Пограничный легион.
Глава XVII

Глава XVII

По-видимому, Келлз вовсе не считал, что появление самородка говорит о предательстве Клива. Более того, ему это даже в голову не пришло, как не пришло и подозрение, что Гулден с дружками заявились к нему неспроста.

-- Значит, Джим не убивал Крида! - воскликнул он, и лицо его на мгновение просветлело.

Странное дело - он был доволен, хотя должен был бы заподозрить неладное! Зато Джоун хорошо его поняла: Келлз радовался, что не сделал из Клива убийцу.

Гулден растерянно молчал.

-- Ну да, Крида прикончил я, - сказал он наконец. - И мы хотим знать, говорит тебе этот самородок то же самое, что всем нам, или нет.

Широкая волосатая лапа похлопала по куску золота. Только теперь до Клива дошел скрытый смысл его слов.

-- И что же он тебе говорит? - спокойно осведомился Келлз и смерил Гулдена взглядом. Потом оглядел и угрюмо молчащих бандитов у него за спиной.

-- У нас в банде кто-то ведет двойную игру. Мы уже давно почуяли. Теперь смотри: Клив идет прикончить Крида, потом приносит его пояс. А оказывается, все это вранье. Вот мы и считаем, что он играет нечисто.

-- Нет, Гулден. Здесь ты ошибаешься, - горячо возразил Келлз. - Клив честный парень. Ну, солгал мне про Крида... Так я его понимаю, духа не хватило, ведь он еще совсем юнец, рука не поднялась зарезать спящего. Я даже рад. Я все понял. Он выменял у Крида пояс на свой самородок и договорился, что из поселка Крид уберется. А ты потом случайно увидел Крида и выследил. Только я не понимаю - тебе-то жаловаться не на что. От самородка ты получишь в десять раз больше денег, чем была бы твоя доля от пояса.

-- Я не жалуюсь. Может, все это правда, что ты про Клива толкуешь, да я в это не больно верю. И ребята злятся. Нас кто-то закладывает. В поселке за нами следят, не хотят, чтобы мы заходили в игорные дома. У Белчера вчера вечером мне не дали сесть за стол.

-- Так ты думаешь, это дело рук Клива?

-- Да.

-- Готов поставить все мое золото, все до последней крупицы - ты ошибаешься, - отрезал Келлз. - Ставлю против всего, что ты готов наплести!

В напряженном голосе Келлза не было ни тени сомнения.

-- Да ведь все выходит против Клива, - уже не так уверенно буркнул Гулден.

Куда более сильный интеллект вожака всегда выбивал у него из-под ног почву.

-- Да, выходит, - согласился Келлз.

-- Так чего ж ты так за него стоишь?

-- Да, - с расстановкой ответил Гулден, - мне Красный кое-что сказал.

-- Пирс был лжец, - с презрением сказал Келлз. - За это он получил от меня пулю.

Взгляд Гулдена застыл. Его люди зашептались, глаза забегали по хижине, по лицам.

-- Красный говорил, ты велел Кливу меня убить, - вдруг выпалил великан, думая поймать Келлза.

Но тот и глазом не моргнул.

-- Эта тоже ложь, да еще похуже, - возмущенно ответил бандит. - Ты что же, думаешь, я совсем спятил?

-- Да нет, не совсем, - ответил Гулден и, казалось, чуть не рассмеялся. Только смеяться он не умел.

-- То-то же, у меня еще хватит ума не посылать мальчишек против таких громил, как ты.

И тут оказалось, что Гулден не был равнодушен к лести. Он с довольным видом обернулся к своим. Те тоже не остались нечувствительны к воздействию хитрой воли Келлза и готовы были, с легкостью флюгера на ветру, повернуть кругом.

-- Слушайте, а Пирса-то нет, он не может отбрехаться, - заметил Малыш Джоунз, выражая общее мнение.

-- Знаете, ребята, между нами: я-то сам больше думал на Пирса, чем на Клива, - вдруг хрипло объявил Гулден, - только не говорил, потому как доказать ничего не мог.

-- Во-во. Последнее время Пирс точно был какой-то странный, - добавил Чик Уилльямз. - Мы с ним дружили, не теперь, раньше.

Громадина Гулден поскреб в затылке и выругался. Но, скорее всего, не оттого, что жаждал справедливости, а просто был озадачен.

-- Чего попусту время терять? - беспокойно вмешался Бэрд. - Забыли, что в поселке творится?

-- Подумаешь! Там уже целую неделю болтают о карателях.

Тут кто-то выглянул из хижины и вдруг присвистнул.

-- Кого это сюда несет?

Люди Гулдена бросились к двери.

-- Так это ж Ловкач Оливер!

-- Ей-богу, он! Что я его, не знаю, что ли? Только лошадь не его. Чего-то он больно спешит!

