Знаменитые куртизанки древних веков..
III. Феодора

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Знаменитые куртизанки древних веков.. III. Феодора (старая орфография)

III.
ФЕОДОРА. 

1.

Монтескье и все западные историки возмущались деспотизмом, испорченностью нравов и целым рядом преступлений и вероломств, которыми заявила себя Восточная Империя; если верить им, то можно-бы подумать, что, напротив, западные народы в период так называемого царства справедливости и свободы совершенно вернули добродетели, которыми они блистали в золотом веке. Но какую же картину представляет нам Запад в VI веке, когда царствовал Юстиниан? Мы видим самое ужасное варварство, распутство и излишества дикарей, рядом с утонченностью цивилизации. Везде - безпорядок, произвол, жестокость, нравственное разложение и вопиющая нищета. Никто не считает себя в безопасности посреди этой анархии, начиная от правителей, власть имущих, и кончая последним вассалом. Цари не сочувствуют нуждам своего народа, в глазах своих полководцев не имеют никакого авторитета и постоянно опасаются возмущения. Магнаты благоволили только платить добровольные взносы, а духовенство угрожало царю гневом Всевышняго, если он покусится на церковные богатства, между тем как главная часть населения, римские поселенцы и гальские вассалы, были обременены налогами, оброками и страдали от лихоимств. Когда Хильмерик давал свои приказания агентам казначейства, он обыкновенно присовокуплял: "Если кто-нибудь окажет противодействие моим приказаниям, то пусть ему выколют глаза".

Когда цари и их сановники путешествовали со своими свитами, они никогда не брали с собою съестных припасов: все необходимое для прокормления людей и животных добывалось вымогательствами и даже грабежами. Скотину угоняли, жилища и хлева сожигались.

Неприкосновенность личности была так же мало обезпечена, как и неприкосновенность имущества. Когда посланные одного испанского Вестгота явились к царю Невстрии и сказали, чтобы он отдал свою дочь в жены их господину, то царь приказал, чтобы штат молодой принцессы был сформирован насильственным образом. Много людей были тогда насильно взяты из своих жилищ: "сына разлучали с отцом, от дочери уводили мать", говорит Григорий Турский и прибавляет, "что опустошение это можно только уподобить тому, что творилось в Египте... Многие в отчаянии повесились". И таким образом поступали не только с невольниками, но и с лицами знатного происхождения: multi vero meliores natu.

В эту эпоху невольники были еще очень многочисленны, и о том, как обходились с ними их повелители, можно видеть из следующого рассказа. Любимое увеселение Раукинга князя Австразийского состояло в следующем: он заставлял своих рабов светить ему во время ужина смоляными факелами и потом приказывал, чтобы несчастные невольники тушили эти факелы между своими голыми бедрами; когда факелы были потушены, он приказывал их снова зажечь и потом опять потушить таким же варварским способом. Когда двое влюбленных вступили в брак и были обвенчаны священником, не испросив на то разрешения своего господина, князя Урзио, он велел их живыми закопать в одну и ту же яму.

Где было тогда искать правосудия? Недостатка в самых разнообразных законах однако не было: существовало Римское право, обычное право Франков, Бургундов, Вестготов и Лангобардов. Но самый опытный юрист не разобрался-бы в этом хаосе разнообразных прав; а потому понятно, что князья, совершенно незнакомые с правоведением, на обязанности коих лежало творить суд, производили одну только путаницу; присутствие иногда кончалось тем, что судья насмехался и даже бил тяжущихся. Юридическия формы не давали никакого обезпечения. Виновность или невинность определялись числом свидетелей, а потому дело сводилось к тому, чтобы достать себе как можно больше свидетелей; само собою понятно, что свидетелей этих всякий мог нанять за деньги, или ног заставить кого нибудь показывать в его пользу угрозами и т. п. Закон устанавливал наказания сообразно с национальностью истца и ответчика.

"Если Франк оскорбил Римлянина, говорит салический закон, то он должен заплатить тридцать су; если же Римлянин оскорбил Франка, то должен заплатить шестьдесят два су". После владычества римлян наступили полные безпорядки. "В государстве управляют сто начальников: они тираны в своих землях и грабят на больших дорогах, вернее нет больше никакого государства. Везде господствует невежество и нищета". Так говорить Григорий Турский и прибавляет: "наука и искусства находятся в запущении, школы погибли. Мы переживаем тяжелые времена".

