Новая земля (Новь). Часть IV.
Глава II.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Новая земля (Новь). Часть IV. Глава II. (старая орфография)

II.

Два дня Ханка напрасно искала Иргенса. Она поспешила к нему, чтоб сообщит ему о своей радости, о своей свободе, о полученной наконец свободе; но она не застала его дома. Его дверь была заперта, и когда она постучала, ей не открыли, значит его не было дома. Она не встречала его также и в ресторанах. Наконец, она решилась ему написать, попросит назначит ей день, час, ей нужно поговорит с ним о чем-то очень радостном.

Но в продолжение этих двух дней, благодаря долгому ожиданию, её радость по поводу развода как-то исчезла; она так часто говорила и повторяла, что вот настал конец её браку, мысли её так привыкли к этому, что не заставляли больше биться её сердца. Она разлучена со своим мужем.-- Хорошо, но ведь она и раньше не была так тесно связана с ним. Разница не была уж такой большой, чтоб можно было бы так долго ею заниматься.

И к этому еще присоединилось какое-то мучительное чувство, какое-то предчувствие горя, какая-то нежность при мысли о разводе, о том, что она каждую минуту должна оставить дом; счастье её было не велико. Её сердце сжималось от удивительно странного захватывающого ощущения, когда дети болтали с ней и протягивали к ней руки. Отчего могло это происходить? В последнюю ночь она опять встала и посмотрела на детей, когда они спали. Вот оне каждая в своей постельке; оне сбросили с себя одеяла, так что были голенькими до самых рук, но, несмотря на это, оне крепко спали и шевелили во сне руками и пальцами. Славные детки, оне лежали там такия розовенькия, со сбившимися на грудь рубашенками. Она осторожно завернула их в одеяльца и, опустив голову на грудь, долго стояла над ними в безмолвном волнении.

Что будет, когда она переедет? Как она устроится? Она была свободна, но замужняя. В Норвегии разведенные супруги могли снова сойтись по прошествии трех лет, три года ей нужно ждать, жить где-нибудь в наемной квартире, платить помесячно, делать закупки. И в продолжение этих двух дней, когда она обо всем этом думала, у нея никого не было, с кем она могла бы посоветоваться; Иргенс никогда не бывал дома, один Бог знает, где он пропадал. Тидемана она не видела.

Она опять направилась к Иргенсу, он поможет ей нанят комнату, и лучше всех может посоветовать ей. Да, да, это прелестно, теперь наступал конец этой постоянной неволи; она носила с собой свое глубокое недовольство месяц за месяцем, в течение целого года, с того времени, как она познакомилась с известной компанией и узнала другую жизнь; теперь она была свободна, свободна и молода. Она хотела поразит этой радостью Иргенса, он так часто говорил о разводе в те тихие часы, когда они бывали одни.

Наконец-то Иргенс был дома.

Она тотчас же все ему рассказала, как все это произошло, как Тидеман согласился; повторяла его слова, хвалила его силу воли; она наблюдала за лицом Иргенса, её глаза блестели. Иргенс не обнаруживал большой радости, он улыбнулся, сказал гм и да, спросил, довольна ли она? Итак, она теперь разведена? Да, она права, не имело никакого смысла мучиться всю жизнь... Но он продолжал сидеть на своем стуле и говорил совершенно спокойно об этих вещах.

У нея явилось нехорошее предчувствие; сердце начало биться.

"Но это, кажется, тебя нисколько не радует, Иргенс?" сказала она.

Он опять улыбнулся: "Радует? Конечно. Разумеется. Дорогая, ты думаешь, что я не доволен. Ты так давно хотела освободиться от этих уз, разве я могу не... В этом ты можешь быть уверена"

Одни лишь громкия слова, без чувства, без души. Что такое, что случилось? Разве он теперь больше её не любит? Она сидела с встревоженным сердцем, она хотела попробовать выиграть время, чтоб успокоиться немного; она сказала:

"Но, милый, где же ты был все это время? Я три раза была здесь перед дверью, и тебя не было дома".

На это он отвечал, что это просто было случайностью, неудачей; он иногда выходил, но большую часть времени бывал дома. Где же ему быт? Нигде.

