Бенони.
Глава XXVII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бенони. Глава XXVII. (старая орфография)

XXVII.

Дело подвигалось к Рождеству.

У адвоката Аренцена больше не было никаких дел и не предвиделось никаких. Он даже собирался снять дощечку с дверей своей конторы и уехать на почтовом пароходе. Но Роза удержала его.

- Разве ты совсем покончил с Ароном из Гопана?

- Да.

- А вдруг Левион из Торпельвикена придет посоветоваться с тобой, а тебя нет?

- Не придет.

Да, и Левион из Торпельвикена больше не приходил, а он был последним клиентом. Когда сэр Гью зашел заплатить ему за право ловли и в нынешнем и в прошлом году, Левион, наконец, взял деньги. Тем, казалось бы, и долгой тяжбе конец. Нет, Левион все-таки пошел на другой день к адвокату Аренцену спросить в последний раз:-- Правда ли, что у нас остался суд повыше? - но Аренцену уж не хотелось больше утруждать себя, разводить переписку по этому делу, и он ответил Левиону:-- Все, что можно было сделать, сделано; больше ничего не остается.

Несчастный Николай Аренцен опускался все больше и больше. Пока погода стояла еще довольно теплая, он не делал особенной разницы между днем и ночью; возвращаясь домой со своих прогулок, он валился на кровать, не разбирая, какое время дня или ночи. Его лень становилась ужасающей, переходя в упорство, в энергию. Раз он целую неделю не раздевался, не разувался, засыпая где попало. Он не стеснялся жены; было из-за чего ему ломаться перед нею! Они ведь были женаты уже полтора года; успели приглядеться и прислушаться друг к другу за эти пятьсот суток слишком. Изучили один другого так основательно, что напрасно было бы надеяться удивить друг друга какой-нибудь вариацией вчерашняго дня.

- Пожалуй, я мог бы пристроиться у почтаря Бенони в лавке,-- сказал раз молодой Аренцен в припадке безнадежности.-- Теперь перед праздниками торговля бойкая, требуется много рук.

Но Роза воспротивилась и этому. У нея была основательная причина страшиться за мужа, если бы ему открылся доступ к некоторым стойкам в Сирилуяде.

- Ну, это ты не в серьез,-- сказала она.-- Не к лицу, я думаю, адвокату стать лавочным молодцом.

- Да, чорт побери, что же мне по-твоему делать? - сердито закричал он.-- В прошлом году ты тоже не дала мне пристроиться в судьи на рыбных промыслах.

В прошлом году было дело другое,-- тогда они были новобрачными, и Николай только что так блестяще начал свою адвокатскую деятельность. О, разница была неизмеримая. И Роза ответила:

- А теперь тебе нельзя взять такое место?

- Взять! Ты думаешь, такое место остается только придти да взять?

- Ну, попросить о нем.

- Я просил,-- сказал молодой Аренцен,-- да не дали; мое прошение отклонили. Я не так зарекомендовал себя в качестве адвоката, чтобы мог попасть в судьи. Вот и знай теперь.

Молчание.

Молодой Аренцен продолжал:-- Некоторым везет в жизни... ну, да не стоит говорить об этом. Везет так, что жизнь является им белоснежным ангелом. Ко мне она тоже подошла ангелом, да сразу и принялась ласкать меня скребницей.

Молчание,

- Я никогда не отрицал,-- начал он снова,-- я никогда не отрицал, что почтарю Бенони по плечу поставить хоть две голубятни. У него хватало на это средств и раньше, а теперь и подавно. Я только отрицал, что почтарь Бенони пара тебе. Но насчет этого я, быть может, ошибся.

- Не понимаю, за что мне приходится расплачиваться так,-- печально отозвалась Роза.

- Да и где же тебе понять! - ответил он.-- И к чему мне в сущности говорить об этом, раз собственно не тебе бы расплачиваться? Но, однако, и мне-то за что расплачиваться? С какой стати вообще все это?

- Значит, я загубил твою жизнь, мамочка Роза; вот оно что. Всю твою жизнь.

На это она ничего не ответила, но присела к окну и стала глядеть на море.

Однако, не мешало бы ей отозваться хоть словечком! Не приняла же она в серьез того, что он сказал? Уж во всяком случае, если он загубил её жизнь, то и она его, коли на то пошло. И чего ей было усаживаться там в сторонке? Или она думает, что он долго будет разговаривать в этом новом духе? Он встал и застегнул свою куртку.

- Ты уходишь?

- Да. Что мне тут делать?

