Романсы и баллады

Романсы и баллады

ГРЕНАДЕРЫ

Во Францию два гренадера Из русского плена брели, И оба душой приуныли, Дойдя до Немецкой Земли.

Придется им - слышат - увидеть В позоре родную страну... И храброе войско разбито, И сам император в плену!

Печальные слушая вести, Один из них вымолвил: "Брат! Болит мое скорбное сердце, И старые раны горят!"

Другой отвечает: "Товарищ! И мне умереть бы пора; Но дома жена, малолетки: У них ни кола ни двора.

Да что мне? просить Христа ради Пущу и детей и жену... Иная на сердце забота: В плену император! в плену!

Исполни завет мой: коль здесь я Окончу солдатские дни, Возьми мое тело, товарищ, Во Францию! там схорони!

Ты орден на ленточке красной Положишь на сердце мое, И шпагой меня опояшешь, И в руки мне вложишь ружье.

И смирно и чутко я буду Лежать, как на страже, в гробу... Заслышу я конское ржанье, И пушечный гром, и трубу.

То Он над могилою едет! Знамена победно шумят... Тут выйдет к тебе, император, Из гроба твой верный солдат!"

ГОНЕЦ

Вставай, слуга! коня седлай! Чрез рощи и поля Скачи скорее ко дворцу Дункана короля!

Зайди в конюшню там и жди! И если кто войдет, Спроси: которую Дункан Дочь замуж отдает?

Коль чернобровую - лети Во весь опор назад! Коль ту, что с русою косой,- Спешить не надо, брат.

Тогда ступай на рынок ты: Купи веревку там! Вернися шагом - и молчи: Я угадаю сам.

КОРОЛЬ РИЧАРД

Всадник несется на борзом коне Свежею пущей лесной; То запоет он, то в рог затрубит, Весел и волен душой.

Крепки литые доспехи его, Дух не сломился от бед. Он это - Львиное Сердце Ричард, Божьего воинства цвет.

"Здравствуй на родине! - слышен ему Радостный лепет ветвей,- Слава, король наш, что вырвался ты Цел из австрийских когтей!"

ТРАГЕДИЯ

I

"Беги со мной! будь мне женой! На сердце отдохни моем! Оно тебе в стране чужой - Родимый край, родимый дом.

Иль лягу я в земле сырой, И будешь в мире ты одна, И будет дом родимый твой Тебе чужая сторона!"

II

На поляну иней пал Середь вешней ночки; Познобил он, погубил Алые цветочки.

Темной ночкой с молодцом Девушка бежала; Ни родимой, ни отцу Слова не сказала.

В чужедальной стороне Горе да несчастье, И повянули они, Как цветы в ненастье.

III

Липа их могилу тенью покрывает: Меж кудрявых веток пташка распевает. На траве зеленой сели у могилы Парень деревенский со своею милой.

Тихо и печально ветерок лепечет, Сладко и уныло пташечка щебечет. Приумолкли парень и его зазноба... Отчего - не знают, только плачут оба.

ЖЕНЩИНА

Любовь их была глубока и сильна: Мошенник был он, потаскушка она. Когда молодцу сплутовать удавалось, Кидалась она на кровать - и смеялась.

И шумно и буйно летели их дни; По темным ночам целовались они. В тюрьму угодил он. Она не прощалась: Глядела, как взяли дружка, и смеялась.

Послал он сказать ей: "Зашла бы ко мне! С ума ты нейдешь наяву и во сне; Душа у меня по тебе стосковалась!" Качала она головой - и смеялась.

Чем свет его вешать на площадь вели; А в семь его сняли - в могилу снесли... А в восемь она как ни в чем не бывала, Вино попивая, с другим хохотала.

РЫЦАРЬ ОЛАФ

I

Кто те двое у собора, Оба в красном одеянье? То король, что хмурит брови; С ним палач его покорный.

Палачу он молвит: "Слышу По словам церковных песен, Что обряд венчанья кончен... Свой топор держи поближе!"

