На смертном одре

Автор:	Гейне Г., год: 1856
Примечание:	В переводе М. Л. Михайлова
Категория:	Стихотворение
Связанные авторы:	Михайлов М. Л. (Переводчик текста)

Радость - резвая гризетка -
Посидит на месте редко...
Раз-другой поцеловала -
И, гляди, уж убежала!

А старуха Горе дружно
Приласкает, приголубит:
Торопиться ей не нужно -
Посидеть с работой любит.

Благоуханий кухни дольной
Понюхал вволю я, друзья!
Земная жизнь была привольной,
Блаженной жизнью для меня.
Я кофе пил и ел пастеты,
Прекрасной куколкой играл,
Носил атласные жилеты,
В тончайшем фраке щеголял;
В карманах брякали червонцы...
А что за конь! а что за дом!
Я жил беспечным богачом...
Под золотою лаской солнца
В Долине Счастья я лежал.
Венок лавровый обвивал
Мое чело; благоухая,
Он погружал в отрадный сон,
И в область роз, в отчизну мая
Тем сном я был переселен.
Все чувства сладостно дремали...
Блажен, без дум и без забот,
Я млел... и сами мне влетали
Бекасы жареные в рот.
Порой какой-то чудный гений
Уста шампанским мне кропил...
То были грезы, рой видений!
Они исчезли. Стар и хил,
Лежу теперь в траве росистой.
Как я озяб! как воздух мглистый
Мне давит грудь!.. Не встану я:
Недуг убил во мне все силы,
И, чуя близкий зов могилы,
Устыжена душа моя...
За радости - за миг их каждый -
Досадой горькой я платил;
Томясь и голодом и жаждой,
Я ел полынь и уксус пил;
Мой день заботы отравляли
Пустой и мелкой суетой,
И комары всю ночь жужжали
Над горемычной головой.
Мне поневоле приходилось
И лгать и деньги занимать,
И чуть ли даже не случилось
С сумою по миру сбирать.
Теперь устал я от тревоги,
Устал от бед и от скорбей,
И, протянув в могиле ноги,
Желал бы выспаться скорей...
Прощайте! Там, за гробом, братья,
Я вас приму в свои объятья!

Кого я любил и кого целовал,
От тех я и худшее зло испытал.
Разбито сердце! А небо блещет;
Все вешнею негой горит и трепещет.

Цветет весна. Опушились леса;
В них весело птичьи звенят голоса
И запах цветов раздражительно-сладок..
О мир прекрасный! как ты мне гадок!

Милей бы мне Орка подземная мгла:
Там резких контрастов душа б не нашла!
Сносней для сердец, неусыпно болящих,
У темных вод Стикса, немолчно журчащих.

Их вечный ропот меж черных плит,
И мерзостный крик стимфалид,
И фурий пронзительно-дикое пенье,
И Цербера лай в отдаленье -

Всё кстати пришлось бы там скорби моей!
В унылой юдоли, средь царства теней,
В проклятых владеньях твоих, Персефона,
Все создано только для вопля и стона.

А здесь - о ужас! - здесь все: небеса,
И солнце, и розы - язвят мне глаза,
И май надо мной насмехается ясный...
О, как ты гадок мне, мир прекрасный!

Солнца, счастья шел искать...
Наг и плох вернулся вспять.
И белье и упованья
Истаскал в своем скитанье.

Скуден силой, худ лицом...
Но - утешься! близко дом.
Как у матери любимой,
Сладко спать в земле родимой.

А иной в пути стал хром -
Не вернется в отчий дом.
Плачет в горе безутешном...
Боже! смилуйся над грешным!

   Смерть меня кличет, моя дорогая!
О! для чего, умирая -
О! для чего, умирая любя,
Я не в лесу покидаю тебя?..
В темном лесу, где погибель таится,
Неотразимо грозна,
Волк завывает, коршун гнездится,
С бешеным хрюканьем бродит веприца,
Бурого вепря жена.

   Смерть меня кличет... О горе!
Лучше бы в утлом челне
Бросил средь бурного моря
Я существо, драгоценное мне!..
Яростно воет и волны вздымает
Там ураган;
Будит на дне и наверх высылает
Страшных чудовищ своих океан;
Все там грозит неминучей напастью:
Мчится акула с разинутой пастью,
Вынырнул жадный кайман.

