Северное море
Автор: | Гейне Г., год: 1856 |
Примечание: | В переводе М. Л. Михайлова |
Категория: | Стихотворение |
Связанные авторы: | Михайлов М. Л. (Переводчик текста) |
Северное море
Часть первая
КОРОНОВАНИЕ
Песни, вы, добрые песни мои!
Вставайте! наденьте доспехи!
Трубите в трубы
И на щите поднимите
Мою красавицу!
Отныне всевластной царицей
В сердце моем она будет
Царить и править.
Слава тебе, молодая царица!
|
От солнца далекого я оторву
Клочок лучезарного,
Багряного золота
И сотку из него
Венец на чело твое царское;
От тонкой лазурной
Шелковой ткани небесного полога,
Осыпанной яркими
Алмазами ночи,
Отрежу кусок драгоценный
И им, как царской порфирой,
Одену твой царственный стан.
Я дам тебе свиту
Из щепетильно-нарядных сонетов,
Терцин горделивых и вежливых стансов;
У тебя скороходами будут
Мои остроты,
Придворным шутом -
Моя фантазия,
Герольдом с смеющейся слезкой в щите -
Мой юмор;
А сам я, царица,
Сам я колени склоню пред тобой
И, присягая тебе, поднесу
На бархатной алой подушке
Ту малую долю рассудка,
Что мне из жалости
Оставила прежняя
Царица моя.
|
СУМЕРКИ
На бледном морском берегу
Сидел одинок я и грустно-задумчив.
Все глубже спускалось солнце, бросая
Багровый свой свет полосами
По водной равнине,
И беглые, дальние волны,
Приливом гонимые,
Шумно и пенясь бежали
К берегу ближе и ближе.
В чудном их шуме
Слышался шепот и свист,
Смех и роптанье,
Вздохи и радостный гул, и порой
Тихо-заветное,
|
Будто над детскою люлькою, пенье...
И мне казалось,
Слышу я голос забытых преданий,
Слышу старинные чудные сказки -
Те, что когда-то ребенком
Слыхал от соседних детей,
Как все мы, бывало,
Вечером летним теснимся
Послушать тихих рассказов
На ступеньках крыльца,
И чутко в нас бьется
Детское сердце,
И с любопытством глядят
Умные детские глазки;
А взрослые девушки
Из-за душистых цветочных кустов
Глядят через улицу в окна...
На розовых лицах улыбка -
И месяц их облил сияньем.
|
ЗАКАТ СОЛНЦА
Огненно-красное солнце уходит
В далеко волнами шумящее,
Серебром окаймленное море;
Воздушные тучки, прозрачны и алы,
Несутся за ним; а напротив,
Из хмурых осенних облачных груд,
Грустным и мертвенно-бледным лицом
|
Смотрит луна; а за нею,
Словно мелкие искры,
В дали туманной
Мерцают звезды.
|
Некогда в небе сияли,
В брачном союзе,
Луна-богиня и Солнце-бог;
А вкруг их роились звезды,
Невинные дети-малютки.
|
Но злым языком клевета зашипела,
И разделилась враждебно
В небе чета лучезарная.
|
И нынче днем в одиноком величии
Ходит по небу солнце,
За гордый свой блеск
Много молимое, много воспетое
Гордыми, счастьем богатыми смертными.
|
А ночью
По небу бродит луна,
Бедная мать,
Со своими сиротками-звездами,
Нема и печальна...
И девушки любящим сердцем
И кроткой душою поэты
Ее встречают
И ей посвящают
Слезы и песни.
|
Женским незлобивым сердцем
Все еще любит луна
Красавца мужа,
И под вечер часто,
Дрожащая, бледная,
Глядит потихоньку из тучек прозрачных,
И скорбным взглядом своим провожает
Уходящее солнце,
И, кажется, хочет
Крикнуть ему: "Погоди!
Дети зовут тебя!"
Но упрямое солнце
При виде богини
Вспыхнет багровым румянцем
Скорби и гнева
|
И беспощадно уйдет на свое одинокое,
Влажно-холодное ложе.
|
* * *
Так-то шипящая злоба
Скорбь и погибель вселила
Даже средь вечных богов,
И бедные боги
Грустно проходят по небу
Свой путь безутешный
И бесконечный,
|
И смерти им нет, и влачат они вечно
Свое лучезарное горе.
|
Так мне ль - человеку,
Низко поставленному,
Смертью одаренному,-
Мне ли роптать на судьбу?
|
Ночь холодна и беззвездна;
Море кипит, и над морем,
На брюхе лежа,
Неуклюжий северный ветер
Таинственным,
Прерывисто-хриплым
Голосом с морем болтает,
Словно брюзгливый старик,
Вдруг разгулявшийся в тесной беседе...
Много у ветра рассказов -
Много безумных историй,
Сказок богатырских, смешных до уморы,
Норвежских саг стародавних...
Порой средь рассказа,
Далеко мрак оглашая,
Он вдруг захохочет
Или начнет завывать
Заклятья из Эдды и руны,
Темно-упорные, чаро-могучие...
И моря белые чада тогда
Высоко скачут из волн и ликуют,
Хмельны разгулом.
|
Меж тем по волной-омоченным пескам
Плоского берега
Проходит путник,
И сердце кипит в нем мятежней
И волн и ветра.
Куда он ни ступит,
Сыплются искры, трещат
Пестрых раковин кучки...
И, серым плащом своим кутаясь,
Идет он быстро
Средь грозной ночи.