Раздались удивленные возгласы, дружки Гулдена с любопытством уставились на дорогу. Келлз и его люди тоже смотрели внимательно, но молчали. Стук копыт по каменистому грунту говорил, что всадник несется во весь опор. Наконец топот оборвался у хижины.

-- Эй, Ловкач! За тобой кто-нибудь гонится? Что случилось? Чего это ты так побелел? - посыпались вопросы из хижины.

-- Где Келлз? Пустите меня к нему! - грубо оборвал всех Оливер.

Толпа раздалась в стороны, чтобы пропустить тощего, долговязого Оливера. Войдя, тот направился прямиком к Келлзу и остановился, только когда между ними оказался стол. Оливер тяжело дышал, по серому его лицу струился пот, но он был собран и полон решимости.

-- Келлз, я бросил тебя, - начал он, протягивая в знак раскаяния и самоосуждения руку.

-- Что это значит? - спросил Келлз. Он вытянул вперед голову и подобрался, как готовый к нападению орел.

-- Я беру все свои слова обратно.

Келлз без колебаний пожал протянутую руку.

-- Менять решения вроде не в твоем духе, Ловкач. Но я рад... А почему ты передумал?

-- Каратели! Оживление Келлза как ветром сдуло.

-- Каратели... - тихо повторил он.

-- На этот раз все точно. Я кое-что разузнал. Идите ближе, ребята. Ты, Гулден, тоже. Вот теперь нам надо держаться друг за дружку, да покрепче.

Гулден со своими подошел к столу. Оливера окружили побледневшие, напряженные лица. Из-под насупленных бровей на него сурово и вопросительно смотрели глаза бандитов.

Оливер молчал, как бы подготавливая всех к ошеломляющему разоблачению.

-- Ребята, из всех трусливых предателей самым подлым оказался Пирс! - объявил он хриплым голосом.

Никто не шелохнулся, не проронил ни звука.

-- Он работал на карателей! Раздался невнятный низкий рев.

-- Слушайте и не перебивайте, у нас мало времени... так что я не стану говорить о Пирсе и как я все узнал. Это было вроде как случайно, а потом до меня дошло и я сложил вместе два да два... К Пирсу сумел подъехать один тип из тайного отряда карателей, и Пирс надумал продать наш Легион. Ему посулили большой куш отломить. Он все тянул, со дня на день откладывал, а чтоб ему поверили, выдал для начала несколько человек. Прямо на деле взяли Дарта, Синглтона, Французика и Техасца. У меня есть доказательства! Погодите, слушайте дальше. Никто из вас в жизни не видал такой ядовитой гадины, как этот Красный. Ну и шутку он собирался провернуть ценой нашей шкуры! И обделать все хотел как раз сегодня. Помните, как он взялся за Келлза? Как своим поганым льстивым языком уговорил его не стрелять? Да на этот раз просчитался, плохо знал Келлза. На девушку его Бог знает чего наплел! Ну и получил за все сполна. Я вот думаю, может, он сам хотел прибрать ее к рукам? С него станется. Да ладно, так или иначе, а он обещал им сегодня выдать Пограничный легион. И не уложи его Келлз, нас всех сейчас уже скрутили бы веревками и волокли на виселицу. Может, выстрел был и не больно удачный. Ребята, я первый встал против Келлза - так теперь я говорю вам: я был дурак набитый. И вы тоже - все, кто пошел против него. Мало вам, что ли, такого доказательства?

видел. Судьи сидели в масках. Кто-то рядом со мной сказал, двоих уже признали виновными... Ну, а потом доказали вину Техасца и Французика - их опознали рудокопы. Их тоже приговорили к виселице! А как суд кончился, им сказали - выдайте сообщников и главаря Пограничного легиона, тогда отпустим вас на все четыре стороны, только убирайтесь подальше от границы. Они это каждому в отдельности говорили. Дарт ничего им не ответил. Синглтон послал их подальше. Техасец клялся и божился, что грабил в одиночку и ни о каком Легионе слыхом не слыхал. А вот Французик, видать, наклал в штаны. Он бы точно согласился, да Техасец так его обложил, что он аж покраснел и прикусил язык. Только вот ведь какое дело: стоит им упрятать Французика подальше от Техасца, как он им все выложит. Он ведь что паршивый мексиканец, ничуть не лучше. Потом там у них какая-то заминка вышла. Толпа орала, чтоб их тут же повесили. А каратели все чего-то ждали. Сдается мне - Пирса.

-- Та-ак. А как же насчет нас? - холодно, спокойно спросил Келлз.

-- Одно ясно: нас пока не засекли, - ответил Оливер, - иначе те, в масках, уже давно бы здесь были. Но ждать больше нельзя ни одного дня... Я думаю, надо податься обратно в Горный Стан.

-- А ты что скажешь, Гулден? - отрывисто спросил Келлз.

