| Автор: | Гамсун К., год: 1933 |
| Категория: | Роман |
XXX
Всё должен был улаживать Август.
В одиннадцать часов вечера, когда он уже лёг спать, к нему постучали. Он открыл окно, увидал, внизу почтмейстера Гагена, узнал, в чём дело, и торопливо оделся. Уж эти рабочие! Они начали ломать стену подвала!
Почтмейстер отправился на вечернюю прогулку и обнаружил это. Он хотел было остановить рабочих, но они направили его к Августу, а сами продолжали ломать с криком и громом, ударяли кирками по красивой стене и при этом ещё пели.
"Чертовские рабочие! Никогда не могут они сделать так, как им говорят. Ломать стену ночью, когда это нужно было делать днём, от восьми до часу".
Почтмейстер торопил его, и Август, который и сам был раздосадован, бежал рядом с ним. Они, запыхавшись, примчались на место происшествия.
Август крикнул:
- Это так-то вы исполняете моё приказание?
Рабочие были невиноваты, совершенно невиноваты. "Ах, это относительно времени?" Но они порешили сделать это теперь ночью. Потому что нет такой вещи на земле, которую они не сделают ради аптекаря. Почему же непременно между восьмью и часом?
Август только головой покачал и увлёк за собой почтмейстера. В сущности, Август был очень доволен, он теперь с более спокойной совестью, чем когда-либо, мог обвинить во всём рабочих, которые в свою очередь, тоже были невиноваты. Только уж пусть лучше почтмейстер не прислушивается к таинственным разговорам о времени.
Вдвоём они осмотрели разрушенную стену, - больше ничего не оставалось, как только ломать до конца. Август качал головой и был вне себя:
- Вы ведь сами слыхали, почтмейстер, что они поступили вопреки моему приказанию?
Да, почтмейстер слыхал.
- А не находите ли вы, - раз уж они так много разрушили, что нужно совсем сломать?
- Да, я тоже так нахожу, больше ничего не придумаешь. В таком случае мне остаётся только извиниться перед вами, что я побеспокоил вас.
Август отмахнулся:
- Не стоит, не стоит! - И он устрашающим голосом закричал рабочим: - Ну что ж, ломайте, ребята! А завтра я с вами поговорю!
Так уладилось это дело.
Утром Август вместе с дворовым работником Стеффеном повёз в охотничий домик инвентарь. Рабочих он застал наверху на своих местах, в час ночи они окончили разрушение стены, поспали пять часов, целую бездну времени, и теперь с новыми силами буравили дыры.
- О, всё в порядке, всё будет отлично, староста. И аптекарь, когда вернётся, найдёт свою стену в развалинах!
загородки...
Свидание с консулом в конторе состоялось и прошло преблагополучно.
Консул встретил его очень смело, памятуя свою удачу в последний раз. Теперь как раз случилось так, что Давидсен ушёл из банка и консулу пришлось занять его должность, принять от него банк. На собрании правления его заставляли и ему угрожали, - чёрт знает что за насилие! - но другого подходящего человека не нашлось, а банк нельзя же было закрыть. Но где тут справедливость? У консула было своё крупное дело и коммивояжёры, британское консульство, сегельфосское имение, за всем нужно было следить, вести двенадцать книг, не говоря уже о корреспонденции. Теперь на него взвалили ещё банк! И всё это произошло из-за того, что Август попросил у Давидсена денег.
Теперь прилетит этот Август, примчится и потребует свои деньги у консула, уж наверное, он явится сегодня же. Но консул вовсе не желал, чтобы от него было легче получить деньги, чем от Давидсена, и у консула тоже была совесть, и он тоже хочет помешать людям глупо тратить свои деньги. Ни одного эре, тут надо быть решительным.
- Знаете что, На-все-руки, это вы заставили Давидсена уйти из банка.
- Я? - спросил Август.
- Да, и, так сказать, принудили меня принять от него дела банка.
- Да быть не может! - воскликнул Август. - Ведь не хлопнул же я кулаком по столу перед носом Давидсена?
- Я не знаю, что у вас там произошло, да и знать не желаю.