Издали манит его огонек,
Кротко, приветно мерцая
В одинокой хате рыбачьей.
|
На море брат и отец,
И одна-одинешенька в хате
Осталась дочь рыбака -
Чудно-прекрасная дочь рыбака.
Сидит перед печью она и внимает
Сладостно-вещему,
Заветному пенью
В котле кипящей воды,
И в пламя бросает
Трескучий хворост,
И дует на пламя...
И в трепетно-красном сиянье
Волшебно-прекрасны
Цветущее личико
И нежное белое плечико,
Так робко глядящее
Из-под грубой серой сорочки,
И хлопотливая ручка-малютка...
Ручкой она поправляет
Пеструю юбочку
На стройных бедрах.
|
Но вдруг распахнулась дверь,
И в хижину входит
Ночной скиталец.
С любовью он смотрит
На белую, стройную девушку,
И девушка трепетно-робко
Стоит перед ним - как лилея,
От ветра дрожащая.
Он наземь бросает свой плащ,
А сам смеется
И говорит:
|
"Видишь, дитя, как я словодержу!
Вот и пришел, и со мною пришло
Старое время, как боги небесные
Сходили к дщерям людским,
И дщерей людских обнимали,
И с ними рождали
Скипетроносных царей и героев,
Землю дививших.
Впрочем, дитя, моему божеству
Не изумляйся ты много!
Сделай-ка лучше мне чаю - да с ромом!
Ночь холодна; а в такую погоду
Зябнем и мы,
Вечные боги,- и ходим потом
С наибожественным насморком
И с кашлем бессмертным!"
|
ПОСЕЙДОН
Солнце играло лучами
Над вечно-зыблемым морем;
Вдали на рейде
Блестел корабль, на котором
Домой я ехать собрался.
Да не было ветра попутного -
И я еще мирно сидел
На белой отмели
Пустынного берега
И песнь Одиссея читал -
Старую, вечно-юную песнь...
И со страниц ее, морем шумящих,
Радостно веяло мне
Дыханьем богов,
И светозарной весной человека,
И небом Эллады цветущим.
|
Благородное сердце мое
Всюду верно следило
За сыном Лаэрта в скорбях и скитаньях:
Садилось, печальное, с ним
За радушный очаг,
Где царицы пурпур прядут;
И лгать и бежать ему помогало
Из объятий нимф, из пещер исполинов;
И в киммерийскую ночь
Его провожало;
Было с ним в бурю - в крушенье,
И несказанное
Терпело горе.
|
Я вздохнул и сказал:
"Злой Посейдон!
Гнев твой ужасен,
И сам я боюсь не вернуться на родину".
|
Лишь только я молвил,
Запенилось море,
И из белых волн поднялась
Осокою венчанная
Глава владыки морей,
И он воскликнул с насмешкой:
"Не бойся, поэтик!
|
Поверь, я не трону твой бедный кораблик
И жизнь твою драгоценную
Не стану смущать опасною качкой.
Ведь ты, поэтик,
|
Меня никогда не гневил; ни единой
Башенки ты не разрушил в священном
|
Граде Приама;
Ни волоска не спалил ты в реснице
Моего Полифема,-
И никогда не давала
Мудрых советов тебе
Богиня ума, Паллада Афина".
|
Молвил - и снова
В море нырнул Посейдон...
И над грубою шуткой
Моряка под водой засмеялись
Амфитрита, нелепая женщина-рыба,
И глупые дочки Нерея.
|
ПРИЗНАНИЕ
Тихо с сумраком вечер подкрался;
Грозней бушевало море...
А я сидел на прибрежье, глядя
На белую пляску валов,
И сердце мне страстной тоской охватил
Глубокой тоской по тебе,
Прекрасный образ,
Всюду мне предстающий,
Всюду зовущий меня.
Всюду - всюду -
В шуме ветра, ив рокоте моря,
И в собственных вздохах моих.
Легкою тростью я написал на песке:
|
"Агнеса!
Я люблю тебя!"
Но злые волны плеснули
На нежное слово любви
И слово то стерли и смыли.
|
Ломкий тростник,
Зыбкий песок и текучие волны!
Вам я больше не верю!
|
Темнеет небо - и сердце мятежней во мне...
Мощной рукою в норвежских лесах
С корнем я вырву
Самую гордую ель, и ее обмакну
В раскаленное Этны жерло,
И этим огнем-напоенным
Исполинским пером напишу
На темном своде небесном:
"Агнеса!
Я люблю тебя!"
|
И каждую ночь будут в небе
Неугасимо гореть письмена золотые,
И все поколения внуков и правнуков
Будут ликуя читать
Слова небесные;
"Агнеса!
Я люблю тебя!"
|
Свой у моря перлы,
Свои у неба звезды.
Сердце, сердце мое!
Своя любовь у тебя.
|
Велики море и небо;
Но сердце мое необъятней...
И краше перлов и звезд
Сияет и светит любовь моя.
|
Прекрасное дитя!
Прийди ко мне на сердце!
И море, и небо, и сердце мое
Томятся жаждой любви.
|
* * *
К голубой небесной ткани,
Где так чудно блещут звезды,
Я прижался бы устами
Крепко, страстно - бурно плача.
|
Очи милой - эти звезды.
Переливно там играя,
Шлют они привет мне нежный
С голубой небесной ткани.
|
К голубой небесной ткани,
К вам, родные очи милой,
Простираю страстно руки
И прошу и умоляю:
|
Звезды-очи! кротким миром
Осените вы мне душу!
