Голос жизни
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Голос жизни

Мой другъ, писатель X***, разсказываетъ: вдоль внутренней гавани Копенгагена тянется улица Деставольдъ, новый, безлюдный бульваръ. Домовъ тамъ мало, мало фонарей, а прохожихъ - почти никого. Даже и летомъ редко кто гуляетъ тамъ.

Ну вотъ! Третьяго дня вечеромъ со мной приключилось тамъ кое-что, я хочу тебе разсказать объ этомъ.

Я несколько разъ прошелся взадъ и впередъ по аллее, вдругъ подходитъ ко мне дама. Кругомъ ни души. Фонари зажжены, но темно, и я не могу разглядеть ея лица.

"Обыкновенное дитя ночи", - думаю я и прохожу мимо.

Въ конце бульвара поворачиваю и иду назадъ. Дама тоже поворачиваетъ, я встречаю ее опятъ. Думаю про себя: ждетъ кого-нибудь, посмотримъ, кого она тамъ ждетъ. И вторично прохожу мимо.

Но, встретивъ въ третiй разъ, я приподнялъ шляпу и заговорилъ съ ней. Добрый вечеръ! Она поджидаетъ здесь кого-то?

Она вздрогнула. Нетъ - да, она поджидаетъ кой-кого. Будетъ она иметь что-нибудь противъ, если-я составлю ей компанiю, пока не придетъ тотъ, кого она ожидаетъ?

Нетъ, она не имела бы ничего противъ. Она благодарила меня. Впрочемъ, она никого не поджидаетъ, она пришла сюда просто немножко погулять, - здесь сегодня такъ тихо.

Мы бродили и болтали о пустякахъ; я предложилъ ей руку.

- Ахъ нетъ! - сказала она и покачала головой. Мне становилось скучно. Въ темноте нельзя было ее разглядеть; тогда я зажегъ спичку, какъ-будто посмотреть на часы, и попробовалъ осветить ее.

- Половина десятаго, какъ-разъ половина десятаго, - сказалъ я.

Она пожималась, какъ-будто отъ холода. Я воспользовался случаемъ и спросилъ:

- Вамъ холодно, можетъ, намъ куда-нибудь зайти, выпить чего-нибудь? Въ Тиволи, въ Нацiональ.

- Нетъ, какъ видите, сейчасъ я никуда не могу зайти, - отвечала она.

Только тутъ заметилъ я впервые, что на ней была длинная черная траурная вуаль. Я извинился, сославшись на темноту. И то, какъ она приняла мое извиненiе, сразу сделало для меня яснымъ, что она не изъ обыкновенныхъ ночныхъ женщинъ.

- Возьмите меня подъ руку, - сказалъ я еще разъ. Отъ этого будетъ теплей.

Она взяла меня подъ руку. Мы прошлись несколько разъ взадъ и впередъ. Она попросила меня посмотреть на часы.

- На Гамле Конгевей.

Я остановилъ ее.

- Можно мне проводить васъ до дому?

- Нетъ, нельзя, - отвечаетъ она. - Нетъ, этого вамъ нельзя. Вы живете на Бредгаде?

- Откуда вы это знаете? - спросилъ я съ изумленiемъ.

- Я знаю, кто вы, - отвечала она.

Пауза. Мы шли подъ руку, потомъ свернули въ освещенныя улицы. Она шла быстро; длинная вуаль ея развевалась. Она сказала:

- Пожалуйста, пойдемте быстрей.

У своего подъезда въ Гамле Конгевей она обернулась но мне, какъ-будто желая поблагодарить меня за то, что я ее проводилъ. Я отворилъ ей дверь, она медленно прошла - и оглянулась на меня. Я толкнулъ слегка дверь плечомъ и вошелъ за ней. Тогда она схватила меня за руку. Никто изъ насъ не произнесъ ни слова.

Мы прошли два марша вверхъ по лестнице и остановились во второмъ этаже. Она сама отворила наружную дверь, потомъ еще одну дверь, взяла меня за руку и ввела. Вероятно, это была ужъ комната; слышно было, какъ тикаютъ часы. Дама прiостановилась на мгновенiе въ дверяхъ, внезапно обняла меня и горячо, трепетно поцеловала въ губы.

Въ самыя губы.

-- Теперь садитесь, - сказала она. - Вотъ софа. А я темъ временемъ зажгу огонь.

И она зажгла огонь.

Въ смущенiи, съ любопытствомъ, я оглянулся. Я находился въ большой, необыкновенно изящно обставленной комнате; несколько дверей въ соседнiя комнаты были отворены. Я не могъ взятъ въ толкъ, что за человекъ та, съ кемъ я встретился при такихъ странныхъ обстоятельствахъ, и сказалъ:

- Какъ здесь хорошо! Вы здесь живете?

