Новая земля (Новь). Часть IV.
Глава IV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Новая земля (Новь). Часть IV. Глава IV. (старая орфография)

IV.

Прошло больше недели прежде, чем показался опять Иргенс. Заметил ли он какое-нибудь недовольство? Или надоели ему эти прогулки? Он пришел как-то раз после обеда к Олэ в контору. Был ясный солнечный день, но ветер сильно дул, и пыль поднималась по улицам. Он очень сомневался, что фрекэн Агата выйдет в такую погоду, а потому он сказал:

"Сегодня такой сильный ветер, я хотел бы с вами пойти на гору, на самую высокую точку, фрекэн Линум. Вы, по всей вероятности, никогда не видали такого зрелища, - пыль, как дым, поднимается над городом".

Олэ быстро подтвердил то же самое; это во всяком случае очень интересно, ей бы нужно это посмотреть... Олэ при других обстоятельствах сказал бы на это нет, вся эта пыль была нездорова и неприятна, но Иргенсу хотелось наверх, на высоту, - казалось, ветер это его сфера; иначе он не стал бы так говорит; ветер, который шумел на море в гавани, и заставлял биться маркизы на окнах! Кроме того, он хотел показать Агаае, что он с своей стороны ничего не имеет против этого... Хорошо. Пусть она сделает эту прогулку.

И Агата отправилась.

"Я целую вечность вас не видел", сказал Иргенс.

"Нет", возразила она, "я теперь постоянно дома и сделалась очень прилежной. Очень скоро я поеду на родину".

"Как?" сказал он быстро и остановился.

"Да, да... правда, что я скоро вернусь, но..."

Они продолжали итти. Иргенс стал задумчив.

"Знаете", сказал он, "сегодня черезчур ветрено, мы не можем даже слышат, что говорим друг другу; пойдемте лучше наверх в парк. Я знаю одно место..."

"Да, как хотите", сказала она.

Они нашли защищенное место, там не было ни одной души.

Иргенс сказал: "Откровенно вам сказать, я совсем не собирался тащить вас сегодня на горы. Я только боялся, что вы не пойдете со мной, вот почему я приглашал вас на гору, как я это говорил там внизу, в конторе. Я хотел вас видеть".

Пауза.

"Ах, так?.. Впрочем я уже перестала вами удивляться", сказала она.

"Хорошо, фрекэн Агата; вот уже десять дней с тех пор, как я говорил с вами последний раз. Это так давно".

"Но ведь это не моя вина... Ну да не будем больше об этом говорить", быстро прибавила она. "Скажите мне, между прочим, почему вы постоянно на меня нападаете, это нехорошо с вашей стороны. Мне так хотелось бы, чтоб мы были друзьями, но..."

"Но ничем больше, нет... я понимаю;.. Этого недостаточно для того, кто страдает. Нет, вы впрочем этого не знаете, вы никогда этого не испытали. Что-то постоянно, постоянно стремится в тебе преступить запрещенное. Это стремление заглянуть в лицо своей судьбе. И если бы я должен был отдать все за это мгновение, я бы отдал. Лучше короткий час провести вместе с вами, фрекэн Линум, чем жить еще долгие годы без вас".

"Да, да, да, Боже мой, но теперь уже поздно, вы это знаете! К чему же говорить об этом?"

"Нет, это не черезчур поздно".

Тогда она посмотрела на него и поднялась, он тоже встал; они пошли; каждый из них был углублен в свои мысли; не сознавая, что они делают, они ходили по парку, не обращая внимания на людей. Они сделали круг и опять вернулись в свое укромное место и сели.

"Мы ходим в кругу", сказал он, "я заключаю вас в круг".

"Послушайте", сказала она с влажными глазами, "это последний раз, что я с вами иду, так будьте же добры, да? Ведь я скоро уеду". Но, как раз в ту минуту, когда он хотел ей ответить, весь преисполненный любви, кто-то прошел мимо их скамейки. Это была одинокая дама, у нея в руке была ветка, и этой веткой она ударяла по платью при каждом шаге, который она делала. Она медленно приближалась, и была молода, Иргенс знал ее, он поклонился, встал со скамейки и низко снял шляпу.

Дама, покраснев, прошла мимо.

Агата спросила:

"Кто это дама?"