- Я попросил всего несколько тысяч крон.
- Ну, а его совесть не позволила ему пойти на это, насколько я понял.
Август задумался.
- Если бы я знал, что выйдет столько неприятностей, я бы не взял у Давидсена ни одного эре. Потому что деньги мне так и не понадобились.
Консул опешил:
- Деньги вам не понадобились?
- Нет. Я прекратил скупку овец. Гора не может прокормить большее стадо.
У консула был вид, точно он только что избежал опасности.
- Вот оно что! Дело принимает другой оборот. Но в таком случае у вас, вероятно, страсть сколько овец?
- Не-ет! Несколько тысяч. Не могу сказать точно, пока не просмотрю своих бумаг.
- Действительно, дело приняло другой оборот, - пробормотал консул ещё раз. - Так вам не надо теперь больше денег?
- Вы говорите, что хотите купить несколько дворов?
- Да, для того чтобы иметь корм для овец на зиму.
- Вот как! Гм! Такие планы требуют больших средств, - проговорил консул, снова сбитый с толку.
Август улыбнулся:
- Средства найдутся. У меня много всяких предприятий в разных странах.
- Очень приятно слышать, - сказал консул. - Я лично желаю вам всяческого успеха. Всё это великолепно. Кстати, На-все-руки, я давно уже хочу попросить вас об одной вещи, а именно - подать мне совет. Как вы знаете, мне навязали этот банк. Он слишком близко, чтобы ездить туда на автомобиле, а на хождение мне не хочется тратить драгоценное время. Не находите ли вы, что мне следует перенести банк сюда?
Август взглядом измерил контору. Консул поспешил добавить:
- Конечно, мне пришлось бы пристраивать.
Август закивал головой:
- Да, пристроить вот с этой стороны.
- Вот именно, - сказал консул. - Во что это обойдётся? на первых порах?
Август опять улыбнулся:
- Консула это не разорит. Если вы скажете, я, пожалуй, сделаю смету.
- Сделай, На-все-руки. Три комнаты: зал и две комнаты сзади. Строение деревянное.
О! это были единомышленники в своей никчёмности. Строить, действовать, производить обмен в возможно большем масштабе...
Но прежде чем уйти, Август вдруг спросил:
- А что, сейчас банк помещается в собственном доме?
- Нет, мы снимаем помещение у шкипера Ольсена. Но я не хочу вас задерживать, На-все-руки, - сказал консул. - А что касается Давидсена, то это хороший и редкий человек, желающий всем только добра. Но деньги, конечно, ваши.
Улажено с Августом. Гордон Тидеман остался доволен.
дверям и окнам. Но раз уж Гордон Тидеман выстроит приличное помещение и затратится на первых порах, то он будет сдавать его в будущем, он заключит контракт с банком на двадцать лет вперёд. Нет, он отнюдь не только шут, он был также и деловым человеком.
Следующим событием была открытка, пришедшая на имя кого угодно в Сегельфосское имение. Открытка? Да, от Старой Матери и аптекаря Хольма о том, что они поженились. Поженились!..
В доме консула все всплеснули руками, а фру Юлия до такой степени была поражена, что не находила слов. Но она хитро улыбалась, как будто бы, играя в жмурки, подглядела чуть-чуть из-под повязки.
Но консул Гордон Тидеман отнюдь не улыбался, - нет, уж извините! Поступить таким образом, исподтишка, пренебречь всеми формами, действовать за его спиной!..
Фру Юлия стала заступаться:
- Но, дорогой Гордон, как ты не понимаешь? Ей же было неловко.
- Ей? Я не говорю вовсе о моей матери, я говорю о нём. Что это за манера? Он отлично знал, кто глава семьи, и в любой день мог бы поговорить со мной.
- Но он, вероятно, просто боялся, что ты откажешь ему.
- И имел на то основание. Трус, который боится разговора и отступает перед столкновением! Он поступил очень некрасиво, и ноги его не будет в нашем доме.
- Вот как? - сказала фру Юлия.
