Бенони.
Глава XXVIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бенони. Глава XXVIII. (старая орфография)

XXVIII.

Зима пришла, стало холодно, а Макк все не начинал повязывать живот широким красным шарфом. И не думал даже. Просто диво! Его лукавый желудок, видно, вдруг остановился на полдороге и пошел на попятный. И Макк жил себе во всю, как никогда еще, и старательнее прежнего красил себе волосы и бороду. Обо всем он успевал подумать. Когда были куплены большие новые суда, он велел расширить помещения для команды и выкрасить крыши рубок в светлые цвета. Это-де не только хорошо действует на шкипера, но и на всех, внушая почтение к судовладельцам! Кроме того, Макк наметил по газетным объявлениям один небольшой пароход, и решил подать голос за покупку его при первом же случае, когда понадобится расширить рыбное дело на Лофотенах.

Не забывал он и направлять отеческой рукой, даже усерднее прежнего, домашния дела. Так как Бенони захотел сделать своего старого приятеля Свена Дозорного шкипером одного из новых судов, то Макк сразу подумал о том, что не годится больше Свену с Эллен ютиться в такой каморке, и велел приготовить для них новое помещение в другом конце людского флигеля, где отводили во время тингов контору фогту.

Макк не продал в этом году всего пера и пуха, собранного на его птичьих островках. Он велел отделить для себя самого лучшого пера и пуха и сшить чудесную новую перину для ванны. Молоденькой Петрине из Торпельвикена, новой горничной, которой шел всего семнадцатый год, не по силам было, конечно, ворочать тяжелые старые вещи, да и кроме того Макк любил обзаводиться новой периной для ванны при каждой смене горничных; зеленая перина сменяла красную, голубую или желтую. Но вот какая беда вышла на этот раз с новой периной: перья лежали на сушилке в прачешной и уж так хорошо высохли, стали завиваться, как вдруг однажды утром сгорели. Никто туда не ходил, и никто не мог понять, как это вышло. А Эллен, бывшая Эллен Горничная, кричала о беде громче всех, уверяя, что она тут ни при чем.-- Но и то сказать, к чему ему новая перина? Совсем ему не нужно новой перины! - говорила она Брамапутре. Но Макк иначе разсуждал; подходило Рождество, приближался сочельник, и Макк знал, что ему нужно. Он велел вывесить у лавки объявление, что спешно скупает пух и перо по высокой цене. А разве это не равнялось приказанию нести к нему на двор пух, и перо? В Сирилунд и нанесли в несколько дней столько пуху и пера, что сам Макк сказал: довольно. А Роза все оставалась. И Макк не был бы тем отечески-заботливым господином для всех, если бы не заботился также о благе Розы. Почему бы ей не согласиться взять на себя хозяйство у Бенони? Она ведь стала свободной. Макк хотел облегчить ей этот шаг,-- так сказать, скрасить его в её глазах и сказал:-- Вот еще по какой причине тебе следовало бы заняться хозяйством моего компаньона.-- Макк называл Бенони компаньоном, чтобы поставить его как можно выше.

- По какой же причине?

- Настолько важной, что и одной её было бы достаточно. Ты ведь привязалась к маленькой Марте? Ну, так вот, компаньон мой хочет взять Марту к себе, если найдет кого вести хозяйство.

- Он так сказал?

- Да.

- Я не могу,-- сказала Роза, качая головой. Макк продолжал:-- По-моему, это так прекрасно с его стороны. Отец Марты - милейший Стен - не всегда-то был хорош с Гартвигсеном, но...

- Я не могу,-- повторила Роза.-- Это невозможно.

- Но хоть бы ты пришла помочь нам немножко в лавке перед праздниками,-- он бы сам поговорил с тобой.

- Нет, я не могу в нынешнем году помогать в лавке,-- сказала опять Роза,-- мне надо домой.

И Роза уехала домой в пасторскую усадьбу..

Подошел сочельник.