Пусть умру - и буду в небе,
В вашем небе, вместе с вами!
|
* * *
Из очей небесных льются
В сумрак трепетные искры,
И душа моя все дальше,
Дальше рвется в страстной скорби.
|
Очи неба! ваши слезы
Лейте мне в больную душу!
Пусть душа моя слезами,
Переполнясь, захлебнется!
|
* * *
Убаюканный волнами,
Будто в думах, будто в грезах,
Тихо я лежу в каюте,
В уголке, на темной койке.
|
В люк мне видны небо, звезды...
Звезды ясны и прекрасны...
Это - радостные очи
Дорогой, родной и милой.
|
Эти радостные очи
Не дремля следят за мною
Кротким светом и приветом
С голубой, небесной выси.
|
И гляжу я ненаглядно,
Страстно в небо голубое...
Только б вас, родные очи,
Не подернуло туманом!
|
* * *
В дощатую стену,
Куда я лежу головой,
Грезами полной,
Стучатся волны - буйные волны.
Они шумят и бормочут
Мне под самое ухо: "Безумный!
Рука у тебя коротка,
А небо далеко,
И звезды там крепко
Золотыми гвоздями прибиты.
Напрасно тоскуешь, напрасно вздыхаешь...
Уснул бы... права, умней!"
|
* * *
Мне снился тихий дол в краю безлюдном;
Как саван, белый снег на нем лежал.
Под белым снегом я в могиле спал
Сном одиноким, мертвым, беспробудным.
|
Но теплились, средь ночи голубой,
Родные звезды над моей могилой.
Их взор горел победоносней силой,
Любовью безмятежной и святой.
|
БУРЯ
Ярится буря
И хлещет волны,
И волны, в пене и гневной тревоге,
Громоздятся высоко,
Словно зыбкие белые горы,
И кораблик на них
Взбирается с тяжким трудом -
И вдруг свергается
В черный, широко разинутый зев
Водной пучины.
|
О море!
Мать красоты, из пены рожденной!
Праматерь любви! пощади меня!
Уж чует труп и порхает над нами
Белым призраком чайка,
И точит о мачту свой клюв
И, жадная, алчет сердца,
Что звучит хвалою
Дщери твоей,
Что взято в игрушки плутишкою внуком твоим.
|
Мои моленья напрасны!
Глохнет мой голос в грохоте бури,
В диком шуме ветров.
Что за гам и за свист! что за рев и за вой!
|
Словно все море -
Дом сумасшедших звуков.
Но меж звуками теми
Мне слышится внятно
Чудное арфы бряцанье,
Страстное, душу влекущее пенье -
Душу влекущее, душу зовущее...
И узнаю я тот голос.
|
И поет и на арфе играет,
А ветер взвевает ей длинные кудри
И темную песню ее
Несет по широкому, бурному морю.
|
МОРСКАЯ ТИШЬ
Тишь и солнце! Свет горячий
Обнял водные равнины,
И корабль златую влагу
Режет следом изумрудным.
|
У руля лежит на брюхе
И храпит усталый боцман;
Парус штопая, у мачты
Приютился грязный юнга.
|
Щеки пышут из-под грязи;
Рот широкий, как от боли,
Стиснут; кажется, слезами
Брызнут вдруг глаза большие.
|
Капитан его ругает,
Страшно топая ногами...
"Как ты смел - скажи, каналья!
Как ты смел стянуть селедку?"
|
Тишь и гладь! Со дна всплывает
Рыбка-умница; на солнце
Греет яркую головку
И играет резвым плесом.
|
Но стрелой из поднебесья
Чайка падает на рыбку -
И с добычей в жадном клюве
Снова в небе исчезает.
|
МОРСКОЙ ПРИЗРАК
А я лежал на краю корабля и смотрел
Дремотным оком
В зеркально-прозрачную воду,
Все глубже и глубже
Взглядом в нее проникая...
И вот в глубине, на самом дне моря,
Сначала как будто в тумане,
Потом все ясней и ясней,
Показались церковные главы и башни,
И наконец, весь в сиянии солнца,
Целый город,
Старобытно-фламандский,
С живою толпою народной.
Важные граждане в черных плащах,
В белых фрезах, в почетных цепях,
С длинными шпагами, с длинными лицами
Проходят по рыночной площади,
Народом кипящей,
К ратуше
С высоким крыльцом,
Где каменной стражей
Стоят императоров статуи
С мечами и скиптрами.
Неподалеку, вдоль длинного ряда домов,
Где окна так ярко блестят,
Где пирамидами липы подстрижены,
Гуляют, шелком платьев шумя,
Стройные девушки,
И их цветущие лица
Скромно глядят из-под шапочек черных
И из-под золота пышных волос.
Мимо гордо проходят,
Им головою кивая,
Пестрые франты в испанском наряде.
Старые женщины в желтых
Полинявших платьях,
Со святцами, с четками
Мелкими идут шажками к собору...
Уж с башен благовест льется,
А в церкви орган загудел.
|
И меня самого эти дальние звуки
Охватили таинственным трепетом...
Бесконечная, страстная грусть
И глубокая скорбь
Тихо крадутся в сердце ко мне -
Едва исцеленное сердце...
И кажется, будто сердечные раны мои
|
Уста любимые
Лобзаньями вновь открывают,
И снова кровь из них льется -
Горячими, красными каплями,
И капли те падают тихо,
Тихо, одна за другой,
На старый дом, в том глубоком,
Подводном городе,
На старый, с высокою кровлею дом,
Унылый, пустой и безлюдный...
