Рабы Парижа.
Часть 2.
Глава 19

19

Когда-то все уважали господина Палузата как человека, который честным трудом сколотил огромное состояние. Его любили за искренность и общительность.

Все его несчастья начались в тот день, когда ему пришло в голову подписаться под приглашениями на обед не Палузатом, а графом де Пимандуром.

Высшее сословие смеялось над ним и не признавало его своим, среднее же тяготилось его претензиями на знатность.

Он остался один.

Это было невыносимо, и он стал всячески угодничать перед знатью, чтобы она хотя бы терпела его в своем кругу. Сколько он перенес унижений, обидных намеков, публичных оскорблений!

Он готов был пожертвовать не только третью, но даже всем своим состоянием, чтобы выдать свою дочь за сына такого родовитого вельможи, как герцог де Шандос и подержать на руках наследника, в жилах которого текла бы кровь Палузатов. смешанная с кровью крестоносцев.

Это сразу же заткнуло бы рты всем насмешникам.

Граф боялся спугнуть свое счастье и до поры до времени никому не говорил о предстоящем бракосочетании Мари де Пимандур с маркизом де Шандосом. Даже собственной дочери он сообщил об этом только перед самым окончанием переговоров с герцогом.

С ее стороны граф не ожидал никаких возражений. Как может его дочь не прийти в восторг от столь лестного предложения, если сам он - вне себя от радости?

Теперь, когда все решено, можно сообщить ей приятнейшую из новостей.

Граф де Пимандур прошел в самую лучшую комнату своего дома, которую ему было угодно величать библиотекой (хотя книг в ней почти не было), и позвонил.

В тот же миг перед ним возник лакей в дорогой, но очень аляповатой ливрее.

-- Спросите горничную мадемуазель Мари, может ли ее госпожа принять меня и уделить несколько минут для важного разговора, - приказал де Пимандур.

Он отдал это распоряжение с таким торжественным видом, что удивил даже своего лакея, привыкшего к тому, что хозяин вечно важничает не только перед другими, но и наедине с самим собой.

Лакей оставил свое мнение при себе: ему хорошо платили. Он поклонился и исчез за портьерой.

В доме графа давно уже был установлен строгий этикет, над которым все смеялись и который никто всерьез не соблюдал.

Не прошло и двух минут, как в дверь библиотеки постучали.

-- Войдите, - сказал де Пимандур. ожидавший лакея с ответом от дочери.

Однако вместо лакея в комнату вбежала сама дочь, бросилась ему на шею и крепко поцеловала, Сколько раз он просил ее бросить эту простонародную привычку! Объятия и поцелуи - удел низшего сословия. По крайней мере так считал граф.

Он бесцеремонно высвободился из объятий дочери и, нахмурившись, произнес:

 Зачем вы меня беспокоите, Мари, если я просил вас подождать у себя?

-- Затем, мой милый папочка, что так проще и быстрее. Hy, не сердись на меня, ладно?

Снова это вульгарное обращение на "ты"!

Приподнятое настроение графа сразу улетучилось.

-- Когда же вы научитесь разговаривать так, как это приличествует вашему имени и званию?

Он в раздражении не сел. а скорее упал на обитый дорогим шелком диван и стал многословно ворчать что-то о молодых девушках, совершенно не умеющих поддерживать собственное достоинство. Мадемуазель Мари посматривала на него с легкой улыбкой, показывающей, что она снисходительно относится к отцовским чудачествам.

Красота этой девушки была, пожалуй, противоположна красоте Дианы де Совенбург. но это не делало ее менее ослепительной. Мари была в меру высокой и очень стройной. Она отличалась несколько небрежной походкой, характерной для южанок, а также интересным контрастом между черными глазами и нежно-розовой кожей лица. Прекрасные волосы цвета воронова крыла девушка, независимо от переменчивой моды, заплетала в косы и укладывала наподобие короны.

Мари обладала тонкой натурой и могла быть счастлива лишь тогда, когда чувствовала себя любимой.

-- Папа, не брани меня, - сказала она через некоторое время, поскольку ворчание графа не прекращалось. - Маркиза д'Арланж дает мне уроки, как себя держать. Я потихоньку тренируюсь и когда-нибудь напугаю тебя своим величественным видом!

Де Пимандур пожал плечами.

-- О, легкомысленные женщины! Вы способны болтать пустяки о самых важных вещах...

Мари расхохоталась.

-- Вот вы смеетесь, а я спрашиваю себя, в состоянии ли вы понять огромное значение для всей вашей жизни того известия, которое я буду иметь честь вам сообщить. - сказал отец.