Нет, она тоже так думает, но...

Пауза. Тогда она отдалась своему чувству и сказала, с трудом дыша:

"Да, Боже мой, Иргенс, ведь я теперь твоя, я развожусь, я не остаюсь дольше в доме. Ведь ты благодарен мне за это? Ведь теперь я не остаюсь дольше в доме. Это будет продолжаться еще три года, но... "

Она останавливается. Она видит по его лицу, что он отвернулся и приготовился выдержать бурю. Её отчаяние начало расти, когда она увидела, что он ничего не отвечает, ни одного слова. Наступает опять пауза.

"Да, Ханка, это не хорошо", говорит он наконец. "Ты тогда меня так поняла, что если ты разведешься, то... что только в том случае, если бы ты была разведена, тогда... Я сознаюсь, что если понимать буквально, тогда ты права, да, я может быть говорил что-нибудь подобное, это совершенно верно, и не раз может быть..."

"Но скажи", сказала она почти задыхаясь: "ведь мы никогда ничего другого не подразумевали, не правда ли? Да, Иргенс? Ведь ты же любишь меня, могу я этому верить? Ты сегодня такой странный".

"К сожалению, не так, как раньше". Он смущенно отвернулся и подыскивал слова, его передернуло. "Я не хочу лгать тебе, Ханка, я не влюблен в тебя, как прежде. Было бы нехорошо скрывать это от тебя, я не могу и не в состоянии этого сделать..."

Это она поняла, это было ясно сказано. И молча качая головой, растерянная, убитая, она шептала безсвязные слова:

"Да, да, да, да, да! Не в состоянии. Нет. Потому что это минуло безвозвратно..."

И, молча, она продолжала сидеть.

"Может быть, это не совсем прошло, Иргенс? Подумай, я столько поставила на карту?..."

Он покачал головой.

"Да, это действительно плохо, но... Знаешь, о чем я только что думал, когда я тебе не ответил. Ты сказала: минуло безвозвратно! Я думал о том, можно ли так сказать, хорошо ли это выражает мысль? Настолько мало захватывает меня этот вопрос, что это решение меня не трогает. Ты сама видишь..." И, как бы желая воспользоваться этим случаем, он продолжал: "Ты говоришь, что ты три раза была здесь и искала меня? Ну, о двух разах я знал. Я должен тебе это сказать, чтобы ты видела, что мне невозможно скрыть это обстоятельство. Я сидел здесь и слышал, как ты стучала, но я тебе не открыл. Ну, теперь ты понимаешь, что это серьезно, но милая, милая Ханка, это не моя вина, ты не должна огорчаться... Не правда ли, ты поймешь, если я скажу, что наши отношения унижали меня? То, что я постоянно брал от тебя деньги, это унижало меня, и я говорил про себя: и это оскорбляет твое самолюбие! Не правда ли, ты понимаешь, что такой человек, как я, - я самолюбив, недостаток сил, или нет, я не знаю..."

Пауза.

"Да, да", сказала она машинально, "да, да". И она поднялась, чтобы итти. Глаза её были неподвижны, она ничего не видела...

как будто он ждал того, что случилось, и напоминал все подробности. Да, была масса мелочей, но для такого человека, как он, все эти мелочи имели значение. В общем, он начал понимать, что они друг в другу не подходят. Она во всяком случае ценила его и даже гораздо больше, чем он это заслуживал, но она не совсем понимала его, он не хочет ей делать упрека, но...-- Она говорить, что гордится им, она чувствует эту гордость, когда дамы на улице оборачиваются и смотрят ему вслед. Хорошо! Но, как личность, она недостаточно его ценит, она не вполне прониклась той мыслью, что он может быть не совсем обыкновенный человек. Нет, в оправдание её можно сказать, что она не глубоко понимает его. Она не гордится тем, что он сказал, или подумал, или написал, нет, во всяком случае это не на первом плане у нея, но она запоминает то, что дамы на улице посмотрели ему вслед. А ведь дамы могли каждому смотреть вслед, будь то лейтенант или купец. Она подарила ему даже палку для того, чтоб у него был более щеголеватый вид.

