О некоторых произведениях г-на де Вольтера

О НЕКОТОРЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ Г-НА ДЕ ВОЛЬТЕРА

Полагаю, что, поговорив о Руссо и крупнейших поэтах минувшего столетия, уместно будет сказать несколько слов о человеке, который делает честь нашему веку и не уступает ни в даровании, ни в известности никому из предшественников, хотя слава его, отчетливей предстающая нашим взорам, навлекает на него более злобные нападки зависти. Критический разбор всех его произведений не мое, разумеется, дело: оно непосильно для моих скудных познаний, слишком выходит за их пределы, и браться мне за него не подобает хотя бы уже потому, что бесчисленное множество куда более просвещенных людей давно сказали об этом писателе все необходимое. Итак, я обойду здесь молчанием «Генриаду»,¹ которая, несмотря на все ей приписываемые и даже подлинные недостатки, остается бесспорно величайшим творением века и единственной нашей национальной поэмой в подобном роде. Немногое скажу я и про его трагедии: любая из них ставится самое меньшее раз в год, и каждый, кто наделен хо-тя бы намеком на хороший вкус, без меня заметит самобытность автора, обилие больших мыслей и украшающих эти мысли великолепных поэтических подробностей, а также силу, с какой живописуются страсти в этих пиесах, богатых блестящими и смелыми речениями.

Я не стану привлекать внимание читателя ни к «Магомету»,² этому величественному образцу трагедии ужасов, возможности которой, как считалось, были до конца исчерпаны создателем «Электры».³ Я не упомяну ни о нежности, разлитой по всей «Заире», ни о драматизме образа Ирода, ни о небывалой и благородной новизне «Альзиры»,⁴ ни о цветах красноречия, рассыпанных в «Смерти Цезаря», ни, наконец, о стольких других разнообразных пиесах, вызывающих восторг перед гением и плодовитостью их создателя. Но поскольку мне представляется, что трагедия «Меропа» ⁵ еще более трогательна, естественна и лучше написана, нежели остальные, я без колебаний и отдам ей предпочтение. Меня восхищают в ней величественные характеры, правдивость, отличающая чувства и словесное выражение их; возвышенная простота роли Эгиста,⁶ единственного в своем роде характера на нашем театре; неистовость Меропы и ее прерывистая речь, пламенная и полная то гнева, то высокомерия. Я не могу сохранять спокойствие на представлениях пиесы, которая вызывает столь сильное волнение, и невозмутимо взвешивать, не нарушены ли в ней правила и строго ли соблюдено правдоподобие; с самого начала она берет меня за сердце и до самой развязки не дает перевести дух. Одним словом, если и найдется человек, который дерзнет утверждать, будто действие в этой трагедии построено не совсем правильно, а г-н де Вольтер вообще не слишком удачлив в замыслах своих пиес и сценическом их воплощении, я, не входя в суть вопроса, требующего чрезмерно долгого обсуждения, отвечу одно: тот же недостаток, который находят у г-на де Вольтера, вменялся - и справедливо- в вину множеству превосходных драматических произведений, однако нисколько им не повредил. Да, Мольеру редко удаются развязки, а его «Мизантроп», шедевр в этом роде словесности, представляет собой комедию, где нет действия, и все же он вызывает восхищение, вопреки, а нередко и благодаря вышеназванным недостаткам, - это привилегия людей, подобных Мольеру и г-ну де Вольтеру.

Вернемся к «Меропе». В ней меня восхищает и другое: действующие лица там всегда говорят то, что надобно сказать, они величавы, но чужды аффектации. Чтобы убедиться в этом, довольно заглянуть во второе явление второго действия, которое я и позволю себе привести здесь, хотя не так уж трудно выбрать пассаж еще более прекрасный.