-- Как ты надумаешь, хочешь - поеду, хочешь - останусь, - ответил великан. В критическую минуту он охотно взвалил на Келлза всю ответственность за решение. А дружки его готовы были, как стадо баранов, устремиться за вожаком.

Однако, хотя Келлз по воле случая снова стал полновластным хозяином Легиона, его это больше не радовало. Наверно, теперь он лучше все видел.

И все же он действовал быстро, решительно и уверенно, словом, был на высоте.

-- Слушайте все, - обратился он к бандитам. - Лошади и снаряжение спрятаны в лощине на несколько миль ниже поселка, так что поселка нам не миновать. Поэтому отсюда брать нельзя ничего. Уходите по двое или по трое и ждите меня внизу, у толпы. Собираться вместе, только когда я приду. А потом делайте все, как я.

Гулден спрятал самородок под куртку и вышел вон вместе с Баддом и Джоунзом. Втроем они стали быстро спускаться к поселку. Остальные уходили по двое. Скоро в хижине кроме Келлза оставались только Бейт Вуд и Ловкач Оливер.

-- Ну, ребята, ступайте и вы, - обратился к ним Келлз, - соберите людей и ждите меня.

Когда те вышли, он крикнул Джима и Джоун. 

* * *

А тем временем Джим и Джоун ждали в каморке, крепко держась за руки.

Джоун так ушла в свои мысли, что даже не заметила этого. Когда Келлз их позвал, Джим побледнел, разжал пальцы, молча посмотрел Джоун в глаза и вышел. Джоун поспешила за ним.

Келлз уже пристегивал к сапогам шпоры.

-- Слышали? - спросил он, едва увидев Джима.

-- Да, - ответил тот.

-- Тем лучше. Надо спешить. Джоун, наденьте ту длинную куртку Джима. Маску снимите... Джим, собери все свое золото, да поживей. Если мы уйдем без тебя, ступай по дороге к поселку. Я хочу, чтобы ты был со мной.

Клив ушел, а Джоун бросилась к себе и натянула куртку. На сборы у нее почти не было времени, она схватила седельную сумку, запихала туда гребень, щетку и кусок мыла - больше в нее ничего не помещалось - и вернулась в большую комнату.

За это время Келлз успел поднять половицу и теперь рассовывал по карманам мешочки с золотым песком. От этого куртка его по бокам раздулась.

-- Джоун, набейте карманы мясом и сухарями, - распорядился он. - Мои-то полны золота, этим я и буду сыт, а вам без еды не обойтись.

-- Эти сухари не легче золота, да и потверже, - заметила она.

Келлз быстро посмотрел на нее. Во взгляде его была гордость, восхищение и тоска.

-- Вы самая храбрая девушка из всех, кого я знал. Жаль, что я... Да нет, поздно об этом говорить... Джоун, если со мной что случится, держитесь Клива, думается, вы вполне можете на него положиться. Ну, пошли! И Келлз вышел из хижины. Чтобы за ним поспеть, Джоун пришлось чуть ли не бежать бегом. Она знала, что Джим скоро их догонит, его золото было спрятано в расщелине за ее каморкой, достать его оттуда не составляло труда. И все же она то и дело беспокойно оглядывалась назад. Они прошли не более двух сотен ярдов, как на тропе показался Клив. Заметив их, он пустился бегом и около первых палаток с ними поравнялся.

-- Джим, кольт не забыл? - спросил бандит.

-- У меня их целых два.

-- Отлично. Никогда не знаешь... Джим, не верю я больше банде. Они все там спятили. Как ты думаешь?

-- Не знаю. Дело-то нешуточное.

-- Мы, конечно, уйдем, об этом не беспокойся. А вот банде уже никогда не сплотиться, - грустно заметил этот странный человек. - Теперь идемте помедленнее, - добавил он, - не надо привлекать внимания. Хотя кто сейчас на нас будет смотреть! Скажи, Джим, я правильно понял эту историю с Кридом?

-- Конечно. У меня кишка тонка оказалась.

-- Ладно, это неважно.

Потом Келлз обо всем забыл. Он шагал вперед, пристально глядя по сторонам, пока вдруг, пройдя поворот дороги, не застыл на месте, скрипнув зубами. Улица до противоположного конца поселка была безлюдна, зато вдалеке бурлила темная толпа. Келлз пошел в ту сторону. "Последний самородок" казался пустым сараем. Какая зловещая пустота в самом сердце поселка! Больше Келлз не произнес ни слова.

Джоун быстро шла между ним и Кливом. Она старалась собрать все силы, чтобы достойно встретить то, что ожидало их в конце пути. От жуткого хриплого воя толпы, от вида сотен взметнувшихся в воздух кулаков она вздрогнула. Уперев глаза в землю, она покрепче уцепилась за руки своих спутников.