И трезвон - и гул органа... Пестрый люд идет из церкви. Вот выводят новобрачных В пышном праздничном уборе.

Бледны щеки, плачут очи У прекрасной королевны; Но Олаф и бодр и весел, И уста цветут улыбкой.

И с улыбкой уст румяных Королю он молвит: "Здравствуй, Тесть возлюбленный! Сегодня Я расстанусь с головою.

Дай пожить мне! дай пожить мне1 Осушить последний кубок, Пронестись в последней пляске! Дай пожить мне до полночи!"

И король угрюмый молвит Палачу: "Даруем зятю Право жизни до полночи... Но топор держи поближе!"

II

Сидит новобрачный за браным столом; Он кубок последний наполнил вином, К плечу его бледным лицом припадая, Вздыхает жена молодая. Палач стоит у дверей!

"Готовятся к пляске, прекрасный мой друг!" И рыцарь с женою становятся в круг. Зажегся в их лицах горячий румянец - И бешен последний их танец... Палач стоит у дверей!

Как весело ходят по струнам смычки, А в пении флейты как много тоски! У всех, перед кем эта пара мелькает, От страха душа замирает... Палач стоит у дверей!

А пляска все вьется, и зала дрожит. К супруге склоняясь, Олаф говорит: "Не знать тебе, как мое сердце любило! Готова сырая могила!" Палач стоит у дверей!

III

Рыцарь! полночь било... Кровью Уплати проступок свой! Насладился ты любовью Королевны молодой.

Уж сошлись во двор монахи - За псалмом поют псалом... И палач у черной плахи Встал с широким топором.

Озарен весь двор огнями... На крыльце Олаф стоит - И, румяными устами Улыбаясь, говорит:

"Слава в небе звездам чистым! Слава солнцу и луне! Слава птицам голосистым В поднебесной вышине!

И морским водам безбрежным! И земле в дарах весны! И фиялкам в поле - нежным, Как глаза моей жены!

Надо с жизнью расставаться Из-за этих синих глаз... Слава роще, где видаться Мы любили в поздний час!"

ГАРАЛЬД ГАРФАГАР

Король Гаральд на дне морском Сидит под синим сводом С прекрасной феею своей... А год идет за годом.

Не разорвать могучих чар; Ни смерти нет, ни жизни! Минуло двести зим и лет Его последней тризне.

На грудь красавицы склонясь, Король глядит ей в очи; Дремотной негою объят, Глядит и дни и ночи.

Златые кудри короля Иссеклись, побелели, В морщинах желтое лицо, Нет сил в поблекшем теле.

Порой тревожит страстный сон Какой-то грохот дальний: То буря на море шумит - Дрожит дворец хрустальный.

Порою слышит Гарфагар Норманский клик родимый: Поднимет руки - и опять Поникнет, недвижимый.

Король застонет, и глаза Наполнятся слезами... А фея льнет к его устам Веселыми устами.

ГАСТИНГСКОЕ ПОЛЕ

Глубоко вздыхает вальтамский аббат; Дошли к нему горькие вести: Проигран при Гастингсе бой - и король, Убитый, остался на месте.

Зовет он монахов и им говорит: "Ты, Асгод, ты, Эльрик,- вы двое - Идите, сыщите вы труп короля Гарольда меж жертвами боя!"

В печали монахи на поиск пошли; Вернулись к аббату в печали. "Нерадостна, отче, господня земля: Ей дни испытаний настали!

О, горе нам! пал благороднейший муж, И воля ничтожных над нами - Грабители делят родную страну - И делают вольных рабами.

Паршивый норманский оборвыш - увы! - Британским становится лордом; Везде щеголяют в шитье золотом, Кого колотили по мордам!

Несчастье тому, кто саксонцем рожден! Нет участи горше и гаже. Враги наши будут безбожно хулить Саксонских святителей даже!

Узнали мы, что нам большая звезда Кровавым огнем предвещала. Когда на горящей метле в небесах Средь темной полночи скакала.

