Одинокие люди. (Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Одинокие люди

Во время всехъ пяти актовъ место действiя остается то-же: большая комната, гостиная и столовая вместе. Хорошая, но буржуазная обстановка. Пiанино, книжный шкафъ, около него на стене портреты современныхъ ученыхъ, у между ними Дарвинъ и Геккель, есть и теологи. Надъ пiанино - портретъ масляными красками пастора въ облаченiи. По стенамъ несколько библейскихъ картинъ, копiй со Шнорра фонъ-Карольсфельда. Слева одна, а справа две двери. Дверь слева ведетъ въ кабинетъ Ганса Фокератъ; одна изъ дверей направо - въ спальню, другая въ сени. Комната не особенно глубока. Два полукруглыхъ окна и стеклянная дверь выходятъ на веранду. Изъ оконъ и двери виденъ садъ, озеро и за нимъ Мюггельскiя горы.

Комната пуста. Дверь въ кабинетъ плохо притворена, оттуда слышна речь пастора, по окончанiи ея раздается хоралъ, исполняемый на гармонiуме. Во время первыхъ тактовъ дверь отворяется и появляются следующiя лица: госпожа Фокератъ, Катя Фокератъ и кормилица съ ребенкомъ на рукахъ: все одеты по-праздничному.

Г-жа Фок. (пожилая, видная женщина, летъ за 50. Черное шелковое платье. Беретъ и гладитъ руку Кати). Онъ очень хорошо говорилъ. Не правда-ли, Катя?

Катя (21 года, брюнетка средняго роста, нежнаго сложенiя, бледная и тихая. Находится въ перiоде выздоровленiя; принужденно улыбается, машинально киваетъ головой и поворачивается къ ребенку).

Кормилица. Охъ, ты, маленькiй, милый мой карапузикъ! (качаетъ его на рукахъ). Ну, вотъ онъ и заснулъ... кш-кш! Вотъ и не хочетъ больше ничего знать (поправляетъ одеяльце, въ которое завернуть ребенокъ). Вотъ такъ, вотъ такъ! Баиньки баю, дитеньку мою (напеваетъ мелодiю баю-баюшки-баю). А ужъ и задалъ онъ хлопотъ пастору - вотъ такъ! (показываетъ) ха, ха, ха! Пока дело не дошло до воды, все еще было ничего, но зато потомъ!!, (напеваетъ) ха, ха, ха! Ну и раскричался-же онъ, уа, уа! Кш-кш! Баю-баюшки-баю, баю дитеньку мою! (притопываетъ въ тактъ ногой).

Г-жа Фок. Посмотри, Катюша, какъ онъ милъ! Какiя у него длинныя ресницы!

Катя (говоритъ съ усилiемъ). Ахъ, мамаша, я вовсе не желаю этого. Онъ совсемъ не долженъ походить на меня. Мне (не договариваетъ)...

Г-жа Фок. (стараясь отвлечь вниманiе). Здоровый ребенокъ!

Катя (целуетъ ребенка). Не правда-ли, фрау Фокератъ? Какая у него крепкая грудка!

Кормилица. Да ужъ верьте слову, барыня, грудка что у генерала. Кш, кш! Такой съ пятерыми справится.

Г-жа Фок. Нетъ, посмотрите... Знаете-ли... (Она и Катя смеются).

Кормилица. У него здоровая кровь, кш-кш! дети живутъ кровью! (напевая) но-о, но-о... Пойдемъ въ люлечку, въ люлечку... Ну, идемъ, идемъ... пора намъ и въ люлечку... Спи, дитятко, спи! (уходитъ въ спальню).

Г-жа Фок. (затворяетъ дверь за кормилицей, оборачивается къ Кате и весело качаетъ головой). Презабавная, но славная женщина. Я рада, Катюша, что ты такъ удачно напала.

Катя. Генералъ! Богъ мой!.. (смеется, смехъ выходитъ судорожный, более похожiй на плачъ).

Г-жа Фок. Какъ ничего? Впрочемъ, оно и неудивительно, ты ведь еще не совсемъ оправилась. Поди прилягъ немного, отдохни.

Катя. Нетъ, нетъ, пожалуйста. Сейчасъ ведь обедъ.

Г-жа Фок. (подходитъ къ столу, на которомъ стоитъ вино и печенье, наливаетъ стаканъ вина и подаетъ Кате). Выпей немного, хотя глотокъ. Попробуй! Это - сладкое.

Г-жа Фок. Это подкрепляетъ. Не правда-ли? Милое, дорогое дитя, къ чему такъ волноваться? Тебе еще очень нужно беречь себя. Не создавай себе лишнихъ заботъ и мученiй. Все, Богъ дастъ, уладится. Теперь у васъ ребенокъ, и все пойдетъ иначе. Гансъ будетъ поспокойнее.

Г-жа Фок. Вспомни о томъ, какъ онъ радовался, когда родился ребенокъ. Онъ вообще страшно любитъ детей. Надейся на это. Всегда такъ бываетъ. Бракъ безъ детей - плохая вещь. Сколько разъ я молила Бога, чтобъ онъ благословилъ ребенкомъ вашъ союзъ. Знаешь, какъ было у насъ? Первые четыре года мы едва промаялись - я и мой мужъ; это была не жизнь. Наконецъ, Господь услышалъ наши молитвы и послалъ намъ Ганса. Только съ техъ поръ началась настоящая жизнь, Катя. Пусть только пройдутъ первые 3--4 месяца и ты увидишь, сколько радости дастъ тебе ребенокъ! Нетъ, нетъ, ты должна быть вполне довольна своей судьбой: у тебя есть сынишка, есть мужъ, который тебя любитъ. Вы можете жить безъ заботъ. Чего тебе еще желать?

Г-жа Фок. Послушай-ка. Только не сердись на меня. Ты была-бы спокойнее, гораздо спокойнее, если-бы... Послушай, когда мне очень тяжело, я начинаю горячо молиться, высказываю милосердному Богу все, что у меня есть на душе - и мне становится такъ легко, такъ хорошо на сердце. Нетъ, нетъ, пусть ученые говорятъ, что хотятъ, но есть Богъ, Катя, есть Вечный Отецъ на небе, ужъ это ты мне поверь. Мужчина безъ веры - и то уже плохо. Но женщина, которая не веритъ... Не сердись, Катюша. Хорошо, хорошо, я больше не буду объ этомъ говорить. Я такъ много, такъ усердно молюсь. Я молюсь каждый день. Я верю, Онъ услышитъ мои молитвы. Вы оба такiе хорошiе люди. Когда нибудь Господь обратитъ васъ къ Себе (целуетъ Катю, хоралъ кончается). Ахъ, Боже, а я-то заболталась съ тобой.

Катя. Какъ-бы я хотела поскорее поправиться, мама! Тяжело смотреть, какъ ты одна хлопочешь.

Г-жа Фок. (въ дверяхъ ведущихъ въ сени). Стоитъ объ этомъ говорить. Здесь я просто отдыхаю. Вотъ когда ты совсемъ поправишься, я заставлю тебя ухаживать за мной (уходитъ).

Катя (хочетъ уйти въ спальню. Въ это время изъ кабинета выходитъ Браунъ).

(Брауну 26 летъ. Бледное лицо. Усталое выраженiе. Подъ глазами тень. Пушистая бородка. Волоса острижены очень коротко. Платье модное, щеголеватое, немного потертое. Браунъ флегматикъ, почти всегда въ дурномъ настроенiи).

Браунъ. Ну, вотъ (вынимаетъ сигару). Пытка и кончилась!

Катя. Но вы прекрасно выдержали ее, г-нъ Браунъ.

Браунъ (закуривая). Лучнiе было-бы рисовать. Грехъ и стыдъ не пользоваться такой погодой.

Браунъ. Все-то мы действуемъ черезъ-пень-колоду (садится около стола). Впрочемъ, подобныя крестины представляютъ большой интересъ.

Браунъ (быстро). Онъ очень волновался. Я все время боялся, не вышло-бы чего. Думалъ, онъ вмешается въ речь пастора, Вышла-бы пренепрiятная исторiя.

Браунъ. Знаете, теперь я почти доволенъ. Можетъ быть я когда-нибудь нарисую нечто подобное. Замечательно тонкая вещь.

Браунъ. Если-бы это изобразить, на многихъ повеяло-бы отъ такой картины атмосферой, полной тяжелыхъ воспоминанiй... Подумайте, это смесь белаго вина, печенья, нюхательнаго табаку и восковыхъ свечей... Нетъ, это просто умилительно, это многимъ напомнитъ юность...

(Гансъ Фокератъ выходитъ изъ кабинета. Ему 28 летъ. Средняго роста, белокурый. Умное, въ высшей степени подвижное лицо. Безпокойныя движенiя. Безукоризненный костюмъ: фракъ, белый галстукъ, перчатки).

Катя (нетвердымъ голосомъ). Я думаю... на балконе?

Катя (робко). Разве тебе не нравится? Я думала...

Гансъ. Не бойся, Катя. Я тебя не съемъ. Право, это ужасно непрiятно.

Катя (стараясь говорить твердо). Я велела накрыть на воздухе.

Гансъ. Ну, конечно; такъ будетъ лучше. Точно я людоедъ какой-нибудь.

Гансъ (обнимаетъ жену, добродушно). Это верно, Катя. Ты ведешь себя такъ, какъ будто я домашнiй тиранъ, второй экземпляръ дяди Отто. Отучись ты отъ этой манеры.

Гансъ (снова горячо). А если бы и такъ, не Богъ знаетъ, какая еще беда! Защищайся и ты! Я не могу совладать со своимъ характеромъ, а ты не давай себя въ обиду. Я не знаю, что можетъ быть противнее такого терпеливаго, святого отношенiя...

Катя. Не волнуйся понапрасну, Гансъ, объ этомъ и говорить-то не стоитъ.

Гансъ (съ жаромъ и быстро). О, о! Ты очень ошибаешься. Я нисколько не волнуюсь, ни капельки... По вашему - я постоянно сержусь... удивительное дело! (Браунъ хочетъ говорить). Ну, хорошо. Конечно, вы лучше меня это знаете. Довольно! Поговоримъ о чемъ нибудь другомъ... Ахъ, ну да, ну да!..

Браунъ. Вечные вздохи въ конце-концовъ и надоесть могутъ.

Гансъ (хватается за грудь и морщится отъ боли). Охъ!

Гансъ. Ничего особеннаго. Старая исторiя. Въ груди кольнуло.

Катя. Ахъ, Гансъ, не пугайся. Ведь ничего опаснаго нетъ.

Браунъ. Старый ипохондрикъ. Не говори глупостей. Съешь что-нибудь. Проповедь сильно разволновала тебя.

Гансъ. Откровенно говоря, Брео... Ты такъ отзываешься о крестинахъ.. Ты знаешь хорошо, какъ я отношусь къ этимъ вещамъ...

Браунъ (встаетъ, несколько сконфуженный, смеется безъ причины).

Катя (у рабочаго столика). Вы обидели его, г-нъ Браунъ.

Браунъ (принужденно улыбаясь, говоритъ резко). Ничего не поделаешь, ненавижу двойственность во всемъ.

Катя (после небольшой паузы). Вы несправедливы къ нему.

Катя. Я не знаю, не умею точно выражаться. Во всякомъ случае Гапсъ борется честно.

Браунъ. Скажите, съ какихъ поръ онъ такой раздражительный!

Катя. Съ техъ поръ, какъ поднялся вопросъ о крестинахъ. Я была такъ счастлива, такъ спокойна, а теперь опять все пошло вверхъ дномъ. Ведь это одна только формальность. Разве стоило изъ-за этого причинять горе родителямъ? Это было-бы совсемъ нехорошо. Подумайте, такiе благочестивые, глубоковерующiе люди! Ведь это нужно принять во вниманiе, г-нъ Браунъ.

Гансъ (отворяетъ дверь и говоритъ). Дети, я немножко погорячился. Будемъ спокойны. Я справился съ собой. (Уходитъ въ садъ).

Катя. Мне жалко его. Иногда онъ бываетъ такой трогательный!

(Старый Фокератъ и пасторъ съ шумомъ выходятъ изъ кабинета. Фок. за шестьдесятъ летъ. Седая голова, рыжая борода, веснушки на рукахъ и лице. Сильный, широкiй, склонный къ полноте. Немного уже сгорбленъ, ходитъ мелкими шажками. Преисполненъ любовью и приветливостью. Пасторъ, 73 летъ, старикъ веселый, наивный, жизнерадостный. На голове шапочка, нюхаетъ табакъ).

Г-нъ Фок. (вводя пастора за руку, говоритъ слабымъ, мягкимъ голосомъ). Очень, очень благодаренъ, г-нъ пасторъ. Очень благодаренъ за совершенiе таинства. Это такъ укрепило мою душу. Ты здесь, моя милая дочка (идетъ къ Кане, обнимаетъ и горячо целуетъ ее). Ну, моя милая, дорогая Катюша. Отъ души всего хорошаго (поцелуй). Милосердный Богъ еще разъ открылся намъ въ своей великой благости... да... въ своей безконечной благости (поцелуй). Его милосердiе и благость неизмеримы. Его десница будетъ также... да... будетъ охранять новорожденнаго (къ Брауну). Позвольте, г-нъ Браунъ, пожать руку и вамъ. (Входитъ Гансъ, Фок. ему навстречу). Вотъ и ты, дорогой Гансъ. (Поцелуй. Крепкiя объятiя. Смеется отъ умиленiя). Радуюсь за тебя (Поцелуй). Я радъ, очень радъ. Не знаю, какъ и благодарить Бога.

Пасторъ (дышитъ коротко, говоритъ дрожащимъ голосомъ, жметъ торжественно руку Кате). Еще разъ, - да благословитъ васъ Богъ (жметъ руку Гансу). И васъ да благословитъ Богъ!

Г-нъ Фок. Ну, любезный пасторъ, позвольте васъ угостить? Не желаете? О!

Пасторъ. Не безпокойтесь, пожалуйста, не безпокойтесь.

Пасторъ. Все равно, решительно все равно. Но послушайте. Пожалуйста, не безпокойтесь, прошу васъ. (Гансъ уходитъ). А пока я... (Ищетъ свои вещи. Шляпа, пальто, длинный плащъ на вешалке около двери).

Г-нъ Фок. Вы ведь не уходите еще, г-нъ пасторъ? Но послушайте...

Пасторъ. А моя завтрашняя проповедь. Разве кто будетъ говорить за меня?

Пасторъ (надевая его). Благодарю васъ, молодой человекъ.

Катя. Доставьте намъ удовольствiе... простой обедъ...

Пасторъ (занятъ одеваньемъ). Мне было-бы очень прiятно, дорогая фрау, очень прiятно. Но ведь...

Г-нъ Фок. Дорогой пасторъ, вы должны доставить намъ это удовольствiе.

Пасторъ (видимо колеблясь). Но послушайте, послушайте.

Г-нъ Фок. А если мы все будемъ очень просить васъ?

Пасторъ. А слово Божiе какже? хэ-хэ, ведь завтра мне говорить. Да, говорить завтра надо. (Гансъ вернулся, наливаетъ вино).

Г-нъ Фок. (подаетъ пастору стаканъ). Ну, ужъ отъ этого вы не откажетесь.

Пасторъ (беретъ стаканъ). Отъ этого? нетъ, нетъ. Итакъ, за здоровье... за здоровье новокрещеннаго... (чокаются), чтобы онъ былъ истиннымъ сыномъ Божiимъ.

Гансъ (предлагаетъ пастору сигары). Вы курите, г-нъ пасторъ?

Пасторъ. Да, благодарю (беретъ сигару и обрезаеть ее), благодарю. (Принимаетъ отъ Ганса огонь и съ большимъ трудомъ раскуриваетъ сигару. Наконецъ, она разгорается. Осматривается кругомъ). Вы устроились очень хорошо, - съ большимъ вкусомъ (осматриваетъ картины сперва вскользь, затемъ внимательнее. Останавливается передъ картиной, изображающей борьбу Іакова съ Ангеломъ). "Я тебя не отпущу, пока ты не благословишь меня" (бормочетъ довольный пасторъ).

Катя (немного боязливо). Папаша, я хочу тебе предложить - въ саду такъ хорошо. Гораздо теплее, чемъ въ комнате. Не пойдешь-ли ты туда вместе съ г-нъ пасторомъ. Я велю и стаканы вынести.

Гансъ (немного смущенный). Да, т. е. за исключенiемъ Дарвина, конечно.

Пасторъ (разсматриваетъ портреты со вниманiемъ). Дарвинъ? Дарвинъ? Ахъ. да, Дарвинъ. Послушайте только (медленно разбираетъ подпись) Геккель. Даже съ автографомъ (не безъ иронiи). Онъ тоже изъ числа вашихъ учителей?

Гансъ (съ жаромъ и быстро). Да, и я горжусь этимъ, г-нъ пасторъ.

Г-нъ Фок. Моя дочь говоритъ правду, дорогой пасторъ. На воздухе гораздо теплее. Если вы ничего не имеете противъ, пойдемте въ садъ. Я снесу вино и стаканы.

Пасторъ. Да, конечно, съ удовольствiемъ. Но слушайте, не надолго. (Немного обиженный, уходитъ вместе съ Фок.). Человекъ, г-нъ Фокератъ, человекъ более уже не подобiе Бога, - слышите вы - а только обезьяна, наука, хочу я сказать, дошла до этого. (Идутъ на балконъ, оживленно разговаривая, затемъ спускаются въ садъ).

Гансъ. Пожалуйста, пожалуйста (отходитъ въ сторону, вздыхаетъ и вдругъ обращается къ Кате, которая хотела было уйти). Скажи, я велъ себя прилично?

Гансъ (пожимая плечами). Да, дети. Здесь я безсиленъ. Не переношу я подобныхъ вещей. Всему есть граница. Если вы будете постоянно раздражать меня...

Катя. Кто знаетъ, можетъ быть онъ и не заметилъ ничего.

Гансъ (ходитъ по комнате, хватается за голову). Во всякомъ случае, все это непрiятно.

Гансъ (внезапно приходитъ въ раздраженное настроенiе). Чортъ возьми, пусть оставятъ меня въ покое! Не выводите меня изъ себя, иначе, - если мое терпенiе лопнетъ...

Гансъ (обращаясь къ Брауну). Все то вы фанатики, больше ничего. И какой смыслъ говорить правду старому человеку? Что толку? Когда мне приходится сталкиваться съ подобными людьми, вся моя злость проходитъ мгновенно. Мне тотчасъ становится ясно, что сердиться на нихъ просто ребячество. Все равно, какъ злиться на то, что на сосне растутъ иглы, а не листья. Во всемъ необходима объективность, другъ мой.

Браунъ. Въ науке, можетъ быть, но не въ жизни.

Гансъ. Ахъ, дети! Все эти мелочи мне такъ противны... такъ противны. Вы не можете себе представить, до какой степени (Бегаетъ по комнате).

Браунъ (переходитъ отъ печки къ столу и бросаетъ окурокъ сигары въ пепельницу). А мне, ты думаешь, не противно? И я часто испытываю то-же самое. Но къ чему постоянно ныть и стонать, чортъ побери!

Гансъ (другимъ тономъ, со смехомъ). Ну вотъ, не кипятись ради Бога. О постоянномъ нытье не можетъ быть и речи. Но почему же иногда и не повздыхать? Нечто въ роде жажды воздуха, больше ничего. Мне вовсе не такъ плохо живется и, во всякомъ случае, я долго еще не буду такимъ банкротомъ, какъ ты.

Гансъ. Ахъ, банкротъ, банкротъ. Что собственно значитъ банкротъ? Ты такъ же мало банкротъ, какъ и я. Въ чемъ банкротство? Неужели въ томъ, что я не захотелъ портить настроенiе духа отцу и пастору?

Катя (обнимая Ганса). Гансъ, Гансъ, будь спокойнее.

Гансъ. Моя работа сильно безпокоитъ меня. Вотъ уже две недели я не принимался за нее.

Браунъ. Ты малодушенъ. И не сознаешь, какъ унизительно это...

Браунъ. Когда идетъ дождь, то мокро, когда снегъ, то все бело, когда замерзнетъ, то будетъ ледъ.

Катя. Тише, Гансъ. Вспомни о мальчике. Зимою мы устроимся здесь прелестно. Ты будешь много работать.

Гансъ. Знаешь, Брео, четвертая глаза ужъ готова.