   Верь мне, о Друг мой прекрасный!
Как ни опасно
В море сердитом, во мраке лесном,
Вдвое опаснее - где мы живем.
Верь мне: ужаснее волка, веприцы,
Злее акул и всех чудищ морских
Звери Парижа, всемирной столицы,
В играх и песнях и плясках своих.
Замерло сердце, и разум мутится...
Вкруг сироты моей, дурью объят,
Этот блестящий Париж суетится,
Дьяволам - рай, ангелам - ад!

    хоботом... Страшно мне их!
Прочь! отвяжитесь!.. Еще налетают...
Словно свинцом придавило мне грудь...
Жить уж немного...
Стук в голове - и возня - и тревога:
Знать, мой рассудок сбирается в путь!

Забытый часовой в Войне Свободы,
Я тридцать лет свой пост не покидал.
Победы я не ждал, сражаясь годы;
Что не вернусь, не уцелею, знал.

Я день и ночь стоял не засыпая,
Пока в палатках храбрые друзья
Все спали, громким храпом не давая
Забыться мне, хоть и вздремнул бы я.

А ночью - скука, да и страх порою.
(Дурак лишь не боится ничего.)
Я бойким свистом или песнью злою
Их отгонял от сердца моего.

Ружье в руках,- всегда на страже ухо...
Чуть тварь какую близко разгляжу,
Уж не уйдет! Как раз дрянное брюхо
Насквозь горячей пулей просажу.

Случалось, и такая тварь, бывало,
Прицелится - и метко попадет.
Не утаю - теперь в том проку мало -
Я весь изранен; кровь моя течет.

Где ж смена? Кровь течет; слабеет тело...
Один упал - другие подходи!
Но я не побежден: оружье цело,
Лишь сердце порвалось в моей груди.

{* Здесь - солдат, добровольно вызвавшийся выполнять опасное поручение (франц.).}

У кого есть много, тот
Еще более возьмет;
А как мало, у того
И последнее уйдет.

Если ж нету ничего,
В гроб ложись,- единый путь!
Право жить дано лишь тем,
У кого есть что-нибудь.

Богатых можно приобресть
Лишь плоской лестью нам с тобой:
Ведь деньги плоски, милый мой,
И плоская нужна им лесть.

Усердней ладаном кури
Пред каждым золотым тельцом,
Лежи в пыли, в навозе лбом,
Лишь в меру не хвали смотри!

Хлеб дорог: все неурожай;
Слова ж не стоят ничего.
Пой мецената, пса его,
И с богом брюхо набивай!

Когда умрешь, в земле лежать
Придется долго без движенья.
Боюсь, придется долго ждать
Мне дня из мертвых воскресенья.

Пока свет жизни не погас,
Не перестало сердце биться,
Еще хотелось бы мне раз
Любовью женской насладиться.

Блондинку бы! чтоб кроткий взгляд
Сиял, как свет луны спокойной:
Пред смертью был плохой бы лад
С брюнеткою, как солнце знойной.

Кто молод, полон свежих сил.
Тот хочет страстных бурь, волнений...
И клятвы, и ревнивый пыл...
Что шуму, гаму! что мучений!

Тем - жемчуг, тем - щебень в волнах океана
О Вильгельм Визецкий, ты умер так рано!
   Зато котенок спасен.

Доска подломилась, куда ты взмостился;
В глубокую воду с доски ты свалился.
   Зато котенок спасен.

Гроб милого мальчика мы проводили;
Средь ландышей вешних его схоронили.
   Зато котенок спасен.

Ты умница был,- удалился ты рано
К пристанищу мира,- не ждал урагана.
   Зато котенок спасен.

Ты умница был,- ты ушел от волненья;
Ты прежде болезни нашел исцеленье.
   Зато котенок спасен.

Как часто над ранней твоею кончиной
Я думаю с завистью, с горькой кручиной.
   Зато котенок спасен.

Ни в чем нет совершенства в этом мире:
В колючках даже пышной розы цвет;
Я думаю, без недостатков нет
И ангела в заоблачном эфире.