- Не правда ли, Юлия, ты со мной согласна? Он поступил как в деревнях, так пусть и отправляется туда же.
- Я понимаю тебя, - сказала фру Юлия. - Но когда приедет твоя мать и он с ней, я, право, не знаю...
- Я-то знаю. Позаботься только о том, чтобы я был здесь, я укажу ему на дверь.
- Хорошо, - сказала фру Юлия.
- Впрочем, я не намерен вовсе щадить и мать. Ведь это она поставила нас в такое положение.
Фру Юлия, улыбаясь:
- Но что могла она сделать?
- Она могла бы послать его ко мне.
- И для неё это тоже было не так просто; может быть, и она тоже боялась твоего отказа.
- Она? Нет, извини меня, мать моя ничего не боится. Ни в коем случае. И у неё могут быть свои недостатки - у кого их нет? - но только она не лицемерна и не труслива. И потом разве ты не находишь, Юлия, в этом деле она проявила большое мужество?
- Она действовала очертя голову, - сказал Гордон Тидеман. - Хотел бы я видеть кого-нибудь, кто осмелился бы проделать нечто подобное этому!
Он походил немного взад и вперёд по комнате, поглядел на ребёнка и добился того, что крошечная ручка ухватила его за палец.
- Смешная и милая! - сказал он. - Но мне пора идти. Этот ужасный банк, который они мне навязали!..
- Я надеюсь, тебе хорошо заплатят, - сказала фру.
- Несколько тысяч. Но дело не в этом. Это отнимает ведь много часов в день от моей основной работы.
- Ты справишься, Гордон!
- Справлюсь! Может быть, ты хочешь, чтобы муж твой никуда не годился, прежде чем ему исполнится семьдесят лет.
- Нет, нет, не говори так! - сказала фру Юлия и притянула к себе его голову.
Дойдя до двери, он обернулся и сказал:
- Я подумал, Юлия, и считаю, что ты права: когда мама приедет и он вместе с ней, не можем же мы не впустить его. Но я буду с ним холоден, как лёд. Вот всё, что я хотел, сказать.
- Хорошо, - сказала фру Юлия.
В аптеке открытка поразила всех словно громом. Они ведь ничего не знали, ничего не понимали, они даже не захотели ничего устроить к приезду аптекаря и его жены: пусть знают в другой раз! Однако кое-что указывало на то, что и фармацевт и лаборант всё-таки что-то знала и только делали вид, что они поражены. Зачем бы иначе делали они эти странные вещи на прошлой неделе? А они вошли в спальню аптекаря и передвинули кровать, словно хотели освободить место ещё для другой кровати рядом. Что за чёрт! какое им дело до спальни аптекаря? Но прошёл день, и фармацевт с лаборантом сделали другую странную вещь: они сходили в сегельфосскую лавку и купили занавески в спальню, без которых Хольм отлично обходился всё время. Плотные, отличные занавески, как оказалось, когда лаборант повесил их на окна.
Но вот пришли открытки и как громом поразили всех - и в городе, и в аптеке. Конечно, прислуга, эта пила, тотчас ушла. Она до того разозлилась, что не хотела оставаться ни одного дня, ни одного часа, она отправилась обратно в гостиницу и решила просить Вендта взять её на прежнее место.
Когда парочка, молодожёны, должны были приехать, весь Сегельфосс высыпал на пристань; доктор с женой, священник с женой, окружной судья с женой. Фру Юлии тут не было, потому что она ещё недостаточно окрепла, но начальники почты и телеграфа со своими дамами стояли тут же, и многие из мелких торговцев, и Август тоже пришёл. Август сам получил открытку, и во время всеобщего приветствия он тоже высоко поднял шляпу и заявил торговцу, стоявшему рядом с ним:
- Я знал это с самого начала, они сказали мне об этом!
Но ни фармацевта, ни лаборанта тут не было; они хотели, вероятно, подчеркнуть свою обиду на то, что их держали в таком полном неведении. И сама пара, пожалуй, предпочла бы, чтобы их никто не встречал; аптекарь, во всяком случае, имел самый жалкий вид, что как-то не вязалось с ним.
