Накануне Мартинова дня.
Часть II.
Глава II. И все это из-за глупых ноготков.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Накануне Мартинова дня. Часть II. Глава II. И все это из-за глупых ноготков. (старая орфография)

II. И все это из-за глупых ноготков.

Приглашение приехать в замок Бофуа сделано было молодым девушкам по настоятельной просьбе Аделины. По тревожному тону её собственных записочек, в которых она убеждала своих подруг принять приглашение её матери, Мери Карр догадалась в чем дело.

Возвращение синьйора де-Кастелла в Бофуа, а вместе с тем и посещения барона де-да-Шасс, отложены были еще на неделю, по истечении которой Аделина знала, что наступить неизбежный срок. Эти ожидания и опасения становились для нея невывосимы. Как избежать барона, когда он будет единственным посетителем их дома? Этот-то мудреный вопрос и внушил ей мысль пригласить к себе своих школьных подруг. Госпожа де-Кастелла пренаивно поддалась обману и немедленно изъявила свое согласие. Аделина всегда была её балованным ребенком.

Но по мере того как время шло, молодая девушка едва могла скрывать свой ужас. Она знала надменный, непреклонный характер своего отца и его строгия понятия о чести. Он, конечно, не стал бы принуждать ее к ненавистному браку, еслиб она выразила хотя малейшее нерасположение к господину де-да-Шассу. Предложение барона было бы тогда отвергнуто. Но она весело дала свое согласие на брак, свадебные контракты с обеих сторон были уже подписаны, и честное слово господина де-Кастелла дано было безвозвратно.

"Никогда, думала Аделина, не нарушит он данного слова, никогда не захочет он принять предложения другого жениха."

Теперь, когда завязка упада с её глаз, она поняла как необдуманно и рискованно поступила, дав слово барону де-да-Шассу, почти незнакомому ей человеку. Тысячи молодых девушек поступают также безсознательно и торопливо, не понимая, что оне делают до тех пор, пока зло сделается непоправимым. Предложение мущины льстит самолюбию девушки, ей улыбается мысль о собственном хозяйстве, о предпочтении, которое оказывают ей перед её подругами. Брак представляется ей таинственною книгой, в которую она жаждет заглянуть. И если в эту решительную минуту голос друга или собственное слабое сознание советуют ей подождать и сериозно обдумать предпринимаемый шаг, она не слушает ни того, ни другого. Таким образом наступает день свадьбы, и легкомысленная девочка вдруг понимает свое положение и видит себя жертвой. Она становится женой того, кого при близком знакомстве не может не только любить, но даже и уважать. Между ними нет никакой симпатии; нет ничего общого, ни в чувствах, ни в наклонностях. Но она добровольно обрекла себя на эту жертву и не должна теперь роптать. С полным сознанием, по своей собственной воле, связала она свою судьбу с его судьбой на счастье или на несчастье, на богатство или на бедность, до тех пор пока не разлучит их смерть. Она прикована к нему цепью, которая разделяет ее от всего остального мира; каждая мысль её сердца по праву принадлежит ему; она его подруга, его и никого другого, и вечно должна исполнить его прихоти. Стоя и сидя, за обедом и в полночь, она всегда принадлежит ему, ему одному и безвозвратно.

Именно такая судьба ожидала Аделину де-Кастелла, еслиб она не встретила Фредерика Сент-Д/кона. Не думая о будущем, не жалея о прошедшем, она согласилась идти к алтарю с господином де-ла-Шассом, будучи к нему совершенно равнодушною. Не менее равнодушна была она я к другим мущинам, но тогда это равнодушие было для нея непонятно, и лишь теперь начинала она уразумевать его.

Какое-то странное убеждение, или лучше сказать предчувствие, овладело душой Аделины: ей казалось, что при малейшем намеке на истину, отец разлучит ее с мистером Сент-Джоном. Вследствие этого она вынудила у него обещание, что он будет молчать и по крайней мере на время пребывания барона в их доме сохранит роль простого знакомого. Присутствие Розы и родственные связи мистера Сент-Джона с её семейством могли достаточно объяснять его частые появления в Бофуа. Читатель знает, впрочем, что настоящого родства между ними не было, но Аделина непременно хотела их породнить. Сначала мистер Сент-Джон не соглашался на её желание. Правда, что в виду своих собственных соображений - долгов и размолвки с братом - он предпочел бы также отложить до известного времени свое объяснение с синьйором де-Кастелла. Но честь была для него выше всего, а молчание в подобном случае, хотя бы самое кратковременное, было ему невыносимо. Только слезные мольбы Аделины склонили его к уступке, и то на известных условиях.