Состояние нравственности вполне соответствовало состоянию социальному. Цари сами совершали всевозможные преступления и распутства, показывая этим дурной пример народу. Политика их состояла в том, чтобы вредить всякому, дипломатия - в измене, финансы - в лихоимстве, правосудие - в полном произволе, нравы их частной жизни достаточно характеризовались наложничеством и многоженством. Начальники были не лучше царей, а большинство епископов были еще хуже начальников. Папол, епископ в Реймсе, оказался таким притеснителем, что большинство обывателей из епархии убежало; Фронтон, епископ Ангулемский велел отравить своего предшественника для того, чтобы скорее получить епископство; Каутин пил без просыпа. Багдегизил, Сагитарий, Дроктегизил, Фродиберт и другие прелаты отличались своими преступлениями и распутством. Заметьте, что их обвиняет не какая либо секретная история, их обвиняет не один только Прокопий, а повествует об этом Григорий Турский.

Велико-Британия страдала от притеснений и постоянных нападений семи шаек морских разбойников и междоусобных войн, а потому нищета там была самая ужасная. Германия еще представляла страну совершенно варварскую. Нельзя было также искать примерных нравов и правильной администрации у Лангобардов, "отличавшихся своим неслыханным варварством", или у Аварийцев, Аллеманов. Вестготов, занимавших Испанию и северо-восток Галии, справедливо можно было назвать народом более цивилизованным, чем Франков. Однако, всякое применение власти возбуждало кровавые мятежи, так что один вестготский король, как рассказывает Paul Orose, жалуется, что "подданных невозможно держать в повиновении, вследствие их неукротимой дикости". При Теодорихе Великом, короле Остготов, положение Италии несколько улучшается. Теодорих достиг своего значения и власти силою, но по смерти его исчезло безследно оказанное им на Италию благое влияние. Однако, хотя Теодорих и старался играть роль римского императора, тем не менее и его поступки обнаруживают всю грубость нравов настоящого варвара; об этом свидетельствует его поступок с Одоакром, которого он пригласил на пир и там собственноручно задушил; о том же свидетельствует и то, что по его приказанию Боеций и Симмак были преданы колесованию и замучены до смерти.

Как-же именовались герои истории VI века? Главнейшие из них были: Хельнерих, Хлотар, Теодорих Великий, Феддат, Альбоин, наконец Теодеберт, Зигеберт, Брунегильда и Фредегонда. Все они были деспотами, клятвопреступниками и убийцами-заговорщиками. 

2.

От Запада перейдем теперь к Восточной Империи. Константинополь в ту пору имел значение прежнего Рима и был столицею мира. Империя простиралась тогда от Альп до Ефрата и от Дона до пустынь Африки. Она утратила обширные территории на востоке и севере, но за то приобрела не мало стран на юге и западе. Когда могущество Юстиниана достигло своего апогея, Восточная Империя состояла из шестидесяти четырех различных епархий, из которых самая маленькая была Сицилия. В девятистах тридцати пяти городах исполнялись приказания и законы императора. Между тем как варварские народы жили в стране анархической, империя имела сильную и сложную организацию. Все службы были централизованы, все должности покоились на иерархических основаниях. Ведомство гражданское было строго отделено от военного управления и состояло из министерства юстиции и финансов (по нынешней номенклатуре); в каждой епархии были отделения этих министерств, во главе которых стояли губернаторы провинций; эти последние в свою очередь находились под начальством викариев, прямыми начальниками которых были два начальника римской императорской стражи (по нынешнему министры внутренних дел), имевших постоянное местожительство в Константинополе. Каждый из этих начальников епархий, градоначальников и проч. имел в своем распоряжении громадный персонал служащих; какой нибудь губернатор провинции имел под своим ведомством около семи-сот чиновников и других подчиненных. Действующая армия насчитывала до шести-сот-сорока тысяч человек. Стоявшия в каждой провинции войска находились под прямым начальством её князя. Генералы подчинялись главному военному начальнику (по нынешнему военному министру). Во время походов, в которых требовалось соединить несколько корпусов, назначался полководцем (главнокомандующим) один из наместников провинций. Кроме начальника римской императорской стражи и главного военного начальника знатными офицерами двора числились главный камергер, главный церемониймейстер, под ведением которого находился весь дворец, министр финансов, министр государственных имуществ (по нынешнему) и квестор, редактировавший законы и постановления. Эти разнообразные офицеры и начальники носили титулы патрициев, знатных, светлейших и egregius {Избранный, лучший.} и составляли под председательством императора нечто в роде совета министров. В состав его входил также префект Константинополя, префект полиции, патриарх и начальник дворцовой гвардии. Из институтов Римской республики сохранялся еще сенат и консулат.

