Редактор Линге.
Глава I

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Редактор Линге. Глава I (старая орфография)

Кнут Гамсун.

Полное собрание сочинений. Том второй. Издание В. М. Саблина. 

Редактор Линге.
Роман.
Перевод О. X.  

I

И чего только не бывает на белом свете... Два молодых человека выходят из дома на улице Хегдеханген. Один из них - хозяин этого дома, кандидат Илэн; он в сером летнем костюме, в цилиндре и с тросточкой. Другой - его друг и товарищ по школе, радикал по убеждениям, Андрей Бондезен. Они останавливаются на минутку и смотрят в окна второго этажа: там стоит молоденькая девушка с рыжеватыми волосами и кивает им головой. Мужчины отвечают тем же, они кланяются и уходят. Илэн крикнул сестре:

- До свиданья, Шарлотта!

На Бондезене был черный, тесно прилегающий костюм, на голове шелковый берет, и шсрстяная рубашка со шнурами. Сейчас видно, что он спортсмэн. У него нет тросточки.

- При тебе рукопись? - говорит он. Илэн отвечает, что рукопись при нем.

- Нет, какая погода и какое глубокое небо! О, как хорошо там, наверху в горах, в Хансхангене, в деревне, - там небо еще выше, деревья шумят! Когда я состарюсь, я непременно сделаюсь помещиком.

Андрей Бондезен изучал юриспруденцию. Ему 25--26 лет; у него очень красивые усы и редкие прилизанные волосы под беретом. Он бледен, почти прозрачен, но его тяжеловесная походка с размахивающими руками показывает, что он смел, энергичен и, если и не силен, то, во всяком случае, ловок и живуч. Впрочем, он теперь больше не изучал юриспруденции, а шатался повсюду, ездил на велосипеде и был радикалом. На это у него были средства: каждый месяц он получал деньги из дому от отца, помещика в Бергшенене, который, во всяком случае, не был скуп на шиллинги. Андрей не очень много тратил, но все-таки ему постоянно нужны были деньги то на то, то на другое, и он сам часто рассказывал, как обращался к отцу с просьбой присылать немножко больше, чем обыкновенно в месяц. Так, например, раз он написал отцу, что хочет изучать римское право, а римское право можно изучать только в Риме, - вот почему он просит прислать ему небольшую сумму на это путешествие. И помещик посылал деньги.

Илэн был тех же лет, как и Бондезен, но был еще худее его, немного выше ростом и не носил бороды; у него были длинные белые руки и тонкия ноги. Он иногда морщил лоб над переносицей.

На улице они кланялись знакомым, и Бондезен говорил:

- Если бы они знали, что у нас с собой!

Бондезен был в превосходном настроении. Наконец-то ему удалось уговорить своего друга, аристократа; три года он работал над этим. Это был очень торжественный день для него, и в честь этого он даже отказался от поездки на велосипеде в Эйдсфольд. Шарлотта посмотрела ему прямо в лицо, когда ему удалось, наконец, чуть ли не в двадцать первый раз, убедить брата своими красноречивыми доводами; кто знает, этим, может быть, он тронул ее.

- Послушай, рукопись наверно с тобой, - спросил он опять, - ты не оставил её на столе?

Илэн ощупывает свой боковой карман и отвечает, что рукопись при нем.

- А впрочем, это не было бы большим несчастьем, если бы я оставил ее на столе, - прибавляет он. - И кроме того, очень маловероятности, что он примет ее!

- Он примет, непременно примет ее! - возражает Бондезен. - Линге сейчас же возьмет ее. Ты не знаешь редактора Линге. Здесь, в стране, немного таких людей: когда я жил еще дома, совсем мальчиком, он многому научил меня, и во мне начинает говорить чувство благодарности, как только я его увижу на улице. Знаешь, - это удивительное чувство! Видел ли ты когда-нибудь подобную силу? Три-четыре строчки в его газете говорят не меньше, чем целый столбец в других. Он здорово рубит и, во всяком случае, метит прямо в цель. Ты прочел крошечную заметку о министерстве в последнем номере? Первые шесть строчек - такия мирные, кроткия, без всякого злого умысла, но зато седьмая, - одна единственная строчка в заключение, - удар хлыста, оставивший хороший кровавый след. Да, да, он умеет это. Когда ты придешь к нему, скажи ему так или иначе, что ты много уже писал, кое-что послал за границу, а главное - у тебя много задумано. Потом ты положишь перед ним рукопись... Если б у меня было что-нибудь снести ему! Но когда у меня что-нибудь будет, я хочу сказать - позже, может быть в будущем году, ты окажешь мне услугу передать ему мою рукопись. Нет, - ты должен это сделать, пойми, он имел на меня большое влияние!