- Я буду руководиться повелением самого де-ла-Шасса, сказал он.-- Если только он осмелится нежничать с тобой, или нашептывать тебе о своей любви, то я всякую осторожность пущу по ветру и стану между вами.

- О Фредерик! отвечала она с румянцем девственной стыдливости на потупленном лице:-- нежные ласки, сладкия речи любви, это такая роскошь, которую не допускают во Франции в том классе общества, где я вращаюсь. Тебе нечего бояться их со стороны барона; поверь, что он будет со мною также вежливо церемонен, как если бы нам век оставаться чужими друг для друга.

Аделина была права.

В один жаркий, светлый июльский вечер, карета, посланная в Одеск за молодыми путешественницами, въехала в замок Бофуа чуть-чуть не в самые пасти львов, украшавших подъезд. Мери Карр выглянула из экипажа. На широких ступенях лестницы, на том самом месте, где она видела его в последний раз, стоял мистер Сент-Джон, как будто со времени их свидания прошло не более часу.

Он помог молодым девушкам выйдти из кареты, а Аделина выбежала к ним навстречу, и как мила она была в своем утреннем белом платье, с отделкой из розовых лент! Вскоре показалась сама г-жа де-Кастелла, которая, поздоровавшись с своими гостями, приказала кучеру немедленно возвращаться назад в Одеск, чтобы поспеть к парижскому поезду.

- Я ожидаю сегодня моего мужа и господина де-ла-Шасса, пояснила она, обращаясь к своим посетительницам.

Мери Карр невольно взглянула на Аделину, которая, встретилась с ней глазами, покраснела до ушей. Что было причиной этого? Воспоминание ли о близком приезде барона, или о прощальном предостережении, которое шепнула ей на ухо мисс Карр?

Посвятив несколько минут дружеской болтовне и завтраку, молодые девушки удалились в отведенные им комнаты, чтобы разобрать свои вещи и приодеться к обеду. Около шести часов вечера все общество, не исключая о мистера Сент-Джона, собралось в желтой гостиной, весьма красивой комнате, исключительно предназначенной для официальных приемов, но безприютной о неудобной. Она выходила на проспект, ведший к замку; глаза присутствовавших устремлено было на то место, откуда с минуты на минуту ждали гостей, а Аделина до того побледнела, что все заметили её волнение.

- Смотрите, смотрите! воскликнула старая госпожа де-Бофуа, ковыляя к окну. - Не их ли эта карета, вон там вдали, на повороте, около мельницы?

Старые глаза оказалось наиболее зоркими: действительно, то была карета г-на де-Кастелла, которая быстро приближалась в направлении к замку. Стекла были опущены, и внутри виднелись две запыленные фигуры. Г-жа де-Кастелла и её сестра поспешила в залу навстречу приезжим, а старушка высунулась за окно на сколько позволяла ее шея. Аделина приподнялась с своего места в страшном волнении о облокотилась на спинку стула, видимо ища опоры; губы её побледнели, мистер Сент-Джон подошел к ней и наклонился к её уху.

- Жизнь моя, прошептал он,-- тебе дурно, а я не смею помочь тебе как бы желал. Не бойся, никаких неприятных сцен между им и мною не будет. Я скорее выдам себя, нежели допущу это.

Он вынул флакон с одеколоном и смочил он конец её носового платка. Мери Карр смотрела на них. Не будучи в состоянии разобрать его слова, она слышала его тихий, сериозный голос, видела его взгляды, его движения, а с этой минуты поняла все. "Много будет здесь горя", думала она, "прежде нежели наступит конец!" Но она не предчувствовала того ужасного горя, которое так скоро должно было разразиться над этом домом.

Барон не решился войдти в гостиную, не переменив сначала своего туалета. Когда он показался, наружность его была весьма прилична, хотя волосы обстрижены были короче обыкновенного, а закрученные концы рыжих усов стали, повидимому, еще длиннее. Свидание его с Аделиной произошло следующим образом: быстро пройдя через комнату, он вдруг остановился в трех шагах от своей невесты, и став, по выражению, танцмейстеров, в третью позицию, отвесил ей низкий поклон, церемонно проговорив:

- Надеюсь, что я имею честь видеть вас, мадемуазель, совершенно здоровою.

