Пограничный легион.
Глава VII

Глава VII

С наступлением темноты товарищи Келлза развели костер перед самым входом в хижину. Келлз полулежал на одеялах, опершись о седло, остальные расположились у костра лицом к нему.

Джоун перетащила свои одеяла в темный угол хижины, где ее никто не видел, зато она видела всех. Как же ей спать, когда рядом сидят эти бандиты? Да и сможет ли она когда-нибудь уснуть? И все же ей было не столько страшно, сколько любопытно. Она ясно видела, -- хотя и не очень понимала, почему, -- что ее присутствие как-то неуловимо меняет всю ситуацию: оно и волнует бандитов, и в то же время явно сдерживает. И она во все глаза следила за происходящим.

Сейчас, как никогда раньше, во всем, что ее окружало, Джоун чувствовала дикую, необузданную, первобытную силу. Даже костер, казалось, пылал диким необузданным пламенем: оно не вилось огненными языками, не трещало, то угасая, то разгораясь вновь, не пело, как положено пламени обыкновенного походного костра - нет, оно ослепительно сверкало, уносилось ввысь и, жадно давясь, на глазах пожирало поленья, бросало зловещие отсветы на жесткие мрачные лица. В своем неистовом буйстве оно еще больше сгустило первобытную черноту ночи, стерло с неба очертанья горных вершин, стерло звезды, поглотило и само небо. Где-то в непроглядной тьме бродили койоты, со всех сторон раздавался их неистовый пронзительный вой. Поднялся ветер. Печально и таинственно застонал он в кроне пихты.

лице. О жестокости говорили резко прочерченные глубокие складки у рта, жестокость светилась в его странных светлых глазах; глубоко запавшие, окруженные темными тенями, они казались еще более странными, чем прежде. Теперь лицо его снова было настороженным - целеустремленным лицом человека, в голове которого вынашиваются планы все новых темных дел, неумолимо влекущих его к страшной участи, которую он готовит другим. У Пирса лицо было худое, оно казалось твердым, почти лишенным плоти, как будто это было вовсе и не лицо, а яркая красная маска, натянутая на ухмыляющийся череп. Бандит, которого звали Французик, был мал ростом и темноволос. На невыразительном лице его выделялись только глаза - их сверлящий взгляд впивался в окружающих, как буравчик, а рот был готов в любой момент извергнуть потоки злобной ругани. Остальные двое ничем особенным не выделялись - так, пограничные негодяи, вроде Билла и Холлоуэя. Зато на Гулдена, сидевшего на одном из концов полукруга, Джоун едва осмеливалась посмотреть, не то чтобы внимательно за ним понаблюдать. При первом же взгляде у нее как-то сразу появилось такое чувство, что, раз она женщина, она отстоит от него неизмеримо дальше любого живого существа, даже любого неодушевленного предмета. Она хотела было отвести глаза, но не смогла: они сами собой, помимо ее воли, снова и снова обращались к нему, словно их что-то притягивало - как вид змеи птицу. Гулден был огромен и могуч; каждое движение говорило о неимоверной физической силе. Более всего он походил на гориллу, только на голове у него была копна светлых, а не темных волос, да кожа была бледная, а не темная. Лицо его, казалось, выковали молотом или вырубили грубым, тупым, ломаным долотом. В каждой черте его, в каждой морщине, в огромных впадинах, скрывавших глаза, в разверстой пещере рта, полной огромных, крепких, как клыки зверя, белых зубов, запечатлелись подаренные ему природой или выпестованные жизнью пороки и беспощадная жестокость. Кто бы он ни был - человек ли, зверь ли - только одно его присутствие делало желанной мысль о смерти. Он не курил, не принимал участия в грубых, но незлобных шутках товарищей; он просто сидел, как огромная машина разрушения, которой не нужен отдых, но которая вынуждена простаивать, потому что подводят отдельные более слабые звенья. При всем том он вовсе не был ни угрюм, ни подавлен. Просто лицо его не выражало ни мыслей, ни чувств.

Келлз же, который после операции быстро набирался сил, напротив, проявлял ко всему живейший интерес. Он без конца задавал вопросы, на которые по большей части отвечал Пирс. Сначала Джоун не прислушивалась к разговору, но вскоре спохватилась и стала наверстывать упущенное. Из того, что ей удалось уловить, она поняла, что Келлз, не меньше, чем награбленным золотом, упивается своей славой первого бандита во всей этой напичканной золотом округе - Айдахо, Неваде и северо-восточной Калифорнии. По репликам бандитов, по их отношению к Келлзу Джоун поняла, что влияние его в этой среде необычайно велико. Под его началом были банды разбойников, разбросанные по всей границе от Бэннока до Льюистона. Но власть его распространялась и на пограничных хищников, прямо ему не подчиненных. На те недели, что Келлз провел в каньоне, бандитам пришлось прервать свои операции - какие именно, Джоун не знала, хотя и догадывалась - и в главном лагере постепенно собралось слишком много праздного, застоявшегося без дела сброда. Поняла Джоун и то, что, хотя верховная власть над этим сбродом была в руках Келлза, ему еще не удалось создать организацию, которая отвечала бы его замыслам. Он то сосредоточенно думал, то впадал в раздражение, однако любые сообщения о золоте неизменно вызывали у него острейший интерес.

