| Автор: | Габорио Э., год: 1868 |
| Категория: | Роман |
23
К любому новому человеку, появлявшемуся на небосклоне Маскаро, он сейчас же приставлял, на всякий случай, соглядатая. Не избежал этого и Андре.
Едва он расстался с Модестой, как один из шпионов уже шел за ним по пятам.
Шпионом был приятель Бомаршефа, Кандель. Весьма надежный малый. Он получил задание следить за Андре так, чтобы тот ни в коем случае не обнаружил слежку. Правда, эта предосторожность была пока излишней.
Андре так был погружен в мысли о Сабине, так радовался, что ей наконец-то лучше, что не видел и не слышал ничего вокруг себя. Никогда еще его надежды не казались столь осуществимыми, как сейчас. У него появились друзья: барон Брюле и виконтесса Буа-д' Ардон!
Он ни минуты не сомневался в благожелательности и благородстве барона.
Теперь, когда жизнь улыбнулась ему, он решил работать с удвоенной энергией, чтобы наверстать упущенное.
Ему надо было систематизировать рисунки лепных работ, которые он взялся сделать для великолепного нового дворца старика Ганделю. Он взялся за оформительские работы во всем здании от верха до низа.
Поднявшись на другой день рано утром и взглянув лишь одним глазом на портрет Сабины, он засел за свои картоны. К десяти часам он должен был отнести их заказчику, отцу известного нам Гастона Ганделю.
Закончив работу, Андре вышел из дому.
Знаменитый подрядчик (отец пустоголового и жалкого Гастона Ганделю) жил на роскошной улице Шоссе-д' Антен, неподалеку от прелестного здания театра Парижской комедии, выстроенного им же.
Когда Андре вошел в переднюю респектабельного дома, навстречу ему вышел прилично одетый слуга и, извинившись, спросил:
-- Не могли бы вы избрать другое время для посещения? Дело в том, что он в таком состоянии, что... За все пять лет, которые я прослужил в этом доме, я впервые такое вижу! Он переломал в кабинете половину мебели. И все это началось после ухода его адвоката, Катена!
-- Ко мне это не относится, - улыбнулся Андре, - прошу вас - доложите.
Слуга нерешительно отправился к господину, а Андре остался в приемной.
-- А, это вы?... Берите кресло, если еще осталось целое, и садитесь! Вы мне нравитесь, - серьезно продолжал старик, - у вас хорошая голова, доброе сердце и вы никогда не скучаете на работе. И самое главное, вы всего добились сами!
-- Это не совсем так. Ваш друг и мой покровитель, господин Лантье, был первым, кого я встретил в Париже и кто сделал мне так много добра...
-- Может быть. Лантье хороший человек. Но, если бы в вас ничего не было заложено, то и доброе семя не принесло бы никаких плодов.
Андре не мог понять, что стряслось с этим весьма достойным человеком.
Ведь вот вышел же из вас такой прекрасный человек, что, клянусь, если бы у меня была дочь, я не желал бы лучшего зятя! Но, что поделаешь, - с горечью продолжал он, - у меня нет дочери. И мне не на кого рассчитывать, кроме самого себя...
Старику Ганделю никто не давал больше пятидесяти лет, хотя на самом деле ему было уже около семидесяти. Высокий, мощный, с массивными, крепкими руками... Казалось, что он тоскует по блузе мастерового, которую он носил в молодости. Этому человеку было чем гордиться. Он составил свое трехмиллионное состояние, ничем и никак не замарав себя.
-- Да, - продолжал он, - не на кого! А между тем, ведь у меня есть сын.
Лицо его исказилось.
Вы знаете моего сына?
Вот теперь Андре все понял. Он вспомнил обед у Розы, обезьяньи ухватки Ганделю-младшего, и искренне пожалел старика.
-- Да... я имел честь раза два быть в его обществе... Месье Гастон...
Старик вздрогнул.
-- Ради Бога, неужели вы думаете, что я мог дать своему сыну такое имя?! Я окрестил его Пьером! В честь его деда, простого землекопа. Но этот болван стыдится носить это имя честного человека. Ему, видите ли, надо что-то типа конфеты! "Гастон" - звучит, как банка из под помады! Если бы только это! Он заказал себе визитные карточки. Он теперь - маркиз де Ганделю. Маркиз!!! Сын того самого Ганделю, у которого мозоли на спине еще не сошли от ящиков с кирпичами и известкой! Хорош "де"!...
Ну, это еще не преступление, - заметил Андре, желая утешить старика, - молодые люди любят подчас щегольнуть...
Но старый Ганделю считал, что такие вещи задевают его честь.