Гансъ. Посмотри: вотъ рукопись. Двенадцать страницъ однихъ источниковъ. Разве это не трудъ? Уверяю тебя: старикамъ придется призадуматься, натяну всемъ хорошiй носъ.

Гансъ. Посмотри, напримеръ (перелистываетъ рукопись), здесь я нападаю на Дюбуа-Реймона.

Браунъ. Ты не вздумай мне читать. Я не расположенъ, въ другой разъ.

Гансъ (покорнымъ тономъ). Ну, конечно. Да я и не собирался. Я хотелъ только... (Вздыхая кладетъ рукопись обратно въ шкапъ).

Гансъ. Если-бы хоть одинъ человекъ во всемъ мiре интересовался мною. Для этого требуется не много: чуточку доброй воли и вниманiя къ моей работе.

Катя. Будь благоразуменъ. Нечего создавать себе мнимыхъ мученiй. Подожди немного. Придетъ время, когда они сознаютъ...

Гансъ. А до техъ поръ? Ты думаешь, легко жить безъ всякаго сочувствiя... Думаешь, такъ можно долго выдержать?

Катя. Да, мне такъ думается. Слушай, Гансъ, когда мысль о чемъ-нибудь становится въ тягость, надо освободиться отъ нея. Пойдемъ посмотримъ на мальчика. Какъ онъ милъ, когда спитъ. Онъ лежитъ такъ (показываетъ, какъ ребенокъ держитъ ручки во сне). И складываетъ ручки вотъ этакъ. Презабавно. Пойдемъ.

Браунъ. Ахъ, нетъ, Гансъ, я не люблю маленькихъ детей. Лучше пойду въ садъ (Уходитъ черезъ веранду).

Катя (осторожно отворяетъ дверь въ спальню). Онъ очень милъ, говорю тебе, тсс - тише, тише (На цыпочкахъ, взявшись за руки, уходятъ).

(Г-жа Фок. и девушка все это время приготовляли столъ на веранде. Слышенъ шумъ разбитой посуды. Раздается крикъ, и девушка, блеiная, бежитъ съ балкона въ сени. Г-жа Фок. входитъ въ комнату и бранитъ девушку).

Г-жа Фок. Но, Минна, вы никуда не годитесь. Каждый день вы что-нибудь да бьете. Чудесный маiонезъ (Девушка возвращается изъ сеней). У меня не случается подобныхъ вещей. Я ихъ живо выучиваю

Гансъ (изъ спальни, привлеченный шумомъ). Мамаша, что случилось? (обнимаетъ мать, желая ее успокоить). Успокойся, не сердись.

Г-жа Фок. Благодарю, ничего! Разбила на десять марокъ посуды. И это ничего!? И весь прекрасный соусъ... (отталкиваетъ Ганса).

Г-жа Фок. Нетъ, нетъ, вы ужъ черезчуръ легкомысленны. Вамъ не изъ чего такъ швырять деньги. Вы ужъ очень снисходительны къ прислуге. Она скоро будетъ просто невыносима.

Гансъ. Но ведь ей все время приходится возиться съ этими вещами.

Г-жа Фок. Я вовсе не тиранъ. Прислуга у меня живетъ но 6--7 летъ. Но что разобьетъ, должна купить на свои деньги. У васъ, конечно, оне едятъ сладкiе пироги и икру, - нетъ, нетъ, оставьте меня въ покое съ вашими новыми идеями.

Г-жа Фок. Да я и не сержусь, мой мальчикъ (целуетъ его). Сумасшедшiй ты, право. Ты не отъ мiра сего. (Девушка на веранде подтираетъ полъ и собираетъ осколки).

Гансъ (удивленный). Въ самомъ деле, мама (веселымъ тономъ). Но почему ты делаешь такiе... такiе странные, испуганные глаза?

Г-жа Фок. Я? когда-же? Я и не знала... Какiе я могу делать глаза?..

Г-жа Фок. Дурень! (смотритъ пристально на него).

Г-жа Фок. Глупый мальчикъ! Мне хотелось-бы, чтобы ты всегда былъ доволенъ, чтобы ты былъ довольнымъ человекомъ.

Гансъ. Мать, этого ты никогда не дождешься. Довольные люди все равно, что трутни въ улье. Жалкiя созданья!

Гансъ (серьезно, немного растроганный). Мой сынъ долженъ быть тоже въ роде меня, - недовольный.

Гансъ. Онъ долженъ быть инымъ человекомъ, чемъ я. Объ этомъ я позабочусь.

Г-жа Фок. Человекъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ. И мы делали все, что могли.

Г-жа Фок. Я и не говорю, я и не хочу этого сказать. Но ты же самъ говоришь, что Филиппъ долженъ быть инымъ. И... и... послушай только: ты не веришь... ты не.веришь въ милосерднаго Бога. У тебя нетъ религiи. Ведь это большое несчастье. Ужасно досадно, что ты не остался въ духовномъ ведомстве. Еще после твоей пробной проповеди дiаконъ сказалъ...

Гансъ (весело). Матушка, матушка! Дела минувшихъ дней (Звонятъ). Г-жа Фок. Дверь, ведь, не заперта (Делаетъ несколько шаговъ по направленiю къ сенямъ, въ дверь стучатся).

Прачка Леманъ (въ полинявшемъ синемъ платье, входитъ боязливо). Здравствуйте!

Леманъ. Я только хотела посмотреть. Извините, пожалуйста. Я уже давно ищу своего жильца.

Леманъ (осматриваясь). Тсс... тсс... Скажите, пожалуйста. Кто-бы это могъ знать?

Леманъ. Ахъ, фрау Фокератъ! Мне ведь никогда хорошо не жилось. Ведь я все-таки должна была прогнать своего старика. Больше не было никакой возможности. Ужъ я и не знаю теперь, какъ я буду жить съ моей пятеркой.

Леманъ (становясь все болтливее). Да, видите-ли, фрау Фокератъ, если бы я не была такъ слаба. Но я слишкомъ слаба. А ведь горе-то, сами знаете, незаметно подползаетъ къ человеку. Мне, можетъ, никто въ этомъ не поверитъ. Вотъ я и сказала своему старику: Адольфъ, говорю, уходи ты, Христа-ради, къ своимъ братьямъ, говорю. Ступай, говорю, къ своимъ собутыльникамъ. Я и одна буду заботиться о моихъ ребятахъ. Ведь смотри, говорю, до чего ты довелъ себя, ведь тебя отовсюду въ шею гонятъ. У тебя, говорю, вовсе характера нетъ. Кабы, говорю, у тебя характеръ былъ, ты бы не довелъ до нищеты детей и жену. Видите-ли, фрау Фокератъ, такъ я ему и сказала; такъ, верите-ли, чего мне это стоило! Ведь это мне, какъ ножъ острый... А все-таки это помогло. Все-таки нужно сказать правду: такъ лучше! И думаю я себе теперь: Господь милостивъ, - не оставитъ меня съ моими пятью детками. (Она сморкается и вытираетъ себе глаза).

Леманъ. Да, да, и я то же говорю. Отправляйся, говорю, въ Америку. Сделай милость, ступай. Коли человекъ честенъ, говорю я, и можетъ работать, говорю я, да копеечку бережетъ, такъ еще дело не пропащее, говорю я. А я честный человекъ, фрау Фокератъ. Я свой домъ, сине добро уберечь умею. Ужъ у меня изъ рукъ ничего зря не уйдетъ.

Гансъ. Вы хотели говорить съ Брауномъ, фрау Леманъ.

Леманъ. Ахъ, нетъ. Ведь вотъ, чуть я и не забыла. Тамъ барышня одна желаетъ видеть г-на Брауна (въ дверяхъ показывается голова фрейленъ Маръ, но тотчасъ прячется. Гансъ замечаетъ ее).

Гансъ. Пожалуйста, прошу войти (Матери и -Леманъ, которыя ее не заметили). Это та самая барышня (Леманъ). Вамъ следовало ее ввести(Отворяетъ дверь). Прошу васъ, милостивая государыня. Вы желали видеть моего друга Брауна? Будьте любезны, войдите.

(Anna Маръ, 24 летъ, средняго роста; у ней маленькая головка, темные, гладкiе волоса, топкiя нервныя черты лица. Движенiя непринужденныя, полныя грацiи и силы. Некоторая уверенность въ манере держать себя, живость въ движенiяхъ умеряется до известной степени тактомъ и скромностью; въ высшей степени женственна; одета во все черное).

Анна (входитъ). Прошу извинить. Очень жаль, что безпокою васъ.

Анна. Фрау Леманъ очень долго не возвращалась, и я хотела ей сказать, что приду въ другой разъ.

Гансъ. Подождите, пожалуйста. Сейчасъ позову Брауна. Присядьте, прошу васъ.

Анна. Благодарю васъ (стоитъ); но въ самомъ деле мне очень неловко.

Гансъ. Не безпокойтесь, прошу васъ. Сейчасъ я позову Брауна.

Гансъ. Нисколько. Извините (уходитъ чрезъ веранду).

Леманъ (Анне). Ну, теперь я пойду, назадъ-то вы и одна вернетесь.

Анна. Благодарю, что проводили. Позвольте предложить вамъ (даетъ денегъ).

Леманъ. Благодарю, благодарю (Къ фрау Фокератъ). Вотъ и весь мой сегодняшнiй заработокъ. Истинный Богъ. Не легко это, а все-таки лучше, чемъ жить съ пьяницей. Только уповать на Бога... Милосердный Богъ не оставитъ меня (берется за ручку двери). Пойду теперь въ мелочную. Куплю чего-нибудь своимъ сироткамъ (уходитъ).

Г-жа Фок. (вследъ ей). Подите на кухню, - тамъ есть остатки (Приноситъ стулъ и ставитъ рядомъ со стуломъ Анны, садится). Прошу васъ, фрейленъ, садитесь.

Анна (неохотно садясь). Право я совсемъ не устала.

Анна. Нетъ, я родомъ изъ Россiи, изъ прибалтiйскихъ губернiй, я". (неловкая пауза).

Г-жа Фок. Здешняя местность очень песчана. Я бываю здесь неохотно. Сама я изъ окрестностей Бреславля. И все то здесь дорого, вы не можете себе представить, до какой степени. Мой мужъ арендуетъ тамъ именiе, такъ что мы можемъ кое-что посылать детямъ. Видели вы озеро? Оно действительно очень красиво. Намъ очень удобно, мы какъ разъ на берегу. У насъ въ саду две лодки. Но я не люблю, когда дети катаются. Ужъ очень я труслива. Вы теперь въ Берлине, смею спросить?

Анна. Да, но я тамъ въ первый разъ. Хотелось-бы хорошенько осмотреть его.

Г-жа Фок. О! да, его стоитъ посмотреть. Только слишкомъ ужъ шумно...

Анна. Да, въ немъ шуму много. Особенно, когда привыкнешь къ маленькимъ городамъ.

Анна. Я изъ Ревеля. Возвращаюсь въ Цюрихъ. Последнiе четыре года я провела въ Цюрихе.

Г-жа Фок. Не можетъ быть! Значитъ, вы студентка. Что вы говорите? Это очень интересно. Въ самомъ деле вы студентка?

Г-жа Фок. Что вы говорите! И что-же? - вамъ нравится такъ много учиться?

Анна (весело). О, да! но только до известной степени.

Г-жа Фок. Весьма вероятно (Гансъ и Браунъ показываются на веранде, дамы замечаютъ ихъ и встаютъ).

Г-жа Фок. Ничего, милая фрейленъ, я очень рада, что видела такъ близко настоящую студентку. У насъ такiя глупыя представленiя о нихъ. Вы родственница Брауна?

Анна. Нетъ, мы познакомились въ Париже на выставке.

Г-жа Фок. (подаетъ ей руку). Всего хорошаго. Я очень рада.

Анна. Еще разъ прошу извинить меня, г-жа Фокератъ. (Уходитъ въ сени. Гансъ и Браунъ поговорили немного на веранде; Гансъ остается тамъ, Браунъ входитъ).

Анна. Да, Надеюсь, что вы не сочтете меня безтактной. Ваша хозяйка, ваша оригинальная г-жа Леманъ, виновата, что я пришла сюда.

Браунъ. Мне и во сне не снилось, что увижу васъ. Отлично.

Анна. Что? все еще "отлично"? Ведь у васъ все "отлично". Вы нисколько не изменились, право.

Анна. Нетъ, нетъ. Что вы? Я хотела только посмотреть, что вы делаете (Игриво). Главное хотелось справиться о вашей большой картине. Что, можно уже на нее полюбоваться?

Браунъ. Ни тени, ни мысли, ни даже холста къ ней еще не имеется.

Анна. Жаль, очень жаль. А вы еще такъ обещали мне!

Браунъ. Человекъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ. Повторяю вамъ: раздевайтесь.

Браунъ. Ну да. Разве вы не знаете, где мы? У Ганса Фокератъ. Изъ моихъ разсказовъ вы его хорошо знаете. Кстати - сегодня крестины. Вы какъ разъ во время.

Анна. Ахъ, нетъ. Это неудобно. Да и у меня сегодня масса делъ въ городе.

Анна. Это не беда, мне надо сделать несколько визитовъ. Не думайте, впрочемъ, что вы отделались отъ меня. Мне хочется подольше поговорить съ вами. Я вамъ еще нотацiю прочту: вы изменникъ. Вы все еще художникъ только на словахъ.

Браунъ. Сначала нужно достигнуть духовной ясности. Еще успею поработать въ свое время.

Браунъ. Слушайте, но все-таки вы не смеете уйти теперь.

Анна. Прошу васъ, оставьте меня (Входитъ Гансъ, раскрасневшись).

Браунъ. Позвольте. Мой другъ - Гансъ Фокератъ. Фрейленъ - Анна Маръ.

Анна, Гансъ. (Одновременно.) Я уже много слышала о васъ. Я уже много слышалъ о васъ.

Гансъ. Моя жена и все мы будемъ огорчены. Не проведете-ли вы сегодняшнiй день съ нами?

Анна. Право, я не знаю... Впрочемъ, если я действительно не помешаю, я останусь...

Гансъ. Ни въ какомъ случае (помогаетъ снять кофточку, передаетъ ее Брауну). Повесь, пожалуйста. Я сейчасъ скажу жене (Въ дверь спальни). Катя! (уходитъ въ спальню).

Анна (поправляя платье передъ зеркаломъ). Вашъ другъ очень любезенъ

Браунъ. Я шучу. Онъ прекрасный малый; но какъ скоро заговоритъ о своей работе, становится невыносимъ. Приготовьтесь; если вы проведете здесь день, онъ непременно прочтетъ вамъ свое произведенiе.

Браунъ. Для меня слишкомъ учено. Что-то философско-критико-психофизiологическое; мне недоступно.

Анна. Это меня интересуетъ. Ведь и я сама, какъ говорятъ, немного причастна философiи.

Браунъ. Что вы? Въ такомъ случае вы не скоро отделаетесь отъ него; вы приведете его въ восторгъ.

Гансъ. Поди къ Кате. Успокой ее: по ея мненiю, у мальчика слишкомъ выдается ребро.

Гансъ. Это пустяки, но все-таки иди. Она понапрасну создаетъ себе безпокойство.

Браунъ. Хорошо, хорошо. Иду (уходитъ въ спальню).

Гансъ. Жена извиняется. Она придетъ черезъ несколько минутъ. А пока она поручила мне показать вамъ нашъ садъ. Конечно, если вы не имеете ничего противъ этого.

ненавижу городъ. Мой идеалъ - громадный паркъ, окруженный высокою стеною. Такъ можно жить спокойно, преследуя свои цели.

Гансъ. Совершенно верно. Но уверяю васъ: для меня нетъ другого исхода. Вамъ не холодно?

Анна. О, нетъ, я закалена. (Гансъ пропускаетъ Анну впередъ и следуетъ за нею на веранду; здесь они останавливаются на несколько секундъ. Гансъ показываетъ и объясняетъ окрестные виды. Наконецъ, спускаются въ садъ и тамъ исчезаютъ. Изъ спальни выходитъ Браунъ въ сопровожденiи Кати).

Браунъ. Нетъ, нетъ! А у ребенка все въ порядке.

Браунъ. Кто? фрейленъ Маръ - гордая? Нисколько.

Катя. Право не знаю. Пожалуй, я-бы очень гордилась, если-бы...

Браунъ. Нисколько. Нетъ, нетъ. Вы о ней слишкомъ дурного мненiя.

Катя. Наоборотъ. Я чувствую ужасное уваженiе къ ней.

Браунъ. Ну вотъ еще!.. Иногда она бываетъ очень резка, но къ этому очень скоро привыкаешь. (Пауза).

Катя. Вонъ Гансъ оставилъ свою рукопись. Понимаетъ-ли она въ этомъ что-нибудь?

Катя. Право? Ахъ! При столкновенiи съ такими развитыми людьми намъ, бедненькимъ, приходится играть очень жалкую роль.

Браунъ. Ну, вотъ еще. Я тоже не много учился. Но на меня не производитъ это впечатленiя, - эта школьная ученость.

Браунъ. Блестяще? О, нетъ! Она говоритъ просто, какъ и мы все. Она, действительно, довольно умна, но все-таки... Право, вы ужъ черезчуръ скромны и потому...

Катя (улыбаясь). Девочкой я была большою трусихой. Я боялась решительно всего и целые дни ничего не делала. Мало-по-малу я отучилась отъ этого, а теперь опять сделалась застенчивой и больше всего боюсь говорить (Обращаясь къ г-же Фокератъ). Матушка, нужно поставить еще одинъ приборъ.

Г-жа Фок. (говоритъ съ веранды, где накрываютъ столъ для обеда). Кто-же еще пришелъ?

Катя (Брауну со вздохомъ). Я совсемъ порченая. Стараешься исправиться, да что теперь поделаешь? ужъ поздно (останавливается передъ букетомъ изъ розъ). Посмотрите, какъ красиво. Розы все еще держатся (подноситъ Брауну понюхать) и какъ еще сильно пахнутъ!

Г-жа Фок. (просовываетъ голову въ дверь). Дети, все готово (Прячется и съ веранды кричитъ въ садъ). Папа, папа! (Г-нъ Фокератъ и пасторъ, оба въ прекрасномъ настроенiи духа, поднимаются по лестнице на веранду).

Г-нъ Фок. (у растворенной двери съ пальто пастора въ рукахъ). Будьте любезны. Войдите и разденьтесь. Ха-ха-ха (смеется):

Г-нъ Фок. И это действительно фактъ, г-нъ пасторъ (вешаетъ пальто).

Пасторъ. "Г-нъ новопредставленный" (смеется). Г-нъ новопредставленный, чего вы желаете? (смеется, вешаетъ плащъ и шляпу, шапочку оставляетъ на голове).

Г-нъ Фок. (тоже смеясь). "Г-нъ новопредставленный". (Къ Брауну). У насъ въ деревне были похороны. Носильщики стоятъ около гроба (изображаетъ на лице страхъ); вдругъ что-то шевелится. Вероятно кто-нибудь подвинулся или что-нибудь въ этомъ роде (изображаетъ ужасъ). Все отскакиваютъ. Только сторожъ сбирается съ духомъ, онъ храбрый, онъ подходитъ осторожно къ гробу и - ха-ха-ха - стучитъ: (пальцемъ стучитъ по столу, подражая голосу сторожа). "Г-нъ новопредставленный, что вамъ угодно?" (Все хохочутъ).

Пасторъ. Послушайте только. Это правда. Я самъ знаю этого сторожа.

Г-жа Фок. (входя). Папахенъ, прошу, пока супъ не остылъ.

Пасторъ. Вы меня уговорили... (бросаетъ окурокъ сигары въ пепельницу и подаетъ руку г-же Фокератъ).

Г-нъ Фок. (собираясь предложить руку дочери). А где-же Гансъ?

Г жа Фок. А фрейленъ? Это нехорошо со стороны Ганса, Весь прекрасный обедъ...

Г-нъ Фок. (весело). Знаете-ли вы, г-нъ пасторъ, "zwischen Lipp und. Bechersrand"? Ха-ха-ха.

Г-нъ Фок. Это была дама. Мы видели парочку на озере. Помните, г-нъ пасторъ?

Гансъ. Моя жена. Фрейленъ Маръ. (Все отправляются на веранду. Пасторъ съ г-жей Фокератъ, Катя съ г-номъ Фокератъ, Маръ съ Гансомъ, Браунъ - одинъ).