Сбылося предвестье, грозившее нам И нашей отчизне бедами! Мы были на Гастингском поле, отец: Завалено поле телами.

Бродили мы долго, искали везде, Надеждой и страхом томимы... Увы! королевского тела нигде Меж трупами там не нашли мы!"

Так молвили Асгод и Эльрик. Аббат, Сраженный их вестью жестокой, Поник головою - и молвил потом Монахам с тоскою глубокой:

"Живет в гриндельфильдском дремучем лесу, Сношений с людьми не имея. Одна, в беззащитной избушке своей, Эдифь Лебединая Шея.

Была как у лебедя шея у ней, Бела, и стройна, и прекрасна, И в бозе почивший король наш Гарольд Когда-то любил ее страстно.

Любил он ее, целовал и ласкал; Потом разлюбил и покинул. За днями шли дни, за годами года: Шестнадцатый год тому минул.

Идите вы, братие, в хижину к ней... Туда вы поспеете к ночи... Возьмите с собою на поиск Эдифь: У женщины зоркие очи.

Вы труп короля принесете сюда; Над нашим почившим героем По чину мы долг христианский свершим И с почестью тело зароем".

Уж в полночь монахи к избушке лесной Пришли - и стучатся. "Скорее С постели вставай и за нами иди, Эдифь Лебединая Шея!

Нас герцог норманский в бою победил, И много легло нас со славой; Но пал под мечом и король наш Гарольд На гастингской ниве кровавой!

".

Ни слова не молвя, вскочила Эдифь И вышла к монахам босая. Ей ветер полночный трепал волоса, Седые их космы вздувая.

Пошли. По оврагам, по топям и пням Вела их лесная жилица... И вот показался утес меловой, Как в небе зажглася денница.

Белея, как саван, взвивался туман Над полем сраженья; взлетали С кровавыми клювами стаи ворон - И дико и мерзко кричали.

Ограблены, голы, без членов, черны, Валялися трупы повсюду: Там люди лежали, тут лошадь гнила, Давя безобразную груду.

Бродила Эдифь по равнине, где меч Разил и губил без пощады; Из глаз неподвижных метала она, Как стрелы, пытливые взгляды.

В крови по колени ходила Эдифь; Порой рукавами рубахи От мертвых гнала она стаи ворон. За нею плелися монахи.

Весь день проискала она короля. Закат был как зарево красен... Вдруг бедная с криком поникла к земле. Пронзительный крик был ужасен!

Нашла Лебединая Шея, нашла, Кого так усердно искала! Не молвила слова, и слез не лила, И к бледному лику припала...

Лобзала его и в чело и в уста, И жалась лицом к его стану; Лобзала на мертвой груди короля Кровавую черную рану.

Потом увидала на правом плече (И к ним приложилась устами) Три рубчика: в чудно-блаженную ночь Она нанесла их зубами.

Монахи две жерди меж тем принесли, И доску к жердям привязали, И на доску подняли труп короля В глубокой, безмолвной печали.

В обитель святую его понесли - Отпеть и предать погребенью; За трупом любви своей тихо Эдифь Пошла похоронною тенью.

И пела надгробные песни она - Так жалобно-детски!.. Звучали Напевы их скорбно в ночной тишине... Монахи молитву шептали.

БОГОМОЛЬЦЫ В КЕВЛАРЕ

I

Старушка у окошка; В постели сын больной. - "Идет народ с крестами: Не встанешь ли, родной?"

"Ах, болен я, родная! В глазах туман и мгла. Все сердце изболело, Как Гретхен умерла".

"Пойдем в Кевлар! Недаром Туда народ бежит: Твое больное сердце Мать божья исцелит".

Хоругви тихо веют, Церковный хор поет, И вьется вдоль по Рейну Из Кёльна крестный ход.

В толпе бредет старушка, И с нею сын больной. "Хвала тебе, Мария!" - Поют они с толпой.

II

И, вместо дара, члены Из воску ей несут - Тот руку, этот ногу, И исцеленья ждут.