Вот и все. Он не осмелился даже прикоснуться к её руке, так как подобная фамилиарность считается в высшей степени неприличною в аристократическом французском кругу. Роза едва успела подавить взрыв смеха при воде отвешенного им поклона и сильно ущипнула за руку мистера Сент-Джона, так что верно на несколько дней оставила ему синяк. Не менее замечателен был поклон, которым Сент-Джон приветствовал барона, когда они были представлены друг другу - холодный, надменный, самоуверенный поклон, в котором ясно сказывалось сознание собственного превосходства. Конечно, в самой наружности их был огромный контраст, и мистер Сент-Джон, казалось, вполне сознавал в этот замечательный вечер свои личные преимущества. Де-да-Шасс был одет роскошно: на нем был голубой атласный камзол, необыкновенно тонкое белье, украшенное кружевами и шитьем, и множество других великолепных безделок. На Сент-Джоне был простой траурный костюм: черное платье, белый гладкий жилет, и ничего модного или вычурного. Но несмотря на эту скромную простоту, Роза Дарлинг находила, что он смотрит принцем. Слуга вошел с докладом, что кушанье подано. Барон Де-ла-Шасс подошел к старушке Бофуа, Сент-Джон подал руку госпоже де-Кастелла, а синьйор де-Кастелла Розе. Мисс де-Бофуа, Аделина и Мери Карр вошли вместе. Это был официальный обед, который тяжело доставался Аделине.

На другой день поутру три молодые девушки и барон сидели вместе в западной гостиной, примыкавшей к колоннаде, если не забыл читатель. Разговор шел вяло. Де-ла-Шасс, несмотря на свой ум, не блестел тем бойким живым остроумием, которое было так свойственно Фредерику Сент-Джону; а Аделина была погружена в глубокое уныние. Мери Карр отправилась к себе наверх, но не успела она пробыть там и пяти минут, как в комнату её, подпрыгивая, вбежала Роза.

- Где вы оставили Аделину? спросила ее мисс Карр.

- Там же, где и вы,-- с бароном. Я подумала, что, быть-может, буду лишняя между ними, и потому удалилась. Ведь неприятно чувствовать себя помехой нежным излияниям, любовным воркованиям и всевозможным сладостям, как говорит Шарлотта Сингльтон.

- Какой вздор, Роза! не забудьте, что мы во Франции. А Розе очень нужно выслушивать!

- Мери, продолжила она,-- не кажется ли вам, что между Сент-Джоном и Аделиной есть что-то особенное? Заметили вы, как вчера вечером он шептал ей что-то на ухо, стоя у фортепиано, между тем как, повидимому, занят был перевертыванием страниц для меня? Это значит гоняться за двумя зайцами.

Вслед за этими словами в комнату вбежала взволнованная Аделина.

- Мери! Роза, Роза! дорогая Мери! Никогда не оставляйте меня одну с этим человеком! Обещайте мне это! Непременно обещайте!

- Да что такое? Что он сделал? спросили оне с величайшим изумлением.

- Ровно ничего. Но я боюсь оставаться с ним наедине, чтобы не говорить о будущем. Он спрашивал меня об обручальном кольце. Тс! не разспрашивайте меня более, заключала Аделина.-- О, как была бы я рада, Роза, еслибы вы влюбили в себя барона!

- Спасибо за такое сокровище, со смехом отвечала Роза.-- Прежде уговорите его выкрасить усы: желтый цвет не в моем вкусе.

ними не последовало. Будь де-ла-Шасс Англичанин, объяснение между ними сделалось бы неизбежным, так как Англичанин невольно высказал бы словом, жестом, или действиями, что он законный обожатель молодой девушки, но Французы поступают иначе.

Госпожа де-Бофуа разослала ко всем ближайшим соседям пригласительные записки, в которых сказано было, что в понедельник в замке будет soirée dansante.

В понедельник после обеда молодые девушки сидели в западной гостиной с госпожою де-Бофуа. Она учила их новому вязанью, но утомившись вышла из комнаты, чтобы соснуть своим обыкновенным послеобеденным сном. Не успела она удалиться, как в комнату вошел барон, и обратившись к Аделине, торжественно просил ее уделить ему несколько минут для разговора.