Теперь они больше не спешили. Еще не видя толпы, Джоун ощутила ее присутствие. Какое разношерстное сборище! Шеи у всех вытянуты вперед, спины напряжены. Все смотрят куда-то вперед и вверх. А Джоун и не поднимала глаз.

Внезапно Келлз остановился. Джим крепко сжал ей руку. Их окружила толпа, слышался шепот. Они медленно двинулись вперед, со всех сторон их подталкивали и как бы направляли в определенное место. А люди все подходили и подходили. Скоро она, Келлз и Джим оказались в кольце. И тут она вдруг заметила огромную тушу Гулдена, возвышавшуюся над толпой, голову долговязого Оливера; потом Смита, Бликки, Брэда, Уилльямза, Бадда и других. Со всех сторон их окружали такие же кучки людей, и все они, тихо переговариваясь, куда-то шли, то и дело перегоняя Джоун. Вдруг раздался оглушительный рев. Толпа заволновалась. Рев был страшный, неестественно пронзительный, но в то же время в нем, звучало дикое, нечеловеческое торжество. Затопали сапоги, все пришло в движение, руки взлетели вверх. И вдруг все разом смолкло, воцарилась странная тишина, прерываемая лишь шиканьем и чьим-то прерывистым, тяжелым, похожим на всхлипы дыханием. Как Джоун ни противилась, идущее из глубин ее существа любопытство заставило ее поднять глаза.

Далеко впереди над толпой - на террасе склона - высилось уродливое сооружение из свежеспиленных бревен. На помосте неподвижно стояли черные силуэты людей. Их неподвижность казалась особенно неестественной, потому что над ними, раскачиваясь на веревке, в смертельных конвульсиях билось и дергалось что-то непонятно страшное. Качаясь, оно почему-то постепенно вытягивалось, движения его замедлялись. Наконец оно обрело формы человеческого тела. Человек висел на веревке, перехватившей ему шею. Голова была откинута назад, руки все еще слабо били воздух. Но вот по телу прошла судорога, человек затих и только продолжал покачиваться взад-вперед, темный, безвольный, страшный.

В ужасе застыв на месте, Джоун не могла оторвать от него глаз. Ее замутило, все застлала зыбкая красноватая пелена, окружающее виделось словно сквозь туман.

Помост обступили люди в масках, целые фаланги их разместились еще выше на склоне. Все были вооружены до зубов. Стояли они и на самом помосте. Их фигуры казались вырезанными из фанеры негнущимися силуэтами с резкими, отрывистыми движениями. Как разительно отличались они от двух безжизненно обвисших тел, тихо покачивающихся на веревках!

Сооружение, представшее глазам Джоун, было грубо сколоченной виселицей, на которой каратели успели повесить уже двух бандитов.

Двое других, со связанными за спиной руками, стояли тут же, на краю помоста, окруженные стражей. Перед каждым болталась веревка с петлей.

Начальник карателей, тоже в маске, обратился к Техасцу:

-- Повторяю: чистосердечным признанием ты еще можешь спасти жизнь.

Говори, кто возглавляет этот Пограничный легион?

-- Я же говорил - Пирс!.. Ха-ха-ха!

-- Даем тебе последний шанс, - невозмутимо продолжал тот.

Техасец, похоже, оставил шутовство, стал серьезен.

-- Клянусь Господом Богом, это Пирс! - объявил он.

-- Никакая ложь тебя не спасет. Ну, говори правду! Мы все равно знаем, кто он, но нам нужны доказательства. Поторопись!

-- Идите вы все к чертовой матери! - только и ответил Техасец.

Начальник карателей подал знак, и вперед вышли еще два человека в масках.

-- Не хотите ли вы передать что-нибудь вашим близким? Что-нибудь сказать? - спросил один из них.

-- Нет.

-- Нет ли у вас какой просьбы?

-- Есть. Повесьте этого французишку первым - охота посмотреть, как он будет дрыгаться.

Больше не было сказано ни слова. Каратели накинули на шею осужденного петлю. От черного капюшона Техасец отказался. Не стал он также ждать, когда вздернут веревку - сам шагнул с края помоста в пространство. Джоун зажмурилась.

По толпе снова прокатился странный, глухой, злобный и торжествующий рев. Слышать его было страшно. Люди застыли, как каменные, и все же Джоун всем телом ощущала грозную напряженность стоявших вокруг старателей. Ей казалось, что она ни за что не откроет глаз, не станет смотреть на корчащегося в петле Техасца. Но... открыла! И тут же по виду неподвижного тела поняла, что тот умер мгновенно, не мучаясь. Даже в минуту позорной смерти он остался самим собой - мужественным и верным. И Джоун припомнила, что раньше не раз слышала от него добрые слова. Один только Бог знает, что привело его к жизни пограничного бандита. Джоун тихо помолилась за упокой его души.