Во всех городах были устроены школы, во всех частях империи в трибуналах чинилось правосудие по юстиниановским законам, составляющим еще до сих пор основание современных законодательств. Дороги, содержание которых стоило больших денег, избороздили по всем направлениям провинции; по ним неустанно двигалась почта и доставляла из столицы в отдаленнейшие города империи приказы по гражданскому и военному ведомствам. Границы были защищены постоянными отрядами войск, многочисленными крепостями и непрерывною линией фортификационных укреплений. Бедняки находили убежища, больные принимались в больницы. Промышленность и торговля процветали, в искусстве вырабатывался новый стиль, рабство исчезло совершенно, привилегий знатных более не существовали, не было каст - равенство и свобода царствовали для всех.

Таким образом империя резко отличалась от окружавших ее и угрожавших ей варварских племен. Мы видим еще как-бы мир кесарей, но изменившийся под благим влиянием христианства. В самом деле Юстиниан противодействует эллинизму Феодосия II-го и Анастасия, он признает превосходство Римского епископа над Константинопольским патриархом, он велит составить свой "Кодекс" и "Институты" на латинском языке. Юстиниан мечтал возстановить в прежнем могуществе и блеске Римскую империю и для осуществления этого предпринял войны в Италии, на Востоке и в Африке. Для Юстиниана слово эллин - синоним язычника, он преследует греков и закрывает шкоды в Афинах. Вместе с Юстинианом доживает свой век и Римская империя, но империя греческая начинается только с Гераклита. Юстиниан не был самодержцем в полном смысле этого слова, но он был кесарем.

Если однако ближе ознакомиться с действительным положением, в котором находилась империя в царствовании Юстиниана, то оказывается, что величие этого царствования было скорее кажущимся, чем действительным. Эта образцовая администрация главнейше содействовала деспотизму, суровый фанатизм доводил до гонений, всеобщее равенство было только кажущимся и на самом деле оказывалось всеобщим рабством; законы так мудро разработанные часто применялись ложно, драгоценные памятники раззоряли народ и ослабляли войско, которому нечем было платить. Консулат в ту пору был ничто иное, как почетным титулом, компетенция же сената сводилась к компетенции муниципального совета, на управление государством сенат почти не имел никакого влияния; воля царя и его сановников заменяла правосудие. Жалобы истцов обыкновенно не достигали до императора, в провинциях народ был недоволен, роптал, в Константинополе же толпа объявляла себя довольною, если происходила обычная раздача хлеба и предвиделись скачки на гипподроме.

Были-ли её чувства благороднее? Достаточно-ли она умела презирать хлеб и зрелища? Каковы-же были в первом веке власть консулов, авторитет сената и нрава граждан? Народ в столице только успел вырваться из самого постыдного рабства и жалобы, подававшияся проконсулам, явно свидетельствовали о бедственном положении провинций. Император не уважал законов и нередко расправлялся кинжалом и ядом. В Риме нередко происходили заговоры, бунты, свержения с престола и убийства императоров, также как в Константинополе; при том ни деяния, ни нравы Тиберия, Калигулы, Мессалины, Нерона и Домициана не могут быть взяты за образец. Эти царствования крови и гноя, как выразился Светон, безпристрастной историей названы периодом расцвета Римской империи, между тем как эпоха царствования Юстиниана, Гераклита, Порфирогенета, Иоанна Цимисхия и Константина XII называется временем упадка Римской империи.

Однако, не смотря на расшатанность государственного строя Византии в течении более девяти-сот лет, на испорченность нравов её народа, на плохую администрацию, слабое войско, - империя эта была в состоянии с успехом сопротивляться нападениям двадцати народов и в течении нескольких веков противодействовали вторжениям Турок; мало того, через Византию христианство проникло к Славянам, цивилизация проникла к Арабам и греческия письемеа - на Восток. 

