Годы учения Вильгельма Мейстера.
Книга пятая. Глава десятая

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Гёте И. В.
Категория:Роман


Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

Книга пятая

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Генеральная репетиция прошла; тянулась она нескончаемо долго. У Зерло и Вильгельма оказалось еще немало дел; хотя на подготовку ушла уйма времени, многое существенное было отсрочено до последней минуты.

Так, например, не были готовы портреты обоих королей, и сцена между Гамлетом и матерью, от которой ждали большого эффекта, все еще получалась довольно убогой, принимая во внимание, что отсутствовали и призрак, и его живописное подобие. Зерло в шутку говорил по этому поводу:

- Мы очутимся в прескверном положении, если призрак не явится вовсе, страже в самом деле придется сражаться с пустотой, а суфлеру из-за кулисы произносить монолог призрака.

- Не надо спугивать неверием нашего таинственного друга, - предостерег его Вильгельм, - он непременно придет, когда нужно, изумив нас не меньше, чем зрителей.

- Я только рад буду, лишь бы представление все же состоялось! - воскликнул Зерло - Оно доставило нам больше хлопот, чем я ожидал.

- Никто не будет радоваться больше моего, если пьесу сыграют завтра, - вставила Филина, - хотя роль моя меня никак не тяготит. Но больше мочи моей нет слушать бесконечные разговоры об одном и том же, когда в итоге получится всего-навсего спектакль, который забудется подобно сотням других. Бога ради, перестаньте вы мудрить! Гости, встав из-за стола, всегда найдут что осудить в каждом кушанье; а уж послушать их дома, так для них непостижимо, как онн вынесли такую муку.

- Разрешите мне, прекрасное дитя, истолковать ваше сравнение в мою пользу, - заявил Вильгельм. - Только подумайте, сколько соединенных трудов природы и искусства, торговли, промыслов и ремесел потребно для парадной трапезы. Сколько лет должен прожить олепь в лесу, рыба в реке или в море, пока не удостоится украсить наш стол. А какие хлопоты ждут хозяйку и кухарку на кухне! Как небрежно потягиваем мы за десертом плоды забот неведомого виноградаря, корабельщика и погребщика, словно так оно и надо. И неужто всем этим людям незачем работать, добывать и заготовлять, а хозяину незачем все старательно закупать и собирать, ежели в конце концов удовольствие оказывается преходящим? Но ни одно удовольствие не бывает преходящим; ибо впечатление от него остается жить, и то, что делано с сердцем и тщанием, даже зрителю сообщает скрытую силу, и никому не дано знать, сколь обширно ее действие.

- Мне до всего этого дела нет, - возразила Филина, - я только лишний раз убедилась, что мужчины вечно противоречат самим себе. При всем вашем истовом старании не искалечить великого автора, вы, однако же, убрали самую чудесную мысль в пьесе.[46]

- Самую чудесную? - удивился Вильгельм.

- Ну конечно. Недаром Гамлет похваляется ею.

- Что же это за мысль? - спросил Зерло.

- Будь на вас парик, - сказала Филина, - я бы осторожненько сдернула его. Вам, право же, не мешает просвежить мозги.

Собеседники задумались, и разговор оборвался. Час был поздний, все повставали с мест, решив, что пора расходиться. Покамест они мешкали, Филина запела на приятный, благозвучный лад:

Полно петь, слезу глотая,
Будто ночь длинна, скучна!
Нет, красотки, тьма ночная
Для веселья создана.
 
Коль прекрасной половиной
Называют ясен мужья,
Что прекрасней ночи длинной -
Половины бытия!
 
Кто же будет рад ему?
Он хорош, когда уходит,
В остальном он ни к чему.
 
Но когда мерцают свечи,
Озарив ночной уют,
Нежен взор, шутливы речи
И уста блаженство пыот,
 
И когда за взгляд единый
Ваш ревнивый пылкий друг
С вами рад игре невинной
Посвятить ночной досуг,
 
И когда поет влюбленным
Песню счастья соловей,
А печальным, разделенным
Горе слышится и в ней, -
 
О. тогда клянем недаром
Мы часов бегущих бой,
Что двенадцатым ударом
Возвещает нам покой!
 
Пусть же всех, кто днем скучали,
Утешает мысль одна:
Если полон день печали,
То веселья ночь полна.[47]

 Зерло громко крикнул «браво». Она выпорхнула в дверь и, смеясь, умчалась прочь. Слышно было, как она поет и стучит каблучками, спускаясь по лестнице.