"Нет, Иргенс", перебила она его, "это не потому, это не потому..."

- Нет, нет, может быт, и не потому, раз она это говорить... Но у него было такое чувство, что это именно для этого было сделано. И он подумал, если у него без трости нехороший вид, то...-- Ведь с тростями гуляли также и обе несчастные стриженые овцы, с которыми постоянно пребывает Ойэн. Короче говоря, он подарил палку первому попавшемуся... Но были еще и другия вещи, другия мелочи. Она хотела итти в оперу, он не мог ее проводит, но она, несмотря на это, все-таки шла, и тогда он говорил себе: она все-таки идет в оперу, несмотря ни на что, она не настаивает на том, чтоб я провожал ее - хорошо, и это радовало его в душе, радовало его безгранично и так далее. На ней было светлое шерстяное платье, и если он бывал с ней, то его платье покрывалось волосами и шерстью. Она никогда этого не замечала. Он чистил и отряхал долго после её ухода, и все-таки у него. был вид, будто он с платьями лежал в постели; она это замечала? Никогда! И он говорил себе: она никогда этого не замечает, никогда не видит. И, таким образом, одно обстоятельство за другим становилось между ними и, в конце концов, совокупность всего этого привела к непреодолимой антипатии. Положительно, во всем он видел в ней недостатки. Были сотни мелких вещей. Вот недавно у нея были такия опухшия губы, что она совсем смеяться не могла и это неприятно подействовало на него, совсем испортило ей лицо. Боже мой, она не должна думать, что он упрекает ее, упрекает ее за то, что у нея были опухшия губы; ведь в этом она была невиновата, а он не настолько глуп. Нет.... И в конце концов все было так нехорошо, что он просто даже боялся её прихода; она должна ему верить, вот он здесь сидел на этом стуле и страдал, безгранично страдал, когда он слышал на стук. Но как только она спустилась по лестнице, он тоже приготовился выйти, пошел в ресторан и пообедал там с большим аппетитом, очень хорошо, без всяких угрызений и сожалений о том, что он сделал. Он хочет, чтоб она все это знала, чтоб она могла понять его....

"Но, милая Ханка, я все это сказал и, может быть, я тебя еще больше огорчил этим. Я думал, что это необходимо; ты должна была видеть, что это действительно имеет свое основание; я не говорю ничего напрасно. К сожалению, все это слишком прочно заложено во мне. Но не относись к этому так грустно, дорогая, не принимай это так близко к сердцу. Ты знаешь, что, несмотря ни на что, я люблю тебя и искренно благодарен тебе за все; и я никогда тебя не забуду, я это прекрасно чувствую. Скажи, что ты это перенесешь с твердостью духа, тогда я доволен..."

сидел я вспоминал, не забыл ли он чего-нибудь.

Спокойно и молча продолжала она сидеть на своем месте. Да, её дурное предчувствие не обмануло ее, действительно, все лопнуло. И вот там сидит Иргенс и говорит, что-то вспоминает, чтоб как можно лучше все выяснить. Он так много говорить, он обнаруживает даже свои слабые стороны, да, какие жалкие доводы он привел, чтобы хоть немного себя оправдать. Нет, у него она не могла просить совета, он, вероятно, укажет ей на объявление в газетах по поводу сдающихся комнат, или может быт, посоветует ей взять посыльного. Как он терялся! Он как будто угас на её глазах, он ушел куда-то вдаль, она видела его там далеко в комнате; у него были две пуговицы на рубашке, его волосы были блестящие и выхоленные. У нея было ощущение, будто его умная речь как-то странно открыла ей глаза, да, он даже не побоялся ее обвинить в том, что весной у нея на губе появилась трещинка. Вот он сидел...

У нея так все притупилось, что она не могла даже тотчас же взять себя в руки, в ней было лишь ощущение пустоты, как будто ее выдолбили, маленькая иллюзия, которую она старалась удержат - даже грусть исчезла. Кто-то поднимался по лестнице, она не знает, открыта ли дверь или нет, но она не двигается с места; впрочем, шаги проходят мимо, наверх, в верхний этаж.