3.

В VI веке Франки пришли из Лютеции, состоявшей тогда из одного города и нескольких бедных строений, разбросанных на левом берегу реки; Галлы пришли из Лиона, Готы из Вероны; Латиняне пришли из самого Рима, представлявшого в ту пору печальную картину разрушения, после того как он подвергся четырехкратному разгрому. На развалинах Рима можно было видеть возмутительную картину, как из изувеченных статуй и архитектурных орнаментов, просто-на-просто готовили известку! За то большинство драгоценных произведений искусства украшали теперь Константинополь и всякий приезжий был поражен богатством и великолепием этого города.

Константинополь превосходил своею красотою во многом Рим времен Августа. И действительно, местоположение Константинополя замечательно красивое. С трех сторон его мраморно-белые стены утопают в лазурево-синем море, вдалеке виднеется богатая, свежая зелень садов и взор теряется в бесконечных лугах и лесах, окружающих город со стороны суши. Мраморная ограда тянулась на длину в четыре льё и окружала семь холмов, на которых были расположены все тринадцать кварталов города. Ворота для вылазки были прикрыты рядом колонн, а больные городския ворота громадных размеров построены в форме триумфальной арки. На другом берегу Золотого Рога виднелся четырнадцатый квартал Константинополя, ныне называемый Галатою. В центре города возвышался громадный базилиск, воздвигнутый императором Константином в честь святой Мудрости (Ἁγὶᾳ Σοφίᾳ, из чего сделали святая София); этот базилиск после пожара снова выстроен Феодосием II-м. Идя далее по главным улицам, можно было видеть громадные роскошные царские дворцы, церкви святой Ирины, святого Стефана, святой Аквилины и двадцать других, большой гипподром, масса разных амфитеатров, пятьдесят портиков, галлерей, восемь громадных терм {Публичных бань.} и сто пятьдесят частных бань; далее следовали громадные фонтаны, пять общественных хлебных амбаров, арсенал, целая анфилада зданий Сената, Судилище, Казначейство, школы и Библиотека, содержавшая сто-двадцать тысяч манускриптов, и наконец четыре тысячи пятьсот дворцов и других замечательных зданий. В городе имелось восемь водоемов и множество колодцев, которые снабжались водою из цистерны Поликсены, емкостью в триста-двадцать пять тысяч кубических метров.

Авугустеон и Форум императора Константина представляли две главные площади Константинополя. Площадь Августеон была окружена двукрылыми портиками и представляла фигуру правильного прямоугольника; по середине её был установлен позолоченный верстовой столб, от которого расходились по радиусам дороги во все провинции государства; над столбом перекинут был свод, украшенный разнообразными статуями. Форум Константина состоял из двойного полукруга мраморных галлерей. По середине был фонтан и возвышалась бронзовая группа громадных размеров, представлявшая Даниила со львами. Рядом с фонтаном виднелась порфировая колонна в девяносто футов вышиною, не считая цоколя и верхней площадки, на которой была укреплена античная статуя Аполлона.