Комната пуста. Изъ спальни слышна тихая песня кормилицы. Звонъ тарелокъ и ножей доносится съ веранды. Вдругъ входитъ Катя взять что-то изъ буфета. Гансъ спешитъ за ней.

Гансъ. Катя, тебе не следуетъ такъ бегать. Позволь, я сделаю.

Гансъ (горячась). Какое чудное созданiе! Сколько знанiя, какая самостоятельность во взглядахъ! И подумать, что такая личность едва перебивается. Ты помнишь, намъ Браунъ разсказывалъ. Наша обязанность, нашъ долгъ удержать ее здесь недели на две.

Гансъ. Нетъ, я не желаю. Тебе это более необходимо, чемъ мне; ты должна желать. Отъ нея ты можешь многому научиться.

Гансъ. Разве я не правъ? Тебе следовало-бы хвататься за каждый случай умственно развиться. Ты должна стремиться къ этому. Тебе следуетъ удержать фрейленъ. Не понимаю, какъ можно быть такой равнодушной.

Гансъ. Никакой искорки въ васъ. Никакой иницiативы. Ужасно (Пасторъ ударяетъ по стакану).

Катя. Гансъ, иди, иди-же. Пасторъ сейчасъ будетъ говорить. Я иду за тобой. Иди скорей. Я согласна съ тобой. Нельзя намъ обоимъ не быть тамъ.

Гансъ. Ну, хорошо, хорошо, Катя (целуетъ ее въ заплаканные глаза и торопится на веранду).

Слышенъ голосъ пастора. Песня няньки становится тише. Съ Катей что-то произошло. Какъ только Гансъ ушелъ, она сильно ослабела; хочетъ идти, но не можетъ, ищетъ руками опоры. Легкое головокруженiе. Не можетъ идти, принуждена сесть. Глаза смотрятъ неподвижно, губы что-то шепчутъ. Въ глазахъ слезы. Пасторъ кончилъ. Аплодисменты. Катя вздрагиваетъ, встаетъ и уходитъ.

Прекрасное осеннее утро. Г-жа Фокератъ, въ домашнемъ платье и переднике, и со связкою ключей, приготовляетъ столъ для завтрака. Издали слышенъ хоръ мужскихъ голосовъ: "Кому Господь желаетъ оказать свою милость". Передъ домомъ проходитъ певческое общество. Изъ сада на балконъ поднимается Анна Маръ; у ней на руке корзина съ виноградомъ. Она останавливается, прислушивается къ пенiю; смотритъ вдаль черезъ озеро, защищаясь рукою отъ солнца. Звуки песни удаляются. Анна входитъ въ комнату. На ней черное платье съ короткими рукавами, черный вязанный платокъ покрываетъ ея шею и голову, на груди пестрый букетъ изъ осеннихъ листьевъ.

Анна (ставитъ корзину, быстро подходитъ къ г-же Фок. и целуетъ у нея руку). Здравствуйте, матушка!

Анна. Мы снимали виноградъ съ господиномъ Гансомъ.

Г-жа Фок. Какъ разъ время (пробуетъ ягоды изъ корзины). Слаще онъ не будетъ. Но разве вамъ такъ не холодно, милая Анна (дотрогивается до голой руки Анны)? по моему, сегодня очень прохладно.

Анна. (Во время всего следующаго разговора Анна заботливо разбираетъ ягоды и кладетъ ихъ на доску). Правда, сегодня довольно холодно, но для меня это ничего не значитъ. Я человекъ привычный. Воздухъ чудный! Сегодня утромъ колья на озере, знаете тамъ, где привязываютъ лодки, и те были белые совсемъ отъ инея. Замечательно оригинально. Вообще здесь прелестно. Могу я въ чемъ-нибудь вамъ помочь, матушка?

Анна (ставитъ на столъ сахарницу; наклонившись надъ столомъ, смотритъ немного въ сторону). Вы не сердитесь, что я васъ называю матушкой?

Анна. Я такъ рада, что вы мне это позволяете (съ жаромъ целуетъ г-жу Фок.). Какъ я вамъ благодарна, что вы позволяете мне оставаться у васъ.

Анна. Въ вашей семье я чувствую себя такъ хорошо. Вы все такъ сердечно относитесь ко мне. Вы вообще все такiе хорошiе люди.

Г-жа Фок. Ну вотъ еще... Сколько паутины у васъ на платье (сбираетъ паутину съ платья Анны).

Анна. Какъ счастливо можно жить въ семье. До сихъ поръ я не подозревала этого.

Г-жа Фок. (все еще снимая паутину). Смотрите, не накликайте чего нибудь. Подождите-ка. Посмотрите, настоящiя веревки.

Г-жа Фок. Ахъ, нетъ, нетъ, моя прелесть. Это верно - Господь Богъ милостивъ къ намъ. Однако - могло бы быть и лучше.

Анна. Я этого не думала... Ведь вы же все... Ахъ, нетъ, не говорите такъ.

Г-жа Фок. Нетъ, нетъ, вы правы. Не следуетъ роптать. Все-таки вы здесь очень кстати (таинственно). И для Ганса вы являетесь настоящимъ добрымъ генiемъ.

Анна (пораженная, меняется въ лице. Вдругъ съ жаромъ). Вы, на самомъ деле, меня немножко любите?

Анна. Но не такъ, какъ я васъ. Я васъ люблю, какъ родную мать (беретъ пустую корзину, думаетъ идти въ садъ). У г-на Ганса очень доброе сердце, даже черезчуръ мягкое.

Анна. Ахъ, вообще. Вчера, напримеръ, на улице мы встретили пьянаго; въ это время дети какъ-разъ шли изъ школы. Даже взрослые не оставляли его въ покое. Передъ трактиромъ собралась громадная толпа.

Г-жа Фок. Да, да... Онъ не можетъ выносить подобныхъ вещей. Его нельзя тогда удержать. Сколько непрiятностей онъ имелъ изъ-за этого!

Г-жа Фок. Прекрасно! Ахъ... Ну да конечно, почему же нетъ? Онъ славный малый! Но если пораздумать хорошенько, какая въ томъ польза? Что толку во всей его доброте? Ну, положимъ, онъ добръ. Но онъ совсемъ забылъ Бога... Это вовсе не легко. Вы представить себе не можете, каково это для матери... для родителей, которые, можно сказать, всю свою душу положили, чтобы воспитать его честнымъ человекомъ (сморкается, чтобы скрыть свое волненiе). Противный насморкъ, ужъ несколько дней (стираетъ пыль съ мебели, после небольшого молчанiя). Да, онъ добрый; все это прекрасно, но отъ этого вдвойне горько. Во всемъ видно Божье наказанье, нетъ благословенiя его деятельности: вечное безпокойство, вечная тревога, ну точно охота съ борзыми. И хоть бы что изъ этого выходило. Но онъ не подвигается впередъ. Какой онъ былъ прежде - ребенкомъ... онъ былъ замечательный мальчикъ. Я помню, еще пасторъ Шмидель... Все ему удивлялись. 13-ти летъ онъ былъ въ четвертомъ классе. 17-ти окончилъ гимназiю, а теперь? Теперь почти все перегнали его. Все, даже менее способные, давно уже получили места.

Анна. Въ сущности все это вполне естественно. Все это только доказываетъ, что г-нъ Гансъ желаетъ быть выше толпы. Проторенныя дорожки не для всякаго годны. Г-нъ Гансъ изъ техъ, которые ищутъ новыхъ путей.

Г-жа Фок. Но, ведь, это ничего не даетъ, моя дорогая! Какая польза, что онъ мучится? Только силы понапрасну тратятся. Я лучше желала бы, чтобъ онъ былъ простымъ земледельцемъ, садовникомъ или хотя бы чиновникомъ и бросилъ бы все свои фантазiи. Ахъ, фрейленъ, не портите своего хорошаго настроенiя духа. Со мной это часто бываетъ. Иногда мне кажется, что все пропало. Но когда такъ немножко поохаешь, опять говоришь себе: "Милосердный Богъ все устроитъ къ лучшему". Да, да, вотъ вы улыбаетесь. Ужъ такая я... старомодная...

Анна. Я и не хочу этого. Смеяться я тоже не думала, матушка. Но послушайте, вы сделались немного веселее. Подойдите-ка сюда. Не желаете-ли? Какъ хорошо на веранде!

Г-жа Фок. Нетъ, нетъ, боюсь простудиться. Да и дела-то у меня еще много. Идите и приводите Ганса; завтракъ готовъ (Анна уходитъ. Г-жа Фок. вытираетъ пыль; слышны трубы, барабаны. Г-жа Фок. бежитъ къ окну; музыка мало-по-малу стихаетъ. Катя въ капоте выходитъ изъ спальни).

Катя (разстроенная). Какъ шумно въ праздники!

Г-жа Фок. Это гуляющiе изъ Берлина, Кэтхенъ. Какiе молодцы! Доброе утро, Кэтхенъ. Ну, что? Какъ ты себя чувствуешь? Какъ спала? Хорошо? Сегодня ты не выглядишь лучше.

Катя. Маленькаго приносили два раза, и я после долго не могла уснуть. Подожди, мама, я должна многое сообразить. О многомъ подумать.

Г-жа Фок. Тебе следуетъ уступить, дитя мое, пусть ребенокъ спитъ съ нянькой.

Катя (съ легкимъ упрекомъ). Ахъ, мама, ведь ты же знаешь.

Катя. Ты знаешь хорошо, я никогда этого не сделаю.

Г-жа Фок. Въ конце концовъ тебе все же придется согласиться.

Катя (съ жаромъ). Но я не позволю разлучить себя съ нимъ. Филиппъ мой ребенокъ. Такое маленькое дитя и безъ матери!

Г-жа Фок. Милая, милая!.. Сохрани Богъ. Кто же это думаетъ! Пойдемъ; я принесу тебе чего-нибудь. Кофе. Не принести-ли хлебца съ масломъ или...

Катя (усталая садится къ столу). Ахъ, да! Пожалуйста (Пауза, во время которой г-жа Фок. намазываетъ масло). Где же Гансъ?

Катя (опершись подбородкомъ на руки, медленно). Она очень мила, не правда-ли?

Г-жа Фок. Признаться, она мне очень нравится.

Катя. Помнишь, мама, какъ ты всегда дурно отзывалась о студенткахъ.

Г-жа Фок. Что правда, то правда. И действительно, я должна сказать...

Катя (медленно). Такъ проста и женственна; ничего навязчиваго. И несмотря на то, что она очень умна и такъ много знаетъ. Это такъ мило. Не правда-ли, мамочка? И она вовсе не желаетъ блистать своими знанiями. Я очень рада за Ганса. Не находишь-ли ты, мама, онъ теперь всегда такъ веселъ?

Г-жа Фок. (удивленная). Да, да. Ты права. Онъ действительно теперь иногда бываетъ веселъ.

Г-жа Фок. Видишь, теперь ему есть передъ кемъ выкладывать все свои учености.

Катя. Во многихъ случаяхъ я должна отдать справедливость Анне. Какъ-то она сказала недавно: "мы, женщины, живемъ въ приниженномъ состоянiи". Она совершенно права. Сотни разъ я это чувствовала.

Г-жа Фок. Ахъ, объ этомъ я не забочусь. Знаешь, съ подобными вещами ей не-зачемъ ко мне, старой опытной женщине, обращаться. Она ужъ это заметила. Для этого я ужъ слишкомъ стара и слишкомъ опытна.

Катя. Но ведь она права, мама. Это ясно, какъ Божiй день, что она права. Ведь на самомъ деле мы презренныя существа. Подумай только, въ нашемъ законе есть статьи, разсказывала она вчера, по которымъ мужъ имеетъ право подвергать жену телеснымъ наказанiямъ.

Г-жа Фок. Этого я не знаю что-то! Объ этомъ я не хочу говорить. Вероятно, это не такъ ужъ скверно... Но если ты хочешь доставить мне удовольствiе, Катюша, не поддавайся новымъ выдумкамъ, это только смущаетъ людей и отнимаетъ миръ и покой. Подожди, деточка, вотъ я тебе кофе принесу. (Уходитъ).

(Катя сидитъ за обеденнымъ столомъ, облокотившись на него и опустивъ голову на руки. Внезапно въ саду появляются Гансъ и Анна, весело болтая и смеясь. Катя вздрагиваетъ и приподнимается, чтобы следить глазами за парой. Ея взглядъ полонъ страха. Тяжело вздыхаетъ. Слышно, какъ г-жа Фок. возится съ кофейникомъ. Вскоре и она сама появляется и находитъ Катю за столомъ въ томъ-же самомъ положенiи, въ какомъ оставила).

Г-жа Фок. Ну, вотъ, выпей и подкрепись (Анна и Гансъ входятъ съ веранды).

Гансъ (оставляя дверь настежь). Я оставляю дверь открытой. Солнце греетъ уже порядочно. Сильно вы ушиблись, фрейленъ Анна?

Анна (въ рукахъ несколько виноградныхъ ветокъ). Ахъ, нетъ, совсемъ нетъ. Лестница была мокрая, и я упала вместе съ ножницами. (Подбегаетъ къ Кате, беретъ ее за обе руки и целуетъ въ лобъ). Здравствуйте! Какiя холодныя руки! (третъ ей руки).

Г-жа Фок. Сколько вы нанесли холода. Придется действительно скоро топить. Ну, пдите-же (Наливаетъ всемъ кофе).

Анна (украшая столъ ветками). Нужно немножко украсить.

Гансъ (садясь). Судите-же, какъ выглядитъ фрейленъ Анна теперь и какъ она выглядела неделю тому назадъ, когда только что прiехала сюда?

Анна. Мне здесь слишкомъ хорошо. Придется скоро уехать.

Г-жа Фок. Сейчасъ сказывается деревенскiй воздухъ.

Гансъ. А кто тогда все упрямился и упрямился?

Г-жа Фок. Ну, у него довольно дела. Правда, посевъ кончился, но онъ писалъ мне, что я могу здесь остаться, пока буду необходима.

Г-жа Фок. Да, если напишу, онъ прiедетъ (къ Анне). Онъ пользуется каждымъ случаемъ повидать детей, а тутъ еще внучекъ. Нетъ, если-бы вы знали, когда пришла телеграмма: "здоровый мальчикъ"), если-бы вы знали, онъ былъ просто вне себя отъ радости.

Катя. Милый папочка! Въ самомъ деле, тебе следуетъ скорее вернуться къ нему. Съ нашей стороны было-бы слишкомъ эгоистично...

Г-жа Фок. Пустяки, право. Раньше нагуляй себе другiя щеки.

Анна. Я могу еще побыть здесь. Что вы думаете? Я ведь тоже умею хозяйничать. И чего только я вамъ не настряпаю! Русскiя кушанья: борщъ или пилавъ! (все смеются).

Г-жа Фок. (поспешно). Нетъ, нетъ, я ни въ какомъ случае не уеду.

Катя. Ну, если тебе действительно все равно...

Г-жа Фок. (отмахивается салфеткой отъ чего-то).

Гансъ. Это пчела, мама; не надо ее убивать, не надо!

Браунъ. Я собирался въ Берлинъ достать красокъ изъ моей лавки, - къ сожаленiю, опоздалъ на поездъ.

Катя (поднимаетъ руки вверхъ, какъ будто пчела летаетъ около ея тарелки). Она слышитъ медъ.

Анна. Разве нетъ больше поездовъ? (смотритъ внизъ, шаловливо грозитъ пальцемъ). Пчелка, пчелка!

Браунъ. Те слишкомъ дороги для меня. Я езжу на рабочемъ поезде.

Гансъ. Но ведь они ходятъ очень рано. Скажи мне, ты еще можешь писать?

Браунъ. Не все-ли равно быть знаменитымъ днемъ раньше или позже... Ахъ, вообще, вся эта живопись...

Гансъ. Лучше въ шахматы играть! Не правда-ли?

Браунъ. Если-бы у тебя было больше пониманiя подобныхъ вещей! Но въ твоемъ море нетъ гаваней, мой милый. Ты живешь безъ передышки.

Г-жа Фок. (вскакиваетъ съ места, кричитъ). Оса, оса! (все машутъ салфетками въ сторону г-жи Фок.).

Браунъ. Ты очень хочешь знать? Интересная вещь!

Браунъ (садится за столъ, передаетъ книгу Гансу, который ее перелистываетъ). Съ большимъ удовольствiемъ. Я только немножко перехватилъ. Отыщи-ка "Художники" Гаршина.

Гансъ (перелистывая книгу). Что ты еще тамъ выкопалъ?

Анна. Да, это прелестный разсказъ. Разве вы не читали его раньше?

Браунъ. Нетъ. Только сегодня утромъ началъ читать, потому-то я и опоздалъ на поездъ.

Гансъ. Во всякомъ случае, ты теперь больше стоишь за чтенiе, а не за рисованiе.

Браунъ. Въ настоящую минуту я ни за чтенiе, ни за рисованiе. Проникнись хорошенько содержанiемъ этой повести. Можетъ статься, есть вещи, которыя въ данное время гораздо важнее всякаго писательства и художества.

Браунъ. За Рябинина? О нетъ, я не могу сказать этого такъ определенно.

Гансъ. Что это, собственно, за исторiя "Художники"?

Анна. Представлены два художника - одинъ наивный, а другой такъ называемый мыслящiй художникъ. Наивный былъ инженеромъ, а сдедался художникомъ. Мыслящiй бросаетъ живопись и делается сельскимъ учителемъ.

Анна. Ему кажется, что деятельность учителя важнее для даннаго времени.

Гансъ. Какъ-же онъ приходитъ къ подобному решенiю?

повелъ Рябинина на чугунно-литейный заводъ. Люди, работающiе внутри котла, черезъ некоторое время становятся глухими отъ ужаснаго стука молотковъ; потому ихъ и называютъ глухарями. Вотъ такого-то глухаря во время работы и показываетъ Дедовъ Рябинину (читаетъ): "Онъ сидитъ въ темномъ углу котла, въ согнутомъ положенiи, покрытый лохмотьями, изнемогая отъ усталости. Потъ струится по его темно-красному лицу, по его широкой, измученной и ввалившейся груди".

Г-жа Фок. Но вообще, зачемъ изображаютъ такiя ужасныя вещи? Ведь это не можетъ никому доставить удовольствiя.

Гансъ (смеясь, гладитъ нежно мать по голове). Ахъ, мамаша, мамаша, неужели только все смеяться?

Г-жа Фок. Я этого не говорю. Но все-таки искусство должно доставлять удовольствiе.

Гансъ. Но искусство можетъ дать нечто большее, чемъ одно удовольствiе.

Анна. И Рябининъ не испытывалъ радостнаго чувства. Онъ былъ растроганъ и потрясенъ до глубины души.

Гансъ. Вспомни только, мама, о сельскомъ хозяйстве. И тутъ почва должна быть ежегодно вспахана плугомъ, если желаютъ, чтобы выросло что-нибудь новое.

Анна. Въ Рябинине, напримеръ, выростаетъ тоже нечто новое. Онъ говоритъ себе: пока существуетъ подобное бедствiе, я считаю преступленiемъ делать что-либо, непосредственно не содействующее его облегченiю.

Г-жа Фок. Горе и несчастье всегда существовали.

Гансъ. Мысль быть учителемъ, по моему, неудачна.

Браунъ. Какъ такъ? Разве это не полезнее, чемъ сочинять книги и писать картины?

Гансъ. Нужно знать, какъ оцениваешь свою работу! Что касается меня, то я не низкаго мненiя о своей.

Браунъ. Ты только не сознаешься, а я сознаюсь.

Браунъ. Что все твое писанье такъ-же безцельно, какъ и...

Гансъ (сердито). Ты ведь ничего въ этомъ не понимаешь.

Гансъ. Ну, въ такомъ случае ты несчастный невежда, стоишь на такой степени развитiя...

Брлунъ. Да, да, выкладывай опять свои школьныя познанiя.

Гансъ. Ты прекрасно знаешь, что я плюю на свое школьное образованiе. Но дело въ томъ...

Браунъ. Ты это говорилъ сотни разъ, а между темъ самомненiе у тебя проглядываетъ во всемъ. Ахъ, оставимъ вообще этотъ разговоръ. Это такiя щекотливыя вещи, которыя каждый въ конце-концовъ долженъ решить по своему.

Браунъ. Ведь все это безцельно. Ты тотчасъ начинаешь горячиться. Ты опять волнуешься и...

Гансъ. Выскажись, мой милый! Выскажись-же яснее!