Вдруг на пристани показался сам консул, Гордон Тидеман. Он шёл довольно быстро, хотел, вероятно, узнать, по какому случаю весь Сегельфосс собрался к пароходу, и очутился посреди толпы. Вероятно, он тотчас же пожелал провалиться сквозь землю, но было уже поздно; он улыбнулся и сказал:
- А, вот они, беглецы! Добро пожаловать домой, мама. Здравствуйте, аптекарь. - Он обоим протянул руку, а мать похлопал по спине. - Вы должны поскорее собраться, к Юлии, она немного прихворнула на прошлой неделе.
- Я знаю, - отвечала мать, - я получила телеграмму. Теперь, я надеюсь, она совсем здорова?
- Здравствуй, На-все-руки, - сказала она, отделываясь от расспросов. - Ты был здесь, когда мы уезжали, и ты опять здесь, когда мы возвращаемся.
Август держал шляпу в руке и не поздравлял, как другие, а только молча поклонился.
Наконец всё кончилось, и они ушли. Возле аптеки супруги были встречены лаборантом и фармацевтом, впрочем, с довольно кислыми минами. И тут супруги в первый раз рассмеялись от всего сердца за всё путешествие. Говорил фармацевт, выражая своё недовольство, - гм! вернее даже сказать - вполне обоснованное бешенство за то, что их сочли недостойными и не уведомили о великом событии, прежде чем весь город узнал о нём. И вот теперь господам ничего не приготовлено, а им самим не захотелось даже нарядиться в воскресное платье и украситься драгоценными камнями.
- Но, пожалуйста, входите, аптекарь Хольм. Ваш дом всё такой же, каким вы оставили его, с одним стулом и с кроватью на одного человека. Пожалуйста, входите и вы, госпожа аптекарша Хольм. Но пила ушла из дому и не вернётся больше, поэтому в доме нет никакой еды. Лаборант и я, мы не ели уже два дня. Правда, лаборант пил сплошь всё это время, поэтому он и не может ничего сказать сейчас, но я и к бутылке не прикасался. Итак, добро пожаловать под жалкую кровлю аптекаря Хольма: она протекает и в дождливую погоду, и в солнечную. А если вам хочется есть, то ступайте в гостиницу, господа!
Но молодожёны, супруги, отнюдь не пожелали идти в гостиницу. Фру обыскала кухню и кладовую и нашла довольно много съедобного. Лаборант на велосипеде съездил в город за недостающим, и получился отличный обед.
Потом они обошли комнаты. Их было немного, и они были маленькие, - иными словами, уютное жильё в две комнаты, - и "обходили" они их так, что из столовой переступили порог спальни. Тут аптекарь выразил своё удивление:
- Занавески?! - сказал он.
- Те же самые, что висели здесь все время, - ответил фармацевт. - Я ни к чему не прикасался.
- Вот это здорово! - сказал Хольм. - И потом две кровати! - сказал он. - Или вы хотите внушить моей жене, что пила спала тоже здесь?
- Нет, эту кровать мы втащили сюда вчера, когда в комнате для прислуги уж слишком стал протекать потолок. Мы не успели вынести её обратно.
Всё в порядке.
Август был теперь всецело поглощён присмотром за рабочими; нужно было, чтобы они работали, чтобы они не слишком часто бегали в аптеку. Произошло именно то, что Август предчувствовал: пыл соскочил с рабочих, они продолжали буравить, но всё более и более вяло, и не выполняли договор о сверхурочном времени.
Консул сам приехал на автомобиле, чтобы присутствовать при расстановке мебели в охотничьем домике. Удивительно, что до сих пор не поставили и первой загородки! Он недовольно покачал головой. Но Август не терял надежды и объяснил, что они сначала пробуравят дыры, чтобы потом за раз вставить все прутья и залить цементом. Всё устроится.
Через два дня консул опять приехал и на этот раз забеспокоился всерьёз.
- В крайнем случае пусть ставят хоть ту часть загородки, которая у них готова, - сказал он.