"Милая Ханка", сказал он, чтоб утешит ее, насколько мог. "Ты должна написать роман, о котором мы с тобой говорили. Нет сомнения, что ты можешь это сделать, а я с удовольствием просмотрю рукописи. Ты должна серьезно об этом подумать, и это тебя также и развлечет немного. Ты знаешь, что я желаю тебе всего лучшого".

Да, она когда-то думала написать роман. Почему и нет? Сегодня выступала одна женщина, завтра другая, и все женщины так красиво писали. Да, да, действительно, как-то пришло в голову, что теперь очередь за нею. И как все поощряли ее к тому! Слава Богу, что она до сих пор об этом не вспомнила. Слава Богу!

"Ты ничего не отвечаешь, Ханка?"

"Нет", сказала она разсеянно, "нет, это ведь правда то, что ты говоришь?"

Она сразу поднялась и посмотрела прямо перед собой. Нет, если бы она могла только знать, что ей теперь делать. Ехать домой? Да, это было бы самое лучшее. Если бы у нея были родители, то она поехала бы к ним; но у нея не было их; собственно говоря, у нея никого не было. Да, она должна отправиться к Тидеману, к купцу Тидеману, где она раньше жила..

И, с почти исчезающей улыбкой, она протянула Иргенсу руку, простилась с ним.

Он почувствовал себя облегченным её спокойным обращением с ним и крепко пожал её руку. Она была удивительно разумная женщина и относилась в вещам так, как это следовало. Никаких сцен, никаких упреков, полных отчаяния;-- прощайте, сказанное с улыбкой. Он хотел отвлечь ее от её горя и говорил, чтобы хоть немного разсеять ее о вещах, близко касавшихся его, о его писательских планах. Да! он пошлет ей свою следующую книгу, в ней она снова найдет его. И, как уже сказано, - о романе ей следует подумать... Но чтоб доказать ей, что его дружба вечна, несмотря на то, что их отношения кончились, он еще раз попросил ее поговорит с журналистом Грегерсеном об отзыве о его стихотворениях. Это ведь чорт знает что такое, ни разу не было заметки. И опять тут замешан Паульсберг; Паульсберг завистлив, он всеми силами мешал тому, чтобы газеты занимались кем-нибудь другим, кроме него. Хочет она оказать ему эту большую услугу? Ведь нельзя же допустить, чтоб он сам говорил бы с Грегерсеном, для этого он черезчур горд, он не может унизиться...

"Да", возразила она, с застывшей улыбкой, "я с ним говорила; я хорошо помню, что я говорила Грегерсену что-то в роде этого". И не смотря по сторонам она прямо через всю комнату вышла в дверь.

Но, как только она вышла, она опять открыла дверь и, не говоря ни слова, снова вошла в комнату. Она подошла к зеркалу, висевшему между двумя окнами, и начала перед ним поправляться.

"Пожалуйста", сказал Иргенс: "вот зеркало, оно немного пыльное, но..."

не поддаваться горю, но эта была неделикатна, во всяком случае неделикатна. Он думал, что она настолько глубока, что разрыв с ним захватит ее сильнее, и вот теперь она стоит и поправляет свой туалет с самым серьезным видом. Он не мог понять этого равнодушия, оно огорчило его, огорчило его, действительно, глубоко, и глубоко оскорбленный, он заметил ей, что он все еще пока в комнате, - странно, что она, повидимому, совсем этого не замечает...

На это она ничего не отвечала; но отойдя от зеркала она остановилась на минутку посреди комнаты, устремила взгляд на. его ботинки и сказала устало и равнодушно: "Разве ты не понимаешь, что между нами все кончено"

Однако внизу, на улице, очутившись в сутолоке людей и экипажей, она не выдержала и начала плакат. Она опустила вуаль и направилась в самые узкие переулки, чтобы спрятаться. Она шла очень быстро, согнувшись, разбитая, и плечи её подергивались от слез. Нет, для нея все темно, что ей теперь делать? Она спешила дальше, сошла с тротуара и пошла прямо по мостовой, шепча и плача. Могла ли она вернуться домой к Андрею и детям? А что если дверь закрыта? У нея было два дня для того, чтобы нанять комнату, а теперь Андрей может быть потерял всякое терпение. Она должна спешить, дверь еще может быть была открыта!