Но, когда надо было приготовить Макку его обычную сочельниковую ванну, то оказалось, что, хотя новая чудесная перина и вполне готова, да в огромной цинковой ванне объявилась предосадная дыра. А кузнец был пьянешенек и не мог взяться за починку. Так ничего и нельзя было поделать. Традиция была нарушена. Но с чего это кузнец так напился как раз, когда самому Макку была в нем такая надобность? Кузнец еще с утра был не тверд на ногах, а тут его пригласили к Эллен, бывшей Эллен Горничной. Свена Дозорного дома не случилось, но Эллен так хорошо потчевала гостя водкой, что старик свалился. Ох, как сокрушалась теперь Эллен о том, что она натворила, и даже с отчаяния спрашивала: нельзя ли замазать дыру крутой кашей? - Что ты! - ответила Брамапутра.-- Так нельзя ли взять иглу с ниткой да зашить как-нибудь? - спрашивала Эллен и принималась истерически хохотать с отчаяния, что напоила кузнеца. Но Макк сразу придумал было выход: взять да принести в его комнату одну из небольших лодок с Фунтуса, налить ее теплой водой и постелить на дно перину,-- выйдет прекрасная ванна. Послали за Свеном Дозорным, но, выслушав от ключницы такой приказ, он сказал, опуская шапку до самых колен:-- Помилуйте! Ни одной из этих лодок не спускали на воду с самой осени; оне все разсохлись и дадут такую течь, что твои свиньи...-- и он учтиво поклонился.

Так ничего и нельзя было поделать.

И все, как нарочно, складывалось в этом году не ладно; вскрыл Макк письмо от дочери своей Эдварды из Финляндии, ежегодное её письмо в родной дом к Рождеству, и его так всего и передернуло. Он сразу отошел к окну и задумался. Письмо было короткое: Эдварда овдовела и весною собиралась домой.

Макк превозмог себя и принимал гостей, как ни в чем не бывало. Принял, по обычаю, смотрителя Шёнинга, принял и Бенони, ставшого теперь компаньоном Макка и хозяином в Сирилунде, да к тому же баснословным богачом. Макк подвел его к дивану и несколько раз поблагодарил за посещение в такой вечер. Потом обратился к смотрителю и спросил:-- А мадам Шёнинг?

- Не знаю,-- ответил смотритель, и даже не оглянулся - где же она.

- Но она, верно, придет?

- Кто? - спросил смотритель.

бывший владелец рудников, Бенони Гартвигсен, ворочая голубыми глазами. В столовой девушки накрывали стол, не помня себя от радости, что наступил-таки этот заветный вечер... О, не будь тут по стенам кое-каких картин, невмочь было бы и оставаться здесь.

Но вот, явилась и мадам Шёнинг. Она извинилась, что пришла так рано.

- Помилуйте, милейшая мадам Шёнинг,-- сказал Макк;-- муж ваш тут уже с четверть часа.

- Вот как,-- отозвалась она, и даже не поглядела, где муж, не видела даже тени своего мужа.

За столом Макк произнес свои обычные торжественные речи. Говоря о дочери Эдварде, он высказал надежду, что баронесса Эдварда помнит свое старое гнездо и навестит его весною... Ни слова о катастрофе; был ведь сочельник.

После того Макк провозгласил тост, прекрасный тост, за своего компаньона Бенони, который был так добр посетить его в этот вечер. Затем - за смотрительскую чету с маяка и, наконец, за всех своих людей. И вся эта армия людей, зарабатывавших свой хлеб в Сирилунде, по-детски внимала хватающим за душу словам Макка, а Брамапутра, по обыкновению, усиленно сморкалась. Но Фредрика Мензу нельзя было перенести в постели к столу. Его, однако, не оставили одного в такой вечер; возле него сидела одна из женщин, кормила его, читала ему молитвы и всячески ухаживала за ним. А у другой стены каморки лежал мальчугашка Эллен, предоставленный самому себе; он кричал, замолкал, улыбался, брыкался ножонками и снова кричал. Но он сильно мешал тем двум читать молитвы, и Фредрик Менза раза два яростно кричал:-- Царь Давид, царь Давид! Чорт подери! Хо! - на что женщина отвечала:-- Да, правда ваша, надо помнить царя Давида из библии...-- Эллен для вида забежала разок с пира проведать ребенка, перевернула его на другой бок и опять убежала. Она была занята другим, тем, что сейчас предстояло: когда гости уйдут, верно, начнется обыск; но этой девчонке, этой Петрине из Торпельвикена ни за что не изловчиться припрятать серебряную вилку за подкладку нижней юбки...

Бенони спросил Макка:-- Значит, как же? Роза так и не знает никого в ключницы для меня?

Как это, видно, мучило его; каким растерянным тоном говорил о том этот богач, воротила! Ему не хватало дамской особы вести хозяйство, и никак нельзя было отыскать таковой за все свои деньги.