Браунъ. Ахъ, глупости! Ведь это, действительно, безцельно. Пусть каждый действуетъ по своему.

Гансъ. Да разве моя деятельность ужъ такъ плоха? Скажи-ка?

Браунъ. Не хуже, чемъ у всехъ остальныхъ. Ты тоже идешь на компромиссы.

Гансъ. Извини, если я тебе не отвечу на это. Все это такъ скучно (раздражаясь все более и более). Дело вотъ въ чемъ. Вы все, мои друзья, сыпали радикальными фразами, я-же разъ навсегда отказался отъ этого, и потому вы сочли меня идущимъ на компромиссы.

Браунъ. Ты думаешь такъ, а между темъ дело обстоитъ иначе: между темъ какъ мы, съ нашими убежденiями, пробирались впередъ, не обращая ни на что вниманiя, ты стоялъ всегда за старое и пережитое, въ какой-бы форме оно ни проявлялось. И этимъ ты оттолкнулъ отъ себя всехъ друзей и вполне изолировался.

Гансъ. Друзья, которыхъ я могъ этимъ оттолкнуть... на такихъ друзей мне, откровенно говоря, наплевать.

Браунъ (встаетъ). Ты плюешь на нихъ? (бросаетъ взглядъ на Анну). Съ какихъ поръ?

Катя (после небольшой паузы). Вы уходите, г-нъ Браунъ?

Браунъ (оскорбленный, равнодушнымъ тономъ). Да, у меня дела.

Г-жа Фок. (собирая посуду). Я не знаю. Вы всегда такъ расхваливаете Брауна. Откровенно говоря, я его не очень-то люблю.

Гансъ (разсердившись). Матушка, сделай мне одолженiе...

Катя. Ведь, Браунъ, действительно, не совсемъ милъ съ тобою, Гансъ.

Гансъ. Дети, прошу васъ, не вмешивайтесь въ мои личныя отношенiя. (Наступаетъ снова пауза. Г-жа Фок. убираетъ со стола. Катя встаетъ).

Катя. Маленькаго купать (кланяется Анне принужденно улыбаясь, уходитъ въ спальню).

(Г-жа Фок., поставивъ часть посуды на подносъ, хочетъ уходить. Въ это время прiоткрывается дверь изъ сеней, служанка показывается и говоритъ: "Барыня, зеленщица пришла").

Анна (встаетъ, заводитъ часы). Который теперь часъ - точно? (поворачивается къ Гансу, который сидитъ угрюмый). Ну, г-нъ докторъ! (напеваетъ мелодiю какой-то песенки, задорно посматриваетъ на Ганса. Оба смеются).

Гансъ (вздыхаетъ, говоритъ серьезнымъ тономъ). Ахъ, фрейленъ Анна! Къ сожаленiю, это горькая истина.

Анна (грозя ему пальцемъ, шаловливо). Смотрите, не смейтесь.

Гансъ (смеется, потомъ серьезно). Нетъ, право. Вы не знаете, что скрывается за подобными разсужденiями Брауна.

Гансъ. Нетъ. Но я думалъ, что вы совсемъ не играете.

Анна. Нетъ, нетъ. Я шучу. Ну, что-же, мы едемъ на лодке?

Гансъ. Право, у меня ни къ чему больше нетъ охоты.

Гансъ. Я не понимаю, что такой человекъ, какъ Браунъ...

Анна. Итакъ, опять Браунъ! Неужели его слова произвели такое сильное впечатленiе на васъ?

Гансъ. Это старая исторiя, которая опять всплываетъ наружу.

Анна. Оставьте въ покое все старыя исторiи. Пока оборачиваешься назадъ, невозможно подвигаться впередъ.

Гансъ. Вы, действительно, правы. Итакъ довольно. Интересно право, что люди безусловно умные иногда целыми годами возвращаются къ одному и тому-же заблужденiю. И знаете, это его искреннее убежденiе. Мою философскую работу онъ ставитъ ни во что. Какъ вамъ это кажется?

Гансъ. Необходимо выказывать себя деятельнымъ, шуметь, либеральничать. Нельзя повенчаться, хотя-бы даже изъ уваженiя къ религiозно-воспитанной невесте. Ни на что не нужно обращать вниманiя; а если живешь въ четырехъ стенахъ для научной цели, то прослывешь за человека. изменившаго своимъ идеаламъ. Разве все это не странно?

Анна. Ахъ, г-нъ докторъ, не придавайте такого значенiя тому, что говорятъ ваши друзья. Если ваши взгляды могутъ васъ удовлетворить - не огорчайтесь темъ, что другiе ими не удовлетворены. Все эти споры только даромъ силы отнимаютъ.

Гансъ. Ахъ, нетъ, нетъ. Конечно, нетъ. Не стану больше обращать вниманiя. Кому это не понутру, тому я помочь не могу. Конечно, невозможно относиться совершенно равнодушно къ подобному разногласiю. Ведь мы выросли вместе съ друзьями. Мы привыкли, чтобы насъ немного ценили. Если-же интересъ къ намъ пропадаетъ, то мы испытываемъ то-же, какъ если-бы насъ заставили дышать въ безвоздушномъ пространстве.

Гансъ. Конечно. Да. Т.-е. нетъ, фрейленъ Анна! Вы поймите меня. Я еще ни съ кемъ не говорилъ до сихъ поръ объ этомъ. Вы знаете, насколько я сжился со своей семьей. Моей-же работой они нисколько не интересуются. Впрочемъ, Катя по крайней мере имеетъ добрую волю. Ведь она трогательна! Ведь она все находитъ прекраснымъ. Но я знаю, она не можетъ иметь собственнаго мненiя, а поэтому это не имеетъ для меня большого значенiя. Поэтому-то я буквально на седьмомъ небе съ техъ поръ, какъ вы здесь. Въ первый разъ въ своей жизни мне пришлось встретить человека, который проявляетъ действительный интересъ къ моей работе, къ тому, что я въ состоянiи сделать. Я снова оживаю. Я могу сравнить себя съ пустыней, на которую пролился дождь. Я...

Анна. Да вы настоящiй поэтъ, г-нъ докторъ, право!

Гансъ. Поневоле будешь поэтомъ. Но вы ошибаетесь. Мать моя положительно ненавидитъ мою несчастную работу. Она съ громаднымъ удовольствiемъ бросила-бы ее въ печку. И моему дорогому отцу она представляется не менее дикой. Итакъ, съ этой стороны мне нечего ожидать - семья создаетъ мне только всевозможныя препятствiя. Впрочемъ, все это меня нисколько не удивляетъ. Мне странно только, что друзья мои не выказываютъ ни капли интереса, что такiе люди, какъ Браунъ...

Анна. А меня такъ удивляетъ, что именно Браунъ причиняетъ вамъ столько заботъ.

Гансъ. Да... Браунъ... Это потому... ведь мы знакомы съ детства.

Анна (немного помолчавъ). Ведь Браунъ во многихъ отношенiяхъ такъ неразвитъ, такъ... Я не хочу сказать, что онъ вамъ завидуетъ, но это его сердитъ... Ему не по себе ваша стойкость въ убежденiяхъ. Ему какъ будто боязно. Онъ успелъ кое-что усвоить: некоторыя этико-соцiальныя идеи, или какъ ихъ тамъ еще называютъ; и онъ хватается, цепляется за нихъ, после чего не можетъ идти самостоятельно. Какъ и многiе художники, онъ не представляетъ изъ себя сильной индивидуальной личности. Онъ не решается стоять одинъ. Онъ долженъ чувствовать за собою толпу.

Гансъ. Какъ жаль, что никто такъ не говорилъ со мной несколько летъ тому назадъ, когда я почти погибалъ отъ мненiй прiятелей. О еслибы хоть одинъ человекъ сказалъ мне это въ то время, когда я такъ изнемогалъ, когда я упрекалъ себя за то, что живу въ хорошемъ доме, хорошо емъ и пью; въ то время, когда я съ трепетомъ избегалъ каждаго работника, когда я не могъ проходить безъ внутренняго содроганiя мимо построекъ, на которыхъ они работали. Какъ я тогда мучилъ свою жену; я хотелъ пожертвовать всемъ и жить съ ней въ добровольной бедности. Право, если-бы мне пришлось пережить еще разъ подобное состоянiе, то я скорей согласился-бы... право - лучше въ озеро! Теперь-же мне все-таки хогелось-бы (беретъ шляпу) постараться убедить этого дурня Брауна.

Анна. Исполняйте свою обязанность, эхъ вы, большой ребенокъ!

Гансъ. Понимаете, я не могу быть спокоенъ, когда думаю о томъ, что онъ тамъ бегаетъ и злится.

Гансъ. (Решительно). Нетъ, это плохо, хотя онъ теперь не вернется. Ни разу онъ не приходилъ первымъ. Все равно, вы правы. И потому на этотъ разъ я не пойду къ Брауну. Ну, едемъ мы, что-ли?

Анна. Но ведь вы хотели мне прочесть третью главу.

Анна. Ну, хорошо. Иду скорее одеваться (уходитъ).

Гансъ (подходитъ къ книжному шкапу, беретъ рукопись и углубляется въ чтенiе. Г-жа Фок. входитъ изъ сеней, въ рукахъ две книги съ золотымъ обрезомъ).

Г-жа Фок. Вотъ видишь-ли - усядусь на одномъ изъ вашихъ удобныхъ стульевъ, надену очки и займусь утренними размышленiями. На веранде достаточно тепло.

Гансъ. Конечно, тепло (поднимая глаза отъ рукописи). Что у тебя тамъ?

Г-жа Фок. Слова сердца. Ты знаешь - мой любимый Лафатеръ. А здесь Герокъ, - Пальмовые листья. - Что это былъ за человекъ! Бываютъ хорошiе люди и между учеными. О, Боже! (обнимаетъ Ганса, кладетъ голову ему на грудь, нежнымъ голосомъ). О ты, старый ребенокъ! Опять задумался! (не безъ юмора). Эхъ ты, молодой папенька!

Гансъ (Разсеянно, поднимая глаза отъ рукописи). О, мамаша!

Гансъ. Ничего особеннаго, мама. Какъ и всегда.

Г-жа Фок. Ну не говори такъ! То прыгалъ чуть не на аршинъ, а теперь... Ты опять чемъ-то разстроенъ, недоволенъ?

Гансъ (смотритъ разсеянно). Ахъ, очень доволенъ, мамаша!

Г-жл Фок. Скажи, почему ты все въ новомъ платье? Неужели стесняешься Анны? Носидъ-бы дома старое платье.

Г-жа Фок. Ужъ и разсердился (обнимаетъ его крепче, съ нежностью). Будь немножко благочестивымъ. Сделай это для старухи матери. Это старый Геккель и глупый Дарвинъ все смущаютъ тебя - они сделаютъ тебя несчастнымъ. Слышишь? Сделай удовольствiе матери.

Гансъ (смотритъ вверхъ). Ахъ, наивные люди. Про васъ действительно можно сказать: Боже, прости имъ, ибо они не ведаютъ, что творятъ. Ты думаешь, это такъ просто - благочестiе-то?

Г-жа Фок. (уходя). Разумеется. Следуетъ только захотеть. Постарайся немного, Гансъ. Хоть разъ попробуй (уходитъ на веранду, садится на стулъ и читаетъ. Гансъ углубляется въ чтенiе, Катя приходитъ съ письмами въ рукахъ)

Катя (читаетъ письмо, кончивъ, обращается къ Гансу). Гансъ, письмо отъ банкира.

Гансъ. Пожалуйста, оставь, Катюша. Мне не до того въ эту минуту.

Гансъ. Ради Бога, теперь не говори мне объ этомъ.

Гансъ (разсердившись). Здесь! Вотъ! (ударяетъ пальцемъ по рукописи). Мое дело еще менее ждетъ.

Катя. По мне, пусть ждетъ. Только мы опять останемся безъ денегъ завтра.

Гансъ (разсердившись еще более). Право, Катя, мы не подходимъ другъ къ другу. Вы постоянно удивляетесь, почему я никакъ не могу успокоиться. Какъ только я хоть немного приду въ равновесiе, появляешься ты и начинаешь копаться у меня въ душе.

Катя. Вовсе нетъ. Только что пришелъ почтальонъ, и я просто говорю тебе объ этомъ...

Гансъ. Въ томъ-то и дело. Все это только доказываетъ полнейшее отсутствiе пониманiя съ вашей стороны. Какъ будто это такъ просто, какъ шить сапоги. Пришелъ почтальонъ, и ты объ этомъ сообщаешь мне. Естественно. Почему нетъ? А что этимъ ты, можетъ быть, прерываешь нить моихъ мыслей - тебе и въ голову не приходитъ.

Катя. Но ведь надо подумать и о матерiальной стороне жизни.

меня. Или не говори ничего о практической стороне жизни. Заботься о ней сама. Не взваливай на меня...

Гансъ. Видишь, ты снова начинаешь. Никакого- самостоятельнаго решенiя ты не принимаешь на себя. Никакого самостоятельнаго решенiя! Разве вы, женщины, не употребляете всехъ силъ, чтобы остаться въ зависимости? Не стараетесь-ли вы во что-бы то ни стало оставаться несовершеннолетними всю жизнь свою?

Катя (хочетъ передать письмо). Ахъ, Гансъ, ответь Что нибудь.

Катя. Когда-же придти мне съ этимъ? Гансъ, неудобно-же говорить при Анне о такихъ вещахъ.

Гансъ. Какая мелочность! Есть некоторыя вещи... Почему-то считаютъ нужнымъ скрывать свои денежныя дела. Это безсмысленно! Я не знаю... Все это отзывается мелкими душонками - ахъ!

Катя. Хотела-бы я на тебя посмотреть, если-бъ я начала этотъ разговоръ при Анне.

Гансъ. Все Анна да Анна. Оставь Анну въ покое. Она насъ совсемъ не стесняетъ.

Катя. Я и не говорю, что она насъ стесняетъ. Но не можетъ быть, чтобъ ее это очень интересовало...

Гансъ. Ахъ Катя, Катя! Это ужасно! Постоянные денежные разсчеты, вечный страхъ! Будто на завтра намъ угрожаетъ голодъ. Это ужасно. Получается впечатленiе, будто твоя голова и сердце заняты исключительно деньгами. И въ тебе-то я виделъ идеалъ женщины! Кого-же еще любить после этого!

Катя. Я уже о себе ничего не говорю. Но что будетъ съ маленькимъ Филиппомъ, если... Ведь и самъ ты говорилъ, что не можешь разсчитывать на заработокъ. Потому-то и необходимо заботиться о нашемъ состоянiи.

Гансъ. Ну конечно. У тебя только семейные интересы, у меня-же общественные. Я вообще не гожусь въ отцы семейства. Для меня самое главное выразить то, что есть во мне. Я какъ запряженный пегасъ. Я легко могу погибнуть.

Гансъ. Анна права. Кухня и - въ лучшемъ случае детская - составляютъ весь вашъ кругозоръ. За ихъ пределами ничто не существуетъ для немецкой женщины.

Катя. Надо-же кому нибудь стряпать и смотреть за детьми.. Ей хорошо такъ говорить, пожалуй и я охотнее стала-бы книги читать.

Гансъ. Катя, не следуетъ такъ унижаться. Разве можно такъ отзываться о личности, стоящей такъ высоко, какъ Анна.

Катя. Про насъ, немецкихъ женщинъ, такiя глупости.

Катя. Но она говорила ведь объ узкости нашего горизонта.

Катя (въ слезахъ, страстно). Нетъ, Гансъ... Ты хорошiй, добрый, но иногда... иногда ты бываешь такимъ жестокимъ, грубымъ, безсердечнымъ.

Гансъ (немного успокоившись). Ну вотъ, опять я безсердечный! Какъ такъ, Катя?

Катя (рыдая). Потому что ты меня мучаешь, ведь ты знаешь хорошо...

Катя. Ты знаешь, какъ редко я бываю собою довольна. Ты знаешь это, а между темъ въ тебе нетъ и капли состраданiя. Ты только унижаешь меня.

Катя. Вместо того, чтобы отнестись ко мне снисходительнее, поддержать меня... Нетъ, ты относишься свысока ко мне, стараешься унизить меня. Я и не воображала, что у меня Богъ знаетъ какой широкiй горизонтъ. Но все-таки я не безчувственная. Я не светило какое нибудь. Вообще я давно уже замечаю, что я лишняя.

Гансъ (хочетъ взять за руки, Катя вырывается). Ты не лишняя: я этого никогда не говорилъ.

Катя. Ты это только-что сказалъ. Да если-бы и не говорилъ, то я чувствую сама-для тебя я ничто, такъ-какъ не понимаю твоей работы. А ребенокъ... ну да! Даешь ему молоко, заботишься о немъ, но это можетъ сделать любая служанка. А позже? Позже я не буду въ состоянiи ничего дать ему (снова плачетъ). Анна-бы лучше воспитала его.

Катя. Я только такъ говорю. Ведь все это правда. Она много училась. Она многое понимаетъ. Мы-же - точно калеки. Какъ можно быть опорой другому, когда самъ...

Гансъ (полный жара и любви хочетъ обнять Катю). Катюша, ты золотое созданiе. У тебя сердце, какъ... О, ты моя прелесть (она его отталкиваетъ). Буду подлецомъ, если... Подчасъ я грубъ и жестокъ! Я недостоинъ тебя, Катя!

Катя. Ахъ, нетъ, нетъ, Гансъ! Ты только теперь такъ говоришь!..

Гансъ. Право, Катя. Я поступлю безчестно, если...

Катя. Оставь меня, Гансъ! Мне надо подумать. А письмо-то, письмо!

Гансъ. Ахъ, глупенькая Катюша, о чемъ нужно тебе думать?

Катя. Такъ много теперь падаетъ на меня. Оставь.

Катя. Нетъ, нетъ, мой Гансъ (Не подпускаетъ къ себе).

Катя. Поди, посмотри (показываетъ письмо). Онъ спрашиваетъ, продать-ли?

Катя. Еще-бы. Этотъ месяцъ мы прожили опять более тысячи марокъ.

Гансъ. Но, Катя... Это невозможно. Дети, дети, достаточно-ли вы у меня экономны?

Катя. Ты слишкомъ много тратишь, Гансъ. Капиталъ таетъ. Ну, что-же, продавать?

Гансъ. Конечно, конечно. Обожди; вообще это не къ спеху. Куда ты идешь?

Гансъ (обнимая Катю). Ты не забыла, Катя, то, что мы решили съ самаго начала - не иметь никакихъ тайнъ другъ передъ другомъ (крепче обнимаетъ ее). Скажи, согласна? Ты больше не любишь меня, Катя? Катя. Ахъ, Гансъ, ты ведь это знаешь!

Гансъ. Что такое? Не понимаю. Не имею ни малейшаго представленiя. Катя. Мне хотелось быть чемъ-нибудь для тебя.

Катя. Ты не можешь этому помочь. Но я не удовлетворяю тебя. Гансъ. Ты удовлетворяешь меня. Удовлетворяешь вполне.

Гансъ. Ну, вотъ видишь (Крепче обнимаетъ ее). Все это химера. Злая химера, которую надо гнать отъ себя (Целуетъ ее).

Катя. Я тебя такъ сильно, такъ глубоко люблю, Гансъ, невыразимо! Думается, скорее отдала-бы маленькаго Филиппа, чемъ тебя.

Катя. Боже, прости меня. Дорогой, маленькiй мальчикъ! (Обнимаетъ Ганса). Милый, дорогой! (Обнимаются).

(Анна, переодетая для прогулки, отворяетъ дверь съ веранды). Анна (зоветъ). Г-нъ докторъ! Ахъ, извините! (Прячется за дверь). Гансъ. Сейчасъ, сейчасъ, фрейленъ (Беретъ свою рукопись). Мы едемъ на лодке, Катя! - Ради Бога, безъ химеръ, - обещай мне (Целуетъ ее на прощанье, беретъ шапку, уходя оборачивается). Не пойдешь-ли ты съ нами, Катя.

Катя (смотритъ вследъ, какъ человекъ, передъ глазами котораго расплывается прекрасное виденiе; глаза наполняются слезами).

Время: утро около 10 часовъ. На письменномъ столе горитъ лампа. Катя сидитъ погруженная въ счеты. На веранде кто-то обтираетъ себе сапоги. Катя встаетъ и напряженно ждетъ. Браунъ входитъ.

Катя (ему навстречу). Ахъ, какъ это мило съ вашей стороны.