Настала очередь Французика. Он совсем обезумел от ужаса и не стоял на ногах. Карателям пришлось поддерживать его под руки. Ему надели на шею верёвку и, слегка приподняв над помостом, снова опустили. Он завизжал. Еще раз подтянув веревку, каратели заставили его замолчать. На этот раз его продержали в воздухе несколько секунд. Глаза у него выкатились, лицо почернело, грудь ходила ходуном, ноги размеренно бились, как у паяца на ниточке. Его опять опустили на помост и ослабили петлю. Это была пытка, из него вытягивали показания. Он почти задохнулся и какое-то время не мог прийти в себя. Потом сознание вернулось, и он в смертельном ужасе отпрянул от качавшейся перед глазами веревки.

Начальник карателей потряс петлей у него перед носом и показал на висящие тела трех бандитов.

На губах у Французика показалась пена, он стал что-то пронзительно выкрикивать на своем родном языке, но и без перевода каждый старатель понял, что он хочет сказать.

-- Говори по-английски, - приказал каратель.

-- Скажу! Скажу! Все скажу!

Джоун показалось, что рука Келлза, которую она все еще крепко сжимала, чуть дрогнула. И вдруг резко дернулась... Перед глазами Джоун блеснул синий ствол, грохнул выстрел, и порохом ей опалило щеку. А Французик почему-то согнулся пополам и рухнул на помост.

На мгновение все звуки смолкли. Люди оцепенели. Но тотчас же толпа взорвалась истошными криками, по каменистой почве застучали тяжелые сапоги. Началось настоящее столпотворение - монолитная толпа вдруг раскололась, все бежали, кто куда. Сильная рука Клива обхватила Джоун за плечи, и их понесла воющая, орущая, корчащаяся людская волна. На миг мелькнуло темное лицо Келлза - его оттеснили и увлекли прочь. Потом неподалеку возник великан Гулден: с поистине Геркулесовой силой он расшвыривал путавшихся под ногами людей, словно они были не больше, чем кегли. Вверх взметнулись руки с револьверами. Разъяренные мужчины, с глазами, готовыми выскочить из орбит, рвались туда, откуда раздался выстрел. Наконец они пробились к месту и в растерянности остановились: кого хватать, что делать? Мечущиеся во всех направлениях обезумевшие рудокопы вскоре разбили банду Келлза на несколько кучек и рассеяли по всему пространству. Однако выстрелов больше не было.

В этом стремительном водовороте Джоун тоже закружило и понесло. Ноги ее почти не касались земли, ее толкали, пинали, но в тучах поднявшейся пыли, среди стремящихся куда-то потных тел она все время чувствовала руку Джима и сама крепко за него держалась. Наконец она ощутила под ногами почву, ее больше не пихали, не давили; можно было идти. Джим потащил ее вверх по каменистому откосу, и они карабкались все выше, пока не уперлись в какую-то хижину. Из бурлящего потока они благополучно выбрались.

Отдышавшись, они оглянулись назад. Глазам их представилось странное зрелище: окутанная клубами пыли виселица, отряд карателей с оружием наизготовку, озадаченных, Бог весть чего ждущих; три покачивающихся на ветру безжизненных тела, валяющийся на помосте труп; а еще ниже - перепуганная, мечущаяся орда людей, пытающихся спастись друг от друга. Выстрел Келлза вызвал страшный переполох: рудокопы не знали в лицо ни бандитов, ни карателей, все казалось, что вот-вот начнется кровавая свалка, сосед с подозрением косился на соседа, и наконец всех охватила паника. Каратели пытались держаться все вместе, чтобы легче было отражать нападение, а вот остальные бросились кто куда, ища какого-нибудь убежища. Зрелище было дикое, невообразимое. Такое могло породить только время неписаного и необузданного правосудия да кровь, бросившаяся в голову от непомерного напряжения нервов, апогей той беспорядочной поры, когда миром правит золото и насилие. Такое может случиться только раз, но то, что при этом происходит, невообразимо страшно. Тут обнажается людское малодушие и губительная, сила золота. Случившееся принесло свои плоды, предопределило судьбу Олдер-Крика. Ведь истинно порядочные, смелые люди в большинстве своем должны были бы вернуться назад: от опасности убегает лишь жалкий, трусливый, порочный люд. По крайней мере, так думала Джоун, глядя на то, что творилось в долине.

В тени хижины она привалилась к Джиму, и долгое время оба молча смотрели и слушали. Поток рудокопов теперь опять устремился к виселице, вокруг которой группами стояли каратели. Оттуда поднимался глухой гул возбужденных голосов. Многие, стоя кучками, горячо обсуждали происшедшее. Наконец начальник карателей кое-как навел порядок, обратившись к толпе с речью. Джоун не слышала, да и не хотела слышать, что он говорит.