Август вручил ему смету, которую составил на пристройку для банка, один вариант для деревянного здания, другой - для каменного. Конечно, каменное строение куда более подходит для банка.
Они обсуждали этот вопрос некоторое время, но консул не дал себя отвлечь от своего беспокойства и, надутый, уехал обратно.
- Здесь недостаёт одного человека, - сказал Август. - Где он?
- Он пошёл к кузнецу точить бурав.
Молчание.
- Уж очень много возни, тоска берёт, - сказал Больдеман, старший в артели. - Так это нам надоело. Дыра за дырой, и так ничего кроме дыр и не видишь.
- Вы сами виноваты, что давным-давно не кончили, - сказал Август.
На это не последовало ответа. Но парни отлично знали, что могли делать по-своему и растягивать работу: конкуренции не было, и они распустились.
- И потом аптекарь приходил сюда и просил сложить новую стену для его подвала, - сказали они.
- Да, - отвечал Август, - когда вы кончите здесь!
- И как это староста так глупо рассуждает! - сказали они. - Буравить дыры, уж если на то пошло, можно всю зиму, но разве можно цементировать подвальные стены в мороз?
- Попридержите языки! - закричал Август. - Загородки будут поставлены!
Август задумался: он ничего не добьётся, если не будет стрелять. Но и выстрелами тоже ничего не добьёшься. А жаль, он бы с удовольствием разрядил револьвер.
Но вот опять на помощь приходит случай и далеко вокруг распространяет своё влияние: приехал консул с радостным известием, что англичанин ненадолго уехал в Свальбард и пожалует сюда только через несколько недель.
Вот хорошо-то! Прямо-таки спасение! Жалко только, что консул рассказал это в присутствии рабочих. Отлично! Теперь у них сколько угодно времени. Они с трудом дождались окончания работы и на следующий день не буравили дыр. Август застал их у стены подвала: работа была в полном разгаре, они замешивали цемент.
Он разыскал аптекаря. Это нехорошо с его стороны: рабочие не всё ещё кончили на дороге, они не могут бросить дело на половине и перейти к работе над подвалом.
Аптекарь испугался: ведь консул к тому же сделался его близким родственником, так сказать, его зятем.
- Словно вы меня прибили, - сказал он. - Рабочие сами пришли ко мне вчера вечером и сказали, что они свободны. "Отлично, - отвечал я, - ставьте стену на метр ближе к центру. Приступайте завтра же, я тороплюсь!"
- Почему же вы торопитесь? - спросил Август.
- Нет, я не тороплюсь, - несколько смутясь, отвечал аптекарь: - Но нам бы, конечно, хотелось построить его, прежде чем выпадет снег, - я говорю о доме. Целая моторная шхуна плывёт уже с Юга и везёт материалы и плотников. Но это ничего не значит, рабочие ни в коем случае не должны начинать строить наш маленький домик, прежде чем не кончат работу у вас.
Август стал соображать: если строительный материал и плотники уже в пути, необходимо сейчас же зацементировать стену подвала и возвести фундамент, чтобы они могли высохнуть. Августу очень хотелось помочь новобрачным, и ему и ей, безусловно хотелось.
- Постараемся устроиться так, чтобы никому не было обидно.
- Если это возможно, - пожалуйста. Мы будем вам очень благодарны, - отвечал аптекарь.
возьми, как раз эта часть проекта и заинтересовала Августа больше всего; водопроводом усиленно занялись и рабочие и совсем перестали буравить дыры. Он каждый вечер со страхом ложился спать; Август рисковал получить выговор и на следующее утро, и ещё на следующее, потому что работа над загородками не двигалась с места. Так проходили недели.
За это время ему ни разу не удалось повидаться с Корнелией и окончательно договориться с ней. Когда он приходил, её невозможно было разыскать. Он не понимал, как у не хватало сердца. Она была ему так дорога. "Подержать бы её за руку, - думал он. - Это была такая жалкая ручка, с потрескавшимися ногтями". Он часто бывал в Южной деревне, и каждый раз по делу. Так, например, ему нужно было сказать Гендрику, что англичанин уехал в Свальбард, а на другой день, например, ему нужно было объяснить Гендрику, сколько времени понадобится, чтобы съездить в Свальбард и обратно. Но встречи с Корнелией невозможно было добиться.