Последняя фраза Меропы естественна и возвышенна: любая мать в подобной беде испытывала бы совсем другие опасения, Меропа тем не менее искренна в своих переживаниях. Вот как сентенции обретают в трагедии подлинную глубину, и вот как следует вводить их в нее! Именно такое умение облекать страсть в простые слова характерно для больших поэтов; именно в нем, на мой взгляд, величие Расина, и именно к нему перестали стремиться многочисленные преемники последнего, то ли потому, что оно было им не свойственно, то ли потому, что им легче довольствоваться напыщенными тирадами, преувеличивая естественные душевные движения. Сегодня драматург мнит, будто действительно лепит образ, вкладывая в уста действующих лиц то, что, по его мнению, о них должны думать, хотя это как раз то, о чем им следовало бы молчать: удрученная мать сообщает, как она удручена; герой уведомляет, что он герой. Необходимо же, чтобы все это понимала публика, а сами они говорили о себе по возможности редко, но они чаще всего поступают наоборот. Великий Корнель был несвободен от указанного недостатка, и это портит все его образы, ибо, думается мне, характер действующего лица определяется не отдельными смелыми, сильными, возвышенными чертами, но всей совокупностью этих черт в сочетании с высказываниями, пусть даже самыми короткими. Внимая герою, который носится со своим тщеславием, вечно выставляясь на показ и смешивая низкое с высоким, я восхищаюсь меткими наблюдениями талантливого автора, но испытываю презрение к его герою, характер которого не удался. Красноречивый Расин, хоть его и упрекают в неумении создавать характеры, был единственным писателем своей эпохи, у которого вообще есть характеры, а люди, восторгающиеся разнообразием великого Корнеля, выказывают, по-моему, излишнюю терпимость, прощая однообразную хвастливость его героев и окостенелость воспеваемых им добродетелей.

это вынуждает меня коснуться «Храма Вкуса»,⁷ я с удовольствием воспользуюсь случаем упомянуть, что глубоко чту содержащиеся в этом произведении приговоры. Правда, я делаю исключение для отзыва о Боссюэ, «единственном красноречивом писателе, среди столь многих его собратий, бывших всего лишь изящными»,⁸ поскольку г-н де Вольтер сам слишком искушен в красноречии, чтобы усмотреть только такое малое достоинство, как изящество, в творениях Паскаля, которому нет равного на земле в умении обнаруживать прекрасное в истинном и сообщать небывалую силу своим рассуждениям. Я беру на себя смелость восстать на авторитет г-на де Вольтера и в защиту добродетельного автора «Телемака»,⁹ который был воистину рожден учить государей гуманности, человека, чьи кроткие и убедительные слова проникают в сердце, а рисуемые им благородные и правдивые картины, равно как трогательная чистота слога, без труда искупают чрезмерно частые поэтические общие места и несколько декламаторский тон. Но чем бы ни было продиктовано подчеркнутое пристрастие г-на де Вольтера к Боссюэ, в полной мере, кстати, разделяемое и мною, ибо он безусловно остается самым блестящим из ораторов, я должен сказать, что все остальное в «Храме Вкуса» поразило меня меткостью суждений, живостью, разнообразием и изысканностью слога, и я не могу понять, почему о столь веселом произведении, являющем собой образец приятности, судят с такой суровостью.¹⁰

В ином, довольно далеком от предыдущего роде мне хотелось бы отметить две прелестные вещи - «Памяти Женонвиля» и «На смерть мадмуазель Лекуврер»,¹¹ выше многих длинных поэм.

Закончу с произведениями г-на де Вольтера несколькими словами о его прозе. Нет ни одного мало-мальски существенного достоинства, которого бы ей недоставало. Если вам хочется увидеть весь блеск учтивости нашего века в сочетании с неподражаемым умением отстаивать правду в вопросах хорошего вкуса, вам надлежит лишь прочесть предисловие к «Эдипу», с неповторимой деликатностью направленное против г-на де Ла Мота; ¹² если вы ищете чувство и гармонию, подкрепленные редким благородством, загляните в предисловие к «Альзи-ре» и в «Послание г-же маркизе дю Шатле»; ¹³ если, интересуясь всемирной литературой, вы ищете автора, обладающего способностью постигать характер многих наций и передавать манеру самых различных великих поэтов, вы найдете все это в «Размышлениях об эпических поэтах» ¹⁴ и в отрывках из английских стихотворцев,¹⁵ «Истории Карла XII», критики которой оказались настолько несостоятельны, что книга завоевала непререкаемый авторитет, поскольку она, на мой взгляд, написана с силой, точностью и образностью, достойными ее автора. Но если даже вам знакомы у г-на де Вольтера лишь «Опыт о веке Людовика XIV» ¹⁶ и «Размышления об истории»,¹⁷ ним могучее воображение, сближающее между собой самые отдаленные стороны человеческого бытия, и, наконец, дух, который стоит выше предрассудков, сочетая учтивость и философскую глубину нашего столетия со знанием былого, его обычаев, политики, верований и вообще всего, чем жило человечество.

А если найдутся все же пристрастные люди, упорно стремящиеся выискивать в его созданиях ошибки и слабости и требующие от столь универсального дарования такой же отделанно-сти и безупречности, как от тех, кто замкнулся в одной, часто второстепенной области литературы, то стоит ли возражать подобным неразумным критикам? Я могу лишь надеяться, что немногие нелицеприятные судьи одобрят прямоту, с которой я высказался здесь, ибо таково мое мнение, а я больше всего на свете дорожу правдой. Эти заметки - дань уважения, которое любовь к словесности обязывает меня выказать человеку, не занимающему важной должности, не вельможе, не фавориту, почему он и может ожидать от меня, равно как от любого, только одного - справедливости, сколько бы ни тщились воспрепятствовать этому невежество и зависть.

Примечания

¹ «Генриада» (1723-1728) - эпическая поэма Вольтера, воспевающая в лице Генриха IV идеал «просвещенного монарха». Основная идея поэмы - обличение фанатизма и религиозных распрей, конец которым положило воцарение Генриха IV в 1594 г. Вольтер попытался создать национально-героическую эпЬпею по образцу «Энеиды» Вергилия. Однако в «Ген-риаде» отчетливо выступает несовместимость актуальной политической идеи и хронологически близкого материала с условно-обобщенным стилем и канонической структурой классической эпопеи. Тем не менее поэма Вольтера на протяжении всего XVIII в. пользовалась большим успехом.

² «Магомет» (1741) -антирелигиозная трагедия Вольтера, в которой основатель мусульманства выступает как сознательный обманщик и политический честолюбец.

³ ... до конца исчерпаны создателем «Электры». - Имеется в виду Проспер-Жолио де Кребийон (Старший) (1674-1762), автор трагедий, пользовавшихся большим успехом в первом десятилетии XVIII в. «Электра» поставлена в 1708 г. Кребнйон тяготел к поэтике ужасов, охотно изображал в своих трагедиях жестокие страсти и кровавые события. С 1735 г. состоял в должности цензора и был особенно придирчив к произведениям Вольтера, с которым находился во враждебных отношениях. В свою счер.дь, Вольтер начиная с конца 1740-х гг. намеренно обращался в своих трагедиях к сюжетам пьес Кребийона, тем самым бросая ему вызов.

⁴ разлитой по всей «Заире», ни о драматизме образа Ирода, ни о небывалой оэ новизне «Альзи-ры». . . - «Заира» (1732) - самая знаменитая трагедия Вольтера; Ироц - персонаж его трагедии «Мариамна» (1724); «Альзира» (1736) -трагедия на тему о жестокостях и фанатизме испанских завоевателей в Перу.

⁵ «Меропа» (1743) - эдна из немногих трагедий Вольтера, не ставящих откровенно политических или антирелигиозных проблем, а трактующих простые человеческие чувства. Богатая напряженными драматическими ситуациями, она была наряду с «Заирой» самой «репертуарной» трагедией Вольтера.

⁶ Эгист - сын царицы Меропы, воспитанный вдали от родины под чужим именем и являющийся ко двору матери неузнанным.

⁷ «Храм Вкуса» (1733) - поэма с обширными прозаическими встатжами, построенная по схеме «путешествия на Парнас». Вольтер дает в ней критический обзор французской литературы прошедшего века и современной. Именно здесь содержится критика упоминаемых Вовенаргом персонажей Расина, которые, по мнению Вольтера, «все на одно лицо: нежные, галантные, кроткие и скромные; и Амур, следующий за ними, принимает их за французских придворных» (Voltaire. Роётев et discours en vers. Paris, an VIII (1800). P. 109).

⁸ «бывших всего лишь изящными». . . - В последующих изданиях «Храма Вкуса» Вольтер снял эту фразу, видимо, согласившись с замечанием Вовенарга.

⁹ в защиту дсбродетельного автора «Телема-ка». . . - Имеется в виду Фенелон (см. примеч. на с. 420), которому Вольтер ставит в вину повторения и ненужные подробности, «Защита» Вовенарга заключается в том, что он в отличие от Вольтера ставит Фенелона выше Боссюэ.

¹⁰ . . . судят с такой суровостью. - По мнению издателей первого полного собрания сочинений Вольтера, ни одно из его произведений (даже на гораздо более острые общественные темы) не создало ему столько врагов, как «Храм Вкуса».

¹¹ ... «Памяти Женонвиля» и «На смерть мадмуазель Аекуврер». .. - Первое написано в форме лирического послания (1729) и посвящено памяти близкого друга Вольтера, советника парламента де ла Фалюэра де Женонвиля; второе (1730) - одна из самых острых в публицистическом отношении од Вольтера, обличает мракобесие и нетерпимость католической церкви, отказавшей в погребении знаменитой трагической актрисе Адриенне Лекуврер (1692-1730) по причине ее «греховной» профессии. Во\ьгер ставит в пример своей нации англичан, почтивших великих актеров, писателей и ученых погребением в Вестминстерском аббатстве рядом с прахом королей.

¹² ... предисловие к Эдипу» оэ против г-на де Ла Мота. «Эдип» (1718) Вольтер написал в 1730 г. Оно является развернутым теоретическим рассуждением о принципах трагедии и полемически направлено против поэта и драматурга Удар де Ла Мота (1672-1731), пытавшегося утвеодить во Франции трагедию в прозе.

¹³ . . . «Послание г-же маркизе дю Шатле». . . - Габриель-Эмилия де Тонел'ье де Дюртейль, маркиза дю Шатле (1706-1749), - многолетняя подруга Вольтера, была одной из самых умных и образованных женщин своего времени; автор «Трактата о счастье» и некоторых других сочинений на естественнонаучные темы. Вольтер прожил в ее замке Сире 15 лет до самой ее смерти. Ей посвящено множество его стихотворений, в том числе несколько поэтических посланий. Однако Вовенарг имеет в виду прозаическое, предпосланное трагедии «Альзира» (1736).

¹⁴ ... в «Размышлениях об эпических поэтах». . . - Имеется в виду «Опыт об эпической поэзии», сопровождавший издание «Генриады» и содержащий очерки об эпических поэтах древности и нового времени (Гомере, Вергилии, Данте, Тассо, Камоэнсе, Мильтоне). Первая глава называется «О различных вкусах народов».

¹⁵ . . . отрывках из английских стихотворцев. . «Философских письмах» (1734, письма 18 и 22).

¹⁶ «Опыт о веке Людовика XIV» (1739)-включал Введение и 1-ю главу будущего фундаментального труда «Век Людовика XIV» (1751), в котором Вольтер дает развернутую картину политической, экономической и духовной жизни Франции в эпоху правления Людовика XIV (1643-1715). «Опыт» был сразу же запрещен французской цензурой.

¹⁷ . . . «Размышления об истории».. . - Имеются в виду «Заметки об истории» (1742) и «Новые соображения об истории» (1744), в которых содержится в краткой форме общая концепция исторического процесса, развернутая в обширном труде «Опыт о нравах и духе народов» (1756).