Только внизу, под окном,
Сидит пригорюнясь там девушка -
Словно бедный, забытый ребенок...
И я знаю тебя, мое бедное
Дитя позабытое!
|
Так вот куда,
В какую глубокую глубь
От меня ты скрылась
Из детской прихоти,
И выйти уж больше на свет не могла,
И сидела одна, как чужая,
Средь чуждых людей,
Меж тем как, скорбный душою,
По целой земле я искал тебя -
Все только искал тебя,
Вечно-любимая,
Давно-утраченная,
Наконец-обретенная!
Да, я нашел тебя - и опять
Вижу прекрасное
Лицо твое, вижу глаза,
Умные, преданно-добрые,
Милую вижу улыбку...
И уж теперь не расстанусь с тобой,
И к тебе низойду,
И, раскрывши объятья,
Припаду на сердце к тебе!
|
Но вовремя тут капитан
Схватил меня за ногу,
И дальше от края меня оттащил,
И молвил, сердито смеясь;
"В уме ли вы, доктор!"
|
ОЧИЩЕНИЕ
Останься в морской глубине ты,
Безумная греза,
Ты, некогда много ночей
Мне сердце лживым счастьем терзавшая,
А ныне, призраком в лоне морском,
Мне и средь белого дня угрожающая!
Останься ты в бездне на вечные веки!
И я заодно к тебе сброшу
Все мои скорби и все прегрешения,
И шапку безумства, звеневшую
Так долго над жалкой моей головой,
И гладко-холодную
Змеиную кожу
Лицемерия,
|
Что долго так душу мою обвивала -
Душу больную,
Бога отвергшую, небо отвергшую,
Окаянную душу!
Ой-гой! Ветер крепнет!
|
Вверх паруса!.. Заплескали они и надулись...
Вдоль по погибельно-тихой равнине
Несется корабль -
И ликует душа на свободе!
|
Часть вторая
УТРЕННИЙ ПРИВЕТ
Фалатта! Фалатта!
Привет тебе, вечное море!
Привет тебе десять тысяч раз
От ликующего сердца,-
Такой, как некогда слышало ты
От десяти тысяч
Сердец греческих,
С бедами боровшихся,
По отчизне томившихся,
Всемирно-славных сердец!
|
Привет тебе, вечное море!
Родным языком мне шумят твои воды;
Грезы детства встают предо мной
Над твоим зыбучим простором,
И сызнова мне повторяет
Старая память былые рассказы
О всех дорогих и милых игрушках,
О святочных, пышных подарках,
О красных деревьях коралловых,
О злато-чешуйчатых рыбках,
О жемчуге желтом, о грудах
Раковин пестрых,
Что ты бережливо таишь
В своем прозрачном,
Хрустальном доме.
|
О! как я в чужбине томился!
Словно увядший цветок
В жестянке ботаника,
Лежало в груди моей сердце.
Мне кажется,
|
Будто я целую долгую зиму, больной,
Был заперт в темном больничном покое
И вдруг нежданно его покинул -
И мне ослепительно блещет навстречу
Весна изумрудная,
Солнцем пробужденная,
И молодые цветы
Глядят на меня
|
Душистыми пестрыми глазками,
И все благовонием дышит,
И все гудит, и живет, и смеется,
И в небе лазурном
Распевают птицы...
Фалатта! Фалатта!
|
О храброе - и в отступлении храброе се
Как часто, как горестно-часто
Тебя теснили
Варварки севера;
Сыпали жгучие стрелы в тебя
Из больших, победительных глаз;
Грозили мне грудь раскроить
Кривыми мечами слов;
Гвоздеобразными письмами
Бедный мой, оглушенный
Мозг разбивали...
Напрасно я крылся щитом;
Стрелы свистали, и падал удар за ударом...
|
И вот оттеснили меня
Варварки севера к самому морю,
И, полною грудью дыша,
Я море приветствую -
Спасительно-чудное море...
Фалатта! Фалатта!
|
ГРОЗА
Тяжко нависла над морем гроза,
И черную стену туч
Зубчатым лучом прорезает
Молния, быстро светя и быстро
Исчезая, как беглая мысль
На челе Крониона.
Далече по бурно-пустынным водам
Грохочет гром,
И скачут белые кони-валы,
Самим Бореем рожденные
От чудных кобылиц Эрихтона,
И в жалком испуге порхает
Морская птица,
Как тень у вод Стикса,
Хароном оттолкнутая
От барки его полуночной.
|
Бедный резвый кораблик!
Пришлось пуститься ему
В опасную пляску!
Эол ему выслал
Самых искусных своих музыкантов:
Пусть поиграют погромче, а он веселее попляшет!
Один громче свищет, другой трубит,
А третий водит по струнам
Глухого баса...
И корабельщик
Едва стоит на ногах у руля,
И смотрит, глаз не сводя, на компас,
Дрожащую душу кораблика,
И руки с мольбой к небесам простирает...
"Спаси нас, Кастор, воинственный всадник,
И ты, кулачный боец Полидевк!"
|
КРУШЕНИЕ
Любовь и надежда! все погибло!
И сам я как труп -
Выброшен морем сердитым -
Лежу на пустынном,
Унылом береге.
|
Передо мной водяная пустыня колышется;
За мною лишь горе и бедствие;
А надо мною плывут облака,
Безлично-серые дочери воздуха,
Что черпают воду из моря
Туманными ведрами,
И тащат и тащат ее через силу,
И снова в море ее проливают...