оградою и состоял из целой массы разнообразных строений: дворцов, церквей, часовен, бан, портиков, галлерей, казарм для стражи, квартир для придворных и проч. По главной линии этих зданий проходил широкий проезд, вымощенный мрамором; по сторонам его виднелись скверы с цветочными клумбами, аллеи кипарисов и лимонов; здесь виднеются висячия над морем террасы, там роскошные бассейны, артезианские колодцы; широкия открытые лестницы соединяли между собою различные части дворца. На южном и западном конце они постепенно спускались к Босфору и Пропонтиде. На севере дворец Дафнии, также как и священный дворец выходили в сады; последний из этих дворцов служил постоянным местом жительства императора и в нем находился восьми-угольный престольный зад, Хризотриклиниум. На северной стороне возвышался еще дворец, наружный фасад которого выходил на площадь Августеона, как раз против собора святой Софии. На западе целый ряд зданий, подобный громадному бастиону, глядел на гипподром и термы (публичные бани) Зевксиппа; здания эти составляли церковь святого Стефаноса и Каthisma. Кафизма состоял из атриума, триклиниума, из зала, предназначенного для отдыха, и наконец из престола, с высоты которого виднелся гипподром. Император участвовал зрителем на скачках и показывался народу, не выходя из своего дворца. Архитектор так расположил престол, что император был на виду у народа, но в тоже время находился в полной безопасности. В гипподроме народ пользовался полною свободою слова, а случалось, что он позволял себе не мало свободы и в действиях, так что дело нередко доходило до кровопролитных схваток. Но престол императора был совершенно неприступен; уступы Кафизмы находились на высоте десяти метров (более 4-х сажень) под ареною гипподрома, а главный вал в форме буквы П, где стояли телохранители и гвардия, представлял совершенно неприступную позицию. Если-бы стали кидать каменьями, то император мог спрятаться в триклиниум, бронзовые двери которого всегда были закрыты, и таким образом он мог вернуться из Кафизма в священный дворец, не подвергаясь ни малейшей опасности. Императрица никогда не появлялась в императорской ложе во время скачек на гипподроме. Этикет двора в то время уже сообразовался с обычаями Востока и не разрешал, чтобы супруга императора показывалась народу при таком малозначущем случае, как скачки. Семинаристы церкви святого Стефаноса рассказывают впрочем, что видели - будто императрица присутствовала на скачках в гипподроме.

Гипподром в Константинополе не только превосходил Колизей своими размерами, но и был устроен с большим великолепием. Фигура его представляла собою удлиненную лошадиную подкову, основание которой упиралось в Кафизму, многочисленные здания и конюшни, в ложи патриарха, генералов и придворного персонала. Вся остальная дугообразная часть состояла из сорока ярусов с мраморными сидениями; над ярусами тянулась широкая галлерея, украшенная портиками и статуями. Мезинец одной из этих колоссальных фигур был величиною в рост человека. Маленькая речка Эрипа была отведена в широкий канал и огибала арену гипподрома. Этот канал имел двоякое значение: он защищал зрителей от скачков диких зверей, которых иногда показывали в цирке; во вторых, он лишал зрителей возможности завладеть ареною в конце ристания на колесницах, когда разгоряченные партии обыкновенно забывали всякое благоразумие. По главной линии гипподрома тянулась длинная и широкая платформа, названная spina (игла) и разделяла арену на две части. На этой игле был установлен громадный обелиск, привезенный Феодосием из Верхняго Египта, и бронзовая колонна, представлявшая трех переплетающихся змей с золотым таганом Аполлона на вершине; эта колонна была сооружена в Дельфах греками в память той блестящей победы, одержанной ими над Персами. Этот старинный памятник до сих пор можно видеть в Константинополе в так называемом Ат-Меидане.

в термах и привезенные из Рима, Афин, Олимпии, Коринфа и Малой Азии. При виде всех этих мраморных и бронзовых статуй знаменитых мастеров, в памяти последовательно начинают воскресать все элементы жизни древних греков. При виде Аполлона, богини Афины и Зевса припоминается религия древних греков и теория Олимпийцев. Ахилл, Елена, Андромаха, Балхас и Амфиарай воскрешают в нашей памяти древне-греческую мифологию; статуи Фемистокла, Перикла, Алкивиада и Александра говорят нам о политике и войнах греков, а статуи Эсхила, Демосфена, Геродота и Фукидида - об красноречии и истории. Древне-греческую поэзию и философию мы припоминаем при виде Гомера, Пиндара, Пифагора, Платона и Аристотеля.