Макк попросил его обождать до весны.

- Милый друг, прошу погодить до весны. Весной приедет моя дочь, и эти две дамы так хорошо знают друг дружку...

На праздниках Бенони вздумал прокатиться через общественный лес в соседнюю церковь. Он предпринимал поездку ради развлечения,-- почему бы ему не послушать одну из праздничных проповедей знаменитого пастора Барфода? И так как Бенони уже не подобало ходить пешком, то Макк одолжил ему лошадь и санки да кстати и свою тюленью шубу.

- Я еще не обзавелся шубой,-- сказал Бенони Свену Дозорному, который сидел кучером позади. Бенони колебался было посадить Свена кучером,-- Свен был ведь теперь человек женатый и к тому же произведен в шкипера большого судна.-- Тебе, пожалуй, мало охоты везти меня? - спросил Бенони.

- Срам был бы мне, коли бы я не повез Гартвигсена,-- ответил со своей стороны Свен.

Это еще произошло на дворе Сирилунда.

По дороге они завернули к Бенони и захватили из дому дорожную сумку со съестным и корзинку с напитками. Бенони достал свои высокие сапоги и предложил Свену надеть их. А это были те самые знаменитые сапоги с лакированными бураками, в которых Бенони щеголял столько раз.

- Возьми их,-- сказал Бенони.

У него вошло в привычку говорить мягко, но решительно; богатство придавало ему и уверенность в себе, и осанку, и уменье носить одежду и даже как будто преобразило его речь. Ах, эти деньги! Оне таки сделали из Бенони человека.

Но когда Бенони предложил Свену Дозорному надеть сапоги, тот ответил по своей старой привычке:-- А сами-то вы в чем будете?

Бенони сунул ноги в бергенские ботфорты с отворотами из собачьяго меха, и тогда Свен надел на себя высокие сапоги, словно святыню какую.

- Ежели они тебе впору, так и оставь их себе,-- сказал Бенони.

А Свен Дозорный ответил:-- Это уж совсем мне не по заслугам. Они всю жизнь будут у меня праздничными сапогами.

Потом выпили по рюмочке-другой и поехали.

со львом. А вон, к сожалению, и та пещера, где он отдыхал тогда с пасторской Розой. Ох, эта пещера!..

- Не споешь ли что-нибудь?-- спросил он через плечо.

- Спеть? Гм... Я как будто разучился,-- ответил Свен.-- Столько теперь всего...

Когда же они в глубине леса открыли корзинку с напитками, да хлебнули хорошенько, Свен Дозорный как-то странно размяк, и язык у него стал заплетаться,-- словно он выпил крепкого натощак.

- Оно в сущности-то я не закусывал сегодня, стыдно сказать,-- признался он.

Достали сумку с рождественскими яствами, хлеб.

- Почему ж ты не закусывал?

- Да сам виноват. Но тут столько всего...-- ответил Свен.

И дал понять, что они с Эллен маленько повздорили поутру, так что ему потом и кусок в рот не шел.

Они все ехали да ехали. Свен Дозорный опять заговорил:-- Будь у меня мой алмаз, да удалось бы мне как-нибудь выклянчить у вас в лавке ящик стекол, я бы опять пошел бродить.

Бенони круто повернулся к нему:-- Теперь? Когда ты будешь шкипером?

Свен покачал головой.

- К тому же ты теперь человек семейный, отец и все такое.

- Да,-- ответил Свен,-- так-то так, но...

Добрейший Свен Дозорный пробыл женатым человеком уже с полгода и больше не распевал про сорозских девушек, не приплясывал на ходу. Ничего такого больше ему в голову не приходило. Эти полгода тянулись словно вечность. Он, положим, добился своего, но зато прощай это живое нетерпение, это напряженное ожидание; теперь день прошел и - слава Богу! Каждое утро он просыпался, чтобы начать все то же самое сначала; нечего было ждать; двести раз под ряд повторялось то же самое: он вставал, Эллен вставала, брали те же платья и надевали их на себя сегодня, как вчера... Эллен выглядывала из окошка - спущены ли шторы у Макка в комнате, как полагается, и каждый раз теми же надоевшими до тошноты словами сообщала, какова погода; говорила же она это, верно, только за тем, чтобы скрыть - куда неслись её взгляды. Муж и жена уже неохотно сторонились друг перед другом в тесной каморке; каждый ждал, чтобы другой убрался поскорее. И расходились они в разные стороны, не сказав друг другу ни слова. Двести раз. А впереди ждут еще, пожалуй, тысячи раз.