"Да это дочь моей хозяйки", отвечал он. "Вы сказали, что я должен быт добрым. Да, дорогая..."

Иргенс давал ответы. Совсем как ребенок, чье любопытство было заинтересовано каким-нибудь случаем, Агата заставляла рассказывать ей об этих совершенно незнакомых ей людях из No 5 по улице Транес. Она удивлялась тому, что дама покраснела, что Иргенс так изысканно вежливо поклонился ей. Она не знала, что Иргенс постоянно платил за свою квартиру этим молчаливым способом, кланяясь своим хозяевам на улице.

"Она недурна, но только у нея веснушки", сказала она. "Она была даже красивой, когда покраснела; не правда ли?"

Иргенс сказал да; она мила, но у нея нет ни одной ямочки, - существует только одна, у которой есть ямочки...

Агата быстро посмотрела на него; его голос действовал на нее, слова достигали цели, она полузакрыла глаза. В следующую минуту она почувствовала, что склоняется к нему и что он целует ее; никто из них не говорил ни слова, вся её тревога исчезла, она теперь была покойна в своем наслаждении.

обнаруживала ни малейшого волнения. Она поднялась наконец и пошла; теперь только она начала размышлять; слезы катились из глаз, и глухо, разсеянно она бормотала:

"Нет, Боже мой, что я наделала!"

Иргенс хотел сказать, хотел говорить, смягчить удар; это случилось, потому что должно было случиться; он так страстно любит ее; она должна понять, что это ведь не шутка с его стороны... И действительно, видно было, что он теперь не шутит,

Но Агата ничего не слышала, она все повторяла и повторяла слова, полные отчаяния и инстинктивно направилась по дороге вниз, в город. Казалось, она спешила домой.

"Дорогая Агата, послушайте меня"...

"Молчите же, молчите!"

При выходе из парка, ветер сорвал с нея шляпу, она бросилась за нею, но не могла ее поймать - она полетела опять в парк. Наконец, у дерева Иргенс поймал ее.

Минутку она стояла и смотрела, но потом она тоже начала бежать, и когда они оба встретились под деревом, её прежнее замешательство почти совсем исчезло. Иргенс протянул ей шляпу, и она поблагодарила. У нея был сконфуженный вид.

Они прошли кусочек дороги по усыпанной щебнем площадке. Агата повернулась и пошла спиной к ветру. Вдруг она остановилась, она увидела Гольдевина, он шел вдоль парка по направлению к Тиволи, согнувшись, как бы желая спрятаться. Значит, он еще не уехал домой!

И Агата с ужасом подумала, что если он был в парке и видел ее? На мгновение в её мозгу мелькнула мысль; он, может быть, шел из парка, хотел подождать, когда они скроются из виду, но он не разсчитал времени, ветер сорвал шляпу с головы и задержал их на несколько минут; теперь он черезчур рано вышел. Как он согнулся. На открытом месте, он нигде не мог спрятаться.

Агата позвала его, но ветер отнес её крик в сторону; она помахала ему рукой, но он сделал вид, что не видит, и не поклонился. Тогда не говоря Иргенсу ни слова, она побежала вниз по холму, крепко держала шляпу и бежала. Внизу у первой улицы она догнала Гольдевина. Как ей пришлось бежать! И ветер поднимал ей юбки до колен.

Он остановился и поклонился, как всегда с выражением грустной радости и тронутый до глубины души. Он был одет бедно.

"Вы - вы не смеете за мной шпионить", сказала она, с трудом дыша, хриплым голосом. Она стояла перед ним разгоряченная, сердитая, сердитая, как ребенок, что ей пришлось так бежать, чтоб догнать его.

Он открыл рот, но не мог сказать ни звука, он не знал, что ему делать.

"Вы слышите?"

"Да... Вы может быть были больны, вы совсем не выходили... Нет, я право не знаю, как..."

Его безпомощные слова тронули ее; близкая к тому, чтобы заплакать, глубоко тронутая, она сразу переменилась:

"Милый Гольдевин, простите!"

Она просила у него прощения. Он ничего не мог на это ответить, и он начал говорить как будто сам с собою.

"Простите... Нет, не будем об этом говорит... Но почему вы плачете? Если бы я вам не встретился, то..."

"Нет это было именно хорошо", перебила она, "я хотела вас встретить, я всегда думаю о вас, но никогда вас не вижу; я очень часто скучаю по вас".

