Фауст. Трагедия Гёте. Первая часть. Перевод А. И. Мамонтова

Фауст. Трагедия Гёте. Первая часть. Перевод А. И. Мамонтова. Москва 1897. Фауст принадлежит к тем счастливым произведениям, которые постоянно привлекают внимание переводчиков. Всякому заманчиво попытаться передать своим языком глубокия мысли оригинала, хоть несколько приблизившись к высоко-поэтической форме его. Можно, кажется, смело сказать, что нет ни одного сколько-нибудь владеющого стихом переводчика, у которого бы в портфеле не хранилось более или менее удачных и обширных отрывков этой вечно юной поэмы. Из этих попыток доведены до конца и напечатаны до сих пор, насколько нам известно, шесть (Губера, Вронченко, Фета, г. Холодковского, г. Голованова и г. Мамонтова). Почти у всех них есть удачно, даже прекрасно переданные места и целые сцены, но хорошого перевода всей трагедии на русский язык до сих пор нет. И действительно, как передать сжатый, кованный язык подлинника, где нельзя ни изменить, ни выпустить почти ни одного слова, не изменив мысли автора, где почти каждый стих по своей концентрированной силе мог бы служить эпиграфом философскому трактату или художественному произведению? В борьбе с своей трудной задачей переводчики выбирают один из двух путей: одни, сохраняя общее содержание мысли подлинника, стремятся облечь ее в возможно более плавную и красивую форму; так поступают, например, Губер и г. Холодковский, которым и принадлежат лучшие переводы Фауста, другие же, как Фет, боясь упустить малейший оттенок немецкого текста, переводят слово за слово и стараются сохранить при этом чуть-ли не расположение частей предложения. Известно, что такой способ в последнее время считается неудовлетворительным даже в нашей средней школе, так как он безсилен передать характерный склад и красоту подлинника. Новым доказательством этого безспорного положения служит последний из русских переводов Фауста г. Мамонтова. "Не в силах сохранить стихотворную форму" оригинала, как сознается переводчик в вступительных строках, он предоставил себе всевозможные вольности: он отказался от рифмы, от определенного размера, иногда не соблюдает совсем никакого размера, задавшись целью "дословно передать содержание подлинника". Понятно, что от такого отношения переводчика к своей задаче должны наиболее пострадать лирическия части трагедии: посвящение, сцена перед часовней, песня Гретхен и т. п. Взамен этого читатель вправе ожидать, что по крайней мере философския места переданы гладко и правильно. Такое ожидание однако оказывается напрасным. Надо обладать полным отсутствием стихотворного таланта и стилистического чутья, чтобы не уметь вольным белым ямбом хоть сколько-нибудь литературно передать какую угодно мысль. В Фаусте есть страницы, которые близки каждому; глаз читателя отыскивает их прежде всего. Каково ему встречать такия, напр., места:

При чтении такой тирады является сомнение, понимал-ли переводчик то, что он переводил. Таким же безсвязным и нелогичным языком излагает Фауст перед Гретхен свой пантеистический катехизис, также нелепо декламирует он в пещере. Мефистофель дает Фаусту достойные реплики, напр.:

иногда в несколько строк, ничем не связанных отрывков из различных комментаторов Фауста. В конце концов нельзя не пожалеть труда наборщиков, потраченного на такую макулатуру.