-- Получается, что он стыдится своего отца! Меня, который обожает его. Ведь я ни разу, с самого детства, не сказал ему "нет". Ему милее общество плутов и пропащих женщин, которые его обирают и над ним же смеются! Идиот! Он ведь не понимает, что вся эта сволочь поклоняется не ему, а моему карману! А он считает, что его достоинствам! Скажите на милость: каким таким достоинствам?!
Андре чувствовал себя очень неловко.
-- Человеку нет еще двадцати лет, а на кого он похож? Истаскан, лыс, ни на что не годится. Стоять прямо не может! Если бы я не знал его мать (бедная покойница!), я бы усомнился: мое ли это дитя?!
Вдруг старик замолчал и прислушался. Лицо его нервно подергивалось.
Андре тоже прислушался. Но тут дверь отворилась, и на пороге возник пестрый, надушенный и напомаженный юный Ганделю, по обыкновению очень довольный собой.
Старик вздрогнул и пошатнулся.
Но юный шалопай, ничего не замечая и даже не сняв шляпы, развязно произнес:
Здравствуй, папа, как ты сегодня чувствуешь себя?
Несчастный отец задрожал сильнее.
Прочь от меня, - закричал он, - не подходи ко мне!
Тот остановился, повернулся на каблуках и развязно заявил:
-- А, вы опять в дурном настроении...
Андре бросился между ними. Но старик уже овладел собой. Отбросив трость в угол, он холодно произнес:
-- Не пугайтесь, я еще не сошел с ума.
Гастон явно струсил, но, пытаясь сохранить достоинство, заявил:
-- Что все это значит? Хочу вам заметить, что я вовсе не желаю этих театральных сцен. Здесь не водевиль...
-- Молчите! Ни слова больше!
Но идиоту-сыну такой совет пришелся не по нраву.
-- Чего он вечно придирается ко мне? Хорошо вам говорить "молчите". Он же не молчит!
-- Не молчу, потому что должен я когда-нибудь облегчить душу, - с горечью произнес старик. - Послушайте, Андре, вы поймете мои страдания. Этот несчастный, который был моей гордостью, моим счастьем, способен держать пари на мою смерть!
Ну, это уж слишком, - вскричал шалопай, стараясь казаться возмущенным. - Это черт знает что такое!
Отец презрительно обернулся.
-- Может, вы скажете, что это неправда? На прошлой неделе вы объявили, что с минуты на минуту я должен умереть, и под это пари старались занять сто тысяч франков! Жалкое существо! Имей хотя бы твердость выслушать перечень своих пороков и преступлений!
-- Однако, папа...
-- Молчи! Катен - мой друг, и он не станет мне врать. Он только что был здесь. Жаль только, что я слишком поздно все это узнал!
-- На прошлой неделе я довольно серьезно заболел. Насколько серьезно, что решил составить завещание. Послал за адвокатом. Этой мой старый друг - Катен. А этот бандит ни на минуту, как и подобает хорошему сыну, не отходил от меня. Я про себя радовался... Значит, он меня любит! Если я умру, будет кому меня оплакать! Хорошо иметь сына!
Увы! Я жестоко ошибался. Я только сегодня узнал, что ему нужна моя смерть, а не жизнь! Смерть, которая передаст в его руки мое состояние. Он ведь обещал своим кредиторам огромные проценты, если я проживу дольше! Если я выздоровею, он обещал уплатить не сто, а двести тысяч франков!
-- Он подыскал даже врача, который засвидетельствовал его кредиторам мое тяжелое состояние, иначе ему не хотели верить.
Андре подошел к нему.
"Боже, - подумал он, - человек действительно может вынести все..."
В то же время он подумал, что когда этот гордый старик придет в себя, вряд ли он простит себе, а заодно и ему, то, что он сейчас рассказал.
Андре ошибался. Старик Ганделю считал, что перед человеком, которого он уважает, можно открыться.
И что же, - продолжал тот. - На зло всем: доктору, кредиторам, даже родному сыну, Бог поднял меня! Сделка не удалась! Мой сынок не получил обещанных ста тысяч франков!
Закончив, оскорбленный, убитый горем, отец зарыдал.
-- И что тебе стоило, - обратился он к сыну, - накапать мне вместо двух, трех капель, десять. Это ведь яд. Тогда я бы мог не узнать то, что я теперь знаю. А при помощи мошенника-врача ты бы ускользнул от правосудия!
Андре слушал старика, не сводя глаз с Ганделю-младшего. Но совершенно напрасно он надеялся обнаружить хотя бы следы раскаяния! Нет, Гастон казался раздосадованным, но отнюдь не печальным и раскаявшимся.
-- И, главное, ради чего все это делалось, - не унимался старик, - ради кого разваливается состояние, которое я наживал всю жизнь? Ради развратной девки, его любовницы, которой он присвоил титул "маркизы де Шантемиль". Маркиз Гастон, маркиза де Шантемиль! До стойная пара!
