Рабы Парижа.
Часть 2.
Глава 2

2

Внешне Норберт почти не изменился: по-прежнему казался покорным и много работал.

Но надо было видеть его лицо, когда он оставался один! Оно сразу же теряло беззаботность и приобретало выражение мрачности и отчаяния.

Он стал замечать вещи и обстоятельства, которые раньше не привлекали его внимания.

Он понял, что его место не среди крестьян, а среди тех молодых дворян, которые летом приезжали из Парижа в соседние поместья и сидели по воскресеньям на передних скамьях церкви в Бевроне. Там же Норберт встречал убеленного сединами графа де Мюсидана и гордого маркиза де Совенбурга, заставлявшего крестьян кланяться ему до земли. Оба надменных аристократа спорили между собой за честь первым пожать руку герцогу де Шандосу и его сыну.

Какими счастливыми казались их жены и дочери, подметающие паперть подолами ослепительно богатых платьев, когда его отец в простой крестьянской одежде галантно целовал им руки по всем правилам придворного этикета!

Значит, место Норберта - рядом с ними. Но почему же тогда на них - шелк, бархат и бриллианты, а на нем и на отце - простая холстина?

Этот вопрос мучил его днем и ночью.

Причиной не могла быть бедность: Норберт теперь видел, что никто из соседей не имеет столько земли, сколько его отец. Он знал уже, что все стоит денег, в том числе и земля. Подслушав разговоры работников, юноша понял, что герцог ужасно скуп и вместо того, чтобы пользоваться всеми благами жизни, которые доставляют людям деньги, похоронил все золото в погребах замка и ходит каждую ночь пересчитывать свои сокровища и любоваться ими.

В другой раз Норберт услышал, как крестьяне жалели его. И кто-то проговорил угрожающим тоном:

-- Ну, был бы я на его месте!

Однажды, выходя из церкви, старая маркиза де Совенбург сказала о нем довольно громко:

-- Бедный мальчик! Как жаль, что он так рано потерял мать!

Что могли значить эти слова? Только одно: он, оставшись без матери, оказался в безраздельной власти отца. Тогда кто же во всем виноват, если не старый де Шандос?

А чего стоили Норберту ежедневные встречи с молодыми дворянами, весело скакавшими мимо на чистокровных английских лошадях, когда он, потный и усталый, шел за плугом...

Они издалека вежливо кланялись ему...

Как он их ненавидел!

-- Что они делают зимой и осенью в каком-то там Париже? - спрашивал себя Норберт.

До сих пор он знал только три вида времяпрепровождения: работа, церковь да еще гулянья в Бевроне, где молодежь пила кислое вино, гнусно ругалась и заводила драки.

Эти деревенские забавы вызывали у него отвращение.

Норберт не знал.

Юноша чувствовал, что за пределами отцовских полей есть загадочный мир, полный чудес и наслаждений.

-- Что же происходит там? - неотступно думал он и не находил ответа...

Спросить было не у кого.

И тогда Норберт взялся за книги.

Прежде уроки грамоты навевали на него здоровый крестьянский сон. Теперь же он проводил за чтением целые ночи.

Новое увлечение сына не входило в планы герцога и было немедленно запрещено.

Но юноша впервые ослушался отца и часто пробирался по вечерам в одну из самых отдаленных комнат замка, где хранилась библиотека его матери.

Норберт набросился на книги, как голодающий на кусок хлеба, и жадно читал все подряд, без разбора, пока, наконец, в голове его не смешались воедино романы и история, прошедшее и настоящее...

И тогда из этого хаоса возникли две ясные и четкие мысли. Первая заключалась в том, что он - самое несчастное существо на свете. Вторая - что он ненавидит своего отца, ненавидит так сильно, что только непреодолимый страх перед герцогом мешает превратить это чувство в действие.

Так прошло полтора года.

Настал день, когда герцог решил открыть наследнику свою тайну, чтобы возрождение славы и могущества герцогов де Шандосов стало целью и его жизни.

В воскресенье старик пришел с сыном из церкви и остался с ним наедине, отослав слуг.

Никогда Норберт не видел отца настолько взволнованным. Перед ним был не сгорбленный под бременем лет и трудов фермер, а гордый аристократ, готовый помериться знатностью и богатством с самим королем.

они были пожалованы, с какими королевскими домами заключали браки, какими богатствами владели.

-- Де Шандосы, как истинные государи, собирали подати, имели крепости, содержали армии. Вот кем мы были! И что нам с тобой осталось от всего этого величия? Почти ничего. Дворец в Париже, этот замок, немного земли - не более, чем на двести тысяч ливров годового дохода. Жалкие гроши по сравнению с пятью миллионами, которые получали наши предки...

Норберт был потрясен.