Труд печальный и скучный -
И бесполезный, как жизнь моя.
|
Волны рокочут; чайки кричат...
Воспоминанья старинные веют мне на душу...
Забытые грезы, потухшие образы,
Мучительно-сладкие, вновь возникают.
|
Живет на севере женщина,
Прекрасная, царственно-пышная...
Стан ее, стройный как пальма,
Страстно охвачен белой одеждой;
Темные пышные кудри,
Словно блаженная ночь,
С увенчанной косами
Головы разливаясь, волшебно змеятся
Вкруг чудного бледного лика;
И, величаво-могучи, горят ее очи,
Словно два черные солнца.
|
О черные солнцы! как часто -
Как часто восторженно я упивался из вас
Диким огнем вдохновенья
И стоял, цепенея,
Полон пламенным хмелем...
И тогда голубино-кроткой улыбкой
Вдруг оживлялись гордые губы,
И с гордых губ
Сливалось слово
Нежнее лунного света,
Отраднее запаха розы,
И душа ликовала во мне -
И к небу орлом возлетала.
|
Молчите вы, волны и чайки!
Все миновало! Любовь и надежда -
Надежда и счастье! Лежу я на береге,
Одинокий, морем ограбленный,
И к сырому песку
Горячим лицом припадаю.
|
НА ЗАКАТЕ
Прекрасное солнце
Спокойно склонилось в море,
Зыбкие волны окрасила
Темная ночь,
|
И только заря осыпает их
Золотыми лучами;
И шумная сила прилива
Белые волны теснит к берегам,
И волны скачут в поспешном веселье,
Как стада белорунных овец,
Что вечером к дому
Гонит пастух, распевая.
|
"Как солнце прекрасно!" -
Сказал мне по долгом молчанье мой друг,
Со мною у моря бродивший...
И полугрустно, полушутливо
Он стал уверять меня,
Будто солнце - прекрасная женщина,
Которой пришлось поневоле
Выйти замуж за старого бога морей...
И днем она радостно по небу ходит
В пурпурной одежде,
Блистая алмазами,
И все ее любят, и всей ей дивятся -
Все земные созданья,
И всех созданий земных утешает
Свет и тепло ее взгляда;
А вечером грустно-невольно
Она возвращается
Во влажный дворец, на холодную грудь
Седого мужа.
"Поверь мне! - прибавил мой друг...
А сам смеялся,
|
Потом вздыхал - и снова смеялся... -
Это одно из нежнейших супружеств!
Они или спят, иль бранятся -
Так бранятся, что море высоко вскипает,
И в шуме волн мореходы
Слышат, как старый жену осыпает
Страшною бранью:
"Круглая ты потаскушка вселенной!
Лучеблудница!
Целый ты день горяча для других;
|
"
После таких увещаний постельных, конечно,
|
Ударяется в слезы
Гордое солнце - и рок свой клянет...
Клянет так долго и горько,
Что бог морской
|
С отчаянья прочь из постели кидается
И поскорее наверх выплывает -
Воздухом свежим дохнуть, освежиться.
|
Я сам его видел прошедшею ночью:
По пояс вынырнул он из: воды
В байковой желтой фуфайке,
В белом как свет ночном колпаке;
Нависшем над старым,
Истощенным лицом".
|
ПЕСНЬ ОКЕАНИД
Меркнет вечернее море,
И одинок, со своей одинокой душой,
Сидит человек на пустом берегу
И смотрит холодным,
Мертвенным взором
Ввысь, на далекое,
Холодное, мертвое небо
И на широкое море,
Волнами шумящее.
И по широкому,
Волнами шумящему морю,
Вдаль, как пловцы воздушные,
Несутся вздохи его -
И к нему возвращаются грустны;
Закрытым нашли они сердце,
Куда пристать хотели...
И громко он стонет, так громко"
Что белые чайки
С песчаных гнезд подымаются
И носятся с криком над ним...
И он говорит им, смеясь:
"Черноногие птицы!
|
На белых крыльях над морем вы носитесь;
Кривым своим клювом
Пьете воду морскую;
Жрете ворвань и мясо тюленье...
Горька ваша жизнь, как и пища!
А я, счастливец, вкушаю лишь сласти:
Питаюсь сладостным запахом розы,
Соловьиной невесты,
Вскормленной месячным светом;
Питаюсь еще сладчайшими
Пирожками с битыми сливками;
Вкушаю и то, что слаще всего,-
Сладкое счастье любви
И сладкое счастье взаимности!
|
Она любит меня! она любит меня!
Прекрасная дева!
|
Теперь она дома, в светлице своей, у окна,
И смотрит в вечерний сумрак -
Вдаль, на большую дорогу,
И ждет, и тоскует но мне - ей-богу!
Но тщетно и ждет и вздыхает...
Вздыхая, идет она в сад,
Гуляет по саду
Среди ароматов, в сиянье луны,
С цветами ведет разговор,
И им говорит про меня:
Как я - ее милый - хорош,
Как мил и любезен - ей-богу!
Потом и в постели, во сне, перед нею,
Даря ее счастьем, мелькает
Мой милый образ;
И даже утром, за кофе, она
На бутерброде блестящем
Видит мой лик дорогой -
И страстно съедает его - ей-богу!"
|
Так он хвастает долго,
И порой раздается над ним,
Словно насмешливый хохот,
Крик порхающих чаек.
Вот наплывают ночные туманы;
Месяц - желтый, как осенью лист,-
Грустно сквозь сизого облака смотрит...