-- Ну, этого я не потерплю, чтобы моя Зора...
Отец нервно рассмеялся.
-- Скажи, пожалуйста! Ну, так обожди, пока тебе исполнится двадцать один год! А до тех пор я прикажу всех твоих маркиз и виконтесс посадить в тюрьму, чтобы они не связывались с несовершеннолетним!
-- Что? Нет, вы не сделаете этого! Папа, вы не сделаете...
Непременно сделаю. Спасибо, Катен объяснил мне все мои права. Вы - несовершеннолетний идиот, а ваша Зора - ловкая интриганка. Суд снизойдет к просьбе отца. А закон для таких особ ясен и неумолим. Я сам его только что читал.
-- Но, папа! Ради Бога!...
-- И не проси! Я долго терпел, но теперь вижу, надо положить конец этому безумству. Это уже не шалости, а преступление. Жалоба прокурору написана и сегодня же Катен подаст ее. Так что еще до наступления ночи ваша маркиза или виконтесса получит по заслугам!
Последний удар оказался не по силам самозванному маркизу. Он побелел и разревелся, как ребенок.
Но, Зора - в тюрьме! Зора - под арестом! - всхлипывал он, захлебываясь слезами.
Вот именно. Сначала в полиции вместе с карманниками и пьяными воришками, а потом в Сен-Лазаре!
Это оказалось слишком для жалкого потомка. Он закричал, забился на полу, выкрикивая:
-- Вы злоупотребляете своими родительскими правами! Так знайте, мы явимся в полицию, я с друзьями, назло вам и вашему Катену, и освищем вас обоих. Я сяду рядом с ней на скамью подсудимых. Накуплю ей бриллиантов, а когда дождусь совершеннолетия, все равно женюсь на ней. Что, взяли? Все журналы будут писать об этом! Мне это будет очень приятно!
Отец медленно поднимался со своего места.
В эту минуту Андре схватил юного негодяя за шиворот и вытолкал за дверь.
Зачем вы это сделали? - строго спросил старик. - Теперь он побежит к этой... предупредит ее, и она ускользнет от рук правосудия. Этого не должно случиться.
-- Не надо, успокойтесь, - говорил Андре, пытаясь его удержать.
Но старик оттолкнул его и, шатаясь, вышел из кабинета.
-- Быть беде, - подумал Андре, ожидая развязки.
Минут через десять старый Ганделю вернулся. Он стал спокойнее, но лицо его оставалось грустным.
Я запер его, а ключ отдал надежному слуге. К ней он теперь не попадет. Но мне от этого не легче. Ох, совсем не легче...
-- Надо проследить, чтобы он что-нибудь не сделал с собой, - обеспокоился Андре.
Старик пожал плечами, губы его скривила жалкая улыбка.
-- Это он-то? - презрительно спросил он, - скорее от его пальто можно ждать решительного поступка, чем от него! Разве он мужчина? Посмотрите на него. Валяется на постели и льет слезы, Пора давно мне одуматься и, вместо того, чтобы потакать ему, взять его в жесткие руки. Завтра же соберу семейный совет и объявлю, чтобы никто не давал ему ни сантима! Пусть подумает над тем, что деньги в его возрасте пора зарабатывать. А его девку непременно посажу. Пусть хоть все журналы разом поднимают скандал!
-- Может быть, вы все-таки найдете другое средство... - заметил Андре.
Нет, другого средства быть не может. Надо научиться переносить скандалы и мнимые бесчестия, чтобы не прийти к настоящим. Не известно, с кем он связался, сам бы он до махинации с кредиторами не додумался бы.
Любящий отец пытался найти оправдания своему непутевому сыну.
-- Пора, однако, заняться делом. Прошу вас, забудьте те неприятные минуты, которые я невольно заставил вас пережить. Идемте на стройку...
Выходя, он оглянулся вокруг.
-- М-да, печальная картина. Все разбито вдребезги. А какая хорошая была мебель... Сколько труда в нее вложено. Видите, как нехорошо поддаваться своим эмоциям.
-- Бог наградит вас. Сегодня вы спасли жизнь моему сыну, а следовательно и мне. Таких услуг я не забываю. Теперь займемся делом, которое нас ожидает. Но по дороге зайдем куда-нибудь перекусить...
Андре с удовольствием принял предложение. Он гордился уважением этого простого, но глубоко честного человека.
Прийдя на стройку, они застали там более дюжины молодых художников и скульпторов, но, против обыкновения, подрядчик не уделил им внимания. Все его мысли были на улице Шоссе-д' Антен, возле сына.
Минут через пятнадцать он подошел к Андре.
Я, пожалуй, вернусь к себе, - проговорил он устало, - о деле поговорим завтра...
И быстро ушел...
Художники и рабочие переглянулись.