Катя. Сегодня кажется совсемъ не разсвететъ. Подите сюда. Здесь печь топится. Исполнила-ли фрау Леманъ свое обещанiе?

Катя (весь следующiй разговоръ въ противоположность всегдашнему спокойному состоянiю ведется оживленно и нервно. Она горячится. Глаза блестятъ. На ея бледныхъ, худыхъ щекахъ появляется нежная краска). Подождите. Я принесу сигары.

Браунъ. Не безпокойтесь, не надо (Обгоняетъ Катю, которая старается снять съ книжнаго шкафа ящикъ съ сигарами).

Браунъ (смотря на Катю). Но мне не хотелось-бы курить.

Катя. Сделайте мне удовольствiе. Я такъ люблю запахъ сигары.

Катя. Не стесняйтесь, будьте совсемъ, какъ раньше. О, злой человекъ. Почему вы целую неделю не показывались у насъ?

Браунъ. Я думалъ, Гансъ больше не нуждается во мне.

Катя. Какъ вы можете говорить подобныя вещи.

Катя. Вы знаете его резкiй характеръ. Ведь у него это не серьезно.

Браунъ. О конечно. Я знаю, кто въ этомъ отношенiи влiяетъ на него. Вообще - Анна очень умная особа, но при этомъ эгоистична, упряма и безпощадна въ преследованiи своихъ целей. Меня она боится. Она знаетъ хорошо, что не сможетъ одурачить меня.

Браунъ. Онъ ей нуженъ Богъ знаетъ для чего. Я ей не гожусь. Мое влiянiе для нея излишне.

Катя. Но я действительно никогда не замечала.

Браунъ (встаетъ). Я не навязываюсь. Я удалился отсюда по просьбе Ганса. Если я оказываюсь лишнимъ, то уйду снова.

Катя (быстро и съ ударенiемъ). Анна уезжаетъ сегодня.

Катя. Да. И потому я хотела попросить васъ... Для Ганса было-бы такъ ужасно вдругъ никого не иметь около себя. Вы должны опять приходить къ намъ, г-нъ Браунъ. Не сердитесь на него за резкость и угрюмость. Мы его хорошо знаемъ. Мы знаемъ, какой онъ въ сущности добрый.

Катя. Ну, хорошо. Въ такомъ случае оставайтесь у насъ. Сегодня-же. На целый день.

Браунъ. Я, въ крайнемъ случае, могу придти снова,

Катя. Но такъ, чтобы быть здесь при прощанье. Обратите вниманiе, теперь у насъ будетъ все прекрасно. Я научилась понимать кое-что. Мы проведемъ хорошую зиму. Да, я еще хотела васъ спросить (какъ будто шутя), я-бы хотела зарабатывать деньги... Да. да, серьезно. Разве мы тоже не созданы для труда, мы женщины?

Браунъ. Легко сказать - зарабатывать деньги.

Катя. Я могу напримеръ писать по фарфору. Нашъ сервизъ моей работы. Если же это не годится, могу вышивать, вы знаете, на белье прелестныя метки.

Браунъ. Если вы мне не объясните, въ чемъ дело, то действительно не знаю.

Катя (забываясь). Умеете вы молчать? Ахъ, нетъ. Коротко и ясно: къ людямъ предъявляются известныя требованiя. Мы все не изъ такихъ особенно разсчетливыхъ людей.

Катя. Ахъ, нетъ... т. е. не следуетъ этимъ огорчаться. Надо только заботиться, чтобы хватило.

Браунъ. Вы думаете такъ много заработать? Напрасная мечта.

Катя. Но 400 талеровъ въ годъ ведь можно заработать?

Браунъ. Разве опять кто-нибудь воспользовался безграничной добротой Ганса?

Браунъ. Можетъ быть Анне необходима поддержка.

Катя. Нетъ, нетъ, нетъ. Какъ вы можете предполагать это? Какъ можетъ придти въ голову подобная вещь! Я больше ничего не скажу. Ни слова, господинъ Браунъ.

Браунъ (беретъ шляпу). Во всякомъ случае, я не могу вамъ помочь. Это было-бы действительно...

Катя. Ну, хорошо, хорошо. Оставимъ это. Но вы вернетесь еще?

Катя (хочетъ засмеяться, но въ глазахъ показываются слезы). Ахъ, где тамъ, я шучу (киваетъ головой и потомъ продолжаетъ шаловливо). Уходите, уходите. (Не въ состоянiи совладать съ собою, убегаетъ въ спальню).

Г-жа Фок. (съ подносомъ яблокъ садится къ столу и чиститъ. Катя приходитъ, садится къ столу).

Г-жа Фок. Какъ хорошо, что опять наступитъ тишина и спокойствiе. Не правда-ли, Катя?

Катя (надъ счетами). Постой, мама. Я должна думать.

Г-жа Фок. Вотъ какъ! Не безпокойся. Куда она собственно уезжаетъ отсюда?

Г-жа Фок. Ну, вотъ и хорошо, тамъ она больше ко двору.

Катя. Какъ такъ, мама? Ведь она кажется тебе понравилась?

Г-жа Фок. Нетъ, нетъ, она мне не нравится. Для меня она черезчуръ новомодна.

Г-жа Фок. Это ни на что не похоже - молодой девушке не следуетъ по три дня бегать съ дырьями на рукавахъ. (Гансъ въ шляпе входитъ съ веранды, хочетъ пройти къ себе въ кабинетъ).

Гансъ (пожимая плечами). Это ужъ твое дело (Уходитъ въ кабинетъ. Пауза).

Г-жа Фок. Что съ нимъ опять? (кончаетъ чистку яблокъ, поднимается). Нетъ, право. Давно пора успокоиться. Ужъ болтаютъ объ этомъ.

Г-жа Фок. Ну, ужъ тамъ не знаю. Я только говорю... И потомъ... все-таки это стоитъ денегъ.

Г-жа Фок. Копейка рубль бережетъ, Катя. (Гансъ приходитъ, садится, кладетъ ногу на ногу и перелистываетъ книгу).

Гансъ. Безсовестная чинушка, подобный начальникъ станцiи, целый день ему-бы только пить, пить и пить; и при этомъ грубъ, какъ...

Катя. Когда идетъ лучшiй поездъ? Не сердись, Гансъ.

Гансъ. Вообще проклятое гнездо (вскакиваетъ, захлопываетъ книгу). Я тоже не останусь здесь.

Гансъ. Неужели я здесь долженъ погибать спокойно только, что имелъ глупость нанять домъ на 4 года?

Г-жа Фок. Тебе же всегда хотелось жить въ деревне. Не прожилъ ¹/₂ года, и опять ужъ рвешься куда-то.

Гансъ. Въ Швейцарiи тоже можно жить въ деревне.

Г-жа Фок. А ребенокъ? Что будетъ съ нимъ? Неужели и его таскать съ собой по свету?

Гансъ. Въ Швейцарiи будетъ и для ребенка здоровее жить, чемъ здесь.

Г-яса Фок. Скоро тебе захочется переехать на луну. Богъ съ тобой, делай что знаешь. На насъ стариковъ нечего обращать вниманiя (Уходитъ).

Гансъ (вздыхаетъ). Дети, берегитесь, говорю вамъ.

Гансъ. Да, да, делай благочестивую физiономiю (передразнивая ее). "Почему ты выбралъ Швейцарiю?" Слушай, ведь я же знаю, что ты это спрашиваешь не безъ задней мысли. Я знаю, что ты думаешь. Ты отгадала. Я хочу быть тамъ, где Анна. Это вполне естественно. Я говорю откровенно.

Катя. Гансъ, ты такой странный сегодня. Такой удивительный... Я лучше уйду.

Гансъ (живо). Я тоже могу уйти (Уходитъ на веранду).

Катя (вздыхаетъ, качаетъ головой). О Боже, Боже! (Анна приходитъ, кладетъ шляпу, пальто и сумку на стулъ).

Анна. Я готова (обращаясь къ Кате). Сколько еще времени осталось?

Анна. Ахъ, я съ удовольствiемъ провела время у васъ (Беретъ Катю за руку).

Анна. Въ Цюрихе я запрусь совершенно. Работать, работать и больше ничего не видеть, ни о чемъ не думать.

Анна. Нетъ, благодарю. Только не есть (Пауза). Если-бы прощанье скорее окончилось. Ужасно. Друзья - разспросы! брр (сжимаясь, какъ отъ холода). Будешь-ли ты писать мне иногда?

Катя. О да, но ведь у насъ ничего особеннаго не случается.

Катя. Съ удовольствiемъ (ищетъ въ ящике стола), но она старая.

Анна (гладитъ ее по голове, почти съ состраданiемъ). Какая худенькая шейка!

Катя (все еще роясь въ ящике, оборачивается, съ горькимъ юморомъ). Ей не много тяжести носить, Анна. Вотъ нашла (даетъ карточку).

Анна. Очень хорошая. Нетъ-ли у тебя карточки мужа? Я такъ васъ всехъ полюбила.

Анна. Ахъ, милая Катя, поищи, пожалуйста! Нашла? Да?

Анна (быстро прячетъ карточку). Ну, вы меня скоро забудете. Ахъ, Катя, Катя (обнимаетъ ее со слезами).

Катя. Нетъ, Анна, конечно, нетъ. Я всегда буду помнить тебя.

Анна. Разве ты чувствуешь только любовь ко мне?

Анна. Разве ты не радуешься немножко моему отъезду?

Анна (отпустивъ Катю). Да, да. Я хорошо делаю, что уезжаю. Во всякомъ случае. Матушка тоже не очень жалуетъ меня.

Анна. Поверь мне (садится около стола). Къ чему все это (забывается, вынимаетъ карточку и внимательно разсматриваетъ). Какая у него глубокая черта около рта.

Анна. У Ганса. Настоящая складка скорби. Это отъ одиночества. Кто одинокъ, тому приходится много переносить отъ другихъ. Какъ вы познакомились?

Анна (печально). Ахъ Катюша, Катюша (прячетъ карточку, поднимается). Есть еще время?

Анна. Еще много? Боже, еще не скоро (садится къ роялю). Ты не играешь? (Катя отрицательно качаетъ головой). И не поешь? (Катя отрицательно качаетъ головой). А Гансъ любитъ музыку? Нетъ? Я пела и играла раньше. Но давно не дотрогивалась до рояля (Вскакиваетъ). Все равно. Что прошло, то прошло. Надо себя сдерживать. Все подернулось какимъ-то туманомъ, какой-то дымкой. Это самое лучшее. Не правда-ли, Катя?

Анна. Это почти на самомъ деле такъ. Ахъ, свобода! Свобода! Надо быть свободнымъ и независимымъ во всехъ отношенiяхъ. Не следуетъ иметь ни отечества, ни друзей, ни семьи. Теперь, думаю, пора.

Анна. Мне еще рано въ Цюрихъ, еду целой неделей раньше, чемъ начнутся занятiя.

Анна. Хоть-бы скорей начать работать (Вдругъ съ плачемъ обнимаетъ Катю). Ахъ, Боже, мне такъ тяжело и скучно.

Анна (порывисто освобождаясь изъ объятiй Кати). Но я должна уехать. Должна.

Катя. Ты теперь уезжаешь - хочешь дать мне одинъ советъ?

Анна (печально, почти сострадательно улыбаясь). Милая Катюша.

Катя. Ты это поняла. Ты такъ благотворно влiяла на него.

Анна. Въ самомъ деле? Это такъ действительно было?

Катя. Да, Анна. Послушай - и на меня также. Я за многое благодарна тебе. У меня есть сила воли. Посоветуй мне, Анна.

Анна. Я не могу советовать тебе. Я боюсь давать советы.

Анна. Пустяки, о чемъ я могу страдать? Я прiехала сюда и теперь уезжаю. Ведь ничего не случилось. Посмотри, вотъ показалось и солнышко. Хочешь, пройдемся въ последнiй разъ. Такъ или иначе, но многимъ сотнямъ, даже тысячамъ людей живется не лучше или даже хуже. Ахъ, я вспомнила - мне надо написать несколько словъ.

Катя. Можешь-писать здесь (приготовляетъ место на столе). Впрочемъ нетъ. Перо и чернила тамъ - въ комнате Ганса. Его нетъ. Иди, не бойся, Анна (пропускаетъ Анну въ дверь, сама остается).

Гансъ (входитъ съ веранды, безпокойнее, немъ раньше). Опять идетъ, дождь... Следовало-бы взять карету!

Гансъ. Я вполне равнодушенъ къ этому. Что ему надо было?

Катя. Онъ придетъ еще разъ; между вами все будетъ попрежнему.

Гансъ (отрывисто смеется). Забавно. Мне это нравится. Нельзя-ли послать поскорее? Ахъ, вообще...

Катя. За каретой, Гансъ? Ведь до станцiи недалеко.

Гансъ. Но грязно, едва можно пройти. Ужасно неудобная погода для путешествiя.

Гансъ. Въ третьемъ классе, масса народа, съ мокрыми ногами.

Гансъ. Дай ей, по крайней мере, большой плэдъ.

Катя. Да, да. Ты правъ. И я ужъ думала объ этомъ.

Гансъ. Она-бы осталась еще на несколько дней съ большимъ удовольствiемъ.

Катя (после небольшой паузы). Ты ведь предлагалъ ей?

Гансъ (резко и горячо). Я, но не вы. Ты и мать. Вы обе промолчали, и она конечно заметила.

Катя. Вотъ въ чемъ дело! Я, право, не думаю, чтобы...

Гансъ. А если двое тутъ стоятъ и молчатъ, какъ рыбы, тогда поневоде пропадаетъ охота, и приходится отказываться. Мне страшно тяжело, что её выпроваживаютъ на ночь и въ такой туманъ.

Катя (подходя къ нему съ боязливой нежностью). Нетъ, Гансъ. Не будь такъ несправедливъ. И не думай такъ дурно обо мне. Объ выпроваживанiи не можетъ быть и речи.

Гансъ. Вы недостаточно деликатны. Вы почти слепы. Я получаю такое впечатленiе, какъ будто мы ее выгоняемъ за дверь. Право. "Ты довольно побыла здесь, теперь уходи. Уходи, куда знаешь. На все четыре стороны. Посмотримъ, какъ ты уйдешь, умеешь-ли ты плавать?" Мне такъ представляется дело, Катя. Пожалуй, немножко пожалеемъ ее, но вотъ и все.

Катя. Нетъ, Гансъ. Мы ее наверно избавили отъ нужды.

Гансъ. Уверена-ли ты, что она приметъ нашу помощь? Да и этимъ чертовски мало сделано. Деньги не вознаградятъ ее за отсутствiе любви.

Катя. Ахъ, Гансъ, должна-же она когда-нибудь уехать.

Гансъ. Такъ думаютъ филистеры. Она жила здесь, сделалась нашимъ другомъ, и филистеры, говорятъ теперь: мы должны разстаться. Это для меня непонятно. Это проклятая безсмыслица, которая портитъ и отравляетъ жизнь.

Катя. Не хочешь-ли ты, чтобы она осталась еще?

Гансъ. Я ничего не хочу. Я говорю только, что нашъ кругозоръ такъ-же узокъ, какъ у каждаго изъ филистеровъ. И если-бы дело шло по моему - ужъ на столько-то я понимаю - если-бы я не былъ связанъ по рукамъ и по ногамъ разными мелочными соображенiями, я совершенно иначе повернулъ-бы дело, внутренно я считалъ-бы себя совершенно правымъ, я-бы тогда имелъ дело только съ самимъ собой, все было-бы не такъ, какъ теперь. Будьте уверены.

Катя. Знаешь, Гансъ. Поневоле приходитъ въ голову, что я совсемъ лишняя.

Катя. Если ты не можешь быть счастливъ со мной одной.

Гансъ. О, Боже, Царь небесный! Нетъ, право - на самомъ деле - знаешь. Только этого недоставало. Ведь не канаты-же у меня вместо нервовъ! Этого еще я теперь не въ состоянiи переносить (уходитъ въ садъ).

Г-жа Фок. (приноситъ чашку бульону, ставитъ ее на столъ). Для Анны.

Г-жа Фок. Но ради Бога! Дитя мое, что ты? Какъ? Кто-же тебя могъ?..

Катя (делается вдругъ сердитой). Нетъ, для этого я черезчуръ хороша. Для того, чтобы меня выбросить я еще слишкомъ хороша. Я не могу такъ унижаться. Я ставлю себя выше этого. Я тотчасъ уезжаю, мамочка. На корабле, - въ Америку, - только вонъ отсюда - въ Англiю, где ни одна душа меня не знаетъ, где...

Г-жа Фок. Что ты, милая. Въ Америку - милосердный Боже! Да что съ тобою случилось? Ты хочешь уехать отъ мужа, отъ ребенка? Филиппу придется расти безъ матери? Это невозможно!

Катя. Ахъ, что такое мать? У него мать - глупое, ограниченное существо. Какую пользу можетъ принести ему такая глупая мать, какъ я! Я знаю хорошо, какъ я глупа и невежественна. Они мне это повторяли изо дня въ день. Они меня сделали такой маленькой и ничтожной, что я сама себе противна. Нетъ, нетъ, прочь отсюда, прочь!

Г-жа Фок. Но, Катюша, опомнись-же! Уезжать отъ мужа и отъ ребенка... Прошу тебя ради Бога, ради Христа.

Катя. Разве онъ былъ когда нибудь моимъ? Прежде владели имъ друзья, теперь Анна. Со мной одной онъ никогда не былъ счастливъ. Я проклинаю свою жизнь. Довольно съ меня этого проклятаго существованiя.

Г-жа Фок. (приходитъ въ экстазъ, какъ будто подъ влiянiемъ внезапнаго просветленiя. Глаза делаются неподвижными и блестятъ; щеки то краснеютъ, то бледнеютъ). Видите вы? видите? (указываетъ пальцемъ въ пространство). Посмотрите только. Помните, что я всегда говорила. Посмотрите. Домъ изъ котораго, говорила я, изгоняется Господь Богъ, такой домъ разрушается. Посмотрите. Вы не ошибаетесь. Видите-ли вы? Что я говорила? Сперва вероотступникъ, теперь прелюбодей, а тамъ... Катя!!

Катя (борясь съ обморокомъ). Нетъ, мамаша, нетъ. Я... Я...

Г-жа Фок. Катя, соберись съ духомъ, пойдемъ. Кто-то идетъ. Пойдемъ (уходятъ въ спальню. Гансъ входитъ съ веранды. Г-жа Фок. открываетъ дверь спальни).

Г-жа Фок. А, это ты, Гансъ (входитъ, стараясь побороть свое волненiе, делаетъ видъ, что ищетъ что-то въ комнате). Ну, Гансъ.

Г-жа Фок. Ничего (Гансъ смотритъ на нее вопросительно). Что ты думаешь, Гансъ?

Гансъ. Мне показалось, что ты... Я хочу сказать, я не люблю, когда на меня такъ смотрятъ.

Г-жа Фок. Сынокъ, сынокъ, хорошо, что зима настаетъ. У тебя такое настроенiе... Никогда ты не относился ко мне такъ отвратительно. Прежде всего тебе нуженъ покой.

Гансъ. Да, да. Вы всегда знаете лучше меня, что мне необходимо.

Г-жа Фок. Да и Катя еще не совсемъ хорошо себя чувствуетъ.

Гансъ. Нельзя сказать, чтобъ Анна доставляла ей много заботъ.

Г-жа Фок. Хотя-бы и такъ. Но я уже тоже стара, и если-бы я даже и хотела все делать, то мои старыя кости иногда отказываются служить.

Гансъ. Нетъ никакой надобности тебе такъ хлопотать, сотни разъ я говорилъ тебе это. Ведь въ доме довольно прислуги.

Г-жа Фок. Право, я не понимаю. Все должно быть въ меру. Съ нея вполне достаточно. Здесь она прожила довольно долго.

Гансъ. Чего ты, собственно, хочешь? Мне все это такъ странно... Я право не знаю...

Г-жа Фок. Ты хочешь уговорить эту Маръ погостить здесь еще и...

Гансъ. Я это и сделаю. Непременно сделаю. Ты имеешь что нибудь противъ?

Гансъ. Нетъ, мама, право это... Какъ будто я совершилъ Богъ знаетъ какое преступленiе. Ведь это невозможно!

Г-жа Фок. (вкрадчиво). Будь благоразуменъ. Послушай. Выслушай меня покойно. Ведь я твоя мать. Я тебе добра желаю. Нетъ ни одного человека, который больше любилъ-бы тебя. Послушай, я знаю, что у тебя благородный характеръ - но мы слабые люди, Гансъ, и Катя воображаетъ и...