- Ты говоришь так, как будто у меня уже есть определенное место в "Новостях".

- Большая разница между тобой и мной: ты берешься за это со старым, известным именем, - ведь не каждый называется Илэн; кроме того, ты пишешь научные работы.

- Нет, ты прав, ты должен войти к нему совершенно спокойно. Я буду ждать тебя у двери... Медведь Хойбро говорит, что он больше не читает "Новостей". Ну, это вполне соответствует образованности этого человека... Он ничего не читает...

- О, нет, он очень много читает, - возражает Илэн.

- Вот как, Хойбро много читает? Но если хочешь быть передовым и современным человеком, то, по моему, нужно читать "Новости". Хойбро смеялся, когда я ему сказал, что "Новости" радикального направления. Он просто-на-просто важничает. Я радикал, и я повторяю, что "Новости" радикального направления. Правда, оне рекламируют себя, но почему этого и не делать, раз оне чувствуют свое превосходство. Все подражают им, а искусству подбирать заглавия для статей свободно можно поучиться у "Новостей". Неправда ли? Пусть говорят, что угодно, - "Новости" единственная газета, имеющая какое-нибудь влияние. Линге, я говорю это буквально, распределил портфели между министрами. Он сможет, если захочет, и отобрать их. До известной степени он работает в свою же пользу. Но разве Линге виноват в этом? Разве министерство не изменило своему старому знамени? Долой изменников! Линге уж позаботится об этом.

- Вот ты говорил о заглавиях, и мне пришла в голову мысль, - может быть мне лучше дать какое-нибудь другое заглавие своей статье.

- А как она теперь называется?

- Теперь это - "Нечто о сортах наших ягод".

- Зайдем в "Гранд" и подумаем о другом заглавии.

Но когда они оба зашли в "Гранд" и взяли себе по кружке пива, Бондезен переменил свое мнение. Это "Нечто о сортах наших ягод" - заглавие не для "Новостей". На первый взгляд оно как-то не совсем удобно и, кроме того, не поместится в одну строчку. Но зато это очень скромное заглавие для пробной работы, которая попадет на стол выдающагося редактора.

И они решили предоставить это дело самому Линге, так как он не имел равного себе в изобретении пикантных заглавий. Пока пусть так остается: "Нечто о сортах наших ягод", - и ни слова больше об этом.

Они опять вышли на улицу. Подходя к редакции "Новостей", они как-то невольно замедлили шаги. У Бондезена был смущенный вид.

Название газеты находилось над дверью, как раз на фасаде дома, на дверях, на оконных выступах, - всюду, где только можно было.

Из типографии раздавался шум вальцов и колес.

- Видишь, - сказал Бондезен, - здесь делаются большие дела. - И даже среди всего этого шума он говорил как-то глухо.

- Да, Бог знает, что теперь будет. Впрочем, самое худшее, что он может сделать, это сказать: "нет".

- Ну, поднимайся и делай все, как я тебе сказал, - ободрил он своего друга. - Ты послал кое-что в заграничную газету, и у тебя много задумано. Могу я вас попросить, - у меня есть здесь кое-что о ягодах, о сортах наших ягод... Я буду тебя здесь ждать.

Илэн вошел в прихожую редактора. Здесь сидели два господина, писали и что-то вырезывали ножницами, и ему показалось, что по крайней мере пять ножниц в ходу. Он спросил редактора. Один из пишущих указал ему движением руки на дверь в редакторскую; он отворил ее. Там было много посетителей, даже несколько дам. Посреди комнаты, за столом, сидел сам редактор, Александр Линге, известный издатель, которого знал весь город.

На вид ему около 40 лет; черты лица его резко очерчены и подвижны, а глаза совсем еще молодые. Его светлые волосы коротки, а борода заботливо подстрижена. Костюм и ботники у него совсем новые. В общем у него очень любезный и располагающий вид.

Обе дамы смеются над тем, что он только что сказал, а он, между тем, сам распечатывает телеграммы и делает на них надписи. Каждый раз, как он нагибается над столом, виден его двойной подбородок; при этом жилет его слегка морщит на животе. Не отрываясь от работы, он кивнул Илэну и продолжал говорить направо и налево. Илэн осмотрелся вокруг, - по стенам висели иллюстрации и вырезки; везде, - на столах, на стульях, на окнах, на полу навалены газеты и журналы. На полке, над головой редактора, лежат целые кипы разных руководств и лексиконов, а его стол весь завален бумагами и рукописями, так что он с трудом может пошевелить руками. Во всем чувствуется рука редактора. Эта масса печатного слова, этот безпорядок, шуршанье листков и книг производят впечатление усиленной и непрестанной работы.

Все было в движении: телофон звонют, не переставая, люди входили и уходили, шум из типографии доносился и сюда, а посыльные приносили все новые и новые кипы писем и газет. Казалось, что этот издатель листка вот-вот будет погребен в целом море работы и труда.

Среди всей этой деятельной работы он сидит с замечательным спокойствием. В его руках бразды правления, он составляет заглавия, принимает разные важные сообщения, делает заметки на листках, разговаривает с посетителями; порой открывает дверь и задает вопрос своим подчиненным в бюро и раздает приказания. И все это для него как будто одна игра, - порой он говорит какую-нибудь шутку, вызывающую смех у дам. Входит какая-то бедная женщина. Линге знает ее и знает, в чем её дело, - она привыкла приходить к нему по известным дням. Он дает ей крону через стол, кивает и продолжает писать дальше. Он повсюду разставил свои сети: меч "Новостей" висит над головой каждого. Редактор - это все равно, что какая-нибудь государственная власть. А власть Линге больше, чем чья-либо другая. Он смотрит на часы, встает и говорит секретарю:

- Что, министерство не дало нам никаких объяснений?

И Линге опять садится. Он знает, что министерство вынуждено будет дать объяснение, которое он требует, иначе он нанесет ему еще удар, - может быть последний, смертельный.

- Боже мой, как вы жестоки к бедным министрам! - говорит одна из дам. - Вы просто убиваете их.

На это Линге возражает серьезно и горячо:

- Так будет с каждой изменнической душой в Норвегии.

Налево у окна сидит очень важная для редактора "Новостей" личность: седой, худой господин в очках и в парике. Это Олэ Бреде. Этот господин - журналист без места, ничего никогда не написавший, - друг Линге и его неразлучный спутник. Злые языки дали ему прозвище Лепорелло, - он постоянно и всюду бывает с Линге. Ему нечего делать в листке, у него нет другого занятия, как только сидеть на стуле и занимать место. Он никогда не говорит, если его не спрашивают, но и тогда он ищет слова. Человек этот - смесь глупости и добродушия. Он равнодушен ко всему по лени и любезен со всеми из-за нужды. Редактор подтрунивает над ним, называя его поэтом, и Лепорелло улыбается, как будто это вовсе не относится к нему. Когда обе дамы встают и уходят, редактор тоже встает, но Лепорелло продолжает сидеть.

Наконец, он обращается к Илэну:

- Что вам угодно?

Илэн подошел.

- У меня статья о сортах наших ягодь, может быть, это вам пригодится...

- Ягодах!..

Редактор берет рукопись и говорит, разсматривая ее:

- Писали вы что-нибудь раньше?

- У меня была маленькая статья о грибах в одной заграничной газете, и кроме того, у меня есть много задуманного. Но... - Илэн остановился.

- Да, - отвечает Илэн.

- Ваше имя?

- Илэн, кандидат Илэн.

Редактор вздрагивает при этом старом консервативном имени. Теперь уже даже Илэны стали обращаться в "Новости". Ему стало даже приятно, - какие большие размеры принимает его власть.

шиллингов. Но почему же он не обращается в консервативные листки?

"Новости"? Ягоды ведь нейтральный предмет и не имеют ничего общого с консервативной политикой.

- Вы можете оставить вашу статью, я просмотрю ее, - говорит он и снова принимается за другия бумаги. Илэн понимает, что его аудиенция кончена и прощается.

Когда он вышел и рассказал Бондезену, как было дело, Бондезен просил передать весь разговор целиком. Он хотел знать, как там все было наверху, сколько там было народу, и что Линге говорил каждому из них.

- "Изменническия души", вот! Разве это не верно сказано? - воскликнул он одушевленно. - "Изменническия души" - это удивительно, я замечу это себе... Ну, вот видишь, он, значит, взял; стало быть, она будет принята, иначе почему бы он оставил ее у себя?

"Гранде".