- Ты на себя не похож больше,-- сказал Бенони.-- Весной, когда вернешься с Лофотен, у тебя будет новое просторное помещение.

- Не заслужил я, не заслужил.

- А ребенок растет?

- Да, растет. Глаза у него карие, но он славный мальчишка, мне нравится.

- Ты берешь его на руки?

- Нет.

- Не берешь?

- Тебе бы следовало брать его иногда,-- посоветовал Бенони.

- Вы говорите?

- Да, говорю. Потому что насчет этих карих глаз... теперь уж их не переделаешь.

И вот они выехали из лесу и завернули к пасторской усадьбе, взрывая пушистый свежевыпавший снег.

Барин в шубе, сам Гартвигсен! Работник или даже двое бросились подержать лошадь.-- Пожалуйте! Пожалуйте в дом! - Нет, спасибо!

У Бенони засосало под ложечкой от старых воспоминаний: вот тут, в этом самом доме его когда-то заставили подписать известное жестокосердое заявление, а потом это самое заявление было прочитано ленеманом на церковном холме в собственном приходе Бенони. А с тех пор Роза побывала его невестой и порвала с ним, вышла замуж за другого, за кистерского Николая... Ох!

Бенони во всем своем великолепии зашагал на церковный холм, тихонько разсекая кучки народа, которые с поклоном разступались. Его все знали, прибежал посланный: не будет ли Гартвигсен так любезен завернуть к пастору обогреться? Нет? благодарствуйте,-- у него дела; вот после обедни он, спасибо, зайдет, пожалуй.

Конечно, прямого дела у него ни к кому здесь не было, но у такого воротилы всегда ведь найдется дело для кого-нибудь из такой толпы. Его деятельность была так обширна; ему нужны, например, люди для новых судов, отправляющихся на Лофотены. И ему даже не зачем было самому делать первый шаг, спрашивать кого-нибудь. Если народ еще не обступил его сплошной стеной просителей, то единственно из глубокого к нему почтения. Но вот, подходит то тот, то другой, снимает шапку и, несмотря на стужу, не спешит надевать ее опять: не окажет ли Гартвигсен такую милость, не найдет ли для него местечка на одном из судов? - и Бенони, стоя тут, как монумент, в своей тюленьей шубе и отороченных мехом ботфортах, является для всех настоящим господином и милостивцем.

- Я подумаю,-- отвечает он и записывает имена;-- зайди ко мне на-днях. Понятно, мне нельзя забыть и своих односельчан, но...

На холм поднимается сам пастор Барфод в полном облачении и останавливается около Бенони и просит его непременно пожаловать к нему в гости, не пройти мимо его порога. Бенони благодарит: ежели время позволит после обедни... Все ли благополучно у пастора?

Н-да, такого вопроса не задал бы Бенони Гартвигсен пастору Барфод в былые времена.

Роза не показывалась на холме. Пожалуй, и в церковь не придет сегодня? Хорошо.

Нет, она показалась все-таки. Бенони снял свою меховую шапку, и Роза прошла мимо, вся вспыхнув. Бедняжка Роза, видно, не смогла сдержать своего любопытства, захотела все-таки взглянуть на Бенони в шубе. Она прошла в ризницу.

Бенони постоял с минуту, собираясь с мыслями и, наконец, сказал последнему просителю:-- Да, да; видно, тебе туговато приходится; заходи на-днях, получишь работишку.-- Бог вас благословит! - ответил тот, а затем Бенони прошел в церковь.

Он нарочно уселся у самых дверей. Люди вытаращили глаза: он ведь мог бы сесть повыше, у самого амвона! Роза сидела в пасторской ложе и, взглянув на него, опять вся покраснела; лишь понемногу краска сбежала с её лица. Она была в песцовой шубке.

Бенони разстегнул свою шубу. Он отлично знал, что сел не на господское место; и ленеман и некоторые мелкие рыбопромышленники сидели куда выше. Но Бенони, где сел, там и сел, придав этим почет скромному месту. И не мало людей в церкви, наверно, стыдились того, что уселись выше его, и от души желали бы пересесть пониже Гартвигсена, воротилы Гартвигсена! Ох, лучше бы им вовсе не приходить сегодня в церковь!

Сразу после проповеди кое-кто из прихожан вышел. Бенони застегнул шубу и тоже вышел. Он не хотел больше мучить Розу. Народ глазел то на нее, то на него, припоминая их помолвку в былые времена.-- Вот-то проворонила! - верно, думали люди.

Пасторша впопыхах сбежала с крыльца и сама прошлась по холоду и снегу к Бенони, приветливо и сердечно пожала ему руку и попросила не оставить их своим посещением, раз уж им выпала такая радость увидать его здесь.

Пока они стояли там, пришла и Роза из церкви. Бедняжка Роза! Верно, ей не терпелось узнать - неужто Бенони так сразу и уедет домой? Вот она и пришла. Мать крикнула ей:-- Нет, ты послушай! Гартвигсен спешит уехать. Поди, помоги мне уговорить его.

Роза совсем смутилась; рада бы, кажется, сквозь землю провалиться.-- Вы не будете так любезны зайти?-- только и нашлась она сказать.

- Ну, теперь луна светит,-- сказала Роза.

- Уж не знаю...-- сказал Бенони и вопросительно поглядел на Свена Дозорного.-- По-твоему, можно повременить немножко?

Свен Дозорный умел вести себя в хорошем обществе,-- сорвал с головы шапку и с поклоном ответил:-- Времени, верно, хватит; дорога хорошая.

- Я теперь человек не совсем свободный,-- пояснил Бенони, следуя за дамами.-- Столько хлопот по снаряжению всех этих судов...

Как это было странно! Вот теперь Роза шла рядом с ним, а немного погодя, села в той же горнице, где и он, слушала его разговоры, и время от времени поглядывала на него и даже отвечала по немножку... Когда же пастор Барфод вернулся из церкви, и сели за стол, Роза передавала Бенони то одно, то другое. Все это было так диковинно... словно во сне. Он старался побороть в себе неприятную неуверенность: как ему говорить с нею, как часто можно на нее поглядывать? Он ведь был когда-то помолвлен с этой особой, целовал ее, выстроил для нея дом; чуть-чуть было не дошло до свадьбы...

Или, пожалуй, это обезпокоит стариков? "Да, уж наверно",-- видно, подумала она, но все-таки села играть.

Ему ужасно нравится её игра; ничего подобного он не слыхал. И он считает это как бы знаком нежности с её стороны, что она так играет для него. Она склоняется то правым, то левым плечом; волосы собраны так пышно на затылке, а ниже белеет шея...

Когда она кончает, он очень мило благодарит ее:-- Сроду не слыхал ничего красивее.

Затем они некоторое время сидят в смущении.

- Да вам, верно, пришлось-таки посидеть да поиграть, пока вы не выучились так хорошо,-- говорит он.

Они говорят еще о том, о сем. Богатство помогает Бенони; каков, дескать есть, таков и есть; и он толково отвечает на её вопросы о новых судах. Время идет; быстро идет. Бенони соображает, что старики скоро вернутся, а у него ведь есть особое дело к ней, и он в своем праве спросить ее:-- Не знаю, говорил ли вам Макк что-нибудь насчет меня?

На носу у нея мигом появилась легкая морщинка; он отлично видел это.-- Макк полагает, что вы, пожалуй, укажете мне, кто бы взялся хозяйничать у меня?

- Нет,-- ответила она.

- То-есть, он полагал только, что вы, может быть, знаете кого-нибудь на юге... Другого умысла тут не было.

Молчание. Бенони взглянул на свои часы. Что это старики не идут?.. Ему не хотелось объяснять свой промах тем, что это-де, пожалуй, просто-на-просто Макк все выдумал... Да, впрочем, беды особенной и не вышло! Он подошел к какой-то картине на стене и стал разсматривать ее. Затем перешел к другой. Роза казалась такой покинутой... Он вежливо спросил:-- Верно могу передать от вас поклон в Сирилунде?

- Да, благодарю.

Старики вошли как раз в ту минуту, когда молодые обменялис такими словами,-- последними словами - надолго. После кофе Бенони простился и отправился в обратный путь. Теперь нужды не было дожидаться приезда Эдварды весною. Дело было решено.

Ярко светил месяц, играло северное сияние. Бенони снова ехал по знакомым местам. Глядя на гребень пещеры, он мог различить, как там гуляет ветер и наметает туда сугробы свежевыпавшого снега.

Бенони ответил и велел ехать дальше.

Пришла весна, и дочка Макка Эдварда приехала на почтовом пароходе... Но это уж другая история, другая повесть - "Роза".