Молчание.

- То-то и есть, что тебе надо бы побольше заниматься делом, да поменьше уходить из дому.

В этих словах во всяком случае не было ничего нового; он слышал их сотни раз. И столько же раз возражал на них, а она все твердила свое. Просто хоть лопни!

- Ты знаешь, какого я мнения на этот счет,-- сказал он.-- У тебя все на уме полушкалики. А мне нипочем выпить хоть две бутылки зараз. Я раз заложил за галстух две бутылки водки да еще сколько-то стаканчиков пунша, да! И - ни в одном глазу. Так вот видишь, будь у меня дело, я мог бы отлично справиться с ним, невзирая ни на какие шкалики. Не в них суть, она лежит гораздо глубже. Да и чего тут, я отлично могу сказать в чем она: в том, что лучше бы нам всю жизнь оставаться женихом и невестой. Вот в чем. Не надо бы нам вовсе жениться!

- Очень может быть,-- сказала она.

Эта предупредительность с её стороны была для него новостью. Прежде она никогда так не соглашалась с его разсуждениями. И он как будто увидал в этом выход для себя. Господи Боже, повеяло свежим воздухом! И он сказал живо, даже прямо с радостью:

- Да, не прав ли я? Можешь ты вот сейчас подойти к фортепьяно и поиграть немножко ради своего удовольствия? Нет; у нас ведь нет инструмента. У нас ровно ничего нет; мы живем в долг. И ты отлично сознаешь про себя, что виною тут не полушкалики. Дело в том, что нас обоих пришибло. Словно параличом хватило. Сначала у меня отнялись ноги; мне стало лень ходить; потом руки, наконец, дошло до мозга... Как подумать хорошенько, оно так и вышло - только в обратном порядке; но это все равно. И ты вот попала на одну линию со мной. Ты понимаешь, что такое я говорю, можешь вникнуть в положение; оно для тебя не тарабарщина, а два года тому назад ты бы ровно ничего не поняла. Да и я, пожалуй, тоже.

- Нет, я и теперь не понимаю,-- запротестовала Роза, качая головой.-- Во всяком случае не все. Нас пришибло? Скорее, я думаю, ты таким и уродился. Нет, не уродился, но стал таким. Так и лучше было бы тебе оставить меня в покое, когда ты опять вернулся сюда.

Вот так! Значит, конец её предупредительности?

- На счет этого я мог бы дать тебе довольно колкий ответ, еслибы захотел,-- сказал он. - Я мог бы сказать: я потому не оставил тебя в покое, что имел честь опять влюбиться в тебя.

- Навряд ли. Куда тебе! Ты уж и тогда был разбит параличом.

- Я потому и не говорю так. Напротив, я скажу напрямик, что попросту захотел иметь тебя. Да. Но нет сомнения, что все это вышло из-за почтаря Бенони.

Она и не взглянула на него. И такия черезчур откровенные речи она уже слышала. А он закончил обычной фразой:

- Когда Бенони выставил свою кандидатуру, и я тоже. Соперник много значит, колоссально много. Валяется себе вещь на дороге, и ни на что она тебе не нужна. Но стоит явиться другому и захотеть поднять ее, и у тебя сейчас же глаза разгораются на нее!

Молчание. Ничто больше не в состоянии задеть за живое ни того, ни другого. Роза в эту минуту вспомнила, что уже полдень, и пора подавать на обед картошку.

- Ого, будь дело только в полушкаликах, я бы живо перестал,-- продолжал он.

- Нет, и на это тебя не станет.

А хотя бы и так! И зачем ему стараться? Раз суть не в полушкаликах, зачем ему отказываться от них? Просто хоть свихнись от такой логики! Он превозмог себя и сказал, как бы устав спорить:

- Да; меня и на это не станет; меня ни на что не станет. Вначале я старался было, но скоро перестал. Все было кончено, как только мы женились. Не следовало бы нам. Взять бы мне да сразу, тогда же, сесть на почтовый пароход...

Так закончили они и на этот раз свою обычную ссору, и молодой Аренцен вышел из дому.

Всегда бы удалось как-нибудь пристроиться в большом городе, где он знал все ходы и выходы.

Он прошел мимо Сирилундской усадьбы в кузницу. Кузнец и адвокат наскоро перекинулись парой слов и вывернули друг перед другом свои карманы - ни гроша, мол. И молодой Аренцен побрел в Сирилунд: не перепадет ли что-нибудь у стойки... Хотя - он отлично мог бы и обойтись... Но ведь не в полушкаликах же суть! И что ему делать дома? Сидеть в конторе да глазеть на никуда негодные бумажки?