Принес из воска руку - И заживет рука; Принес из воска ногу - И заживет нога.

На клюшках ковылявший Плясать и прыгать стал; Руками не владевший На скрипке заиграл.

И мать слепила сердце Из свечки восковой... "Снеси к пречистой! снимет Недуг твой как рукой".

Взял сын, вздыхая, сердце; Пред ликом девы пал... Из глаз струились слезы; Он плакал и шептал:

"Пречистая! святая! Слезам моим вонми! Небесная царица! Печаль мою прими!

Я жил на Рейне, в Кёльне, С родимою моей, В том Кёльне, где так много Часовен и церквей.

Там Гретхен... Ах, не встать ей Из-под сырой земли!.. О дева пресвятая! Мне сердце исцели!

Сними недуг ты с сердца, И чистою душой Век воспевать я буду Хвалу тебе, святой!"

III

В каморке тесной спали И мать и сын больной. Вошла к ним матерь божья Неслышною стопой.

К больному наклонилась, С улыбкой провела Ему рукой по сердцу.- И, светлая, ушла.

А мать во сне все видит. Проснулась на заре. Встает и слышит - лают Собаки на дворе.

Сын нем и неподвижен - Следа в нем жизни нет; На бледные ланиты Ложится утра свет.

И мать скрестила руки, Покорна и ясна. "Хвала тебе, Мария!" - Молилася она.

АСРА

Каждый день порой вечерней Дочь султана молодая Тихо по саду проходит Близ журчащего фонтана.

Каждый день порой вечерней У журчащего фонтана Молодой стоит невольник. С каждым Днем он все бледнее.

Раз к нему подходит быстро С быстрой речью дочь султана: "Знать хочу твое я имя; Кто ты родом и откуда?"

Отвечает ей невольник: "Магомет я, из Емена, Родом Асра; все мы в роде Умираем, как полюбим!"

ПАСТОР

Старуха над библией дремлет, Сын тупо на свечку глядит, Дочь старшая сонно зевает, А младшая дочь говорит:

"Ах, господи! дни-то здесь, дни-то: Сидишь - не дождешься конца. Одно развлеченье, как в церковь Отпеть принесут мертвеца!"

Старуха, очнувшись, ей молвит: "Не ври! схоронили всего Троих с той поры, как зарыли В могилу отца твоего!"

"Здесь с голоду ноги протянешь! - Промолвила старшая дочь.- Давно меня граф подзывает... Пойду к нему: стало невмочь!"

"Троих я молодчиков знаю!- Смеясь, перебил ее брат.- Пойду с ними денежки делать... В лесу им что кустик, то клад!"

В худое лицо ему книгу Швырнула, вся бледная, мать: "Так будь же ты проклят, разбойник, Коль стал грабежи замышлять!"

Вдруг стукнуло что-то в окошко, И кто-то рукой им грозит... Глядят: в облачении черном Покойник-отец там стоит.

АЛЬМАНЗОР

I

Исполинские колонны - Счетом тысяча и триста - Подпирают тяжкий купол Кордуанского собора.

Купол, стены и колонны Сверху донизу покрыты Изреченьями корана В завитках и арабесках.

Храм воздвигли в честь Аллаха Мавританские халифы; Но поток времен туманный Изменил на свете много.

На высоком минарете, Где звучал призыв к молитве, Раздается христианский Глупый колокол, не голос.

На ступенях, где читалось Слово мудрое пророка. Служат жалкую обедню Бестолковые монахи.

Перед куклами своими И кадят и распевают... Дым, козлиное блеянье - И мерцанье глупых свечек!

Альманзор Бен-Абдулла Молчалив стоит в соборе, На колонны мрачно смотрит И слова такие шепчет:

"О могучие колонны! В честь Аллы вас украшали, А теперь служить должны вы Ненавистным христианам!

Покорилися вы року - И несете ваше бремя Терпеливо; как же слабый Человек не присмиреет?"

И с веселою улыбкой Альманзор чело склоняет К изукрашенному полу Кордуанского собора.