Он и прежде слышал, что отец очень богат, но огромные числа превосходили самые смелые предположения.

Его предки имели пять миллионов в год, а он вынужден собственноручно пахать землю...

У предков было целое войско, а ему всякая сволочь говорит "ты"!

Возмущенный Норберт, преодолев обычный страх перед герцогом, встал - и уже было собрался обвинить отца в скупости, но тут силы изменили юноше.

Он снова опустился на скамью и тихо зарыдал.

Старик ничего не заметил.

-- Мое состояние ничтожно, совершенно ничтожно для нынешнего варварского времени! Разбогатевшая при узурпаторе Бонапарте буржуазия скупает за гроши замки обнищавшего дворянства и пишет на их гербовых щитах свои мещанские фамилии. Эти безродные, скороспелые толстосумы хотят грязными деньгами уничтожить древнюю благородную аристократию!

Юноша немного успокоился и следил за быстро шагающим герцогом глазами, полными слез и ненависти.

Наконец, старик остановился перед сыном, желая особо выделить следующую часть своей речи:

-- Мы, родовая аристократия, можем отстоять себя только их же оружием. Деньги! Нужны деньги! Чтобы дом де Шандосов мог с честью занимать подобающее ему место у трона, нам надо иметь не менее миллиона ливров дохода. Слышишь, сын мой: не менее миллиона!

Точнее говоря, он понял только то, что было созвучно его собственным мыслям и ощущениям.

-- Ни я, ни ты, - продолжал отец, - не доживем до такого дохода. Но, если Богу будет угодно, твой сын или внук его получат. Когда-то наши предки по-рыцарски, с мечом и копьем, покрыли сияющей в веках славой имя де Шандосов. Они доверили нам высокую честь носить это гордое имя. Их время, увы, ушло безвозвратно! И сейчас мы должны сделать то же самое, но уже не мечом, а деньгами. Добыть же эти деньги не по-мещански мы можем только путем тяжких лишений и личного труда.

Герцог перевел дыхание.

Норберт молчал.

 Я исполнил свой долг, - уже спокойнее и мягче продолжал старик. - А тебе, сын мой, предстоит продолжить мое дело. У меня при Реставрации не было и ста пятидесяти тысяч франков. Я приумножил их, и ты слышал, сколько мы имеем сейчас. Ты обязан последовать моему примеру безусловно и во всем. Так же, как я, ты женишься на какой-нибудь знатной и богатой девушке. Она родит тебе сына, которого ты воспитаешь так же просто, как воспитан сам. Продолжая вести такой же образ жизни, ты оставишь ему от двенадцати до пятнадцати миллионов. Если он поступит так же благородно, как мы с тобой, то уже его сын, твой внук, получит состояние поистине королевское. Вот как должно совершиться возрождение герцогов де Шандосов!

Отец сделал торжественную паузу, затем продолжал:

-- Конечно, это нелегко! Но в этом - единственное спасение древних родов. Или эта идея войдет в плоть и кровь каждого главы аристократического дома, или старинное дворянство исчезнет без следа, а его место займут выскочки-мещане... Истинный аристократ должен в эту печальную эпоху жить не настоящим, а только будущим. Принести себя в жертву потомкам... В минуты искушения, сын мой, предавайся размышлениям о святости нашей цели. Утешайся грядущей славой нашего имени! Так всегда делал я. Я жил и буду жить только ради потомков, ради того королевского положения в обществе, которое они займут и которым они будут обязаны мне.

Норберту все еще казалось, что он видит сон.

-- Ты видел, как я торгуюсь битый час за какой-нибудь жалкий луидор? Все думают, что это - от жадности. Глупцы! Я торгуюсь для того, чтобы мой правнук мог с гордостью швырнуть этот луидор из окна золоченой кареты в грязь, откуда его с благословениями поднимут нищие потомки моих расфуфыренных соседей! В следующем году я отвезу тебя в Париж, чтобы показать наш дворец. Такого роскошного дворца сейчас уже нет ни у кого! Мебель, картины, обои, - сплошь бессмертные творения великих художников. Я берегу все это, как зеницу ока, в этом - наше будущее величие. Там будут жить, Норберт, наши внуки и правнуки, прославляя нас с тобой за все то, что мы делаем для них.

-- Я рассказал тебе о своей тайне потому, что ты уже достаточно взрослый и способен понять меня. Поступай так всю жизнь. Можешь идти, да не забудь завтра отвезти в Беврон мешки с зерном.

Норберт вышел.

Он забрался в одну из самых дальних аллей отцовского парка и бродил там до рассвета. Одна лишь ночная тьма слышала все те проклятья и угрозы, которыми он осыпал герцога.

-- Да он просто свихнулся! - решил, наконец, юноша.