Гансъ (смеясь). Не обижайся, мамаша; но, право, я не могу не смеяться. Къ этому невозможно отнестись иначе, какъ со смехомъ! Это просто забавно!

Г-жа Фок. Сынокъ, сынокъ, и более сильные люди попадали въ сети! Часто заметишь только тогда, когда уже поздно.

Гансъ. Ахъ, мама, если вы действительно желаете, чтобъ я не сошелъ съ ума, то ради Бога не приставайте ко мне съ подобными вещами. Не дурачьте и не сердите меня. Не приписывайте мне поступковъ, которые... Не навязывайте мне такихъ отношенiй, о которыхъ я и не думаю. Убедительно прошу васъ объ этомъ.

Г-жа Фок. Ты можешь понять самъ, что делаешь, Гансъ. Я только предупреждаю тебя - берегись.

Анна (заметивъ Ганса). Г-нъ докторъ! (идетъ къ столу, где сложены ея вещи, беретъ ватерпруфъ, хочетъ надевать его). Ну теперь пора!

Гансъ (вскакиваетъ, чтобъ помочь ей одеться). Итакъ, все-таки.

Анна (застегивая пальто). А то, что вы обещали, вы мне скоро пришлете?

Гансъ. Обязательно. Но я хотелъ-бы выяснить одну вещь, чтобы окончательно успокоиться. Ведь вы не захотите отнять отъ насъ своей дружбы.

Гансъ. Ну хорошо; не буду больше приставать съ этимъ. Но вы обещаете, въ случае необходимости, обратиться къ намъ. Если другiе съ нами делятся, вамъ помогаютъ, то и намъ следуетъ принять здесь участiе (идетъ въ спальню и зоветъ). Мамаша, Катя!

Анна (целуетъ руку г-же Фок.). Благодарю за все (дружески обнимаетъ Катю). Милая, дорогая. ниши-же иногда!

Катя. Будь (плачетъ), будь счастлива (не можетъ дальше продолжать, плачетъ).

Гансъ несетъ сумку Анны, г-жа Фок. и Катя провожаютъ до веранды. Встречаются тамъ съ Брауномъ, который прощается. Разстаются. Г-жа Фок., Катя и Браунъ остаются на веранде. Катя машетъ платкомъ. Все входятъ въ комнату.

Г-жа Фок. (утешая тихо плачущую Катю). Ну, милая, перестань, успокойся. Она легко перенесетъ это, она еще такъ молода.

Катя. Какiе у нея трогательные глаза. Ахъ, ей пришлось вынести такъ много горя!

Катя. Сколько на свете горя и несчастья (уходитъ въ спальню).

Г-жа Фок. Она и бульона не выпила (беретъ чашку, хочетъ ее унести, останавливается передъ Брауномъ). Г-нъ Браунъ, я должна сознаться - въ последнiя десять минутъ мне пришлось кое что пережить (делаетъ несколько шаговъ, вдругъ ослабеваетъ и принуждена сесть на стулъ). Теперь я чувствую во всемъ теле, во всехъ суставахъ, чувствую что совершенно разбита.

Браунъ. Разве случилось что-нибудь, г-жа Фок.?

Г-жа Фок. Я ведь хочу быть довольной. Я не скажу ни слова, если дело такъ окончится. Это Господь Богъ погрозилъ намъ, и я Его поняла. Вы ведь тоже безбожникъ. Да, да, но поверьте старой, опытной женщине. Безъ Него не уйдешь далеко. Рано или поздно споткнешься и упадешь. (Небольшая пауза). Я пойду (хочетъ встать, но еще не можетъ). Поспею еще... Уже проходитъ... Кто знаетъ, можетъ быть это испытанiе и послужитъ въ пользу (прислушивается въ сторону входной двери). Кто тамъ? Въ сеняхъ?* Кто-то идетъ по лестнице. Ахъ, да. Сегодня стирка. Вероятно прислуга. Ну хоть теперь будетъ поспокойнее; можно опять и за дело приняться.

Подумайте, такой золотой характеръ, такой честный, безупречный человекъ, какъ Гансъ. Посмотрите, куда все ведетъ, если положиться только на свои собственныя силы. Съ виду такъ громко: у меня религiя дела. А выходитъ плохо. Господь Богъ разрушаетъ наши карточные домики.

Г-жа Фок. (не понимая, въ чемъ дело). Кто, Гансъ, остается?

Гансъ. Ну, она остается еще на несколько дней, мамаша. Фрейленъ Анна, конечно.

Г-жа Фок. (какъ громомъ пораженная). Анна оста... где-же она?

Гансъ. Будьте такъ добры и не принимайте этого такъ торжественно.

Г-жа Фок. (встаетъ, вкрадчиво). Гансъ, выслушай меня (съ чувствомъ). Я тебе говорю - этой девушке нечего здесь делать. Во всякомъ случае, эта девушка должна оставить нашъ домъ. Я этого непременно требую.

Г-жа Фок. О, ты. Я знаю, я хорошо это знаю. Мы въ доме... мы въ доме человека, забывшаго свои обязанности; и если ты напоминаешь объ этомъ, то конечно я могу уступить место этой особе.

Гансъ. Мама! Ты говоришь объ Анне такимъ тономъ, котораго я не могу вынести.

Г-жа Фок. А ты говоришь съ матерью тономъ, который запрещается 4-ою заповедью.

Гансъ. Матушка, я постараюсь сдержаться. Но примите во вниманiе мое душевное состоянiе. Иначе можетъ случиться... Если вы меня вызовете, то я способенъ на поступокъ, который нельзя будетъ поправить.

Г-жа Фок. Кто накладываетъ на себя руки, тотъ проклятъ вовеки вековъ.

Гансъ. Все равно. Въ такомъ случае, вамъ надо быть вдвойне осторожными.

Г-жл Фок. Умываю руки въ этомъ деле. Я уезжаю.

Гансъ. Матушка, вы требуете невозможнаго. Мне стоило много труда уговорить ее. Неужели теперь придется... нетъ, я скорее застрелюсь!

Г-жа Фок. (съ внезапнымъ решенiемъ). Хорошо, ну такъ я пойду. Я ей выскажу свое мненiе. Эта безсовестная кокетка, эта... Она завлекла тебя въ свои сети.

Гансъ (заступаетъ ей дорогу). Мама, ты не пойдешь. Она находится подъ моей защитой - я сумею защитить ее отъ подобныхъ грубыхъ оскорбленiй.

Г-жа Фок. Хорошо, хорошо. Я вижу, у тебя (уходитъ) дело очень далеко зашло.

Браунъ. Гансъ, образумься! Меня зовутъ Брауномъ. У меня нетъ ни малейшаго желанiя читать тебе проповеди нравственности.

Гансъ. Дети, вы оскверняете мои мысли и чувства. Ведь это умственное насилiе. Отъ этого я ужасно страдаю. Больше не скажу ни слова.

Браунъ. Гансъ, ты теперь не имеешь права молчать. Дело обстоитъ такъ, что ты обязанъ говорить. Постарайся хоть немного успокоиться.

Гансъ. Что собственно вы хотите знать? Въ чемъ обвиняете вы насъ? Во всякомъ случае, я не стану защищаться. Гордость не позволитъ - понимаешь-ли. Мерзость. Одна только мысль...

Браунъ. Слушай, Гансъ! Дело это мне кажется въ высшей степени простымъ.

Гансъ. По-моему, смотри, какъ хочешь на это дело. Но ни слова о твоихъ взглядахъ, потому-что каждое слово мне все-равно, что ударъ хлыста по лицу.

Браунъ. Ты долженъ сознаться, что играешь съ огнемъ.

Гансъ. Не желаю ни въ чемъ сознаваться. Мое отношенiе къ Анне не подлежитъ вашему обсужденiю.

Браунъ. Не можешь-же ты отрицать, что у тебя есть известныя обязанности по отношенiю къ своей семье.

Гансъ. А ты не можешь отрицать, что у меня есть обязанности относительно самого себя. Помните, раньше вы все хвастались передо мной своимъ свободомыслiемъ, своей решительностью, а теперь, при первомъ моемъ самостоятельномъ шаге, вы струсили и заговорили объ обязанностяхъ.

Браунъ. Вовсе и не думалъ такъ говорить. Что значитъ долгъ, обязанность? Ты долженъ только ясно смотреть на вещи. Дело вотъ въ чемъ: или Анна, или твоя семья.

Гансъ. Но послушай - ты съ ума сошелъ, вероятно? Все вы хотите придумать затрудненiя, которыхъ на самомъ деле не существуетъ. То, что вы мне говорите, ложь. Мне вовсе не предстоитъ делать решительнаго шага. То, что меня связываетъ съ Анной, ничего не имеетъ общаго съ темъ, что связываетъ меня съ Катей. Одно не исключаетъ другого. Насъ связываетъ только дружба, чортъ возьми! Паша дружба явилась въ силу духовной близости, въ силу одинаковаго умственнаго развитiя. Потому-то мы и понимаемъ другъ друга въ такихъ случаяхъ, когда другiе насъ не понимаютъ, когда вы не понимаете меня. Съ техъ поръ, какъ она здесь, я какъ-бы возродился духовно. У меня возвратилась бодрость духа, чувство собственнаго достоинства. Я чувствую въ себе творческую силу. И все это явилось подъ ея влiянiемъ. Я чувствую - она произвела во мне этотъ переворотъ. Понимаете, только дружба. Разве мужчина и женщина не могутъ быть друзьями?

Браунъ. Гансъ, не сердись только, ты относишься къ делу не вполне объективно и хладнокровно.

Глисъ. Люди, вы не знаете, что творите! Вы судите по жалкому шаблону, я-же попралъ его ногами. Если вы любите меня, оставьте меня въ покое. Вы не имеете никакого представленiя о томъ, что происходитъ во мне. После вашихъ нападокъ я и самъ понялъ, что положенiе опасное. Но у меня есть сила воли обезпечить себе то, что составляетъ для меня насущную потребность жизни, обезпечить, не оскорбляя никого. Понимаете - у меня есть сила воли.

Браунъ. Это твоя вечная ошибка, Гансъ. Ты хочешь примирить непримиримое. По-моему есть только одинъ исходъ - пойти къ ней, разсказать положенiе вещей и попросить уехать.

Г лисъ. Ты кончилъ? Ты совсемъ кончилъ? Не теряй даромъ словъ - пусть для тебя все будетъ ясно (со сверкающими глазами, ударяя на каждомъ слове). Никогда не будетъ того, чего вы все желаете!! Я не тотъ, какимъ еще былъ недавно! Я прiобрелъ нечто, что теперь руководитъ мною, ни вы, ни ваше мненiе более не имеетъ силы надо мною. Я нашелъ самъ себя и останусь самимъ собою. Несмотря ни на кого, самъ собою!! (быстро входитъ въ кабинетъ).

(Время: после обеда между 4--5 часами. У стола сидятъ Катя и г-жа Фокератъ Катя шьетъ детскую рубашку, г-жа Фок. что-то вяжетъ. Катя сильно похудела. Несколько секундъ проходитъ въ молчанiи, Гансъ выходитъ изъ кабинета. Пальто и шапка небрежно одеты, собирается выходить изъ дому).

Гансъ (подходя къ Кате и целуя ее въ лобъ). Ты во-время принимаешь лекарство?

Г-жа Фок. Ахъ, противныя лекарства! ничего-то они не помогаютъ. Я знаю, что могло-бы ей лучше помочь.

Катя. Да, да, я исправно принимаю лекарство. Но ведь я здорова. Гансъ. Правда, сегодня ты выглядишь гораздо лучше.

Гансъ. Береги-же себя. До свиданья. Мы скоро вернемся.

Гансъ. Нетъ, только немного походимъ по лесу. До свиданья (уходитъ черезъ веранду).

Катя. Ветеръ сегодня съ той стороны, мамаша (роняетъ работу на колени и задумывается).

Г-жа Фок. (мелькомъ взглянувъ на нее). О чемъ ты задумалась, Катюша?

Катя (опять беретъ работу). Ахъ, такъ, о многомъ.

Катя. Напримеръ, есть-ли на свете люди, которымъ не приходится раскаиваться?

Катя (показывая свою работу). Не распустить-ли здесь складочку - вотъ тутъ кругомъ?

Катя. Только-бы не окоротить. Лучше пустить немного длиннее. Дети растутъ такъ быстро (Обе усердно работаютъ. Небольшая пауза).

Катя (продолжая шить). Гансу приходится иногда много выносить изъ-за моего характера. Подчасъ мне было его очень жаль. Но что поделаешь со своей натурой - въ этомъ-то и несчастье (горько смеется). Ужъ очень я была въ немъ уверена. Я не предчувствовала ничего (вздыхаетъ). Знаешь, что мне вспомнилось, глядя на эту рубашенку - въ институте у насъ была горничная - она выткала себе рубашку на случай смерти и несколько летъ хранила ее у себя въ сундуке. Иногда она показывала намъ ее. На меня это производило тяжелое впечатленiе.

Катя (продолжая шить). Маленькiй Фидлеръ премилый мальчикъ. Вчера я его брала къ себе и показывала ему картинки, и онъ спросилъ меня: не правда-ли, тетя Катя, что бабочка мужъ, а стрекоза его жена?

Катя. Какой глупенькiй! Потомъ дотронулся до моихъ векъ и спросилъ: здесь спятъ глаза?

Катя. Какъ онъ мило перевираетъ слова, напр. вместо "игрушка" говоритъ, "гульгушка". Я всегда дразню его этимъ.

Катя (опуская работу на колени). А какiя горести бываютъ у детей! Я помню хорошо, когда я была маленькой и мне случалось проходить по картофельному полю - я всегда молила Бога: ахъ, Боже мой, сделай такъ, чтобы я хоть разъ въ жизни встретила большую бабочку "мертвую голову". И я ни разу не нашла такой (встаетъ усталая. Вздыхаетъ). Позднее являются другiя огорченiя.

Г-жа Фок. Куда ты хочешь идти? Посиди еще немножко.

Катя. Хочу посмотреть, не проснулся-ли Филипхенъ?

Г-жа Фок. Не безпокойся такъ, Катя. Есть кому позаботиться о немъ.

Катя (стоитъ около стула, закрывъ лицо руками). Оставь, мамаша. Мне необходимо кое о чемъ подумать.

Г-жа Фок. (мягко). Тебе ни о чемъ не следуетъ думать. Поди сюда, разскажи, мне еще что-нибудь (садитъ ее на стулъ, Катя безъ сопротивленiя покоряется). Садись-же. Когда Гансъ былъ ребенкомъ, у него тоже являлись подобныя причуды.

Катя (какъ остолбенелая, широко раскрытыми глазами смотритъ на портретъ, висящiй надъ пiанино). Ахъ, дорогой отецъ, въ своей мантiи. Ему и не снилось, что его дочь... (голосъ прерывается слезами).

Катя (говоритъ съ трудомъ). Ахъ, оставь меня, прошу тебя.

Катя (за работой). Ты радовалась, когда родился Гансъ?

Г-жа Фок. Отъ души, Катя. А разве ты не рада была рожденiю Филиппа?

Катя. Право не знаю (Опять встаетъ). Лучше пойду немного прилягу.

Г-жа Фок, (тоже встаетъ, гладитъ Катю по руке). Конечно, конечно, если ты себя чувствуешь не совсемъ хорошо.

Г-жа Фок. (делаетъ это). Зачемъ? Холодная, какъ ледъ, моя душечка.

Г-жа Фок. (колеблется взять). Что-же мне съ нею делать?

Катя. Посмотри (делаетъ быстро несколько уколовъ въ ладонь).

Г-жа Фок. (хватаетъ ее за руку). Что ты? Что ты делаешь?

Катя. Мне не больно вовсе. Никакихъ следовъ. Решительно ничего не чувствую.

Г-жа Фок. Что за фантазiи! Идемъ, идемъ! Прилягъ немного. Отдохни (ведетъ Катю въ спальню, слегка ее поддерживая).

Г-жа Фок. (высовывая голову изъ спальни). Ахъ, это вы, г-нъ Браунъ.

Г-жа Фок. Сейчасъ приду (прячется. Черезъ несколько секундъ выходитъ, подбегаетъ къ Брауну и поспешно даетъ ему телеграмму). Ну, посоветуйте мне (пока онъ читаетъ, съ напряженiемъ следитъ за выраженiемъ его лица).

Браунъ (прочитавъ). Вы говорили г-ну Фокератъ, въ чемъ дело?

Г-жа Фок. Ни слова. Нетъ, нетъ. Я написала только, что онъ долженъ прiехать, потому что... потому что я не могу скоро уехать отсюда, и потому что Катя все еще чувствуетъ себя не совсемъ хорошо. Больше я ничего не писала. Не писала даже, что Анна все еще здесь.

Браунъ (подумавъ немного, пожимаетъ плечами). Да! къ этому я ничего не могу прибавить.

и дело она ложится отдыхать, одетая, на постель. Вотъ и сейчасъ она лежитъ. Я не въ состоянiи этого выносить дольше. Страшно одной нести ответственность за все, г-нъ Браунъ (сморкается).

Браунъ (взглянувъ въ телеграмму). Г-нъ Фокератъ прiезжаетъ съ 6-ти час. поездомъ. Который часъ теперь?

Браунъ (подумавъ съ минуту). За последнюю неделю ничего не изменилось?

Г-жа Фок. Нетъ, ни разу. Гансъ положительно околдованъ. Онъ всегда былъ несколько раздражителенъ, но его въ конце концовъ все-таки можно было заставить сделать то, что нужно. А теперь онъ не слышитъ, не видитъ ничего. Для него существуетъ только она одна. Забылъ и мать и жену. Боже, какъ все это ужасно! Я по ночамъ ни на минуту глазъ не смыкаю. Ужъ обдумываю и такъ и этакъ. Что-то еще будетъ?

Браунъ. Право не знаю, хорошо-ли, что г-нъ Фокератъ прiезжаетъ. Гансъ разсердится, очень разсердится... и тогда, пожалуй, ему вздумается передъ Анной... иногда мне думается, что Гансъ выпутается самостоятельно изъ этого затрудненiя.

Г-жа Фок. Раньше я тоже такъ думала. Потому-то я и позволила уговорить себя въ тотъ разъ, какъ онъ ее вернулъ. Потому-то я осталась здесь. Но дело становится все хуже и хуже. Нельзя осмелиться проронить объ этомъ хоть словечко. И съ Катей я не могу говорить. Къ кому-же мне обратиться?

Браунъ. Разве она сама не говорила съ Гансомъ по этому поводу?

Г-жа Фок. Да, одинъ разъ - тогда они провели целую ночь безъ сна. Богъ знаетъ, о чемъ только они говорили. Катя очень терпелива и снисходительна, Она всегда защищаетъ Ганса, когда я за что-нибудь нападаю на него. Ну, и эту, эту госпожу она совсемъ не понимаетъ. И, какъ только можетъ, защищаетъ ее.

Браунъ. Несколько разъ мне приходило въ голову переговорить съ Анной.

Г-жа Фок. (быстро). О, да, изъ этого могло-бы действительно что-нибудь выйти.

Браунъ. Несколько разъ я собирался писать ей... Серьезно, если г-нъ Фокератъ по своему примется за это дело, то, пожалуй, только еще ухудшитъ положенiе.

Г-жа Фок. Ну да, ну да. Но что-же мне оставалось делать въ этомъ ужасномъ состоянiи? Ахъ, если-бы вы только... если-бы вы на самомъ деле вздумали поговорить съ ней (Слышны голоса Анны и Ганса). Ахъ, Боже! Я не могу ихъ видеть теперь (Уходитъ черезъ дверь въ сени).

Браунъ (колеблется. Тоже уходитъ раньше, чемъ те появились).

Анна (снимаетъ шляпу. Говоритъ съ Гансомъ, который замешкался на веранде). Что-нибудь интересное, г-нъ докторъ?

Гансъ. Здесь это часто бываетъ. Очень опасное озеро. - Что у васъ, фрейленъ?

Анна. Иммортельки, г-нъ докторъ. Беру ихъ на память.

Гансъ. Т. е., если вы уедете. А это будетъ еще не скоро.

Гансъ. И прохладно, какъ только что скроется солнце. Не зажечь-ли лампу?

Анна. Какъ хотите. Лучше посидеть въ сумеркахъ (садится).