II

Быстро вышел он из храма,- На лихом коне помчался; Раздувалися по ветру Кудри влажные и перья.

Там веселый мчится рыцарь, Распевает и смеется - И ему и птицы вторят И реки журчащей воды.

Донья Клара де Альварес Обитает в Алколее... Без отца (он на войне) Ей житье привольней в замке.

Издалека Альманзору Слышны трубы и литавры - И сквозь тень дерев струится Яркий свет из окон замка.

В замке весело танцуют... Там двенадцать дам-красавиц И двенадцать кавалеров... Альманзор - владыка бала.

Легок, весел он порхает По паркету светлой залы, Ловко всем прекрасным дамам Рассыпает комплименты.

Вот он возле Изабеллы - Страстно руки ей целует; Вот он около Эльвиры - И глядит ей страстно в очи;

Вот смеется с Леонорой: "Что, хорош ли я сегодня?" И показывает даме Крест, нашитый на плаще.

Всех красавиц уверяет Он в любви и постоянстве; И Христом божится в вечер Тридцать раз - по крайней мере.

III

Танцы, музыка и говор Смолкли в замке алколейском. Нет ни дам, ни кавалеров, Всюду свечи догорели.

Лишь вдвоем остались в зале Альманзор и донья Клара; Их мерцаньем обливает Догорающая лампа.

В мягких креслах донья Клара, На скамейке дремлет рыцарь, Головой припав усталой На любимые колени.

Дама розовое масло Льет с любовью из флакона На его густые кудри - И глубоко он вздыхает.

Тихо нежными устами Шевеля, целует донья Кудри рыцаря густые - И чело его темнеет.

Из очей ее прекрасных Льются слезы на густые Кудри рыцаря - и рыцарь Злобно стискивает губы.

Снится: он опять в соборе С наклоненной головою Молчалив стоит и слышит И глухой и мрачный говор.

Слышит - ропщут, негодуя, Исполинские колонны, Не хотят терпеть позора И колеблются со стоном.

Покачнулись - треск и грохот; Люди в ужасе бледнеют; Купол падает в осколках... Воют боги христиан.

ВАЛТАСАР

Полночный час уж наступал; Весь Вавилон во мраке спал.

Чертог царя горел как жар: В нем пировал царь Валтасар,-

И чаши обходили круг Сиявших златом царских слуг.

Шел говор: смел в хмелю холоп; Разглаживался царский лоб,-

И сам он жадно пил вино. Огнем вливалось в кровь оно.

Хвастливый дух в нем рос. Он пил И дерзко божество хулил.

И чем наглей была хула, Тем громче рабская хвала.

Сверкнувши взором, царь зовет Раба и в храм Еговы шлет,

И раб несет к ногам царя Златую утварь с алтаря.

И царь схватил святой сосуд. "Вина!" Вино до края льют.

Его до дна он осушил И с пеной у рта возгласил:

"Во прах, Егова, твой алтарь! Я в Вавилоне бог и царь!"

Лишь с уст сорвался дерзкий клик, Вдруг трепет в грудь царя проник.

Кругом угас немолчный смех, И страх и холод обнял всех.

В глуби чертога на стене Рука явилась - вся в огне...

И пишет, пишет. Под перстом Слова текут живым огнем.

Взор у царя и туп и дик, Дрожат колени, бледен лик.

И нем, недвижим пышный круг Блестящих златом царских слуг.

Призвали магов; но не мог Никто прочесть горящих строк.

В ту ночь, как теплилась заря, Рабы зарезали царя.

Бог сна меня унес в далекий край, Где ивы так приветно мне кивали Зелеными и длинными руками; Где на меня цветы смотрели нежно И ласково, как любящие сестры; Где родственно звучал мне голос птиц; Где даже самый лай собак казался Давно знакомым,- где все голоса, Все образы здоровались со мной, Как с другом старым; но где все при этом Являлось мне так чуждо - странно-чуждо. Перед красивой деревенской дачей Стоял я. Грудь как будто содрогалась, Но в голове моей спокойно было. И я спокойно отряхнул с дорожной Одежды пыль,- и за звонок взялся. Он зазвенел, и двери отворились.