Граф встал и принял эффектную позу, которую скопировал у одного аристократа.

-- Выслушайте меня внимательно. Мари. Вам исполнилось восемнадцать лет. Пора подумать о вашем будущем. Я хочу вас обрадовать: у меня просили вашей руки.

Девушка опустила голову, чтобы скрыть свое смущение.

-- Я навел необходимые справки, хорошо все обдумал и пришел к выводу, что это предложение обеспечит вам счастливый брак. Лучшей партии быть не может: молодой человек хорош собой, имеет титул маркиза, несколько старше вас...

-- Он уже обо всем вам рассказал? - спросила мадемуазель Мари.

-- О чем?

-- Ну... Обо всем...

-- И кто такой "он"?

 Тот, о ком вы говорите.

-- Откуда вы его знаете?

-- Мы уже давно знакомы.

Графу стало нехорошо и он снова сел на диван.

Мари поспешила его утешить:

-- Не волнуйся, папочка. Между нами не произошло ничего такого, из-за чего стоило бы так беспокоиться. Он ни разу не позволил себе никаких вольностей. Жорж такой...

-- Кто?

-- Маркиз Жорж де Круазеноа.

-- Кто такой этот Круазеноа? - вскричал он. - Неужели тот повеса с маленькими усиками, который волочился за вами всю зиму?

Девушка покраснела.

-- Почему ты называешь его повесой?

-- Но это - он?

 Да.

-- А с Чего вы взяли, что именно он просил вашей руки?

Мари покраснела еще больше.

-- Он признавался вам в любви?

-- Клянусь, папа, что ничего подобного не было.

 Ну, раз вы клянетесь, значит было!

-- Папочка!

-- А если он признавался в любви, то, наверно, и письма вам писал?

-- Писал или нет?

-- Вы молчите? - продолжал граф. - Значит, я угадал! Где письма?

-- Я их сожгла.

-- Нет.

-- Почему ты мне не веришь?

 Потому, что вы лжете!

-- Папочка, я их уничтожила!

-- Вы их старательно сберегли! Где они? - закричал граф страшным голосом.

-- Зачем они тебе?

-- Я хочу их видеть!

 А если я не дам?

-- Я все равно прочту их, хотя бы мне пришлось обыскать весь дом!

Мадемуазель Мари принесла письма.

Их было четыре. Они были сложены вместе и перевязаны голубой шелковой ленточкой.

Господин де Пимандур в гневе разорвал ленту, развернул первое попавшееся письмо и стал громко его читать, вставляя временами свои комментарии вперемешку с ругательствами:

Простите меня, что я осмеливаюсь писать Вам..."

-- Вот бы и не осмеливался!

"...несмотря на Ваш запрет..."

 Нет, каков нахал!

-- В Париже слишком много подобных вертопрахов. Там не место уважающей себя девушке!

"Мне двадцать четыре года..."

-- Зачем же кружить голову восемнадцатилетней девочке, когда кругом столько женщин постарше?

...Я сирота..."

 Знаем мы этих сиятельных сирот!

"...принадлежу к знатному роду..."

-- Написал бы еще: к древнему!

Мадемуазель де Пимандур не выдержала:

-- Папа, но ты же его совсем не знаешь! Как же ты можешь говорить о нем такие слова?

 Я знаю, что говорю! А вы молчите и слушайте! - вскипел граф.

Мари изо всех сил старалась сдержать слезы: она понимала, что они стали бы еще одной мишенью для мечущего громы и молнии отца.

Де Пимандур продолжал издеваться над письмом:

"...И обладаю большим состоянием".

-- Большим? Хотел бы я его сосчитать: хватит ли там на оплату свадебных расходов?

-- Ветрогон! Найдется ли в Париже женщина, которой он этого не говорил?

-- Папочка!

-- Цыц! С тобой разговор будет потом...

"...и прошу разрешить мне просить Вашей руки у графа де Пимандура".

 Вот спасибо! Наконец и обо мне вспомнили!

"Мой дед, маркиз де Сермез, имеет честь знать Вашего отца..."

-- Гм! - буркнул граф, польщенный столь учтивым оборотом.

"... и может быть моим сватом, когда вернется через три-четыре недели из Италии..."

-- Все ясно, - подвел итог граф.

-- Прелестно, черт возьми! Этот господин не любит окольных путей и, не теряя времени, сразу берет быка за рога. Думаю, что остальное можно не читать. Главное сейчас - выяснить, что вы ему ответили.

-- Что он должен обратиться к тебе, папа.

-- Неужели? Какая честь! И вы надеялись, что я приму предложение этого шалопая? По глазам вижу, что надеялись. Вы его любите?

Девушка отвернулась и заплакала.

-- Вы его любите! - закричал он во весь голос, забывая о всяческих приличиях и вечно подслушивающей прислуге. - Вы любите этого Жоржа и осмеливаетесь признаться мне в этом! Господи, в какое время мы живем! Пока отцы ломают голову, как поддержать честь предков и обеспечить достойное будущее для потомков, их дочери мечтают выскочить за первого же прощелыгу, пригласившего их на танец! Глупые и неопытные девчонки так легко попадаются в западню!

Мадемуазель Мари возмутилась.

-- Папа, маркиз Жорж де Круазеноа вовсе не прощелыга. Он из хорошего рода...

-- Да что вы говорите! А знаете ли вы происхождение этого рода? Первый из Круазеноа был ничтожной канцелярской крысой, одним из бесчисленных писарей у кардинала де Ришелье. Король Людовик XIII неизвестно за какие заслуги даровал ему дворянское звание. Маркиз вам этого не рассказывал?

 Нет. Но какое мне до этого дело?

-- Может быть, вам нет дела и до того, имеет ли он средства к существованию?

-- Папа, у него пятьдесят тысяч годового дохода.

-- Вы видели бумаги, которые это подтверждают?

-- Нет. Но так сказал Жорж, и я ему верю.

 Мало ли что он говорит!

 В крайнем случае, моего приданого хватит на двоих.

Де Пимандур удовлетворенно кивнул головой.

-- Ну вот мы и добрались до сути дела, - усмехнулся он. - Думаю, что он на это и рассчитывал, потому что я кричал на весь Париж, какое приданое даю своей дочери. Я хотел найти для вас настоящего аристократа из самых древних родов Франции. И не надейтесь, что я отдам плоды двадцатилетних трудов какому-то Круазеноа!

-- Ты ошибаешься, папа, - сказала несчастная девушка. - Я отвечаю за его бескорыстие так же, как и за свое.

 Вздор! Любой будет изображать бескорыстие, если за это можно получить миллион франков! Не верьте словам. Я сужу о вашем Жорже по его поступкам. На что он мог рассчитывать, обращаясь к вам тайком? Только на одно: увлечь вас, затем скомпрометировать - и прибрать к рукам мои денежки.

-- Неужели ты не понимаешь, что эти предположения оскорбительны? И это - всего лишь твои догадки!

-- Я не гадаю, а утверждаю! Знаете ли вы, как поступает честный человек, если он влюблен? Он говорит о своих намерениях не с девушкой, а со своим нотариусом!

-- Папа!

-- Не перебивай! Вместе с нотариусом он приводит в порядок свои денежные дела. Затем его нотариус отправляется к нотариусу родителей девушки. Они сравнивают состояния своих клиентов и одобряют предполагаемый брак. Только после этого честный человек имеет право говорить с девушкой о своих чувствах!

Она рыдала.

-- Вы должны забыть этого Круазеноа, - безжалостно продолжал граф. - Я уже выбрал вам мужа и дал слово, что вы будете его женой. И я это слово сдержу, что бы вы ни говорили и как бы вы ни плакали. В воскресенье я представлю вам жениха. В понедельник нанесем визит епископу в Пуатье, чтобы он благословил вас. Во вторник посетим всех соседей и объявим о предстоящей свадьбе. В среду будет чтение брачного контракта. В четверг - помолвка. В пятницу - осмотр приданого. Потом - церковное оглашение и свадьба.

-- Папочка, вы... вы не... не шутите? - заикаясь, спросила дочь.

-- Нисколько!

 И за кого... за кого же вы меня... меня просватали?

-- За сына самого герцога де Шандоса, молодого маркиза Норберта! - торжественно провозгласил граф.

Девушка побледнела как смерть.

Она потеряла всякую надежду уговорить отца отказаться от его планов. Громкое имя жениха ясно показало ей, как твердо отец будет стоять на своем.

-- Но я его совсем не знаю, - еле слышно прошептала она.

 Его знаю я. Этого совершенно достаточно.

-- Я не смогу полюбить его...

 А где это видано, чтобы браки заключались по любви? Разве что в романах. Я решил, что вы будете герцогиней - и вы ею будете!

На этом разговор был окончен.

Мадемуазель Мари любила Жоржа де Круазеноа гораздо сильнее, чем она посмела показать отцу. И горько упрекала себя в том, что проявила слишком мало настойчивости.

Он терзал свою дочь, не давая ей ни минуты, чтобы прийти в себя.

К исходу третьего дня этой непрерывной пытки измученная девушка произнесла роковое "да".

Вот почему граф так долго не появлялся в замке Шандосов.