-- Ты вроде верно все рассчитал, Джек, -- заключил Пирс. Он замолк и стал раскуривать трубку, как бы готовясь к долгому разговору. -- Рано или поздно тут будет открыто самое большое месторождение на всем Западе. С Соленого озера тянутся караваны фургонов. Южнее Бэннока уже роются кучи старателей. Их лагери торчат во всех долинах и ущельях Медвежьих гор. Золото валяется прямо на земле, его ничего не стоит взять, была бы вода. Все роют, роют, а настоящей жилы пока нет. Конечно, раньше, позже, но все же ее найдут. А уж тогда, не успеет весть разнестись по большим дорогам и вернуться в горы, начнется такая лихорадка!.. Куда там и сорок девятому, и пятьдесят первому. А ты как думаешь, Бейт?

-- А то как же, -- ответил бандит с седеющей головой, которого Келлз называл Бейт Вуд. Он был постарше своих товарищей, рассудительный и не такой бесшабашный. Говорил он медленно.

-- Я видал и сорок девятый, и пятьдесят первый. Вот были денечки! А с Красным я согласен. Тут, на границе, скоро такай каша заварится. Я и сам был старателем. Только не рвался сломя голову копать золото - больно работа тяжелая. Золото трудно копать, да легко потерять. А всего легче добыть его в чужой суме. Похоже, лихорадка начнется где-то тут. Может, уже началась. В горах полно старателей, роются где по двое, где по трое, а где сразу по многу. Они помалкивают, да только золото нужно вывозить. А оно тяжелое, его не спрячешь. Так жилы и находят. Нынешний год уж верно побьет и сорок девятый и пятьдесят первый. А причины тут две. Из Калифорнии прут те, у кого кишка тонка, или те, что ничего не нашли. А с Востока валом валит еще больше народу - одни очень уж легко всему верят, а другие просто от жадности спятили. Тут тебе и бабы, и картежники и еще всякие. А уж в конце те, что от войны удрать хотят. Ну, а если эти потоки когда столкнутся на богатом месторожденье, там такой ад будет, какого свет еще не видал.

 Ребята, -- тихо, со звенящей нотой в голосе, сказал Келлз, -- это же будет самое время жатвы для моего Пограничного легиона.

-- Для чего? -- с любопытством переспросил Бейт Вуд.

-- Для Пограничного легиона.

-- А что это за штука такая? -- грубо вмешался Пирс.

-- Ну, как же, раз ты говоришь, что подходит пора небывалой золотой лихорадки, значит, подходит пора сколачивать и небывалую банду. И я ее сколочу. Она будет называться "Пограничный легион".

 Возьми туда меня! Я буду у тебя за правую руку, -- с жаром отозвался Красный Пирс.

-- И меня! -- добавил Бейт Вуд.

Идея встретила бурное одобрение, все загалдели. Поднявшийся гам вывел Гулдена из оцепененья. Он поднял огромную тяжелую голову и глухо спросил, скорее прорычал, чего это они расшумелись. Услышав вопрос Гулдена, холодный властный голос бандита, напоминавший о его присутствии, все смолкли, словно натолкнулись вдруг на неожиданное препятствие, с которым нельзя не посчитаться. Всем, включая Келлза, стало не по себе. Потом Пирс разъяснил суть дела.

-- Подумаешь! Старо как мир, -- отрезал Гулден. -- Я сам был в таком Легионе. В Алжире. Только он назывался "Королевский Легион".

-- В Алжире? А что это? -- поинтересовался Бейт Вуд.

 Это в Африке, -- ответил Гулден.

-- Ну, Гул, -- воскликнул Пирс восхищенно, -- где только ты не побывал! А что это такое, Королевский легион?

-- Да ничего особенного, просто куча мерзавцев со всей земли. Граница вроде бы самого конца света. Там преступников уже никто не разыскивал.

-- А чем вы там занимались?

-- Грызлись между собой. Когда я уходил из легиона, в нем уже почти никого не оставалось.

 Что ж тут удивительного? -- многозначительно бросил Вуд.