"Не будем об этом говорит, фрекэн Агата; вы знаете, что мы с вами разсчитались. Я желаю вам всего хорошого, всего хорошого".

Она слушала и отвечала; его спокойствие подействовало также и на нее, она тихо сказала:

"Итак, вы еще не уехали домой Гольдевин? Я уже больше не прошу вас приходит к нам; это все равно ни к чему не поведет. Несколько дней тому назад Олэ и мне так хотелось, чтобы вы были с нами на одной прогулке, но вас никак нельзя было найти?"

"Нет, я уже с тех пор говорил с господином Генрихсеном и объяснил ему, что в то воскресенье с меня взяли слово быть в одном маленьком обществе, на обеде... Итак, вы хорошо поживаете?"

"Да, благодарю вас, и вы также?"

"Мне кажется, что я так давно вас не видел? Да, я думаю... я хочу сказать, последнее время вы не каждый день выходили".

"Нет, я теперь умница и сижу дома. Впрочем, я скоро еду домой". И опять ее охватило безпокойство: что, если этот человек, с которым она здесь стояла и разговаривала, был в парке и все видел. Она спросила, насколько могла равнодушно. "Нет, посмотрите, как гнутся верхушки деревьев в парке. Но, несмотря на это, там, наверху, совсем защищено от ветра".

"В парке? Я не был там... Нет, я вижу, что ваш спутник ждет вас, вы должны итти. Это Иргенс, если я не ошибаюсь?"

Слава Богу, она была спокойна, он не был в парке. Она ничего не слышала, ни на что не отвечала. Тут подошел Иргенс, ему надоело ждать; но об этом она не безпокоилась. Она опять обратилась к Гольдевину.

"Итак, вы говорили после нашей прогулки с Олэ, почему же он мне ничего про это не сказал?"

"Ах, ну как он может обо всем думать!

Дел у него так много в голове, фрекэн Агата, так много дел. Дело ведь такое громадное; по крайней мере я вынес такое представление, когда был в конторе. Удивительно! Нет, человеку можно простить, если он забывает такия мелочи. Мне хотелось бы вам одно сказать: он вас больше любит, чем кто-либо другой. Он... Да, не забывайте этого. Вот то, что я хотел вам сказать".

Эти слова тронули ее; в одну минуту всплыл образ её жениха, и она воскликнула, увлеченная: "Да, не правда ли? Ах да, он так удивительно добр ко мне. Нет, если подумать... Да, я иду", крикнула она Иргенсу и кивнула ему. "А когда я вас опять увижу, Гольдевин? Скоро, не правда ли? Ну, посмотрим".

Она протянула ему руку, простилась и ушла.

Теперь она начала очень спешит; она извинилась перед Иргенсом, что ему пришлось так долго ждать, и торопилась из всех сил.

"Как вы решите!" сказал он.

"Да, мне нужно домой. Уф! как ветер дует!"

"Агата!"

Она взглянула на него, его голос дрогнул; горячая дрожь пробежала по ней. Нет, она не в состоянии дольше оставаться спокойной; её глаза опять полузакрылись, что-то потянуло ее к нему, её рука коснулась его руки, она пошла близко с ним.

Он опять назвал ее нежно по имени, и она отвечала ему, как бы покоряясь:

"Оставьте меня теперь на некоторое время. Но что мне делать? Я буду вам так благодарна, если вы оставите меня теперь немного в покое!"

Он замолчал.

Они все дальше спускались в город, в конце улицы был виден дом Генрихсена. Она тотчас же очнулась; что она такое сказала? Она обещала что-нибудь? Нет, нет, ничего. И, отвернувшись, она сказала:

"То, что случилось сегодня... Вы поцеловали меня. Я раскаиваюсь в этом, видит Бог, Да, это огорчает меня!.."

"Тогда выберите наказание!" сказал он горячо.

"Нет, я не могу вас наказать. Но вот вам моя рука, что я скажу Олэ, если вы еще раз сделаете что-нибудь подобное".

И она протянула ему руку.

Он взял и пожал ее; и в ту же самую минуту он нагнулся и поцеловал ее несколько раз, как раз под самыми её окнами. Голова у нея кружилась, она с трудом открыла дверь и вбежала по лестнице.