружбы могъ

Три зуба собственныхъ и къ нихъ ещё прибавилъ

Изъ бороды своей хотя единый клокъ.

"Ступай же, паладинъ; но если слово-въ-слово

Не въ состояньи ты исполнить мой приказъ

И за пределъ моихъ владенiй вступишь снова,

" На этотъ разъ

Не нужно говорить, что чувствовали все мы,

Надежду потерявъ, поражены и немы.

Все ясно поняли, что милость та была

На смертный приговоръ похожа и могла

"Насмешкой только быть. Раздался ропотъ. Кто-то

Изъ смелыхъ рыцарей, прославившiй себя

На трудномъ поприще Тристана, Ланцелота,

Воскликнулъ, искренность въ речахъ своихъ любя:

"Клянусь Георгiемъ, не знаю страха я,

Но въ этомъ случае обязанъ я признаться:

Задача такова, что за неё, друзья,

И Гавинъ удалой самъ не посмелъ бы взяться."

"Напрасныя слова. Все поняли тогда,

Что Карлъ меня сгубить решился безъ суда;

Но, какъ случилось тутъ, съ отчаянiя что ли,

Съ досады, можетъ-быть, и смелый по неволе

Я Карлу отвечалъ, не опуская глазъ:

"Не страшенъ, государь, мне грозный твой приказъ:

Я франкъ! Исполнить всё, что можно, постарюсь

"

"Такимъ-то образомъ, почтенный Шерезминъ

Пошолъ я въ Вавилонъ", закончилъ паладинъ

"Когда изъ этихъ горъ дорогу мне укажешь

То темъ услугу мне большую ты окажешь,

Не то - я самъ найду себе ближайшiй путь."

"Мой добрый господинъ, благословенъ ты будь!

Отшельникъ зарыдалъ: ты самъ того не знаешь:

Изъ гроба ты меня вновь къ жизни призываешь.

"Со мной ты встретился не даромъ, можетъ быть.

Клянусь тебе моимъ покойнымъ господиномъ

Съ тобою, дорогимъ наследникомъ и сыномъ

Сигвина, я готовъ и умереть, и жить.

Хоть труденъ подвигъ твой и тяжела дорога

Не скрою я того, за-то въ нихъ чести много,

И я съ тобой пойду делить и жизнь и честь,

Пока во мне одна хоть капля крови есть."

Князь, старикомъ растроганный глубоко,

Обнялъ его и вследъ пошолъ на сено спать

Где, словно на пуху, въ одно мгновенье ока

Тогда и рыцарь всталъ съ приветомъ доброй речи,

Наделъ свой шлемъ и въ латы спряталъ груди

Отшельникъ же седой взвалилъ мешокъ на плечи

Дубину въ руки взялъ и двинулся съ нимъ въ путь.

Д. МИНАЕВЪ.

II.

ИЗЪ ПОЭМЫ "ВАСТОЛА".

Въ глубокой древности во дни златого века,

Когда по воле благостныхъ небесъ

Природа множествомъ чудесъ

Учила разуму младенца-человека,

Въ Салерно жилъ король, котораго красамъ

Дивился целый мiръ, дивился онъ и самъ;

Но имени его, читатель, ради Бога

Не спрашивай: его нетъ въ свиткахъ некролога.

Что нужды! всё равно!

Не имя въ повести зерно,

А дело: безъ него названье не полно.

И такъ, кто бъ ни былъ онъ,

Славенъ, Моркбрунъ или Додонъ,

Ни между чернью, ни въ боярстве

Никто по красоте равняться съ нимъ не могъ,

И - если верить небылице -

Какъ повествуетъ некрологъ,

То описать его отъ головы до ногъ

Нельзя и на стопе, не только на странице:

Онъ станомъ и лицомъ былъ сущiй полубогъ.

Однако жь, какъ всегда бываетъ то и съ нами,

Приспели лета те - и скорыми шагами -

Въ которыхъ y его величества царя

Поблёкла красоты чудесная заря.

Одна наследница престола,

Его младая дочь Вастола,

Осталась зеркаломъ вернейшимъ для него:

Все прочiя царя казали не того.

Она - какъ-будто кто нарочно

Её скопировалъ резцомъ -

Такъ удивительно, такъ точно

Была схожа съ своимъ отцомъ,

Божился целый дворъ;

Божба жь придворная не вздоръ!

Ну, какъ бы ни было, одно намъ лишь известно,

Что отъ Понтiйскихъ береговъ,

Во Францiи,изъ дымныхъ странъ британскихъ,

Изъ-за морей американскихъ

И изъ дремучихъ северныхъ лесовъ,

Отвсюду женихи съезжалися въ Салерну

Въ супружество просить прекрасную царевну

А диво красоты на нихъ и не глядело -

И то уже считалося за дело,

Когда Вастолу кто видалъ.

"Такъ", думали они, "лишь въ первомъ детстве мiра

Которыхъ удержать объятiя могли

Сильнейшаго изъ всехъ героя на земли,

Любимое дитя могучаго Зевеса,

Красавца дюжаго - младого Геркулеса.

Дарили иногда другихъ богатырей

Въ насмешку нежности ихъ жалкой.

И между-темъ, когда за прялкой,

Въ угодность царскихъ дочерей,

Онъ между девушекъ сиделъ

И, нитки ихъ рукой отважной

Суча, надъ прялкою потелъ,

Оне, въ немейскiй мехъ закутавшись, порою,

О, сохрани насъ Богъ

Отъ милыхъ древняго покроя!

Намъ, беднымъ комарамъ счастливыхъ техъ вековъ,

Намъ, крошкамъ предковъ-великановъ,

Бежимъ ихъ за двадцать шаговъ.

Но время то прошло; теперь совсемъ иначе:

До росту нужды нетъ, a только бъ побогаче...

"Какъ быть! всему на свете есть чреда!"

Вастола, жениховъ следимая толпами,

Гуляла по садамъ, какъ пава межъ цветами.

Краса ея влекла къ себе со всехъ сторонъ

Пылавшiя сердца несметныхъ легiоновъ

Готовыхъ позади таскать ея робронъ,

Готовыхъ для нея на большее решиться:

Хотя бы въ петле удавиться,

Да только бъ на ея высочестве жениться;

Вастола смотритъ не туда.

Ни кто изъ жениховъ гордянке не по нраву:

Она не хочетъ ихъ любить,

И только въ томъ находитъ славу,

Хотя и не было любовникамъ запрету

Верхомъ сопровождать везде ея карету,

Кому жь угодно - и пешкомъ;

Или, когда она, какъ сказано повыше,

Ходить за ней потише,

Свой пламень прохлаждать однимъ съ ней ветеркомъ

И даже иногда ворочать языкомъ:

Но если отдохнуть ей было где угодно,