-- Как все неожиданно и быстро случилось! А, Джоун? - шепотом спросил Джим и покачал головой, словно все еще не веря в реальность событий.

-- До чего он был ужасен! - прошептала в ответ Джоун.

-- Ты про кого?

-- Про Келлза.

Образ вожака бандитов заслонил в ее сознании все остальное.

-- Ну, если хочешь, ужасен. А мне кажется - великолепен! Какая смелость! Перед сотней карателей, перед тысячами рудокопов! Но он, конечно, знал, что будет после выстрела.

-- Ничего он не знал. И даже не думал об этом, - с жаром возразила Джоун. - Я-то чувствовала, как он весь дрожал, видела его лицо... Нет, он прежде всего думал о крушении своих надежд, потом - о предательстве Французика. По-моему, этот выстрел говорит, что он безумно смел и все-таки слаб. Он не мог бы справиться с собой, останься у него даже всего один патрон.

Клив в недоуменье посмотрел на Джоун, как будто ее красноречие было хоть и убедительно, но все же не слишком понятно.

-- Ну, что ж. Нам повезло, да и ему тоже.

-- А как ты думаешь, ему удалось уйти? - с беспокойством спросила Джоун.

-- Конечно. Они все ушли. До единого. Ты когда-нибудь еще видела такую безумную слепую толпу?

-- Чего ж тут удивительного? Каждый ждал, что в него тоже вот-вот начнут стрелять. А Келлзов Пограничный легион был большой силой. Если б его люди были ему верны, выполняли его приказы, он бы ни за что не погиб.

-- Знаешь, мне очень стыдно! Я совсем не то хотела сказать, а что - сама не знаю. Только Келлза мне все-таки жалко. Я столько из-за него перенесла... Чего стоят одни эти бесконечные часы неизвестности. Его судьба так тесно переплелась с моей судьбой - даже моей жизнью... да и твоей тоже.

-- Кажется, я понял, что ты хочешь сказать, дорогая моя, - серьезно ответил Джим.

-- Что же мы теперь будем делать? Как странно чувствовать себя свободной!

-- Мне тоже. А что делать - подумаем.

Да и Джима вроде бы давил тот же груз. Хотя ему было еще хуже, на нем лежала ответственность за Джоун. День пошел на убыль. Солнце уже коснулось высокого хребта на западе. Волнения среди старателей понемногу улеглись, и ближе к заходу солнца вереницы людей потянулись по дороге через пустошь. Каратели в масках куда-то исчезли, и вскоре возле страшной виселицы с темными телами остались лишь притихшие зеваки. Посмотрев вниз, Джоун сразу увидела, что, уходя, каратели повесили и Французика - его труп покачивался в той самой петле, от которой его едва не спасло предательство. Значит, даже мертвый, он не избежал позорной веревки. Какое беспощадное свидетельство жестоких нравов новоявленных блюстителей порядка! Они ушли, оставив трупы болтаться на веревках! Господи, как ужасен вид этих покачивающихся темных, обмякших тел! Лежащий на земле мертвец еще сохраняет какое-то достоинство смерти. А тут людей не только лишили жизни, саму их смерть лишили присущего ей величия, оставили только ее отвратительный ужас. И Джоун почувствовала, что эта зловещая картина будет преследовать ее всю жизнь.

-- Джоун, нам надо уходить из Олдер-Крика, - объявил наконец Клив и встал. Слова, казалось, придали ему решимости. - Сперва я подумал, что все бандиты поспешат убраться подальше отсюда, а теперь что-то засомневался, кто их знает, что они станут делать. Взять хоть того же Гулдена. Здравый смысл вроде бы должен заставить их на время затаиться. Ну, а нам все равно надо уходить, чем бы все ни обернулось. Только вот как?

-- Давай пойдем пешком. Если станем покупать лошадей или дожидаться почтовой кареты, придется обращаться к людям, а я боюсь...

-- Все это так, да ведь дорога наверняка кишит бандитами. А тропы, даже если б мы их сумели найти, и того опаснее.

-- Тогда сделаем так: идти будем только ночью, а днем где-нибудь отдыхать.

-- Ну, давай пройдем пешком хоть часть пути.

-- Нет-нет. Лучше сразу поедем почтовой каретой на Бэннок. Теперь они наверняка будут с вооруженной охраной. Загвоздка только в одном: скоро ли они отправятся? Ну, хватит разговоров, пора идти в поселок.