Зерло ушел в соседнюю комнату, Аврелия же остановилась перед Вильгельмом, желавшим ей покойной ночи, и произнесла:

- До чего же она мне противна! Самому существу моему противна до мельчайших штрихов. Видеть не могу, что правая ресница у нее темная при белокурых волосах, которые так пленяют моего брата, а в шраме на лбу есть что-то для меня мерзкое, низкое, отчего мне всегда хочется отойти от нее на десять шагов. Недавно она как милую шутку рассказала, что в детстве отец швырнул ей в голову тарелку, вот след и остался по сей день; неспроста у нее меченые глаза и лоб, ее нужно остерегаться.

Вильгельм ничего не ответил, а Аврелия продолжала, все распаляясь:

- Я просто не в состоянии сказать ей приветливое, участливое слово, так я ненавижу ее; а вкрадчивости у нее хоть отбавляй. Я мечтаю от нее избавиться. Вы тоже, друг мой, неравнодушны к этой девке, и ваше отношение, ваше внимание, чуть что не уважение к ней глубоко меня огорчает, - ей-богу, она не заслуживает его!

- Какова бы она ни была, я обязан ей благодарностью, - возразил Вильгельм. - Ее манеры достойны порицания, но свойствам ее души надо отдать должное.

- Души! - вскричала Аврелия. - Да разве у такой твари есть душа? О, мужчины, как это похоже на вас! Таких женщин вы и заслуживаете.

- Неужто вы подозреваете меня, дорогой друг? - сказал Вильгельм. - Я готов дать отчет в каждой минуте, что провожу с ней.

- Что уж там, время позднее, не стоит затевать спор, - возразила Аврелия. - Все, как один, и один, как все! Доброй ночи, друг мой! Доброй ночи, чудесная райская птица!

Вильгельм осведомился, чему он обязан таким почетным Званием.

- В другой раз, - сказала Аврелия, - в другой раз. Говорят, у них нет ног, они витают в воздухе, и питаются небесным эфиром. Но это все басни, - продолжала она, - поэтический вымысел. Доброй ночи, пусть вам посчастливится увидеть прекрасные сны.

Она ушла в свою комнату, оставив его одного; он поспешил в свою.

она ничем против него не провинилась, а от увлечения ею он был настолько далек, что мог уверенно и гордо отвечать за себя перед самим собой.

Только он собрался раздеться, подойтп к постели и раздвинуть занавески, как вдруг, к великому своему изумлению, обнаружил у кровати пару женских туфель; одна из них лежала, другая стояла. Это были туфельки Филины, которые он запомнил слишком хорошо; вдобавок ему показалось, что и занавески в беспорядке, почудилось даже, будто они шевелятся; он стоял и не отрываясь смотрел на них.

Новое сердечное волнение, которое он почел за досаду, захватило ему дух; после короткой паузы, овладев собой, он решительно крикнул:

- Встаньте, Филина. Что это значит? Куда девалась ваша рассудительность и благопристойность? Вам хочется, чтобы завтра мы стали притчей для всего дома?

Ничто не шелохнулось.

 Я не шучу, - продолжал он, - таким шалостям я не пособник.

Ни звука, ни движения!

С решимостью и досадой направился он к кровати и раздернул занавески.

- Вставайте, - повторил он, - иначе мне придется уступить вам комнату на нынешнюю ночь.

К большому его удивлению, постель была пуста, подушки и одеяла в отменном порядке. Он огляделся, принялся искать, обыскал все и не нашел пи малейшего следа плутовки. Ни за кроватью, ни за печкой, ни за шкафами не обнаружилось ничего; он искал все усерднее и усерднее; ехидный наблюдатель подумал бы даже: он ищет, чтобы найти.

ходулечками, с любопытством разглядывал их, брал в руки, играя ими, и лишь под утро одетый бросился на кровать и задремал, убаюканный самыми фантастическими грезами.

Он все еще спал, когда вошел Зерло и окликнул его:

 Где вы? Еще в постели? Невообразимо! А я-то ищу вас в театре, там еще пропасть дел!

Примечания

46

…самую чудесную мысль в пьесе. - Филина имеет в виду слова Гамлета, сказанные Офелии: «А ведь это чудная мысль - лежать у девушки меж ног» («Гамлет», III, 2).

47



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница