О ссоре Фридриха с Вольтером

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: О ссоре Фридриха с Вольтером (старая орфография)

Фридрих и Вольтер - когда последний жил в Берлине - почти всегда были вместе, кроме утренняго времени, которое Король обыкновенно посвящал делам государственным. Каждой день они вместе обедали и ужинали; к столу Королевскому приглашаемы были известные особы более для слушания беседы наших философов, нежели для того, чтоб принимать в ней участие. Фридрих, без сомнения, знал, чем обязан был приличностям своего сана, однакож не мог отказывать себе в забавах ума, и приглашал к своему столу некоторых Генералов, придворных чиновников, Литтераторов, ученых и Членов Академии, с которыми по большей части любил беседовать; но когда Вольтер жил в Берлине, Король обыкновенно только с ним разговаривал. Чудесные умы сии один в другом возбуждали взаимное соревнование. Каждую минуту были произносимы ими достопамятные изречения, или приятные шутки; ум и остроумие спорили о первенстве. Свидетели беседы не знали, чему более удивляться, изяществу ли слов или неизчерпаемому их обилию.

Не редко Вольтер по утрам занят был совсем другим делом, братья и сестры Королевские разучивали; его Трагедии; Эдип, Марианна, Заира, Аделаида Дюгесклен, Альзира, Меропа, Семирамида, Орест, Смерть Цезаря, Брут, Магомет и Избавленный Рим, были играны в присутствии Короля и особ приближенных. Пробные репетиции сих трагедий делались с необыкновенною живостию. Сам Вольтер учил декламации и занимался со всею ревностию; представлял все роли; кричал, a часто и бранился на царственную труппу, и никто не думал за то на него сердиться. Смеялись над его вспыльчивостию и пользовались наставлениями. Принц Генрих более всех успел отличиться, сделался первым Актером в Королевской фамилии, и до самой смерти своей был страстным охотником до театра.

Столь приятная жизнь иногда была омрачаема неудовольствиями; между Фридрихом и Вольтером и между Вольтерои и другими Литтераторами раждались несогласия. Вражда его с Мопертюи имела неприятнейшия следствия. Сам Король часто забавлялся колкими шутками Вольтера на счет Президента своей Академии; не желая доводииь их до явного, соблазнительного разрыва, он много раз старался мирить их - но безполезно. Наконец, Король - узнавши, что Вольтер сочинил самую жестокую сатиру на Мопертюи, под титулом: Доктор Акакия, и готовился уже печатать ее - написал к Автору весьма благосклонную записочку, и просил его придти к себе. Он дружеским образом дал выразуметь Вольтеру желание свое, чтобы новое сочинение не было известным свету. Фридрих обещался сие малое пожертвование считать одолжением и залогом искренней дружбы; уверял Вольтера, что сам рад сделать для него все, чего ни потребует. Вольтер не мог противиться; разговор кончился шутками. Автор обещался принести свою рукопись.

Вольтер в самом деле тотчас возвратился. "Ваше Величество! - вскричал он со смехом, и подавая рукопись: - вот невинная жертва, которая должна пострадать за людей! предаю в вашу волю; повелите разтерзать ее." - "О любезной друг! - отвечал Король: -- как жалка моя участь! терзать тех, которые заслуживают венец и славу! Хорошо! покоримся судьбе, но не посрамим себя; будем справедливы, сколько зависит от нас быть такими; заколет жертву, но отмстим за нее. Читай: пусть моя память сделается хранилищем драгоценности. Читай: пусть удивление мое переживет пламя, которое изтребит бумагу. О Вулкан! никогда в честь тебе не была приносима жертва столь тучная!" Вольтер прочел повесть от начала до конца. Рукоплескания Монарха каждую минуту прерывали чтение; Король признавался, что все черты забавны и справедливы; хохот раздавался по комнате. По прочтении каждой тетради, когда надлежало класть ее на огонь, слышны были восклицания: "не робейте, друзья! этому быть должно! о Вулкан! бог ненасытный и жестокий! вот жертва твоя!" Между тем, как тетрадь горела, присутствующие составляли священный хор по древнему обыкновению, и плясали вокруг жаровни. Таким образом Доктора Акакию сожгли до последней страницы; может быть, Король и Вольтер никогда не дозволяли себе столько шутить, как при сем случае.

Фридрих боялся, чтобы победа, им одержанная, не была хитрым притворством; Вольтер догадывался, что шутки и забавы были не что иное, как средства достать y него рукопись. Таким образом Король и Вольтер примечали друг за другом. Мопертюи возгордился. Вальтер, увидев на своей стороне проигрыш, захотел мстить. У него оставался еще один список Доктора Акакии, о чем и сам Король догадывался. Вольтер отдает; его печатать. Фридрих, примечавший все движения Вольтеровы, узнает о том, дожидается, пока будет отпечатана вся книга, и потом приказывает взят ее в ведомство правительства. Вольтер, предвидя, что могло случиться, брал к себе по четыре экземпляра от каждого листа, по мере того, как они выходили из печати, и отсылал в Голландию, Фридрих, разсердясь за несдержание слова и за насмешку над собою, приказал сжечь палачам все издание, в Воскресенье, в четвертом часу после полудни, на Жандармской площади, самой лучшей в Берлине. Вольтер смотрел на сей торжественный обряд авто-да-фе; из комнаты своего приятеля, Г-на Франшвиля, которой жил не далеко от сей площади, и к которому он иногда наведывался, чтобы забыть на час шум придворный. Стоя подле окна, он закричал изо всей силы: "Смотрите! дух Мопертюи идет вверх дымом! Ах, какой же дым густой, черной! сколько пропадает дров! четыре беглеца на почтовых ускакали в Голландию!"

Вольтером. От холодности дошло до насмешек, до грубости, даже до оскорблений. Когда ссора сделалась самою жаркою, Фридрих послал через своего пажа к Вольтеру, жившему в нижнем этаже Дворца под Королевскими комнатами, записку, наполненную укоризнами, и оканчивающуюся сими словами: "сердце ваше во сто раз ужаснее, нежели сколько ум превосходен." Не льзя представить себе, какое бешенство произвела в Вольтере сия записка. Он называл Фридриха самыми жестокими бранными словами, выдумывал несноснейшия укоризны, кричал, ходил по комнате большими шагами, и показывал все признаки человека, находящогося в сильном движении.

Бедной паж, которой дожидался ответа, бледнел, дрожал и повторял безпрестанно: "милостивый государь! милостивый государь!" наконец, вне себя от смятения, подходит к Вольтеру и робким голосом говорит: "Милостивый государь!? вспомните, что он Король, что вы живете при его Дворе, что я слушающий бранные ваши слова на счет Его Величества, нахожусь в его службе!" Это весьма сильно тронуло Вольтера. Он с поспешностию берет пажа за руку и кричит: "Хорошо, сударь! будьте моим и его судьею; подумайте и скажите, в чем я перед ним виноват! Так, я сделал один проступок, которого ничем не льзя загладишь; я научил его писать стихи лучше, нежели как сам умею. Вот мой ответ." Паж приходит к Королю, которой терзался безпокойством, ожидая его возвращения и в нетерпении ходил по кабинету. "Отдал ли ты записку?" спросил он, увидев пажа. - Отдал, Ваше Величество. - "Самому Вольтеру?" - Самому, Ваше Величество. - "Он читал ее при тебе?" - При мне, Ваше Величество. - "Что он делал, что говорил по прочтении записки?" - Паж онемел. - "Спрашиваю тебя, что сказал Вольтер, прочитавши записку." - Молчание. - "Не слышишь? Приказываю тебе объявить в сию минуту, что он говорил, что делал." - То же молчание. - "Слушай! берегись! я хочу непременно знать, что сказал Вольтер! говори, я хочу." - Напоследок паж, принуждаемый страхом, останавливаясь на каждом слове, дрожа еще сильнее, нежели перед Вольтером, не смея взглянуть вверх, начал рассказывать о том, что видел и что слышал. Король ходил большими шагами, остановился, смотрел пристально на пажа; лице его пламенело, взоры казались ужасными. Можно было ожидать страшного извержения, когда паж доносил о последних словах Вольтеровых; - вышло совсем противное. Монарх внезапно успокоился, улыбался, пожимал плечами, и кончил сие великое дело двумя словами, сказав:

Поэты. Пример дружбы их, ссоры, примирения, явного разрыва, нежной привязанности, которую они оба, почти против воли, хранили во всю жизнь свою друг ко другу - есть пример единственный в истории Монархий и Литтературы Фридрих и Вольтер будут предметом внимания для отдаленнейшого потомства; каждое известие о сих необыкновенных людях должно возбуждать любопытство в читателях.