Гансъ (садится вдали отъ Анны. После небольшой паузы). Сумерки Въ это время всплываютъ старыя воспоминанiя.

Гансъ. Да, и оне также. Ахъ, есть прелестныя сказки!

Анна. О, да! И знаете, какъ кончаются лучшiя изъ нихъ? Я надела стеклянную туфельку, наступила на камень и крахъ - она разбилась!

Гансъ (после недолгаго молчанiя). Разве это тоже не грустный предразсудокъ.

Анна. Не думаю (Встаетъ, идетъ медленно къ роялю, садится на стулъ, дуетъ на руки).

Гансъ (тоже встаетъ, делаетъ несколько шаговъ и останавливается позади Анны). Только несколько тактовъ. Сделайте мне удовольствiе. Только-бы услышать несколько простыхъ аккордовъ, и я буду удовлетворенъ.

Гансъ (съ упрекомъ). Анна, зачемъ вы такъ говорите? Вы просто не хотите, я это знаю.

Анна. Шесть летъ я не дотрогивалась до клавишей, и только этой весной стала опять немного играть. Да и бренчу-то я плохо. Печальныя, скучныя песенки, которыя слышала еще отъ своей матери.^

Гансъ. Я вижу, вы не хотите доставить мне никакого удовольствiя.

Анна. Да, да, г-нъ докторъ, я противное и капризное созданiе.

Анна (открываетъ рояль, кладетъ руки на клавиши. Задумывается). Если-бы я знала что-нибудь веселенькое...

Гансъ (садится въ дальнiй уголъ, наклоняетъ голову впередъ, кладетъ ногу на ногу, локтями упирается въ колени, ладони приставляетъ къ ушамъ).

Анна (кладетъ руки на колени, говорить медленно и съ разстановкой). Мы переживаемъ великое время. Мне чудится, будто все тяжелое, гнетущее уходитъ отъ насъ. Вы такъ не думаете, г-нъ докторъ?

Анна. Съ одной стороны насъ одолевалъ томительный ужасъ, съ другой - мрачный фанатизмъ. Это напряженное состоянiе, кажется, проходитъ. Теперь дохнуло на насъ какъ-бы свежей струей воздуха изъ 20-го столетiя. Вы съ этимъ не согласны, г-нъ докторъ? Напримеръ, личность въ роде Брауна действуетъ на насъ, какъ совы при дневномъ свете.

Гансъ. Право, не знаю, фрейленъ. Насчетъ Брауна, пожалуй, и верно. Я какъ-то не могу проникнуться жизнерадостностью. Я не знаю...

Анна. Я говорю, не принимая въ разсчетъ нашу индивидуальную судьбу. Независимо отъ нашей мизерной участи.

Анна (ударяетъ по клавишу и держитъ аккордъ).

Анна. Мне хочется сказать вамъ кое-что, но только вы не должны сердиться; сидите смирно и скромно.

Анна. Я думаю, мое время прошло. Мне следуетъ уехать.

Гансъ (глубоко вздыхаетъ, встаетъ и медленно идетъ по комнате).

Анна. Г-нъ Гансъ. Мы впадаемъ въ ошибки слабыхъ людей. Следуетъ больше обращать вниманiя на общее. Мы должны учиться переносить легче свою собственную участь.

Гансъ. Теперь я буду въ десять разъ более одинокимъ, чемъ раньше. (Пауза). Ахъ, не будемъ теперь хоть говорить объ этомъ, по крайней мере.

Анна. Прибавлю только: я дала знать, что буду дома въ субботу или воскресенье.

Гансъ. Вы дали знать... Но почему вы такъ торопитесь?

Гансъ (ходитъ быстрее). Неужели, въ самомъ деле, необходимо пожертвовать всемъ, всемъ, что прiобретено, пожертвовать проклятой условности? Неужели люди решительно не могутъ понять, что такое положенiе вещей, при которомъ обе стороны только выигрываютъ, обе стороны делаются лучше и благороднее, что такое положенiе не можетъ быть преступнымъ. Разве горе для родителей, что сынъ ихъ сталъ лучше? Разве горе для жены, если мужъ ея умственно выросъ и окрепъ?

Анна (добродушно грозя ему). Г-нъ докторъ, г-нъ докторъ! вредная горячность!

Анна. И да, и нетъ. Вы судите иначе, чемъ ваши родители. Ваши родители разсуждаютъ иначе, чемъ вата жена. Но моему-же, вы правы.

Гансъ. Да, но вы всегда говорили, не следуетъ принимать въ соображенiе интересы другихъ, не следуетъ быть зависимымъ.

Гансъ. Хорошо, я, къ несчастью, человекъ зависимый. Ну, а вы... Зачемъ вы думаете о другихъ?

Анна. Вы мне часто говорили, что предчувствуете новое, лучшее, высшее отношенiе мужчины къ женщине.

Гансъ (горячо и съ увлеченiемъ). Да, я предчувствую, это будетъ когда-нибудь впоследствiи. На первомъ месте будетъ связь духовная, человеческая, а не животная. Не животное будетъ сходиться съ животнымъ, а человекъ съ человекомъ. Дружба положится въ основу любви. Нерасторжимыя, чудныя отношенiя! Но я предчувствую еще большее: нечто въ высшей степени чистое, свободное и высокое (прерывая себя, обращается къ Анне); но вы, кажется, улыбаетесь. Не такъ-ли?

Анна. Г-нъ докторъ... нетъ, на этотъ разъ я не улыбаюсь. Но верно, - после подобныхъ речей, которыми легко увлекаешься... во мне обыкновенно пробуждается насмешка. Но допустимъ, что въ нашихъ отношенiяхъ было действительно нечто новое, высокое.

Гансъ (печально). Разве вы сомневаетесь въ этомъ? Неужели необходимо указывать вамъ на различiе? Напримеръ, испытываете-ли вы къ Кате нечто иное, кроме глубокой любви? Разве мое чувство къ Кате ослабело? Наоборотъ, оно сделалось глубже и полнее.

Анна. Но кто, кроме меня, этому поверитъ? И разве это удержитъ Катю отъ гибели? Мне не хотелось-бы говорить лично о насъ. Возьмемъ такъ вообще - кто-нибудь предчувствуетъ это новое совершенное отношенiе. Ведь это можетъ быть только въ чувстве. На первый случай чувство это, какъ молодое растенiе, следуетъ оберегать и оберегать. Не правда-ли, г-нъ докторъ? И нельзя надеяться, что растенiе успеетъ вырости еще при нашей жизни. Пожалуй, мы и не увидимъ его взрослымъ, плоды его будутъ для другихъ. Передать потомству новое семя - вотъ и все, на что мы только и можемъ разсчитывать. Я могла-бы себе даже представить, что кто-нибудь вменитъ это себе въ обязанность.

Гансъ. И изъ этого вы выводите заключенiе, что мы должны разстаться?

Анна. Я не хотела говорить о насъ. Но если вы хотите... да, мы должны разстаться. Я вовсе не желаю идти путемъ, который временами представлялся мне... У меня есть какое-то предчувствiе. И съ техъ поръ, откровенно говоря, прежняя цель кажется мне слишкомъ незначительной, слишкомъ обыкновенной! Какъ-будто съ высокихъ горъ съ широкимъ, широкимъ горизонтомъ пришлось спуститься въ долину, где все такъ близко и узко.

Гансъ. А если Катя найдетъ въ себе силы? Если-бъ ей удалось подняться на высоту этихъ идей?

Анна. Если-бы Катя согласилась жить около меня, то я не могла-бы вынести этого. Во мне... въ насъ есть нечто враждебное только что высказаннымъ заключенiямъ, и впоследствiи эта враждебная сила победитъ насъ... Не зажечь-ли намъ лампу?

Г-жа Фок. (входитъ изъ сеней со свечей въ руке; говоритъ въ сени). Здесь еще темно. Сейчасъ зажгу лампу. Подождите немного, г-нъ Браунъ. Я все устрою такъ...

Г-жа Фок. (очень недовольная). Что это, Гансъ. Следовало-бы зажечь огонь. Ведь это не совсемъ... Такъ въ темноте...

Г-жа Фок. (зажигаетъ лампу. Анна и Гансъ не двигаются).

Г-жа Фок. Поди сюда. Мне надо съ тобой поговорить.

Г-жа Фок. Если у тебя нетъ для меня времени, скажи это просто.

Гансъ. Ахъ, мама! Конечно, я иду. Извините, фрейленъ Анна! (уходитъ въ кабинетъ вместе съ матерью).

Анна (начинаетъ тихо брать простые аккорды, затемъ поетъ въ полголоса). Замученный въ тюрьме, ты умеръ молодымъ, въ борьбе за свой народъ ты голову сложилъ.

Анна (поворачивается на стуле). Здравствуйте, г-нъ Браунъ!

Браунъ. Я не хотелъ-бы помешать вамъ. Добрый вечеръ, фрейленъ.

Браунъ. Вотъ видите! Откровенно говорю, я... да теперь все это дело второстепенное.

Анна. Мы сегодня, кажется, въ подходящемъ настроенiи, чтобы разсказывать другъ другу веселыя вещи. Не знаете-ли вы чего-нибудь такого? Иногда нужно заставить себя смеяться. Какой-нибудь анекдотъ или...

Анна. Мне кажется, вы не понимаете значенiе смеха.

Браунъ. Я въ сущности пришелъ, фрейленъ, чтобы серьезно поговорить съ вами.

Анна (поднимается). Говорите. Я слушаю (Подходитъ къ столу, развязываетъ букетъ иммортелей и начинаетъ сызнова ихъ связывать).

Браунъ. Я былъ тогда въ затруднительномъ положенiи. Я хочу сказать тогда, когда мы познакомились въ Париже. Это были въ сущности пустяки. Совершенно безразлично, пишетъ-ли человекъ картины изъ практическихъ соображенiй или нетъ. Искусство - роскошь, а въ наше время работать для роскоши постыдно при всякихъ условiяхъ. Въ то время ваше общество во всякомъ случае помогло мне вырваться. И - это я хотелъ главнымъ образомъ сказать, - я началъ тогда уважать и ценить васъ.

Анна (занятая цветами, говоритъ небрежно). То, что вы говорите, не отличается большой деликатностью - но продолжайте, я слушаю.

Браунъ. Если мои слова задеваютъ васъ, фрейленъ, то я очень жалею... Это путаетъ мои представленiя.

Браунъ. Мне это очень тяжело и непрiятно. Следовало-бы предоставить все на произволъ судьбы. Если-бы только все это не влекло за собой такихъ тяжелыхъ последствiй. Но нельзя ведь...

Анна (напеваетъ: "Пряди пряжу, доченька!"). Иммортели... я слушаю, господинъ Браунъ.

Браунъ. При взгляде на васъ, фрейленъ, я не могу отделаться отъ чувства... Вы какъ-будто совершенно не сознаете... вы не понимаете серьезнаго положенiя дела.

Браунъ. Нужно-же, наконецъ, иметь совесть. Я не виноватъ, фрейленъ, приходится апеллировать къ вашей совести.

Анна (после короткой паузы, отрывисто и небрежно). Знаете, что папа Левъ X говорилъ о совести?

Браунъ. Нетъ, не знаю, и теперь очень далекъ мыслями отъ этого.

"Совесть - злое животное", говорилъ онъ, "которое возстановляетъ человека противъ самого себя". Но, пожалуйста, продолжайте. Я слушаю.

Браунъ. Ведь вы должны ясно видеть - дело идетъ о жизни и смерти целой семьи. Мне кажется, что одинъ взглядъ на молодую фрау Фокератъ, одинъ единственный взглядъ долженъ разрушить все сомненiя. Мне казалось...

Анна (серьезно). Ахъ, вотъ что, такъ вы объ этомъ. Ну, дальше, дальше.

Анна (строго). Господинъ Браунъ! То, что вы говорили до сихъ поръ, я считала своимъ долгомъ выслушать, потому-что вы другъ моего друга. То, что вы говорите теперь, говорится на ветеръ.

Браунъ. (Молчитъ несколько времени въ замешательстве. Потомъ встаетъ, беретъ шляпу и пальто и уходитъ съ жестомъ, говорящимъ, что онъ сделалъ все, что могъ).

Анна (Бросаетъ букетъ, какъ только Браунъ выходитъ, и несколько разъ возбужденно ходитъ изъ конца въ конецъ комнаты. Потомъ несколько успокаивается и выпиваетъ воды).

Г-жа Фок. (оглядывается тревожно по всемъ сторонамъ и убедившись, что Анна одна, торопливо подходитъ къ ней). Я въ такомъ страхе за моего Ганса. Онъ ужасно вспыльчивъ, вы ведь это знаете. А у меня на душе есть кое-что. Я не могу больше таить этого. Фрейленъ!.. Фрейленъ!.. Фрейленъ Анна! (она глядитъ на Анну съ трогательной мольбой во взгляде).

Г-жа Фок. Господинъ Браунъ, значитъ, говорилъ съ вами?

Анна (хочетъ ответить "да", но у нея не хватаетъ голоса; съ ней делается припадокъ плача и рыданiй).

Г-жа Фок. (возится около нея). Фрейленъ Анна! милая! Не нужно терять головы. Господи Іисусе, что если Іоганнъ войдетъ! Я ведь не знаю, что делаю. Фрейленъ, фрейленъ!

Анна. Это только такъ. Теперь уже прошло. Нечего больше безпокоиться, фрау Фокератъ!

Г-жа Фок. Я васъ тоже жалею. У меня ведь человеческая душа. У васъ было много горькаго въ жизни. Я это близко принимаю къ сердцу. Но Іоганнъ мне все-таки ближе. Я этого не могу изменить. И вы къ тому-же еще такъ молоды, фрейленъ. Въ ваши годы все легко переживается.

Анна. Мне безконечно тяжело, что дело зашло такъ далеко.

Г-жа Фок. Я никогда этого не делала. Я не могу вспомнить, чтобы я кому-нибудь отказывала въ гостепрiимстве. Но я другого выхода не знаю - это единственный, который можетъ спасти насъ всехъ. Я не хочу осуждать васъ въ эту минуту. Я говорю съ вами, какъ женщина съ женщиной - буду говорить, какъ мать (слезливымъ голосомъ). Я прихожу къ вамъ, какъ мать Ганса. (Она беретъ Анну за руку). Отдайте мне моего Ганса! Верните изстрадавшейся матери ея сына! (Она опустилась на стулъ и со слезами припадаетъ къ руке Анны).

Анна. Милая, дорогая г-жа Фокератъ! Это - меня глубоко потрясаетъ... Но - что я могу вернуть? Разве я брала что-нибудь?

Г-жл Фок. Не будемте лучше говорить объ этомъ. Я не хочу вникать въ это, фрейленъ. Я не хочу разбирать, кто былъ искусителемъ. Я знаю только одно: мой сынъ во всю жизнь не имелъ дурныхъ привязанностей. Я была такъ уверена въ немъ - что и теперь не понимаю... (Она плачетъ). Это грешно, фрейленъ Анна.

Анна. Что бы вы ни сказали, г-жа Фокератъ, я не стану оправдываться передъ вами.

Ганса - пока еще не все потеряно - прежде чемъ Катя умретъ отъ горя. Сжальтесь!

Анна. Г-жа Фокератъ! Вы меня такъ унижаете... У меня чувство, какъ будто меня прибили и... Но нетъ - я только скажу вамъ то, что необходимо. Мой отъездъ дело решеное. И если дело идетъ только объ этомъ...

Г-жа Фок. Что вы почувствуете въ ответъ на то, что я еще должна сказать вамъ, фрейленъ? У меня еле поворачивается языкъ. Дело въ томъ, что въ виду некоторыхъ обстоятельствъ... нужно чтобы это было сейчасъ... вы должны по возможности сейчасъ...

Г-жа Фок. Я должна была такъ поступить, фрейленъ.

Анна. (Съ вещами черезъ руку медленно направляется къ выходу. Останавливается передъ г-жею Фокератъ). Вы могли думать, что я еще стану медлить.

Г-жа Фок. Вы передадите Гансу нашъ разговоръ?

Г-жа Фок. Благослови васъ Господь, фрейленъ Анна. (Анна уходить въ дверь. Г-жа Фокератъ вздыхаетъ съ облегченiемъ и уходитъ въ спальню. Съ веранды виденъ зажженный фонарь. Старый Фокератъ входитъ въ шинели и плюшевой шапке, за нимъ носильщикъ съ узлами).

Г-нъ Фок. (въ сiяющемъ настроенiи). Наконецъ! Никого нетъ? Положите вещи сюда. Подождите (ищетъ въ портмонэ). Вотъ вамъ за трудъ.

Г-нъ Фок. Подождите, голубчикъ (ищетъ чего-то въ карманахъ пальто). "Пальмовыя ветки..." Вотъ (передаетъ носильщику несколько брошюръ). Это писалъ благочестивый человекъ объ истинно пережитомъ имъ. Да послужитъ это вамъ въ назиданiе (пожимаетъ руку изумленному носильщику; тотъ не знаетъ, что сказать и уходитъ).

Катя (выходитъ изъ спальни, видитъ пакеты, шинель и шапку). Боже, да это... это... это ведь папины вещи.

Г-нъ Фок. (Выбегаетъ вихремъ изъ-за печки, одновременно смеясь и плача и говоритъ все время захлебываясь. Обнимаетъ и целуетъ дочь несколько разъ). Дочь моя! Катя дорогая! (Целуетъ ее). Какъ вы все поживаете? Все здоровы и веселы (целуетъ). Нетъ, вы не можете себе представить... (отпускаетъ Катю), вы не представляете себе, съ какой радостью я ждалъ этого дня (радостно смеется). Что поделываетъ принцъ, ха-ха-ха? Какъ поживаетъ его светлость, ха-ха-ха? Слава Богу, что, наконецъ, уже я здесь (отдувается). Знаешь (снимаетъ очки и протираетъ ихъ), - долго оставаться одному невозможно. Ха-ха! Скучно человеку быть одному, всегда нужно, чтобы было двое, ха-ха-ха! Да, да, таковы-то дела! А кроме того, сколько возни было съ подвозкой удобренiя. Удобренiе, ха-ха-ха - это сокровище для сельскаго хозяина. Пасторъ Пфейферъ былъ у меня недавно и возмущался, что у насъ выгребная яма такъ близка отъ дома. "Милый пасторъ, сказалъ я ему, это нашъ рудникъ", ха-ха-ха! Ну, где моя верная старушка - и мой Гансъ? (Вглядывается въ Катю). Отъ лампы это, что-ли? Но ты мне кажешься не такой, какъ прежде, Катя!

Катя (съ трудомъ сдерживая волненiя). Ахъ - папочка! Я чувствую себя совсемъ... (бросается ему на шею). Я такъ рада, что ты прiехалъ.

Г-нъ Фок. Я, можетъ быть, тебя... я тебя испугалъ, Катя?

Г-нъ Фок. (Опять приходя въ детскiй восторгъ). Ку-ку - ха-ха-ха! Вотъ и она (бросается жене въ объятiя; оба плачутъ и хохочутъ одновременно).

Г-нъ Ф"ок. (хлопаетъ жену по плечу после объятiй). Ну - вотъ, моя верная старушка. Это было самой длинной нашей разлукой. Теперь недостаетъ только

Г-жа Фок. (после короткаго колебанiя). Гостья тоже еще здесь.

Г-нъ Фок. Я думалъ, что она уехала. Ну, вотъ и разный провiантъ. (Суетится съ пакетами). Вотъ масло. Яицъ я на этотъ разъ не захватилъ. Я еще съ ужасомъ думаю о прошломъ разе. Вотъ для Ганса домашнiй сыръ, его нужно сейчасъ снести на ледникъ. Вотъ ветчина. А ужъ какая нежная, Мартхенъ, скажу тебе! Настоящая лососина. Но ты ничего не говоришь. Ты здорова?

Г-жа Фок. Да, папа. Но, не знаю... у меня есть кое-что на сердце. Я собственно не хотела говорить тебе этого, но я... Ты мне верный товарищъ въ жизни. Я не могу сама выносить этого. - Нашъ сынъ... нашъ Гансъ - былъ близокъ къ тому...

Г-нъ Фок. (оторопелъ, встревоженнымъ голосомъ). Что, Гансъ, нашъ Гансъ? Что, что такое?

Г-жа Фок. Да не волнуйся. Съ Божьей помощью все счастливо обойдется. Фрейленъ скоро уезжаетъ.