- Да, - отвечала она, - я дома.

- Это вашъ домъ? Значитъ, вы - дочь... хозяина этого дома.

Она засмеялась и сказала:

- Нетъ, нетъ. Я старуха. Вы это сейчасъ увидите! - и она сняла шляпу съ вуалью.

- Вотъ видите, видите! - воскликнула она и неожиданно, будто въ порыве страсти, опять обвила меня руками.

веснушекъ, а бровей черезчуръ мало. Но стихiйно-дикая жизнь била изъ нея и линiя рта была превосходна.

Мне хотелось спросить, какъ ее зовутъ, где ея мужъ, если есть у нея мужъ; я хотелъ знать, въ чьемъ доме нахожусь; но она плотно обвивалась вокругъ меня, какъ только я раскрывалъ ротъ, и не позволяла спрашивать.

- Я - Элленъ. Хотите поужинать? Это ничего не значитъ, я совершенно свободно могу позвонить. Только вамъ придется пока побыть тамъ, въ спальне.

Я вошелъ въ спальню. Изъ гостиной проникалъ сюда слабый светъ. Я увидалъ две постели. Элленъ позвонила и потребовала вина; я слышалъ, какъ горничная подала вино и вышла. Несколько времени спустя Элленъ вошла въ спальню. Въ дверяхъ она остановилась. Я сделалъ ей шагъ навстречу, она слабо вскрикнула и бросилась ко мне.

Это было третьяго дня вечеромъ".

Что было дальше? Имей терпенiе, было еще много кой-чего. Когда я проснулся вчера утромъ, начинало светать; дневной светъ проникалъ въ комнату съ боковъ шторъ. Элленъ тоже проснулась. Она утомленно вздыхала и улыбалась мне. Руки у нея были белыя и бархатныя, грудь пышная. Я шепнулъ ей кое-что на ухо, она зажала мне ротъ поцелуемъ, онемевъ отъ страсти.

Становилось все светлей и светлей.

Черезъ два часа я былъ уже на ногахъ. Элленъ тоже встала; ботинки ужъ она надела и зашнуровала платье. Тутъ-то испыталъ я нечто, отъ чего и сейчасъ еще леденею - будто это дикiй сонъ. Я стою у умывальника, Элленъ чего-то возится въ соседней комнате, и когда она отворяетъ дверь, я оборачиваюсь и гляжу туда. Изъ открытаго окна несетъ на меня холодкомъ, и посреди комнаты, на длинномъ столе - покойникъ. Покойникъ, въ гробу, съ седой бородой, - мужчина.

Угловатыя колена торчатъ вверхъ, какъ два угрожающихъ кулака, стиснутыхъ подъ саваномъ, лицо желтое, ужасное. При яркомъ дневномъ свете мне видно все. Я отворачиваюсь и не произношу ни слова.

Когда Элленъ вошла обратно, я былъ уже одетъ и готовъ итти. Я едва былъ въ состоянiи ответить на ея объятiе. Она тоже окончила туалетъ и вздумала провожать меня во дворъ, и я позволилъ ей итти и не сказалъ больше ни слова. Въ воротахъ она прижалась къ стене. чтобы ее не заметили, и прошептала:

- До свиданiя!

- Завтра? - спросилъ я, медля.

- Нетъ, не завтра!

- Почему же не завтра?

- Тише, дорогой, завтра у меня похороны, одинъ родственникъ умеръ. Вотъ поэтому и нельзя.

- А послезавтра?

- Да, послезавтра, здесь въ воротахъ, я буду тебя ждать. Будь здоровъ!

Я ушелъ...

Я направляюсь прямо въ кафе Бернина, где спрашиваю адресъ-календарь. Раскрываю. Гамле Конгевей, такъ, - номеръ, отлично, - смотрю фамилiю - узнаю, кто такая Элленъ. Жду немножко, пока подадутъ утреннюю газету, набрасываюсь на нее, посматриваю списокъ умершихъ; да вотъ оно, это объявленiе, первое въ длинномъ ряду, напечатано жирнымъ шрифтомъ: "После продолжительной болезни, вчера скончался мой мужъ, на 53-мъ году жизни". Объявленiе помечено вчерашнимъ числомъ.

Долго сижу я тамъ и думаю.

наконецъ, умираетъ. Молодая вдова вздыхаетъ свободно, жизнь со своими очаровательными безумствами зоветъ ее, она повинуется голосу жизни и отвечаетъ: "Иду!"

Элленъ, Элленъ, послезавтра!