У Аделины стеснилось дыхание; она задрожала от страха; испуганный, умоляющий взгляд её устремился на Розу и Мери, но все было напрасно, дверь затворилась за ними, и Аделина осталась одна с своим нареченным женихом.

Впрочем, опасения её были напрасны. Барон не сказал ей ни единого слова, которого нельзя было бы повторить при её матери. Он достал из кармана обручальное кольцо, которое только что вернулось из Парижа, где его убавляли,-- простое, гладкое, золотое колечко,-- и попросил ее сделать ему честь, дозволив снова надеть это кольцо на её палец.

Молча, безпрекословно,-- что могла бы она возразить на это? - но с тоской в сердце, Аделина протянула свою руку, и барон решился слегка коснуться её пальцев, пока надевал ей кольцо. В эту минуту дверь отворилась, и в комнату вошел мистер Сент-Джон, вертя в руке "французские ноготки".

Он увидал их рука в руку, и лицо его стало темнее ночи. Читателю уже известно, что Фредерик Сент-Джон был горяч: он способен был иногда предаваться страшным порывам гнева. Вероятно, и тут взрыв был бы неминуем, еслибы барон не вышел из комнаты, вежливо поклонившись Аделине. А мистер Сент-Джон, хотя вполне уверенный что во всем этом не было ни малейшого повода к ревности, не преминул вспылить.

- Так вот как, Mademoiselle де-Кастелла, сказал он,-- вы имели тайное свидание с вашим обожателем! И я должен просить у вас извинения, что ненамеренно помешал ему.

Она с укором повернулась к нему: не говоря ни слова, не защищаясь, она смотрела на него с выражением такой тоска на лице, а такой частой, преданной любви в глазах, что чувство справедливости одержало верх над минутною вспышкой молодого человека, а он заключал ее в свои объятия.

- Все-таки жестокия слова, рыдая, проговорила она, между тем как он на груди её вымаливал себе прощение;-- а в такое время, когда мне и без того приходится переносить слишком много!

- Пусть этот цветок примирит нас, моя дорогая, сказал он, подавая ей "французские ноготки".

Сент-Джон давно уже знал историю гаданья, в котором "французские ноготки" постоянно преследовала Аделину. Ему известны были также темные предчувствия Розы относительно того рокового влияния, которое, по её мнению, он должен был оказать на судьбу её подруги. Сент-Джон охотно допускал возможность этого влияния, но лишь в хорошую сторону, и с тех пор этот цветок стал дорог им обоим. Фредерик усердно разводил на мызе французские ноготки, и это был первый, распустившийся цветок, который он поспешил принести Аделине.

- Вот это кольцо, Аделина, сказал он, снимая с её пальца обручальное кольцо,-- ведь оно то самое что барон тебе надел? Не правда ли?

- Ведь ты видел, отвечала она.

Он опустил кольцо в свой жилетный кармашек и посмотрел на часы.

- Отдай мне его, Фредерик.

- Нет, Аделина. Ему никогда уже не обхватывать твоего пальчика.

- Но что же я скажу, если заметят что его нет у меня? барон уверил меня, что мамаша сама уполномочила его надеть мне это кольцо. Она непременно спросит, куда я его девала.

- Скажи, что хочешь. Что ты уронила его, потеряла, или просто надень перчатку и не снимай её до вечера. Тогда я скажу тебе, что нужно делать, а теперь мне нельзя мешкать.

Окончив свой бальный туалет, Мери Карр пошла на верх к Аделине, которая была уже одета. Луиза охорашивала свою молодую госпожу, когда в комнату вошла госпожа де-Кастелла, держа в руке небольшой овальный футляр.

были бриллианты чистейшей воды. От нея спускались золотые панделоки, также украшенные бриллиантами.

- Ах, мамаша! в восторге воскликнула она: -- что за прелесть этот браслет!

- Да, Аделина. Это тебе.

- Ciel! воскликнула Луиза, поднимая руки к небу.

- Как мне благодарить вас, мамаша! сказала Аделина, принимая подарок.

- Не за что благодарить меня, Аделина. Это подарок барона. Благодари его.