- У какого лешего она пропадает? - спросил он Гендрика.
- Она и от меня прячется, - ответил Гендрик.
- Зачем она это делает?
- Я не знаю. Может быть, она сомневается, что я получу должность при англичанине.
- Она так и сказала?
- Да. Раз он не приезжает.
Август рассердился:
- Кланяйся ей от меня и передай, что если уж я сказал что-нибудь, так оно и будет!
Но тут случилось большое несчастье, и никакой поклон не был ни передан, ни получен обратно. Всё кончилось раз навсегда.
Примчался Гендрик. Он даже не ехал на велосипеде, а бежал со всех ног, вне себя, без шапки.
- Она умерла! - проговорил он.
- Умерла? Корнелия?
Молчание.
- А ты не врёшь? - спросил Август. Гендрик стал рассказывать:
- Они пошли утром, она и отец, с кобылой. Лошадь так бесилась по жеребцу, кусалась и брыкалась, ни минуты не стояла на месте. Наконец они выбрались на дорогу, они вели её в соседний округ, к породистому жеребцу. Они дошли как раз до перекрёстка и собирались повернуть на другую дорогу, но лошадь заупрямилась и стала подыматься на дыбы. Они оба потащили её, но Корнелия споткнулась, и лошадь ударила её копытом. Удар оказался смертельным. Кобыла попала Корнелии в висок. Одним ударом...
Молчание.
- Отец сбегал за водой и принёс её в шляпе; он думал, что она только потеряла сознанье, но Корнелия умерла. Опять молчание.
- Он много раз бегал за водой, но она не открыла больше глаз. Он звал также на помощь, но это было на перекрёстке, далеко в полях... Так ему и не удалось заставить её раскрыть глаза, и дышать она тоже перестала. Он замолчал.
- Я? Нет. Отец принёс её. Маттис взял у меня велосипед, чтобы съездить за доктором, но это было ни к чему.
Август даже в этот момент не потерял присутствия духа.
- Что сказал доктор? Пустил он ей кровь?
- Этого я не знаю. Он сказал, что она умерла.
- Он не пустил ей кровь?
- Я не знаю, - сказал Гендрик, - меня не было в доме. Он вышел и сразу сказал, что она умерла. И потом уехал на своей мотоциклетке.
Август тотчас вспомнил случай из своей жизни в далёких краях: смертельный удар бутылкой прямо в висок. Человек умер, но ему вскрыли всё-таки вену. Август хладнокровно принял известие Гендрика, был неразговорчив, но особенного горя не обнаружил.
- Я предупреждал их, - сказал он, - я же запретил Корнелии приближаться к кобыле.
- Да, я слышал, - сказал Гендрик.
бы застрелить её.
Гендрик ничего не возразил.
Был ли Август упрямцем, не пожелавшим обнаружить своё горе? Или его легкомыслие, его поверхностность помогли ему перенести катастрофу? Может быть, и то и другое вместе. Корнелия умерла, она не досталась ему, но ревность безусловно перестала его мучить, оттого что она не досталась также и никому другому.
- Тут уж ничего не поделаешь, - сказал он.
Гендрик плакал, с трудом скрывая слезы, отхаркивался изо всех сил и изредка встряхивал головой, чтобы ободриться.
- Да, но быть убитой лошадью, это так ужасно! Я никак не могу справиться с собой.
- Да, - отсутствующим тоном сказал Август.
- И всё было бы так хорошо, если бы мы оба остались живы.
- Да, - равнодушно заметил Август.
- Многим, пожалуй, это было ясно, - намекнул Август.
- То есть как? Был ещё только один Беньямин. Но она сказала, что гораздо больше любит меня, чем его.
Август глубоко оскорбился, что его не приняли во внимание.
- Беньямин вовсе не был единственным, - это-то я наверное знаю. Впрочем, у меня есть другие дела, поважнее разговоров с тобой, - сказал он и ушёл.