Волны морские встают и шумят...
И из пучины щумящего моря
Грустно, как ветра осеннего стон,
Слышится пенье.
Океаниды поют,
Милосердые, чудные девы морские...
И слышнее других голосов
Ласковый голос
Сереброногой супруги Пелея...
Океаниды уныло поют:
|
"Безумец! безумец! хвастливый безумец!
Скорбью истерзанный!
Убиты надежды твои,
Игривые дети души,
И сердце твое, словно сердце Ниобы,
Окаменело от горя.
Сгущается мрак у тебя в голове,
И вьются средь этого мрака,
Как молнии, мысли безумные!
И хвастаешь ты от страданья!
Безумец! безумец! хвастливый безумец!
Упрям ты, как древний твой предок,
Высокий титан, что похитил
Небесный огонь у богов
И людям принес его,
И, коршуном мучимый,
К утесу прикованный,
Олимпу грозил, и стонал, и ругался
Так, что мы слышали голос его
В лоне глубокого моря
И с утешительной песнью
Вышли из моря к нему.
Безумец! безумец! хвастливый безумец!
Ты ведь бессильней его,
И было б умней для тебя
Влачить терпеливо
Тяжелое бремя скорбей -
Влачить его долго, так долго,
Пока и Атлас не утратит терпенья
И тяжкого мира не сбросит с плеча
В ночь без рассвета!"
|
Долго так пели в пучине
Милосердые, чудные девы морские.
Но зашумели грознее валы,
Пение их заглушая;
В тучах спрятался месяц; раскрыла
Черную пасть свою ночь...
Долго сидел я во мраке и плакал.
|
БОГИ ГРЕЦИИ
Полный месяц! в твоем сиянье,
Словно текучее золото,
Блещет море.
|
Кажется, будто волшебным слияньем
Дня с полуночною мглою одета
Равнина песчаного берега.
А по ясно-лазурному,
Беззвездному небу
Белой грядою плывут облака,
Словно богов колоссальные лики
Из блестящего мрамора.
|
Не облака это! нет!
Это сами они -
Боги Эллады,
|
Некогда радостно миром владевшие,
А ныне в изгнанье и в смертном томленье,
Как призраки, грустно бродящие
По небу полночному.
Благоговейно, как будто объятый
Странными чарами, я созерцаю
Средь пантеона небесного
Безмолвно-торжественный,
Тихий ход исполинов воздушных.
Вот Кронион, надзвездный владыка!
Белы как снег его кудри -
Олимп потрясавшие, чудные кудри;
В деснице он держит погасший перун;
Скорбь и невзгода
Видны в лице у него;
Но не исчезла и старая гордость.
Лучше было то время, о Зевс!
Когда небесно тебя услаждали
Нимфы и гекатомбы!
Но не вечно и боги царят:
Старых теснят молодые и гонят,
Как некогда сам ты гнал и теснил
Седого отца и титанов,
Дядей своих, Юпитер-Паррицида!
Узнаю и тебя,
Гордая Гера!
|
Не спаслась ты ревнивой тревогой,
И скипетр достался другой,
И ты не царица уж в небе;
И неподвижны твои
Большие очи,
И немощны руки лилейные,
И месть бессильна твоя
К богооплодотворенной деве
И к чудотворцу божию сыну.
Узнаю и тебя, Паллада Афина!
Эгидой своей и премудростью
Спасти не могла ты
Богов от погибели.
И тебя, и тебя узнаю, Афродита!
Древле златая! ныне серебряная!
Правда, все так же твой пояс
Прелестью дивной тебя облекает;
Но втайне страшусь я твоей красоты,
И если б меня осчастливить ты выдумала
Лаской своей благодатной,
Как прежде счастливила
Иных героев,- я б умер от страха!
Богинею мертвых мне кажешься ты,
Венера-Либитина!
Не смотрит уж с прежней любовью
Грозный Арей на тебя.
Печально глядит
Юноша Феб-Аполлон.
Молчит его лира,
Весельем звеневшая
За ясной трапезой богов.
Еще печальнее смотрит
Гефест хромоногий!
И точно, уж век не сменять ему Гебы,
Не разливать хлопотливо
Сладостный нектар в собранье небесном.
|
Давно умолк
Немолчный смех олимпийский.
|
Я никогда не любил вас, боги!
Противны мне греки,
И даже римляне мне ненавистны.
Но состраданье святое и горькая жалость
В сердце ко мне проникают,
Когда вас в небе я вижу,
Забытые боги,
Мертвые, ночью бродящие тени,
Туманные, ветром гонимые,-
И только помыслю, как дрянны
Боги, вас победившие,
Новые, властные, скучные боги,
То берет меня мрачная злоба...
. . . . . . . . . . . . . . . .
Старые боги! всегда; вы, бывало"
В битвах людских принимали
Сторону тех, кто одержит победу.
Великодушнее вас человек,
И в битвах богов я беру
Сторону вашу,
Побежденные боги!
|
* * *
Так говорил я,
И покраснели заметно
Бледные облачные лики,
И на меня посмотрели
Умирающим взором,
Преображенные скорбью,
И вдруг исчезли.
Месяц скрылся
За темной, темною тучей;
Задвигалось море,
И просияли победно на небе
Вечные звезды.
|
У моря, пустынного моря полночного
Юноша грустный стоит.
В груди тревога, сомненьем полна голова,
И мрачно волнам говорит он:
|
"О! разрешите мне, волны,
Загадку жизни -
Древнюю, полную муки загадку!