Тут было много женщин и мужчин, Все лиц знакомых. Тихая печаль И робко затаенный страх лежали На них на всех. Как будто смущены, Они смотрели на меня так странно, С каким-то состраданьем,- и по сердцу Вдруг быстрый трепет у меня прошел Предвестием неведомого горя. Я тотчас же старуху Маргариту Узнал и на нее взглянул пытливо. Она не говорила. "Где Мария?"- Спросил я,- и она, не отвечая, Взяла мне руку и пошла со мной По множеству блестящих длинных комнат, Где царствовали роскошь, свет и всюду Безмолвие могилы. Наконец Мы очутились в сумрачном покое, И, отвернувшись от меня лицом, Она мне показала на софу. "Мария, вы ли это?" - я спросил И твердости вопроса своего Сам подивился. Каменно и глухо Послышался мне голос: "Да, меня Так называют люди". Острой болью По мне слова те пробежали. Этот Тупой, холодный звук был все ж когда-то Прекрасным, нежным голосом Марии. И эта женщина, в своем поблекшем Лиловом платье, кое-как надетом, С отвисшими грудями, с неподвижно Стоящими стеклянными зрачками И с бледной, вялой кожей на щеках,- Да, эта женщина была когда-то Цветущей, нежной, милою Марией. "Вы долго путешествовали, друг,- Она сказала с пошлой и холодной Развязностью.- Теперь не так вы хилы; Поздоровели, пополнели вы; Живот и икры очень округлились". И сладкая улыбка пробежала У ней по желтым, высохшим губам. В смущенье, машинально я сказал: "Вы замуж вышли, говорили мне".- "Ах, да! - она сказала равнодушно И с громким смехом,- у меня теперь Полено есть, обтянутое кожей, И мужем называется. Конечно, Полено - все полено". И беззвучно, Противно засмеялася она. Холодный страх стеснил мне грудь, и я Подумал: "Это ль чистые уста - Как розы, чистые уста Марии?" Она тут поднялась, взяла со стула Поспешно шаль, накинула ее, И, опираясь на руку мою, Меня с собою быстро повлекла В отворенную дверь,- и дальше, дальше - Лугами, полем и опушкой леса.

Как огненный венец, катилось солнце К закату, в пурпуре его горели Цветы, деревья и река, вдали Струившаяся строго-величаво. "Как блещет это пламенное око В лазури вод!" - воскликнула Мария. "Молчи, несчастная!" - сказал я ей. И предо мною в заревом мерцанье Свершалось будто сказочное что-то. В полях туманные вставали лики, И обнимались белыми руками, И исчезали. С нежностью любви Фиялки любовались друг на друга; Один к другому припадали страстно Венцы лилей; порывисто дышали, В горячей неге замирали розы; Огнем вилось дыхание гвоздик,- И все цветы в благоуханье млели, Все обливались страстными слезами, Шептали все: "Любовь! любовь! любовь!" Порхали мотыльки; жучки, как искры, Мелькали, напевая песню эльфов. Вечерний ветер чуть дышал, и тихо Шептались листья дуба. Соловей Как будто таял в звуках чудной песни. Под этот шепот, шелест, звон и пенье Мне женщина увядшая болтала, Склоняясь к моему плечу, несносным, Холодным, будто оловянным тоном: "Я знаю, в ночь вы бродите по замку. Высокий призрак - малый недурной; На все сквозь пальцы смотрит он; а тот, Что в голубом,- небесный ангел. Только Вот этот красный очень вас не любит". И много диких слов, еще пестрее, Она твердила мне без перерыву, Пока не утомилась и не села Со мною рядом на скамье под дубом. Сидели мы уныло и безмолвно, Порою взглядывали друг на друга, И все грустнее становились оба. Казалось, вздох предсмертный проходил По листьям дуба; соловей на нем Пел песнь неисцелимой, вечной скорби. Но сквозь листы прокрался алый свет И лег на белое лицо Марии, И вызвал блеск в ее глазах,- и прежним, Мне милым голосом она сказала: "Как ты узнал, что так несчастна я? Прочла я все в твоих безумных песнях".