Стало темнеть. Засветившиеся кое-где огни еще больше сгущали тени. Пока Джим и Джоун спускались с откоса, Джоун все время шла рядом с ним. Ей почему-то казалось, что она сообщница бандитов, она пугалась каждого встречного, чуть не шарахаясь в сторону, если им попадалась кучка тихо толкующих о чем-то людей. И только поняв, что на них с Джимом никто не обращает ни малейшего внимания, немного приободрилась. Джим тоже обрел больше уверенности в себе. Надежной защитой казалась и спускающаяся темнота. Чем дальше они шли по улице, тем больше им попадалось народу. Салуны снова искрились весельем: Олдер-Крик возвращался к обычной свободной, беззаботной жизни. Почтовая контора находилась недалеко от "Последнего самородка". Это была большая палатка без переднего полотнища, на месте которого возвышалась конторка. В палатке тускло горела лампа. Снаружи слонялось, как бы без дела, с полдюжины мужчин, внутри находилось еще несколько человек, двое из которых, по всей видимости, принадлежали к вооруженной охране. Джим спросил, ни к кому не обращаясь:

-- Когда отходит ближайшая карета на Бэннок?

-- Когда мы ее отправим, - грубо ответил он.

-- Ну и когда это будет?

-- А тебе какое дело? - ответил тот еще грубее.

-- Мне нужно два места.

Человек улыбнулся. Очевидно, он знал Джима и был высокого о нем мнения. Эта сцена успокоила Джоун, утихло мучившее ее жестокое сердцебиение. Она увидела, как Джим передал за конторку мешочек золота, из которого агент отвесил, сколько полагалось за их проезд. Возвращая мешочек, он что-то сказал Джиму на ухо. Потом Джим повел ее прочь, крепко прижимая к себе ее руку.

-- Все в порядке, - возбужденно шепнул он, - карета отходит на рассвете. Обычно они отправлялись много позже, около полудня. Но завтра хотят выехать пораньше, пока никто не видит.

-- Боятся, что может быть нападение?

-- Ну, он этого так прямо не говорил. Но все может быть... Да ты не беспокойся, я правда думаю, что ничего не случится. Знаешь, у меня столько золота, мне кажется, я вешу не меньше тысячи фунтов.

мостков; из салунов доносился шум голосов; в "Последнем самородке" вразнобой играл оркестр.

-- В самом деле, что? - неуверенно повторил Джим.

Сама Джоун еще ничего не могла предложить; однако страх ее почти оставил, мысли понемногу прояснились, и она поняла, что скоро голова опять заработает.

-- Надо бы поесть и отдохнуть, - подсказал здравый смысл Джима.

-- Поесть я попробую, а вот уснуть мне сегодня вряд ли удастся, - заметила Джоун.

Помещение неровным светом освещала коптящая лампа. Стол мексиканца вполне соответствовал обстановке, но все было чисто и вкусно. Джоун, привыкшая к стряпне Бейта Вуда, оценила и то и другое. Они с Джимом были единственные посетители. Мексиканец, прилично говорящий по-английски, был любезен и мил. Видно, ему приятно было, что его еду оценили. Вкусный ужин вкупе с дружелюбной болтовней мексиканца успокаивающе подействовали на Джима. Он перестал прислушиваться, не посматривал исподтишка на дверь.

-- Джоун, похоже, все обойдется, - сказал он, взяв ее покоившуюся на столе руку. Глаза у него потеплели, он робко нагнулся к ней.

-- Ты не забыла, - шепнул он, - ведь мы с тобой муж и жена?

Джоун слегка вздрогнула.

-- Еще бы, - торопливо прошептала она. Но, похоже, она все-таки забыла.

Джоун посмотрела на него. Каждый нерв у неё затрепетал. По телу разлилась горячая волна.

Джим засмеялся, как мальчишка.

-- Это первый ужин в наш медовый месяц!

-- Джим! - прошептала Джоун, и щеки у нее зарделись.

-- Не называй меня так! - воскликнула Джоун.

-- Непременно буду... всю жизнь! Мы сохраним этот бандитский костюм. Ты иногда будешь его надевать - так, покрасоваться... напомнить мне о прошлом... попугать детей...

-- Джим Клив!

-- Джоун, милая моя Джоун, мне даже страшно, что я так счастлив! Но что поделаешь. Мы выберемся отсюда. Ты моя. У меня куча золота. Господи! Я даже не представляю, сколько. Только тебе его за всю жизнь не истратить. Правда, все сейчас как во сне?

-- Сперва вытащи отсюда меня и золото, а потом и кукарекай.

Слова эти отрезвили Джима. И вот опять темнота улицы. В свете редких тусклых огней взад-вперед сновали темные тени.

-- До утра еще далеко. Куда нам пойти, чтобы ты немного поспала? - пробормотал он.

-- Поищи место, где можно было бы посидеть и подождать рассвета.

И он повел ее по улице, в ту часть поселка, что поднималась по открытому каменистому склону. Скоро они уже карабкались вверх. Хотя небо было усеяно яркими звездами, Джоун то и дело спотыкалась о камни. Ей казалось чудом, что Джим шел так легко и свободно, и она крепко вцепилась ему в руку. Говорили они мало, да и то шепотом. Время от времени Джим останавливался и прислушивался или осматривал чернеющий над ними склон в поисках ориентира. Вскоре они прошли площадку, усеянную крупными обломками скал, потом Джим чуть ли не на руках перенес Джоун через еще более трудный участок и остановился перед небольшой нишей.