Уж много мудрило над нею голов -
Голов в колпаках с иероглифами,
Голов в чалмах и черных, с перьями, шапках,
Голов в париках и тысячи тысяч других
Голов человеческих, жалких, бессильных...
Скажите мне, волны, что есть человек?
Откуда пришел он? куда пойдет?
И кто там над нами на звездах живет?"
|
Волны журчат своим вечным журчаньем;
- Веет ветер; бегут облака;
Блещут звезды безучастно-холодные...
И ждет безумец ответа!
|
ФЕНИКС
Летит с запада птица -
Летит к востоку,
К восточной отчизне садов,
Где пряные травы душисто растут,
И пальмы шумят,
И свежестью веют ручьи...
Чудная птица летит и поет:
|
"Она любит его! она любит его!
Образ его у ней в сердце живет -
В маленьком сердце,
В тайной, заветной его глубине,
Самой ей неведомо.
Но во сне он стоит перед нею...
И молит она, и плачет,
И руки целует ему,
И имя его произносит,
И с именем тем на устах
В испуге вдруг пробуждается,
И протирает себе в изумленье
Прекрасные очи...
Она любит его! она любит его!"
|
* * *
На палубе, к мачте спиной прислонясь,
Стоял я и слушал пение птицы.
Как черно-зеленые кони с серебряной гривой,
Скакали бело-кудрявые волны;
Как лебединые стаи,
Мимо плыли,
|
Парусами блестя, суда гелголандцев,
Смелых номадов полночного моря.
Надо мною, в вечной лазури,
Порхали белые тучки,
И вечное солнце горело,
Роза небесная, пламенноцветная,
Радостно в море собою любуясь...
И небо, и море, и сердце мое
Согласно звучали:
"Она любит его! она любит его!"
|
У ПРИСТАНИ
Счастлив, кто мирно в пристань вступил,
И за собою оставил
Море и бури,
И тепло и спокойно
В уютном сидит погребке
В городе Бремене.
|
Как приятно и ясно
В рюмке зеленой весь мир отражается!
|
Как отрадно,
Солнечно грея, вливается
Микрокосм струистый
В жаждой-томимое сердце!
Все в своей рюмке я вижу:
Историю древних и новых народов,
Турок и греков, Ганса и Гегеля,
Лимонные рощи и вахтпарады,
Берлин и Шильду, Тунис и Гамбург...
А главное - образ милой моей...
Херувимское личико
В золотистом сиянье рейнвейна.
|
О милая! как ты прекрасна!
Как ты прекрасна! Ты - роза...
Только не роза ширазская,
Гафизом воспетая,
Соловью обрученная...
Не роза шаронская,
Священно-пурпурная,
Пророками славимая...
Но роза ты погребка
В городе Бремене... {*}
{* Роза - одно из названий
рейнвейна. (Прим. М. Л. Михайлова.)}
О! это роза из роз!
Чем старше она, тем пышнее цветет,
|
Славный малый! Мы вместе сидели
И пили как братья.
|
Мы говорили о важных, тайных предметах,
Вздыхали и крепко друг друга
Сжимали в объятьях,
И он обратил меня
На истинный путь... Я с ним пил
За здравие злейших врагов
И всем плохим поэтам простил,
Как и мне простится со временем...
Я в умилении плакал, и вот наконец
Передо мною отверзлись
Врата спасенья...
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Слава! слава! Как сладостно веют
Вокруг меня пальмы вефильские!
Как благовонно дышат
Мирры хевронские!
Как шумит священный поток
И кружится от радости!
И сам я кружусь... и меня
Выводит скорее на воздух,
На белый свет - освежиться -
Мой друг погребщик, гражданин
Города Бремена.
|
Ах, мой друг погребщик! погляди!
На кровлях домов все стоят
Малютки крылатые...
Пьяны они - и поют...
А там - это яркое солнце,-
Не красный ли спьяну то нос
Властителя мира Зевеса;
И около этого красного носа
Не спьяну ль весь мир кружится?
|
ЭПИЛОГ
Цветы голубые и алые!
Жнец ворчливый на вас и не взглянет,
Как на траву бесполезную;
Нагло вас цеп деревянный раздавит...
Даже прохожий бездомный,
Вами любуясь и тешась,
Головой покачает и даст вам
Названье плевел прекрасных.
Но молодая крестьянка,
Венок завивая,
Ласково вас соберет и украсит
Вами прекрасные кудри,
И в этом венке побежит к хороводу,
Где так отрадно поют
Флейты и скрипки,
Или в укромную рощу,
Где милого голос звучит отрадней
И флейт и скрипок!
|
Печатается по PC, 1859, No 11, отд. I, стр. 107-140. По тексту PC было напечатано в изд. 1862 г. (см. С, 1912, No 9, стр. 205).