Однако намек до Гулдена не дошел.

-- В моем Легионе никакой грызни не будет, -- спокойно заметил Келлз, -- я сам буду подбирать людей.

-- Вот в этом все дело, -- снова вмешался Вуд, -- чтобы люди были, какие надо. Знаете, а в пятьдесят первом я сам служил в карателях.

Все захохотали, только на каменном лице Гулдена не промелькнуло ни тени улыбки.

 Сколько же нам надо будет человек? -- спросил Пирс.

-- Дело не в числе. Все это должны быть парни, на которых я могу положиться, которые будут мне подчиняться. А в помощники - в лейтенанты - мне понадобится несколько молодых ребят, вроде тебя, Красный. Собранные, смелые, сообразительные.

-- Слушай, хозяин, я тут как раз вспомнил об одном парне, он недавно завалился к нам в Горный Стан, прямиком в заведенье Бэрда - мы там в фараон дулись, -- и спросил тебя. Сперва мы решили было, у него что-то на уме, не счеты ли сводит. Ребята даже прикончить его хотели. А мне он вроде как приглянулся, я ребят утихомирил. И хорошо сделал. У него и в мыслях ничего такого не было. Я, само собой, не стал выпытывать, кто он да откуда. Подумал, вот пареньку туго пришлось, ищет новых друзей. И, ей Богу, хозяин, парень он прямо бешеный какой-то.

-- Как его зовут? -- спросил Келлз.

 Сказал, Джим Клив.

ждала, что вот-вот прозвучит имя ее беглого поклонника. Она вздрогнула, ей стало не по себе. Да, Джим Клив не бросал слов на ветер. Дорого бы она дала, чтобы повернуть время вспять и вновь пережить минуты, разверзшие между нею и Джимом страшную пропасть.

-- Джим Клив, -- в раздумье повторил Келлз, -- никогда о таком не слышал.

А я имена и лица не забываю. Как он выглядит?

-- Ладный такой парень, сильный, высокий, но не слишком, -- ответил Пирс, -- тело - одни мускулы. Года двадцать два - двадцать три. Наездник что надо, здорово дерется, здорово играет, здорово пьет. Бешеный, как черт. Если б ты только сумел его обуздать! Вот, спроси у Бейта, что он думает.

 Интересно, -- отозвался Келлз с некоторым удивлением, -- у нас, на границе, попадается много чужаков, только я что-то не помню, чтобы вам кто-нибудь хоть близко так понравился, как этот Клив... А ты что скажешь, Бейт? Что там парень натворил? Что думает о нем твоя старая башка? В ней много здравого смысла.

-- Чего натворил? -- повторил Бейт, почесывая седину. -- А чего он только не натворил? Ну, вот, хоть то, что так нахально - нахальней уж некуда - заявился к нам в банду. И тут же всех вроде как околдовал. Кто его знает, как он это сделал. Может, это потому, что и слепому видать: плевать он хотел на все на свете. Ребята прямо обалдели. Понимаешь, выиграл все деньги, что были тогда в лагере, многих до нитки обчистил... а потом взял да все назад отдал. Хлестал больше, чем мы все вместе, и не косел. Пальнул в Малыша Джоунза - тот передергивать стал, -- потом в его дружка Чика Уилльямза. Да убивать-то он и не думал, продырявил руку, и все. Чертовски метко стреляет! А быстро-то как! Пожалуй, на всей границе нет лучше стрелка. Это нельзя забывать... Знаешь, Келлз, парень далеко пойдет. Может статься - слишком далеко. И вот что я еще тебе скажу: похоже, кое-кого он уведет с собой.

Ты забыл рассказать, как он отделал Люса, -- напомнил Пирс, -- меня там не было, а ты все сам видел. Расскажи Келлзу.

-- Может, это и не больно в его пользу, -- начал Вуд, -- только мне пришлось по сердцу. Ты, верно, помнишь ту девчонку Брэндера, из поселка на Медвежьем озере? Дочку старого Брэндера, она еще работала у него в лавке? Ну, я же сам раз видел, как ты с ней любезничал. Дело вроде бы было так, что старик со своими ребятами стал искать золото и взял ее с собой. И вот как-то в Горный Стан примчался Люс. У нас, как водится, шла игра, все уже здорово набрались. А этот Клив не пил, не играл, сидел себе в сторонке. Помнится, у него было плохое настроение. А Люс-то пришел сговорить нас на дело. Мы, сам знаешь, никогда с ним не связывались, ни с ним, ни с его дружками, но, может... Кто знает, что бы получилось, если б не Клив. Надо было поехать к Брэндеру, где он золото мыл, и все отобрать... да еще прихватить девчонку. Вообще-то, золото было просто так, для отвода глаз. Ребята Люса порасспросили, он сам сказал, золота там всего ничего, за ним и ехать-то не стоило бы. А тут Джим Клив как раз вроде бы очнулся и давай честить Люса, аж слушать было страшно. Ну, Люс, ясное дело, -- за револьвер, а этот Джим Клив как выхватит у него револьвер да как набросится на Люса! Повалил на пол и давай лупить по чем попало. Чуть до смерти не забил - мы и встрять не успели. Так отделал, живого места не осталось, кости переломал - смотреть страшно. Мы Люса на постель оттащили, он и теперь еще лежит, отлежаться не может. Ему уж никогда не бывать, как прежде.