Обратись этот браслет в змею, Аделина и тут не могла бы отбросит ее с большею поспешностию. Не стой тут Мери Карр, он непременно полетел бы на под. Госпожа де-Кастелла приняла это за случайность.

- Будь осторожнее, дитя мое, сказала она. - Надень же его. Ты должна явиться в нем сегодня вечером.

- О нет, нет, мамаша! отвечала она вся вспыхнув.-- Пожалуста, не сегодня.

- Что за пустяки! воскликнула её мать.-- Ты застенчива как ребенок. Подавая мне этот браслет, барон сказал: un petit cadean pour ce soir; застегни же его Луиза.

- Мамаша, умоляла она с настойчивостию, которую госпожа де-Кастелла нашла совершенно неуместною,-- не принуждайте меня надевать сегодня этот браслет.

- Напротив, Аделина, и требую, чтобы ты его надела. Люди, мало тебя знающие, увидят не деликатность чувства, а скорее аффектацию в этом нежелании надеть подарок того, кто скоро станеть твоим мужем.

- Но он еще не муж мой, пробормотала Аделина: - по крайней мере до будущого года.

- Он будет им раньше, Аделина, сказала госпожа де-Кастелла. - До нашего отъезда на юг.

Аделина вспыхнула, потом побледнела; села на стул, и задыхаясь, произнесла своими побелевшими устами:

- Но мы едем на юг через два месяца!

- Милое дитя мое, с улыбкой сказала госпожа де-Кастелла,-- чего же ты так пугаешься? Свадьба дело весьма обыкновенное, могу тебя уверить, а я на этой же неделе пишу в Париж, чтобы заказать твое приданое.

ту мучительную борьбу, которые разрывали его, оне меньше завидовали бы её судьбе. Кроме нитки жемчуга в волосах, жемчужного ожерелья на шее, да великолепного браслета господина де-ла-Шасса на руке, на ней не было никаких украшений. Но притаившись под волнами кружев и лент, на груди её покоился цветок Сент-Джона, французские ноготки.

Гости почти все уже собралась, а Аделина, обменявшись с ними приветствиями, направлялась к колоннаде, когда к ней подошел барон. Она жаждала подышать свежим вечерним воздухом как-будто он мог утолить её внутренний жар!

- Позвольте мне заменить этот простой цветок другим, Mademoiselle, сказал он, подавая ей бедую камелию редкой красоты. И он почтительно снял с её груди французские ноготки.

Подозревал ли де-ла-Шасс от кого шел этот обожаемый цветок, пришло ли ему на память, что он в этот же день видел его в руке Сент-Джона - решить трудно; но он выказал по поводу этого ничтожного обстоятельства гораздо больше настойчивости нежели допускается между Французами.

- Барон, вы забываетесь! воскликнула Аделина, разсердившись.-- Отдайте мне мой цветок.

- Он не годится для вас, Mademoiselle, возразил он, удерживая его у себя.-- Простой, садовый цветок не соответствует вашему бальному наряду, и еще менее вам самим.

- Вы злоупотребляете вашим положением, возразила Аделина, отталкивая белую камелию и садясь подавить свой гнев и выступавшия слезы.-- Не оскорбляйте меня, удерживая мой цветок.

- Что такое? спросил подошедший к ним господин де-Кастелла.-- Ты, кажется, сердишься, Аделина.

- Я, кажется, навлек на себя немилость вашей дочери, пояснил барон, не скрывая своей досады. - Mademoiselle сошла вниз вот с этим ничтожным цветком на груди! И она видит какое-то оскорбление в том, что я предлагаю ей другой, более её достойный. Ma foi! Я тут ровно ничего не понимаю.

- И я также, отвечал господин де-Кастелла.-- Возьми камелию, Аделина, прибавил он строго и холодно. - Ты должна быть выше капризов и кокетства.

Аделина, не противясь более, взяла камелию, а барон с наслаждением стал обрывать лепестки ноготков. Аделина залилась слезами и выбежала на террасу. И все из-за ничтожных французских ноготков!

- Пускай ее выплачется на свободе, сказал господин де-Кастелла, удаляясь с бароном;-- это ее образумит. Женское кокетство невообразимо. Все женщины на один покрой. И я, видно, ошибался в своей дочери, считая ее исключением.