Г-жа Фок. Я сама не знаю, какъ далеко у нихъ зашло, только... Это было для меня ужасное время.

Г-нъ Фок. Я ведь далъ бы себе отсечь руку, Марта, не задумываясь. - Мой сынъ - Марта! мой сынъ забылъ долгъ чести.

Г-жа Фок. Ахъ, другъ мой, ты сначала самъ посмотри, разследуй. Я ведь не знаю...

Г-нъ Фок. (ходитъ бледный и бормочетъ). Господи, Твоя воля! Господи, Твоя воля!

Г-нъ Фок. (останавливается передъ ней, глухо). Марта, - где-нибудь тута, кроется вина. Подумаемъ.

Г-жа Фок. Мы недостаточно удерживали детей, когда они все более и более уходили отъ Бога и оставляли путь истины.

Г-нъ Фок. Ты права. Въ этомъ все дело. За это мы теперь наказаны (Беретъ жену за обе руки). Будемъ же Бога молить, - въ глубокомъ смиренiи - денно и нощно. Будемъ Бога молить, Марта.

Гансъ (сердитый, быстро входитъ изъ сеней). Мама! (отворяетъ дверь въ спальню) мама!!

Г-жа Фок. (выходитъ изъ спальни). Что случилось, Гансъ? Къ чему такой шумъ? Ты разбудишь Филиппа.

Гансъ. Мама, я хотелъ-бы знать - кто тебе далъ право выгонять гостей изъ моего дома?

Г-жа Фок. Но, Гансъ... Мне это и въ голову не приходило. Я никого не выгоняла.

Г-жа Фок. Ты это говоришь матери въ лицо. Гансъ!

Гансъ. Я принужденъ такъ говорить, потому что это правда. Анна хочетъ уезжать и...

Гансъ. Она уезжаетъ. Вы этого добивались. Но знай: я лягу передъ дверью. Возьму револьверъ (беретъ изъ шкапа), вотъ, приставлю къ виску, и если она уедетъ, спускаю курокъ.

Г-жа Фок. (въ ужасе хочетъ схватить его за руку). Гансъ, перестань! Брось это.

Г-жа Фок. (кричитъ). Папочка, папочка, приди-же сюда! Ведь легко можетъ выстрелить и тогда... Папочка, образумь ты его. (Г-нъ Фок. выходитъ изъ спальни).

Г-нъ Фок. (обращаясь къ Гансу серьезно и торжественно). Ты долженъ опомниться, сынокъ - вотъ что это значитъ.

Г-нъ Фок. Ты слабъ, Гансъ. Ты такой-же слабый человекъ, какъ и мы все, да!

Гансъ. Если я слабъ, то чемъ же ты думаешь помочь мне?

Г-нъ Фок. (подходитъ къ Гансу, беретъ его за руку). Я скажу, какъ мы все тебя любимъ, да! Затемъ я хотелъ тебе сказать, что Богъ радуется каждому грешнику, да! каждому грешнику, который раскаивается.

Г-нъ Фок. Кто смотритъ на женщину съ вожделенiемъ, сказалъ Христосъ, да! А ты сделалъ больше.

Г-нъ Фок. Не отвертывайся, Гансъ. Дай мне руку, какъ грешникъ грешнику; ведь я твой сообщникъ.

Гансъ. Какъ ты можешь это говорить, отецъ! Ты не знаешь почвы, на которой я стою. Ты ведь не знаешь моей дороги.

Г-нъ Фок. О, я знаю. Это широкiй путь, ведущiй къ погибели. Я Долго следилъ за тобой, да! и кроме меня еще Высшее Существо - Богъ. И такъ какъ я это зналъ, то виноватъ темъ, что раньше не исполнилъ своего долга. Теперь я обращаюсь къ тебе отъ Его имени и говорю: вернись. Ты стоишь на краю пропасти.

Гансъ. Я долженъ сказать тебе, отецъ... Намеренiя твои хороши, и говоришь ты, можетъ быть, правду, но слова твои не находятъ отзвука во мне. Твоихъ пропастей я не боюсь. Но есть другiя пропасти, и смотрите, не столкните меня туда.

Гансъ. Я не согласенъ съ темъ, что смотреть на другую женщину и желать обладать ею, значитъ нарушать супружескую верность. Я боролся, я много боролся...

Г-нъ Фок. Нетъ, Гансъ! нетъ. Я часто давалъ тебе советы, и ты следовалъ имъ. Говорю тебе, не обманывай себя, покончи все. Подумай о твоей жене, о твоемъ сыне, а также и о твоихъ старыхъ родителяхъ подумай немного. Не увеличивай...

Гансъ. А о себе разве я не долженъ думать, отецъ?

Г-нъ Фок. Когда ты придешь къ определенному решенiю, тебе будетъ легко и радостно.

Г-нъ Фок. Все на свете переживается и забывается.

Гансъ. А если она не перенесетъ это такъ легко?

Гансъ. Ну, отецъ. Я другого мненiя. Мы не понимаемъ другъ друга. Въ этомъ деле мы никогда не сойдемся.

Г-нъ Фок. (по возможности мягкимъ тономъ). Здесь речь не о понятiяхъ или взглядахъ. Ты просто не понимаешь положенiя вещей. Все обстоитъ иначе. Ты раньше зналъ это хорошо. Дело не въ этомъ. Все зависитъ отъ одного только.

Гансъ. Не сердись на меня, отецъ; въ чемъ-же именно суть?

Г-нъ Фок. Я не посоветую тебе чего-нибудь нечестнаго, да! Тяжело, что приходится говорить подобныя вещи, да!.. Мы выростили тебя и сколько было заботъ, сколько безсонныхъ ночей!.. Когда ты бывалъ боленъ, никакая жертва не казалась намъ тяжелой, а ты часто болелъ, Гансъ, да. Мы делали все съ радостью и охотою.

Гансъ. Да, отецъ, и за это я вамъ благодаренъ.

Г-нъ Фок. Слова, одни слова. Я хочу видеть дело. Быть благочестивымъ, искреннимъ и послушнымъ - да, вотъ истинная благодарность.

Гансъ. Ты меня считаешь неблагодарнымъ; я не стою вашихъ заботъ.

Г-нъ Фок. Милосердный Боже, помоги мне быть благочестивымъ ребенкомъ. Если-же я не буду...

Гансъ. То лучше отними отъ меня жизнь. Итакъ, ты думаешь: было-бы лучше, если-бы вы меня схоронили?

Г-нъ Фок. Если ты будешь продолжать идти по скользкому пути, если... да - если твое сердце не смягчится.

Г-нъ Фок. Опомнись, мой сынъ. Подумай о техъ, кто тебя училъ, да, подумай о пасторе Пфейфере, твоемъ учителе и духовномъ отце. Вернись къ прошлому.

Гансъ (выходя изъ себя). Отецъ, оставь меня въ покое съ твоими учителями, а то я начну хохотать.

Гансъ. Я знаю, что говорю - вы исковеркали меня.

Г-нъ Фок. Я более не узнаю тебя. Я отказываюсь понимать тебя.

Гансъ. Я этому верю, отецъ. Вы никогда не понимали меня, да никогда и не поймете.

Г-нъ Фок. Ну, хорошо, Гансъ. Я кончилъ. Я не предполагалъ, что дело зашло такъ далеко. Я все еще надеялся, но теперь отказываюсь. Я помочь ничемъ не могу. Здесь только одинъ Богъ можетъ помочь. Пойдемъ, моя старая Марта, намъ нечего здесь более делать, да! Укроемся где-нибудь и будемъ ждать, пока милосердный Богъ не призоветъ насъ къ себе. (Обращается къ Гансу). Но, Гансъ, скажу тебе только: не обагряй своихъ рукъ кровью. Не бери этого греха на душу! Следилъ-ли ты за Катей? Знаешь-ли ты, что мы боялись за ея разсудокъ.? Обращалъ-ли ты вниманiе на это доброе и милое созданiе? Да? Заметилъ-ли ты, какъ она изменилась? Пусть мать разскажетъ тебе, какъ она целыя ночи проводитъ въ слезахъ и рыданiяхъ. Итакъ, еще разъ, Гансъ. Не обагряй своихъ рукъ кровью. Ну, довольно, я высказалъ все, Да! Идемъ, Марта.

Г-нъ Фок. Г-жа Фок. (оборачиваются. Гансъ бросается имъ въ объятiя). Гансъ!

Гансъ (тихимъ голосомъ). Ну, говорите, какъ я долженъ поступить? Г-нъ Фок. Не удерживай ее. Пусть она уедетъ, Гансъ.

Гансъ. Хорошо (совершенно разбитый долженъ сесть на стулъ).

Г-нъ Фок. (ласкаетъ Ганса и целуетъ его въ лобъ). Ну... дай Богъ тебе силы, да! (уходитъ въ спальню).

(Гансъ сидитъ некоторое время совсемъ тихо; затемъ вздрагиваетъ, безпокоится, встаетъ со стула, подходитъ къ окну, вглядывается въ темноту и, наконецъ, отворяетъ дверь въ сени).

Гансъ. Я нахожусь въ ужасномъ положенiи. Мои отецъ здесь. Я никогда не виделъ его такимъ. Всегда веселый, довольный человекъ. Я не могу отделаться отъ тяжелаго впечатленiя. Съ другой-же стороны, я долженъ смотреть, какъ вы уезжаете и...

Анна. Во всякомъ случае, мне следовало уехать.

Гансъ. Но вы не должны уезжать. Вы не должны уходить отсюда. И особенно въ настоящее время (садится, кладетъ голову на руки, тихо стонетъ).

Анна. Вспомните нашъ разговоръ - часъ тому назадъ. Не будемъ ставить себе въ заслугу то, что является простой необходимостью.

Гансъ (встаетъ, ходитъ по комнате). Я не знаю, о чемъ мы говорили. Голова моя такъ пуста и тяжела. Я даже не знаю, о чемъ я говорилъ съ отцомъ. Я решительно ничего не знаю. Голова отказывается служить.

Анна. Пусть наши последнiя минуты будутъ светлыми минутами.

къ жизни. Все мне кажется мелкимъ, оскверненнымъ, втоптаннымъ въ грязь, лишеннымъ смысла. Между темъ, я былъ чемъ-то, былъ благодаря вамъ, вашему присутствiю, вашимъ беседамъ - и если я опять не могу быть чемъ-нибудь, то все остальное для меня не существуетъ. Мне останется подвести итогъ прошлому и... покончить... (ходитъ, затемъ останавливается передъ Анной). Дайте мне какую-нибудь поддержку. Укажите, за что мне ухватиться. Я изнемогаю. Ради Бога, какую-нибудь поддержку! Я погибаю.

Анна. Мне больно смотреть на васъ. Право, не знаю, чемъ вамъ помочь. Помните одно. Мы это должны были предвидеть. Такъ должно было случиться: не сегодня, такъ завтра.

Анна. Ну? Вспомнили? Попробуемъ сделать опытъ. Вы догадываетесь, какой? Предпишемъ себе известный законъ и будемъ поступать согласно ему. Будемъ действовать оба по одному и тому-же руководящему правилу, всю нашу жизнь, даже если-бы намъ и не пришлось более встречаться. Согласны: Только это одно и можетъ связывать насъ. Не будемъ обманывать себя. Все остальное только разъединяетъ насъ. Хотите? Даете слово?

Гансъ. Я чувствую, что это могло-бы поддержать меня. Я могъбы даже работать, не надеясь достигнуть цели. Но кто поручится? Откуда я возьму веру? Кто мне скажетъ, что я страдаю не даромъ.

Анна (тихо). Когда мне станетъ тяжело, я буду думать о томъ, кто подчиняется тому-же самому закону. И мысль о васъ поддержитъ меня, я въ этомъ уверена. Я буду думать о васъ.

Гансъ. Ахъ, фрейленъ Анна. Ну, хорошо. Я желаю, я желаю. Мы сохранимъ въ себе предчувствiе новаго, свободнаго состоянiя, предчувствiе отдаленнейшаго счастья. Возможность эта, которую мы испытали, не пропадетъ. Она останется, несмотря на то, есть-ли у нея будущность или нетъ. Светъ этотъ будетъ гореть во мне; а если угаснетъ, то угаснетъ и моя жизнь (оба молчатъ потрясенные). Благодарю васъ, фрейленъ Анна.

Анна. Можетъ быть на югъ, а можетъ быть и на северъ.

Гансъ. Но почему-же время отъ времени не писать другъ другу несколькихъ строкъ, - где мы находимся, что делаемъ?

Гансъ. Ну, хорошо, я понесу крестъ. А если онъ меня задавитъ... (беретъ Анну за руку). Прощайте, Анна.

Анна (глубоко растроганная, говоритъ съ трудомъ, то бледнеетъ, то краснеетъ). Гансъ, еще одно: кольцо это снято съ руки умершей женщины, которая последовала въ Сибирь за своимъ мужемъ. И прекрасно выдержала тамъ до конца (съ иронiей). У насъ наоборотъ.

Гансъ) Анна (подноситъ ея руку къ губамъ и долго держитъ такъ)!

Анна. Кроме него, я не носила другихъ украшенiй. Когда вамъ будетъ тяжело, вспомните его исторiю. И смотря на кольцо - въ минуты душевной слабости - вспоминайте о той, которая борется где-то далеко, одинокая какъ и вы... Прощайте.

Анна. Порывъ, который не собьетъ насъ съ ногъ, сделаетъ насъ только сильнее (хочетъ уйти).

Гансъ. Разве братъ не можетъ поцеловать сестры передъ разлукой навекъ.

Гансъ. Да, Анна, да (обнимаетъ ее, губы ихъ сливаются въ долгомъ поцелуе, затемъ Анна вырывается и убегаетъ. Проходитъ черезъ веранду).

(Некоторое время Гансъ стоитъ какъ вкопанный, затемъ начинаетъ ходить большими шагами по комнате, хватается за волосы, вздыхаетъ глубоко, останавливается и прислушивается. Вдругъ слышенъ шумъ вдали, проходитъ поездъ. Гансъ открываетъ дверь на веранду и вслушивается. Шумъ становится сильнее и затемъ затихаетъ. Слышны звонки со станцiи. Второй, третiй звонокъ. Свистокъ. Гансъ хочетъ уйти къ себе въ комнату, но по дороге опускается на стулъ. Судорожныя рыданiя подергиваютъ его тело. На веранде светъ луны. Въ соседней комнате поднимается небольшой шумъ. Громко говорятъ. Гансъ вскакиваетъ, направляется къ своей комнате, останавливается, ждетъ одну минуту и быстро бежитъ черезъ веранду. Приходятъ старый Фокератъ и жена его. Оба идутъ по направленiю къ сенямъ).

Г-жа Фок. (уже въ дверяхъ). Кто-то поднялся по лестнице.

Г-нъ Фок. Гансу нуженъ покой. Не будемъ мешать ему. Въ крайнемъ случае, пошли къ нему Брауна.

Г-жа Фок. Да, да, папаша. Я пошлю за нимъ. Или даже схожу сама.

Г-нъ Фок. (идетъ къ балконной двери). Лучше не ходи сама, Марта. (Отворяетъ дверь, прислушивается). Прекрасная лунная ночь. Послушай-ка.

Г-нъ Фок. Дикiе гуси - видишь? да тамъ, надъ озеромъ. Черныя точки въ воздухе. Видишь?

Г-жа Фок. Куда мне, глаза не такъ ужъ молоды (уходитъ назадъ къ дверямъ, ведущимъ въ сени).

Г-нъ Фок. (затворяетъ дверь, идетъ вследъ за женой). Такъ, ничего" мне показалось, что кто-то трогалъ весла.

Г-жа Фок. Кто-же это можетъ быть? (оба уходятъ).

(Кто-то смотритъ съ балкона въ окно. Это Гансъ. Входитъ осторожно. Сильно изменился, бледный, дышитъ открытымъ ртомъ. Боязливо осматривается кругомъ, беретъ перо, быстро пишетъ несколько словъ и при первомъ шуме бросаетъ все и убегаетъ на балконъ. Г-нъ и г-жа Фок. входятъ изъ сеней, между ними Катя).

Катя (держитъ руки передъ глазами). Здесь такъ светло.

Г-жа Фок. Совсемъ нетъ. Какая ты странная, Богъ знаетъ сколько времени сидеть въ темноте.

Катя (недоверчиво). Почему... Почему вы такъ внимательны ко мне?

Г-нъ Фок. Потому, что ты наша милая единственная дочурка (целуетъ ее).

Г-жа Фок. Ты, ведь, не чувствуешь себя нездоровой, Катюша?

Г-нъ Фок. Ну, оставь. Все опять будетъ хорошо. Самое худшее, слава Богу, осталось позади.

Катя (садится къ столу; после небольшой паузы). Мне какъ-то не по себе, мамаша. Такъ светло! Мне кажется, что кто-то решился на безумный шагъ, и теперь обдумываетъ его.

Г-нъ Фок. Да, Катя, и все теперь пойдетъ хорошо.

Катя (после недолгаго раздумья). Все-таки мне посчастливилось въ жизни. Вотъ, напримеръ, Фанни Штенцель, которая вышла замужъ за пастора. Она всегда такъ счастлива, такъ довольна, а ты думаешь, я поменялась-бы съ нею? Нетъ, право; нетъ. Здесь пахнетъ дымомъ. Не правда-ли?

Катя (ломая руки). Ахъ, Боже, все погибло, все погибло!

Г-нъ Фок. Катя, Катя! Какъ ты недоверчива. Я уверенъ, что все обойдется хорошо. Пути Господа неисповедимы. Мне кажется, Катя, что я поступилъ по Его указанiямъ.

Катя. Знаешь, мама, первое ощущенiе, которое я испытала, когда Гансъ пришелъ ко мне и хотелъ меня взять, было совсемъ правильное. Целый день у меня вертелось въ голове: разве ты годишься въ жены такому умному и ученому человеку. Что онъ будетъ съ тобой делать? Все это правда.

Г-жа Фок. Нетъ, Катюша, не онъ, а ты стоишь выше его. Онъ долженъ сделаться достойнымъ тебя. Вотъ какъ дело стоитъ.

Катя. Ахъ, если-бы все было только въ прощеньи. Прощать можно сотни, тысячи разъ. Но Гансъ... Гансъ не можетъ унижаться. Мне нечего прощать Гансу. Дело вотъ въ чемъ - ты представляешь изъ себя то, а не иное. Я прекрасно знала, что я такое и чемъ не могу быть. (Съ улицы слышны крики "помогите").

Г-жа Фок. Катя, я хочу тебе сделать одно предложенiе. Послушай. Поди сюда. Ложись въ кровать, а я тебе почитаю сказки Гримма, пока ты не уснешь. А завтра утромъ сварю тебе супъ пептонный и яичекъ въ смятку, ты встанешь, мы пойдемъ прогуляемся по саду, и при свете солнца все тебе покажется иначе, веселее. Пойдемъ, пойдемъ.

Г-нъ Фок. Да, я думаю. Где-же ему быть иначе, не правда-ли, Марта?

Катя (волнуясь все более и более). Да, но где-же онъ?

Г-нъ Фок. Наверху, конечно наверху, где-же иначе.

Браунъ. Нетъ, право ничего. Нетъ никакой причины бояться, но - только у меня предчувствiе - ни подъ какимъ видомъ не следовало оставлять Ганса одного. И если-бы я это предвиделъ... ахъ, впрочемъ это безумiе!

Браунъ. Очень просто. Какъ только что я вошелъ въ садъ, мне послышалось, будто кто отвязываетъ лодку и действительно подойдя ближе я увиделъ, что кто-то поехалъ на ней; мужчина - я окликнулъ, но ответа не было. А Гансъ ответилъ-бы.

Катя. Я чувствую это. Ему невозможно дольнiе жить. Я согласна на все, только не это. Только не такой конецъ!

Г-нъ Фок. (убегаетъ въ садъ, зоветъ) Гансъ! Гансъ!

Катя (къ Брауну). Мужчина! Вы позвали. (Ломаетъ руки). О Боже! О Господи. Если-бы онъ бы былъ живъ. Если-бъ онъ могъ слышать меня. (Слышны крики на озере помогите! помогите!)

смотритъ въ нее, затемъ какъ подкошенная надаетъ на полъ. На дворе продолжается шумъ и крики).

Автор:	Гауптман Г., год: 1891
Примечание:	Переводчик неизвестен
Категория:	Драма

Одинокие люди(Старая орфография)

Одинокие люди
(Старая орфография)