Мороз прошел по телу у меня; Я ужаснулся своего безумья, Прозревшего в грядущее; мой мозг Как будто вдруг погас,- и я проснулся.

Романсы в баллады

Гренадеры. Печатается по изд. 1858 г., стр. 93-95. Впервые - И, 1846, No 40, 26 октября, в другой редакции. Вот, например, первые строки: 

Во Францию два гренадера пошли,
В плену на Руси они были...
Когда же в немецкую землю пришли -
Повеся головки, тужили.
Услышали горькую весть они там,
Что край свой они потеряли,
Что храброе войско сдалося врагам,
Что в плен императора взяли...

Перевод Михайлова утвердился в печатаемой нами редакции, о которой Блок писал: "Гренадеры" сами по себе представляют такую большую ценность, с которой расстаться жалко" (А. Блок, Собр. соч., т. XI, Л. 1934, стр. 236). Перевод Михайлова используется русскими певцами при исполнении романса Шумана "Два гренадера".

Гонец. Печатается по изд. 1858 г., стр. 96-97. Впервые - И, 1848, No 42, 18 ноября, под заглавием "Весть", в другой редакции. Положено на музыку Н. А. Римским-Корсаковым (1866),

...Львиное Сердце Ричард... - английский король Ричард Львиное Сердце. Царствовал с 1189 по 1199. В Англии долгое время отсутствовал, занятый беспрерывными войнами и крестовым походом 1190-1192 гг.

"...вырвался ты // Цел аз австрийских когтей!" - При возвращении из крестового похода Ричард в 1192 г. близ Вены был схвачен и арестован его личным врагом герцогом Леопольдом V Австрийским.

Трагедия. Печатается по изд. 1858 г., стр. 100-102. Впервые - PB, 1857, июнь, кн. 1, стр. 436-437.

Женщина. Печатается по изд. 1858 г., стр. 103-104.

Гаральд Гарфагар. Печатается по изд. 1858 г., стр. 111-112.

Гаральд Гарфагар - норвежский король (863-933).

Гастингское поле. Печатается по изд. 1858 г., стр. 113-119. Впервые - БДЧ, 1857, No 11, отд. I, стр. 125-128, с пропуском, вероятно цензурным, строк 109-112 и с примечанием Михайлова, в котором сообщается, что в основе стихотворения лежит исторический факт.

...Проигран при Гастингсе бой...- В битве у г. Гастингса в 1066 г. войско англо-саксонского короля Гарольда было разбито войском норманского герцога Вильгельма I.

"насмешка над религиозной верою в заступление святых" (изд. 1953 г., стр. 696).

Кевлар - город в прусской рейнской провинции, куда стекались толпы паломников к якобы чудотворной иконе богоматери.

Асра. Печатается по изд. 1862 г., стр. 206. Впервые - PC, 1859, No 10, отд. I, стр. 181.

Пастор. Печатается по изд. 1862 г., стр. 206-208. Впервые - ЛГ, 1848, No 32, 12 августа, под заглавием "Мертвец", в другой редакции, с цензурными искажениями.

Альманзор. Печатается по изд. 1862 г., стр. 209-214. Сохранился черновой автограф (ГПБ).

Валтасар. Печатается по автографу (ИРЛИ) в редакции 18621865 гг. Впервые - изд. 1862 г., стр. 214-216, в другой редакции. В настоящей редакции впервые - изд. 1890 г., стр. 174-176.

...Рука явилась - вся в огне...- Последний царь Вавилонян Валтасар увидел во время пира таинственную руку и написанные ею на стене огненные слова, предвещавшие ему гибель (библ.).

Ратклиф. Печатается по Д, 1869, No 11, стр. 188-191. Переведено, вероятно, в 1862-1865 гг.