"Точно ли верно название "стихи" для этих кадансированных строк без определенного количества стоп или ударений, даже без постоянного ритма, писал Михайлов в предисловии в PC,- не стану разбирать. Дело не в названии. Эта форма, получившая еще со времени Гете право гражданства в немецкой литературе, у нас очень нова. Были, правда, попытки писать такими стихами; но они как-то не принялись. Тем не менее я не считал себя вправе своевольничать, переводя такое популярное в германской литературе произведение, как "Северное море", и удержал в своем переводе размер, или, лучше сказать, форму подлинника. Не знаю, в какой мере удалось мне сохранить характер стихов Гейне; но считаю не лишним сказать, что за ними в оригинале признается достоинство стройности, благозвучия и поэзии. Последнее качество не может совершенно сгладиться и в самом слабом переводе, как скоро он хоть немного верен, Что касается моего перевода, я могу, разумеется, ручаться только за возможную верность. Впрочем, в числе этих стихов, освобождающих себя от всяких законов метрики и подчиняющихся единственно музыкальному чувству, попадаются две пьесы, из которых одна целиком, а другая частью написаны четырехстопным хореем без рифм, любимым размером испанских романсов; конечно, этим же размером я и перевел их, как конец пьесы "Ночью в каюте" пятистопным ямбом, согласно подлиннику. Порядок размещения пьес в первых двух частях взят мною из позднейшей редакции их в "Книге песен". "Северное море" написано Гейне в 1825-1826 году".
Коронование....Герольдом с смеющейся слезкой в щите - // Мой юмор... - Герольды - лица, назначавшиеся при средневековых феодалах для прославления своих господ, имели одежду и щит с гербами.
Ночь на берегу. Сага - героические сказания в прозе в древней скандинавской литературе.
Эдда - книга мифов и преданий древнеисландского эпоса.
Руны - народные песни на сюжеты из карело-финского эпоса "Калевала".
Сын Лаэрта - Одиссей (см. прим. на стр. 560).
...Киммерийская ночь...- черноморская ночь (от "киммерийцы" - наименование племен, населявших в древности Северное Причерноморье).
Град Приама - Троя (см. прим. на стр. 577).
"....Ни волоска не спалил ты в реснице // Моего Полифема..." - Одноглазый великан-людоед Полифем, из пещеры которого бежал Одиссей, выколов ему горящим колом глаз, был сыном Посейдона (греч. миф.),
Амфитрита, супруга Посейдона (греч. миф.).
Буря. Мать красоты, из пены рождённой!- Имеется в виду Афродита (см. прим. на стр. 563).
...плутишкою внуком твоим...- Имеется в виду Амур.
Часть вторая
Утренний привет. Фалатта! Фалатта! - Море! Море! (греч.) - радостный клич, которым, по свидетельству древнегреческого историка Ксенофонта, десять тысяч греков после длительного и опасного перехода по Малой Азии из Персии приветствовали море (см. "Анабазис", IV, 7, 24).
Борей - см. прим. на стр. 557.
...чудных кобылиц Эрихтона...- Эрихтон (Зрихтоний), сказочный царь Афин, первым стал запрягать коней в колесницу (греч. миф.).
...Как тень... // Хароном оттолкнутая...- Харон, перевозчик мертвых в подземное царство, не брал в свой челн души непогребенных (греч. миф.).
"Спаси нас Кастор, воинственный всадник // ...кулачный боец Полидевк!" - братья-близнецы Кастор и Полидевк, сыновья Зевса, покровители мореплавателей (греч. миф. ). Кастор часто изображался укротителем коней, Полидевк - кулачным бойцом. Их имена носят две крупнейшие звезды созвездия Близнецов.
Песнь океанид. Супруга Пелея - Фетида, морская богиня, жена героя Пелея (греч. миф.).
Ниоба (Ниобея)- см. прим. на стр. 564.
...Высокий титан, что похитил // Небесный огонь...- Имеется в виду Прометей.
Боги Греции. Печатается по изд. 1862 г., стр. 262-264, так как в первой публикации перевод подвергся цензурным искажениям: были заменены точками строки 48-49 и 88-90, изъята строка 91. В изд. 1890 г. и изд. 1914 г. выпускались строки 41-53, 88-91. Цензор, в связи с изд. 1890 г., писал об этих строках: "В двух местах этого стихотворения встречаются крайне кощунственные сопоставления богов Греции с богородицей и святыми христианской церкви (средина стихотворения)" (изд. 1934 г., стр. 654).
Гекатомба - большое общественное жертвоприношение у древних греков; в переносном смысле - массовое убийство.
Юпитер-Паррицида - Зевс-Отцеубийца (см. прим. на стр. 565).
Гера - см. прим. на стр. 569.
Арей - Apec, бог войны (греч. миф.).
Феб-Аполлон - см. прим. на стр. 569.
...Гефест хромоногий Ц...уж век не сменять ему Гебы...- Бог огня, кузнец Гефест и Геба (см. прим. на стр. 577) разносили на пиршествах богов вино и нектар. Геба была женой Геракла (греч. миф.). У Гейне она - супруга Гефеста.
Вопросы. Цензор, запретил это стихотворение в изд. 1866 г., найдя, что в нем "выражается иносказательно дух полного отрицания религиозных верований человека" (изд. 1953 г., стр. 700).
...суда гелголандцев, // Смелых номадов полночного моря.- Одним из промыслов населения о. Гельголанд было лоцманское дело.
У пристани. Строка 71, выпущенная цензурой, восстановлена по изд. 1866 г. (стр. 203). В изд. 1890 г. цензурой были изъяты строки 65-73, по поводу чего цензор писал: "В конце стихотворения мерещатся пьяному ангелы на крышах" (изд. 1934 г., стр. 654).
Ганс Эдуард (1797-1839) - друг Гейне в юности, профессор права в Берлине, сторонник и популяризатор философии Гегеля.
родившийся в этом городе.
Вефиль, Хеврон - древние города Палестины, упоминаемые в библии.
Эпилог. Впервые - ЛГ, 1848, No 51, 23 декабря, в другой редакции, без заглавия и указания, что это перевод из Гейне.