-- Вот тут я обычно спал, - пояснил он шепотом.

Джим закутал ее в одеяло, они уселись, привалясь к скале, и Джоун положила голову ему на плечо.

-- Ты не озябнешь? Ведь на мне твоя куртка и одеяло, - забеспокоилась Джоун.

-- Помолчи-ка. Ты совсем измучилась, тебе надо отдохнуть, поспать.

-- Поспать? Вряд ли из этого что-нибудь выйдет, - сонным голосом пробормотала Джоун.

-- Как это не выйдет? Да ты уже совсем засыпаешь. Я ведь все равно не буду с тобой разговаривать, мне надо подумать.

-- Джим, - вдруг снова шепнула Джоун, - поцелуй меня на ночь.

почти оттолкнул от себя. Какой он странный, подумалось Джоун. Да и вообще все вокруг казалось странным. Никогда раньше не видела она таких странных, огромных и таких близких звезд. Со всех сторон ее и Джима обволакивала, укутывала, укрывала от глаз людских мягкая темнота. Было тихо, но и сама тишина как будто что-то говорила. Свет звезд падал Джиму на лицо - энергичное, напряженно ждущее и - прекрасное. Так он и будет сидеть всю ночь, не смыкая глаз, чутко прислушиваясь к каждому шороху, оберегая ее покой, пока не посереет восток. Как он изменился! Он - ее муж!

Только это, верно, просто сон. Поверить в это можно будет, лишь когда станет совсем светло, когда она увидит на пальце его кольцо.

Джоун согрелась, приятная истома охватила ее, тело расслабилось. В общем, можно и поспать. Только вот почему ей никак не избавиться от какого-то неясного страха? Такая тихая, спокойная, прекрасная ночь, небо усыпано блестками звезд; с нею ее Джим, он оберегает ее, никому не даст в обиду; а завтра они навсегда уедут отсюда! Все это так, но в мыслях ее преследовали мрачные, будоражащие воображение образы, виделся и Келлз. Где-то он сейчас? Вернулся на свою кровавую тропу, к своей кривой судьбе, горькой тоске? В том давешнем людском водовороте, в немыслимой давке он ее потерял. И Джоун захлестнула тупая боль, жгучий стыд - острая жалость к Келлзу. Она сама не могла бы сказать, почему. Наверное, потому, что она обладала непонятной способностью пробуждать к жизни лучшие стороны его души. Какая женщина тут устоит? И как ужасно, чудовищно сознавать, что в ее руках были силы, способные отвратить его от преступной жизни, а она этого не сделала! Однако еще страшнее было сознавать, что он и при ней продолжал проливать кровь, будет лить ее и впредь, хотя она могла этого не допустить, могла спасти жизнь многому множеству несчастных старателей. А ведь у каждого, наверное, где-то была жена или любимая. Но тут уж ничего нельзя было поделать. Она любила Джима Клива. Можно было бы пожертвовать собой, а вот Джимом - ни за что, даже если б этим она спасла сотню бандитов и старателей.

Джоун поняла, что мысли о Келлзе будут преследовать и мучить ее всю жизнь. Ни разу в тиши и покое своего дома не ляжет она спать, не подумав о Келлзе: как он, угрюмый, страшный, отягощенный бременем, кровавых преступлений, все ходит по хижине, или едет по уединенной тропе, или лежит, обратив к далеким звездам измученное лицо. Рано или поздно он встретит свою судьбу. От этого никуда не уйти. Тут Джоун представила себе недавнюю зловещую сцену, тихо покачивающиеся тела; но нет, жизнь Келлза так не кончится. Он гнусный преступник, но он не рожден для петли. Его может зарезать во сне любой из его шайки, ставший на путь предательства, потому что таков закон зла. Однако скорее всего он найдет свой конец в каком-нибудь вертепе, в последней драке за игорным столом, где на карту ставится не только золото, но и сама жизнь.

Все бандиты грабили золото, а потом играли и дрались. Драка, в которой погибнет Келлз, будет ужасна. Казалось, Джоун провидит одинокую хижину с дымным очагом, слабо мерцающими фонарями, плавающим в воздухе синим табачным дымом; распростертые на полу тела бандитов; застывшего окровавленного Келлза, гиганта Гулдена, в смерти еще более страшного, чем в жизни; на грубо сколоченном столе - мешочки с золотом, а на полу целые кучи, целые россыпи тускло блестящих золотых крупинок; они устилают доски, словно наносный песок, и как песок бесполезны. Вот оно, царство золота - знак разрушения и гибели.