Макк кивнул ему из окна. Молодой Аренцен словно и не приметил, норовя пройти мимо. Но Макк вдруг показался на крыльце.

- Прошу! - сказал Макк и отворил дверь в контору. Он что-то суетился.

- Нет, спасибо,-- сказал молодой Аренцен, порываясь продолжать путь.

- Прошу! - повторил Макк.

Больше он ничего не сказал, но тут молодой Аренцен последовал за ним. Они вошли в контору, и Макк сразу начал:-- Любезный Николай, так нельзя. И тебе и Розе одинаково скверно приходится от этого. Хочешь, я дам тебе денег вернуться на юг?

Молодой Аренцен, запинаясь, пробормотал:-- Да, пожалуй... На юг?.. Я не понимаю...

Макк устремил на него свой холодный взгляд и прибавил всего несколько слов о том, что кредит в лавке не может-де быть вечным, а почтовый пароход как раз входит в гавань... и кстати - вот деньги!..

На другой день Роза зашла к Макку и, поговорив сначала о том, о сем, осторожно-вопросительно сказала:-- Николай так рано вышел сегодня из дому... Он говорил... толковал...

Николай? Он уехал вчера на почтовом пароходе. У него какое-то дело там на юге. Разве Роза не знала?

- Нет... Да, то-есть... На почтовом пароходе? Он ничего не говорил?

- Сказал: большое дело.

С минуту прошло в молчании. Роза стояла совсем растерянная.

- Да, он поговаривал, что ему придется поехать,-- наконец выговорила она.-- Теперь, верно, вдруг понадобилось...

- По-моему, тебе не зачем возвращаться в дом кузнеца,-- сказал Макк.

И Роза осталась. День, два, несколько дней. Прошла неделя, а Роза все оставалась. В Сирилунде было веселее,-- много людей, движенья, жизни. Вот пришел зачем-то Виллас Пристанной. Увидав Розу в окошке, он поклонился. Роза знала его с детства, вышла к нему и спросила:-- Ты не ко мне ли с весточкой?

- Гм... Только передать от адвоката, что он благополучно сел на пароход.

- Больше ничего?

- Нет.

- Да, ему нужно было поехать на юг. Большое дело. Так он благополучно..?

- Лучше нельзя. Я был в лодке и сам видел.

И Роза расхаживала по Сирилунду словно опять была девушкой; все и все были ей тут знакомы. Был тут и Свен Дозорный. Только он не пел больше, не выкидывал забавных штук, как во времена своей холостой жизни; этого теперь не полагалось. Но учтив он был по-прежнему, кланялся по-городскому и мастер был вести беседу. Розе каждая встреча с ним доставляла приятную минуту. Она заходила также в их каморку, навестить Эллен с ребенком. Да, у Эллен был теперь ребенок, крохотный мальчугашка с карими глазами. И никто не мог понять с чего это у него карие глаза? - Не с чего другого, как с того, что я лежала тут, где лежит Фредрик Менза. Он такой фокусник, и глаза у него карие,-- догадывалась Эллен.

Да уж, Фредрик Менза был настоящий фокусник: умирать так и не умирал, а, напротив, проявлял неутомимую жизненность и смотрел так, как будто завтра же собирался начать совсем новую, иную жизнь. Крик ребенка повергал его в великое изумление. Старик каждый раз воображал, что сделал какое-то открытие и старался поймать его руками. Не поймав ничего, он заключал, что оно там, в гавани, и хотел испугать его криком. Но так как оно отвечало тем же, то и Фредрик Менза продолжал кричать. Раззадоренный он не переставал также хватать руками воздух, но руки его не слушались, натыкались одна на другую и запутывались, затевали между собою драку, хватали одна другую словно добычу, мяли и тискали. Ногти у него были грязно-желтые, длинные, похожие на роговые чайные ложечки, и когда они вонзались ему в мясо, ему становилось больно, он охал и ругался. Наконец, одна рука одолевала другую и бросала ее с размаху вниз, а Фредрик Менза смеялся от радости. Во время же самой потасовки он придумывал не мало подходящих слов для выражения своего настроения: - Дым на крыше? Ха-ха! Не греби дальше, Монс! Еще бы, еще бы, еще бы!

ему почтение и величали его на вы.

- Не угодно-ли вам покушать,-- говорили ему.

- Дэ-дэ-дэ-дэ,-- отвечал Фредрик Менза.