Вся в слезах и волнении, Аделина бросилась бежать по лугу. Плакать, конечно, было безразсудно, но в ту минуту достаточно было самого пустого обстоятельства, чтобы лишить ее самообладания. За несколько минут перед тем она принуждена была надеть ненавистный браслет, выслушать известие о близости своего брака с бароном де-ла-Шассом, стоять подле него, в присутствии целого общества, в качестве его признанной невесты, и к довершению всего, Сент-Джон еще не являлся. Прижавшись головой к дереву, она громко рыдала, не боясь чтобы кто-либо мог ее тут услышать. Вдруг до нея долетел звук чьих-то шагов, и она уже хотела было скрыться, когда узнала любимую походку. Он быстро шел по аллее, и она поспешила выйдти ему на встречу.

- Аделина! воскликнул он в удивлении.

Сдержанные на минуту слезы опять полились ручьем, она бросилась в его объятия и еще громче зарыдала.

- О Аделина, что с тобою! Что случилось? Успокойся, успокойся, жизнь моя! Я опять с тобою, и что это за горе, которого бы я не мог разсеять?

Встревоженный её отчаянием, он почти донес ее до ближайшей скамейки, усадил рядышком с собою, склонил её головку на свое плечо и нежно привлекал ее к себе, не говоря ни слова, пока она не успокоилась.

Понемногу, она разказала ему все: и о браслете, и об угрозах матери насчет близкой свадьбы,-- Аделине слова эти казались угрозами,--

- У меня был на груди простой цветок, а он непременно хотел заменить его редкою камелией.

Аделина умолчала о том, что это был тот самый цветок, который Сент-Джон дал ей поутру; она охотнее бы уверила его в противном, и только став его женою, решилась бы открыть ему вполне свою страстную, безграничную любовь. Но он понял все; ему не нужно было слов и уверений. И между тем, зная все это, зная как самая жизнь её связана была с его жизнию, как мог он, спустя две, три недели, действительно или притворно усомниться в этой верной, преданной любви?

- Аделина, сказал он, безпокойно ходя взад и вперед; по узкой дорожке, освещенной луною, между тем как она оставалась на скамейке. - Я дурно поступил как в отношении тебя и твоих родных, так и в отношении себя и де-ла-Шасса. Теперь я это вижу. Мне следовало объявить о своих намерениях до приезда его в Бофуа. Завтра же я переговорю с господином де-Кастелла.

Она вздрогнула как будто на нее пахнуло холодом.

- Вспомни свое обещание, сказала она ему.

- Надо покончить, отвечал он,-- я слишком скоро поддался твоему желанию, быть-может, потому что у меня были свои причины желать отсрочки. Но когда на тебя смотрят как на его будущую жену, обязанную принимать и носить его подарки, это молчание не должно более длиться. Мы все трое поставлены в ложное положение, ты должна понимать это. Да к тому же я не знал, что свадьбою так спешат.

- Завтра утром он уезжает, а с его отъездом минует ближайшая опасность, умоляла она. - Не торопись же произносить эти слова, которые могут повести, которые неизбежно поведут... к нашей разлуке. Проведем еще неделю-другую в размышлении и... ну, да.... и в блаженстве.

- Я не понимаю, откуда берутся у тебя эти мрачные предчувствия, возразил он. - Почему ты думаешь, что мой разговор с твоим отцом поведет к разрыву. Поверь мне, Аделина, что Сент-Джоны не привыкли получать отказ на свои предложения; они вступали в союз с благороднейшими фамилиями Англии.

- Ах, не об этом говорю я, Фредерик, ты это очень хорошо знаешь!... Чу! вдруг прошептала она вскакивая с своего места и как бы собираясь бежать.-- Чьи-то шаги приближаются к нам из дому. Что, если это папа или де-ла-Шасс?

- Ну что жь? отвечал он, взяв ее под руку и надменно выпрямляясь во весь рост, чтобы встретить непрошенных гостей.-- Я им все объясню и докажу, что ты не делаешь ничего дурного, оставаясь здесь со мною, потому что ты моя обрученная невеста.

Но шаги эти, чьи бы они ни были, направились в другую сторону, а влюбленная чета, болтая, добралась до берегов миниатюрного озера. Ночь была светлая, теплая, очаровательная. Легкия белые облачка скользили вокруг луны; воздух, напоенный ароматами цветов, нежил обоняние своими душистыми струями, окрестная тишь заставила Аделину забыть свое горе.