Каждый раз, когда она вынимала носовой платок, она чувствовала, что у нея в кармане письмо. Это был конверт со ста кронами, он лежал за дне кармана и шуршал... Но, Боже мой, если у нея был бы кто-нибудь, в кому она могла пойти, какая-нибудь хорошая подруга! Из всех знакомых, которые были у нея, она никого не хотела видеть, о нет, достаточно их было с нея! Целые дни и годы она была среди них и слышала их разговоры, видела их дела. Вот Мильде, вот и Паульсберг, вот актер Норем, и Иргенс, и Грегерсен, все они говорили о своих делах и друг друга осуждали. Нет, нет, с этой компанией она покончила: ничто не заставить ее вернуться туда... И к Олэ Генрихсен ведь она тоже не может итти, и просить совета? Нет, нет, этого она не могла...

Нет, нет, как она не подумала об этом раньше! Она выпросила у него сто крон. "Да", сказал он, "будь так добра, пойдем со мной в контору, так как у меня нет денег с собой". И тогда он открыл шкаф и взял сто крон, может быть последнее, что оставалось в кассе. Прости меня, Андрей! Потом он протянул ей кредитную бумажку и не забыл сказать "пожалуйста", хотя у него, может быть, и не было больше денег. Его волосы слегка поседели, и он имел вид, будто провел безсонную ночь, но несмотря на это он не жаловался. Он говорил гордо и спокойно. Она удивлялась ему, ей казалось, что она видит его в первый раз... Нет, эти сто крон она не хочет оставит у себя; видит Бог, она никогда бы у него их не просила! Может быть, если она принесет их обратно, Андрей простит ей? Ах, если бы он это сделал! Очень ли она помешает ему, если она сейчас войдет в контору? Она не будет его задерживать...

Фру Ханка вытерла глаза под вуалью и продолжала свой путь. Когда она стояла перед конторой мужа, она поколебалась минутку. А что, если он укажет ей на дверь. Он, может быть, узнает, зачем она пришла. Нет, нет, он не укажет ей на дверь... От конторщиков она узнала, что Тидеман в конторе.

Она постучала и прислушалась. Да, он сказал: войдите. Она тихо вошла. Он стоял там у конторки и посмотрел на дверь; тотчас же он оставил перо.

"Прости, я мешаю, вероятно, тебе", сказала она поспешно.

"Нет", ответил он: "совсем нет!"

Целая куча писем лежала перед ним; он стоял там высокий и прямой, облокотившись одной рукой о свой стол. Нет, он не очень поседел! И теперь глаза его не были утомленными.

Она вытащила свои сто крон и сказала:

"Я хотела вернут тебе их обратно. Ты должен простит меня, что я просила у тебя деньги теперь, когда ты так в них нуждаешься: мне раньше это не пришло в голову. Это было так нехорошо с моей стороны".

"Нет, дорогая", сказал он и посмотрел на нее удивленно, "оставь деньги при себе. Сто крон больше или меньше ничего не значит для дела".

"Но будь так добр... Я все-таки хочу тебя попросит взять их обратно".

"Да, если оне тебе ни на что не нужны... Благодарю тебя".

Ах, он благодарил ее. Как она была довольна, что у нея еще были деньги и она могла их ему отдать. Она преодолела свое волнение и в замешательстве поблагодарила его, положив кредитку на стол.

Она продолжала стоят. Когда она увидала, что он опять берется за перо, улыбаясь она сказала ему тихим голосом:

"Прости меня, что это так долго тянется... это так долго нанять комнату, но..."

"Но ведь это не спешно, комнаты?" сказал он "время терпит, не правда ли?"

"Да, да, благодарю, если я только смею благодарить".

"Если ты смеешь? Этого я не понимаю. Ведь это не я... Я хочу только способствовать достижению твоих желаний".

Она боялась, что разстроила его, потому она поспешила сказать:

"Ну хорошо! Я не думала, что... Нет, я мешаю тебе, прости меня!" И она быстро вышла в дверь.