Тюльпан не пахнет, как ни мил для глаз;
И честность, говорят, иным не к роже;
Не заколись Лукреция - как раз,
Пожалуй, забеременела б тоже.

На гнусных лапах движется павлин;
Милейшая из женщин может сплин
И скуку нам нагнать, как "Генриада"
Вольтерова иль даже "Мессиада".

Нет по-испански знающих коров;
Не знает Массман двух латинских слов.
Зад мраморной Венеры слишком гладок;
Нос Массмана уж слишком мал и гадок.

В душистом соте - жала берегись!
Как часто плохи рифмы в песне сладкой!
И Ахиллес был с уязвимой пяткой;
И Александр Дюма (отец) - метис!

Звезде небес - как ярко б ни сияла -
Порой упасть бывает суждено;
Нередко пахнет бочкою вино;
И в самом солнце пятен есть не мало!

И ты, мой свет, так сладко не гляди!
И ты от недостатков не изъята.
Чего же нет - ты спросишь - у тебя-то?
Да груди нет, и нет души в груди.

Осторожней, душа ты бессмертная, будь,
   Чтоб беды не случилось с тобою,
   Как расстанешься с жизнью земною.
Среди смерти и ночи лежит тебе путь.

Пред столицею света, у врат золотых,
   На часах стоят божьи солдаты.
   Спросят только про то, как жила ты;
А про имя и званье нет спроса у них.

Оставляет у входа пришелец земной
   Обувь пыльную, жавшую ноги.
   Проходи! Тут найдешь ты с дороги
Хоры музыки - мягкие туфли - покой!

"Сетования" (раздел "Лазарь"), написанных им в последние годы жизни. Михайлов писал в своем предисловии к "Песням Гейне", что некоторые из стихотворений этого цикла "кажутся каким-то страшным криком боли, и их нельзя читать без содрогания" (изд. 1858 г., стр. III).

Радость и горе, Оглядка на прошлое. Печатаются по изд. 1858 г., стр. 129-132. Впервые - С, 1853, No 1, стр. 158-160.

В мае. Печатается по изд. 1862 г., стр. 219-220. Впервые - "Поэты всех времен и народов", ч. II, СПБ 1862, стр. 122-123, с изменением отдельных строк.

Стимфалиды - гнездившиеся близ города Стимфала птицы, покрытые бронзовыми перьями, сбрасывая которые, они убивали людей и животных (греч. миф.).

Фурии - живущие в преисподней богини-мстительницы (римск. миф.).

Умирающие. Печатается по изд. 1858 г., стр. 133. Впервые - БДЧ, 1857, No 3, отд. I, стр. 4, без заглавия.

Скорбь вавилонская. Печатается по изд. 1858 г., стр. 134-136. Впервые - БДЧ, 1857, No 3, отд. I, стр. 4-6, с изменением в строке 23.

Скорбь вавилонская - выражение, возникшее из 136 псалма библии, где рассказывается о тоске евреев, плененных Вавилоном, по родным местам.

...жадный кайман...- каймановая рыба, достигающая иногда шести метров длины и имеющая сильно вытянутое рыло, вооруженное зубами.

Enfant perdu. Печатается по автографу (ИРЛИ). Впервые - С, 1864, No 11-12, стр. 386, без подписи и с цензурными искажениями, вследствие которых читались:

Порядок вещей, Оборванцы. Печатаются по автографам 1862-1865 гг. (ИРЛИ), как и следующие четыре перевода из цикла "Лазарь". Сохранен порядок расположения переводов в рукописи. Впервые - изд. 1934 г., стр. 365, 367.

Вильгельм. Визецкий - школьный товарищ Гейне; утонул, спасая котенка, о чем Гейне рассказывает в "Путевых картинах".

Несовершенство. Впервые - изд. 1934 г., стр. 368-369.

"Генриада" - эпическая поэма Вольтера, вышла в 1723 г. и вызвала множество подражаний.

"Мессиада" - религиозная поэма немецкого поэта Клопштока (1724-1803).

Массман (1797-1874) - профессор древнегерманского языка и литературы.

...Александр Дюма... метис...- мать писателя Александра Дюмаотца (1802-1870) по отцу была негритянкой.