-- Гулден, ты об этом слышал? -- спросил он, чуть повернув бледное лицо.

-- Да, -- отрезал тот.

 Ну, и что ты думаешь о парне... и о деле, которое он сорвал?

-- Никогда его не видел. Вернемся в лагерь, погляжу. А потом привезу девку Брэндера...

Зачем Келлз задал свой вопрос? Хотел побольше узнать о Кливе? А может быть, получше показать, каков сам Гулден? Решить это Джоун не могла. Однако ей показалось, что между Гулденом и остальными существует скрытая вражда. И еще что-то, неясное, неосязаемое, возможно - страх. Похоже, они понимали, что Гулден из тех, кто творит гнусности ради самих гнусностей. Джоун взглянула на него по-новому и содрогнулась. И совсем перепугалась, когда заметила, что Гулден не спускает глаз с ее темного уголка. Теперь ей стало казаться, что рядом с ним другие, включая даже Келлза, о расчетливой подлости которого она уже многое узнала, были не более, чем обыкновенными негодяями. Чтобы не видеть Гулдена, его косматую гриву и темные провалы глазниц, Джоун с головой закуталась в одеяло. И больше бандитов не видела и не слышала. Либо разговор их мало-помалу стих, либо, поглощенная собственными мыслями, она просто перестала его замечать.

 -- ужасно! Мысль эта разрывала ей сердце. Она и не подозревала, что он на такое способен. А все же, думала она, как это в его духе! И ведь только из-за нее - с отчаянья, с досады, назло ей - он себя погубил. Теперь его убьют в пьяной драке или - того хуже - он станет бандитом, как вот эти, погрязнет в преступлениях. Мысль, что она сама обрекла его на такую страшную судьбу, как громом поразила Джоун. Ну зачем было так глупо с ним кокетничать! Кому было нужно ее тщеславие, напускное равнодушие! Она же любила Джима, хотя сама этого не понимала, не понимала даже, когда отправилась за ним, чтобы вернуть домой. Зато теперь знает. А надо было бы знать и пораньше. Дело принимало совсем скверный оборот. При одной мысли о том, что ее ожидает, Джоун начинала бить холодная дрожь. И все-таки, несмотря ни на что, сердце у нее больно и сладко замирало. Скоро, очень скоро она лицом к лицу встретится с новым Джимом Кливом, мальчишкой, превратившимся в бесшабашного громилу. Как ей держаться? Как Джим себя поведет? Поверит Келлзу, будто она - жена бандита? С презреньем отвернется? Проклянет? Нет! Тысячу раз нет! Он сразу все поймет, с одного взгляда угадает правду. А что потом? Она старалась не думать, знала только, что прольется кровь, что пожнет свою жатву смерть. Даже если Джим не дастся в руки Келлзу, -- как избежать столкновения с Гулденом, этим гориллоподобным кровожадным душегубом?

Однако, несмотря на сковывавший ее ужас, Джоун не сдавалась. Едва в болтовне бандитов ухо ее уловило имя Джима, едва до нее дошло, что он готов погубить себя, в душе ее что-то произошло. Она стала совсем другим человеком, женщиной, обуреваемой одним желанием - любой ценой спасти любимого, даже ценой собственной жизни. Она больше ничего не боялась - ни бандитов, ни Келлза. Вот только Гулден... В нем нет ничего человеческого... Интуиция подсказывала Джоун, что против него она бессильна. Других еще можно как-то сдерживать, с Гулденом ей не совладать.

Потом она успокоилась, перестала попусту терзать себя страхами. Только в сердце осталась тяжесть и тупая боль. Прошлое ушло в дальнюю даль. Настоящего не было. Смысл имело только будущее - там был Джим Клив. Теперь она не станет вырываться из когтей Келлза, не оставит его, даже если будет возможность бежать, спастись. Надо во что бы то ни стало попасть в Горный Стан. С этой мыслью в истерзанной голове Джоун заснула.