Новая земля (Новь). Часть I.
Глава I.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Новая земля (Новь). Часть I. Глава I. (старая орфография)

Кнут Гамсун. 

Полное собрание сочинений. Том VII. Издание В. М. Саблина. 

Новая земля.
(Новь).
Перевод О. Химона  

ЧАСТЬ I

ГЛАВА I.

Нежный, золотистый металлический ободок показался на востоке, где выходит солнце. Город начинает пробуждаться; тут и там слышен отдаленный шум больших тяжелых телег, въезжающих в улицы со всяким рыночным товаром: сеном, дровами, мясом и проч. За ночь мостовые немного подмерзли, и от телег несется грохот. Был конец марта.

В гавани все тихо. Порой показывается на палубе сонный матрос. Из корабельных кухонь поднимается дым; полуодетые шкипера высовывают головы из люков и смотрят, какая погода; море спокойное, флюгера не шевелятся. Вот открывается первая дверь в складе, - там видны целые груды ящиков, мешков, веревок, бочек; люди работают канатами и тачками; они не совсем еще проснулись и зевают широко раскрытыми бородатыми ртами. К пристаням подходять паромы; с них снимают и тащат товар, нагружают на телеги и увозять. На улицах открывается одна дверь за другой, поднимаются шторы; мальчики подметают магазины и обтирают пыль с прилавков. В магазине Генрихсена сын уже сидит за своей конторкой и просматривает только что полученную почту. Какой-то молодой человек тащится усталыми, сонными шагами через железнодорожную площадь; он возвращается с попойки от одного товарища и совершаеть свою утреннюю прогулку.

У пожарной части он встречает своего знакомого, возвращающагося тоже из какого-то собрания; они кланяются друг другу.

"Ты уже встал, Ойэн?" спрашивает первый.

"Да, т.-е. я еще не ложился", отвечает другой.

"Я тоже", говорит первый; "покойной ночи!"

Он идет дальше, - ему смешно, что он средь бела дня говорит "покойной ночи". Это еще очень молодой человек, полный надежд; его имя два года тому назад сделалось сразу известным, когда он написал большую лирическую драму. Это Иргенс, - все его знают. Он носить лакированные башмаки, а его закрученные усы и блестящие черные волосы придают ему очень молодцоватый вид. Он проходить через рынок; ему интересно смотреть на крестьян, как они один за другим проезжают по улицам и занимают все рынки города своими телегами. Их лица загорели от весенняго солнца, вокруг шеи у них толстые, шерстяные платки, а руки сильные и грязные. Они так озабочены тем, чтобы продать свой скот на убой, что зазывают даже его, молодого безсемейного двадцатичетырехлетняго человека, лирика, который равнодушно прогуливается, чтобы разсеяться.

Солнце поднимается выше. Улицы начинают кишеть экипажами и людьми; через короткие промежутки раздаются свистки фабрик из городских предместий и с железнодорожных станций; базар становится все многолюднее и многолюднее; деловые люди мечутся взад и вперед; некоторые из них едят завтрак, завернутый в газетную бумагу. Какой-то человек везет тележку с целым возом свертков и мешков; он доставляет товар на дом; он запряг себя, как лошадь, и в то же время смотрит в свою записную книжку, где у него адреса.

Какой-то ребенок без передышки бегает с утренней газетой, - это девочка, страдающая пляской св. Вита; её маленькое тельце качается во все стороны, она дергает плечами, останавливается, потом снова бежит от двери к двери, взбирается по лестницам на высокие этажи, звонит, оставляет газету и снова спешит. С девочкой собака, - маленькая собачка; она хорошо дрессирована и повсюду сопровождает ее.

Все в движении, шум растет.

Он начинается на фабриках, на корабельных верфях, в механических мастерских, лесопильнях; он смешивается с грохотом экипажей и с человеческими голосами, заглушается каким-нибудь пароходным свистком, резкий звук которого поднимается кверху, как дрожащий луч; он сосредоточивается на больших рынках, и, наконец, весь город охватывается страшным шумом. А среди всей этой суматохи почтальоны с сумками разносят известия о курсе из других стран; великая поэзия торговли охватывает весь город, - пшеница в Индии и кофе на Яве в цвету, а испанские рынки требуют рыбы, очень много рыбы для поста.

У бюро все еще сидит сын хозяина фирмы, - молодой человек в шевиотовом костюме; у него большие голубые глаза, хотя цвет лица темный; непокорный завиток волос свешивается ему на лоб. Высокий, резкий, отчасти скрытный, он имеет вид тридцатилетняго мужчины. Товарищи ценят его, потому что он часто помогает им деньгами или разными съедобными товарами из погреба своего отца.

"Доброе утро", говорит Иргенс.

Тот удивлен, он отвечает:

"Как, это ты? Ты уже встал?"

"Да, т.-е. я еще не ложился".--

"А, это другое дело. А я уж здесь сижу с пяти часов и уже телеграфировал в три страны".

"Боже мой, ты, ведь, знаешь, что я отношусь совершенно равнодушно к твоей торговле. Я хочу лишь об одном тебя спросит, Олэ Генрихсен, - не найдется ли у тебя для меня рюмка водки?"

это, нельзя было поступать против его воли.

Иргенс пьет и говорит:

"Могу я остаток взят с собой домой?" Олэ Генрихсен утвердительно кивает головой.

Когда они снова возвращаются в магазин, он выдвигает ящик из стола, а Иргенс, поняв его знак, опускает свою руку и достает что-то, что он кладеть себе в рот. Это кофе, жженый кофе для уничтожения запаха.