- Отчего ты так поздно вернулся? спросила она. - Мне казалось, что ты приедешь гораздо раньше.

- Я ездил в Одеск.

- В Одеск!

Он достал из кармана маленькую бумаѵкку, в которой завернуто было простое золотое кольцо. Потом сделал знак Аделине, чтоб она сняла перчатку; та молча повиновалась; он стал надевать ей на палец кольцо, произнося, торжественные слова:

- Обручаюсь с тобой этим кольцом. Боготворю тебя всем существом моим; стану делить с тобою мои земные блага, пока не разлучит нас смерть: вот моя клятва в верности.

Аделина знала, что эти самые слова с небольшими изменениями произносятся при английском свадебном обряде, потому что она не раз слыхала их от Розы и других подобных ей болтушек. В голосе и манерах мистера Сент-Джона было нечто торжественное, наполнявшее её душу неизведанным доселе благоговением. От волнения на глазах её навернулись слезы, трепет пробегал по всему телу. Он не мог бы сильней растрогать ее, даже стоя пред святыней алтаря и клянясь ей в верности.

то кольцо. С ним ты будешь и венчаться.

- Это не его кольцо? прошептала она, еще не вполне отдавая себе отчет во всем случавшемся, не то же самое?

- Его! Смотри сюда, Аделина!

С этими словами он вынул из кармана другое кольцо, разломленное на двое, и бросил его в воду.

- Вот куда его кольцо, Аделина. И пусть вместе с ним исчезнут и его притязания!

- Так ты для этого ездил в Одеск?

- Для этого.

Они повернули к дому и шли довольно скоро, не желая продлить отсутствия Аделины, чтоб оно не было замечено. Действительно, как ни долго могло оно показаться в разказе, на деле оно было весьма непродолжительно. Аделина еще не могла оправиться от своих опасений.

- Еслибы можно было уговорить мамашу, чтоб она повременила заказывать приданое! вдруг воскликнула она, скорее в ответ на свои собственные мысли нежели на слова Сент-Джона.

- Но я не вижу необходимости мешать ей в этом?

Она с удивлением посмотрела ему в лицо и уловила на нем многозначительную улыбку, явно выступившую в свете месяца.

- Разве не могут вещи, заказанные для госпожи де-да-Шасс, пригодиться для мистрис Фредерик Сент-Джон?

- Неужели! А я думаю, что все эти вещи весьма скоро понадобятся. Разве ты полагаешь, что мне позволят увезти тебя на юг без приданого? прибавил он смеясь.

- Да я еще не еду на юг, быстро проговорила она.

- Напротив, Аделина. Я надеюсь, что мы проведем там зиму.

- Но я теперь совершенно здорова.

Страшиться этой мысли! Да с ним она была бы готова уйдти на край света и на всю жизнь. Что такое отец, мать, родина, домашний очаг в сравнении с ним?

В ту минуту как они приближались к открытой лужайке, чья-то темная фигура перешла им дорогу. Аделина смутилась при мысли, что ее увидят одну с мистером Сент-Джоном. То был отец Марк, священник небольшой соседней капеллы, духовник семейства де-Кастелла, достойный и благочестивый человек. Он повернул голову и взглянул на Аделину, но сказал только: "bonsoir mon enfant," и снял шляпу мистеру Сент-Джону. Мистер Сент-Джош молча приподнял свою, а Аделина, словно кающаяся грешница, низко потупилась, пробормотав в ответ:

- Bonsoir, mon père.

Потом она проскользнула в дом через боковую дверь, чтобы прямо пройдти в свою комнату и смыть с своего лица следы слез. Между тем, мистер Сент-Джон обошел кругом к главному подъезду и поднял такой звон на парадной лестнице, что полдюжины лакеев опрометью кинулись отворять ему.

происхождении и связях, о богатстве и положении, которые должны были достаться ему в будущем, Аделина почти пришла к той мысли, что предложение такого человека как Сент-Джон не могло быть отвергнуто её отцом.

Но барон заметил, что она бросила белую камелию. "Ah petite coquette!" подумал он снисходительно. Французская голова барона де-ла-Шасса никак не вмещала той мысли, что обещанная ему молодая особа может мечтать о замужестве с другим.