Константинополь соединял в себе великолепие города нового с знаменитыми памятниками столиц древности. Великолепные византийские памятники были сооружены из самых драгоценных материалов и украшены мозаикою, эмалями, слоновою костью, золотом, порфирами, ляпис-лазурью и драгоценными камнями; они представляли как-бы роскошную рамку для высоко художественных произведений Греции. Но еще большее разнообразие представляла толпа, оживлявшая многочисленные улицы и переулки: тут можно было увидеть сенатора, одетого в древнюю тогу, провинциального наместника и пограничную стражу в широкой хламиде и шелковой тунике с вышитыми на ней пестрыми фигурами; гвардейских солдат в золоченых латах, солдат в римских лацернах (епанча от дождя) с бахромами и вышитыми медальонами; ремесленников, одетых в коричневые безрукавые туники, как носили еще во времена Афинской и Римской республики. Постоянное население Константинополя было не меньше Римского, но кроме туземцев в Византийской столице всегда проживали в большом числе иностранцы разнообразных национальностей. Весь свет устремлялся в Византию. Моряки, торговцы, наемники, поденщики, челобитчики, обиженные и истцы, наконец просто любопытные и молодые люди, желавшие поступить в военную службу и проч., - все это прибывало в Константинополь со всех концев Византии, из Европы, Азии и Африки. В Константинополе можно было встретить людей различных типов, в национальных костюмах: рядом с длинным кафтаном Парфа можно было видеть Герула в широкорукавом плаще из крысиных шкурок, полосатый военный плащ Гота, верблюжий бурнус Нумидянина, развевающияся кудри Сикамбра, завитую бороду Перса, белокурое лице Херуска и бронзовую маску Мавра. 

4.

Если верить Прокопию, то Феодора родилась в конуре сторожа при диких зверях в амфитеатре партии Зеленых. Отец её Акакий умер вскоре после её рождения, значит в конце У века, во время царствования Анастасия. Жена Акакия вышла замуж, или стала любовницей того человека, который заместил её покойного мужа, кормившого медведей (arctotrophus). Но за полученную взятку один из директоров цирка сместил его и поставил на его место другого. Бедная женщина, очутившись с малолетними детьми в полной нищете, пустилась на хитрость. Она воспользовалась первыми скачками на гипподроме и заставила Феодору и двух других своих малюток выступить на арену. Она одела их как будто они обречены на смерть, завесила вуалью, на голову повязала повязку; выйдя на арену, дети опустились на коленя и с мольбою протянули своя маленькия ручки в сторону зрителей. Зеленые только смеялись над слезами и мольбами этих детей. Голубые-же разжалобились и воспользовались случаем, для того чтобы преподать своим соперникам урок гуманности. Когда умер один из сторожей их цирка, то они тотчас-же назначили на это место вотчина трех маленьких просителей. Таким образом семья эта перешла из амфитеатра Зеленых к Голубым.

Эти амфитеатры были учреждены каждою партией на своя собственные средства; представления и состязания в них посещались гораздо больше, чем в большом гипподроме и там на арене происходили не одни только скачки на колесницах и борьба диких зверей. Там можно было услышать музыкальные хоры, можно было видеть балетные представления и пантомимы, упражнения акробатов и жонглеров. Вот в этих-то представлениях Феодора и появлялась перед публикою. Она была слишком еще мала для того, чтобы исполнять какую-нибудь ответственную роль, а потому она только сопровождала свою старшую сестру Комито, пользовавшуюся уже большою любовью публики; Феодора подавала сестре разные вещи и строила гримасы. Когда она подросла, то приобрела все симпатии публики. Она не бывала ни танцовщицею, ни певицею, но отличалась как ловкая я грациозная акробатка и выдумывала новые занимательные фокусы с замечательным остроумием. Как только она появлялась на сцене, все взгляды обращались на нее и во время всего представления не могли от нея оторваться. Особенно дружные аплодисменты вызывала Феодора в тех пантомимах, в которых ее били и угощали пощечинами; она при этом строила такия уморительные рожицы, делала такия потешные и в то-же время миловидные движения и ужимки, с таким искусством переходила от плача к смеху, что никто из зрителей не мог оставаться серьезным или равнодушным. Была-ли Феодора действительно так очаровательно-хороша, как об том свидетельствует Прокопий в одном из своих сочинений, - неизвестно. "Ея красота, говорит он, такая своеобразная, что никто не может ее выразить словами или изобразить на картине". Или Феодора была только очень хорошенькою и грациозною, как характеризует ее Прокопий в своей "Истории" словами: εῦπρόσωπος καὶ εὔχαρις.

Судя по этой последней характеристике, Феодора была несколько мала ростом, с очень белым, даже бледным лицом и живыми блестящими глазами. Этим и ограничивается описание наружности Феодоры, которое нам дает историк; он не говорит ничего о том, походила-ли она по сложению своего тела на Фрину, которая одержала победу над ареопагом и была натурщицей знаменитого художника Апеллеса. В пользу сходства Феодоры с Фриной говорить однако то, что она любила являться в амфитеатре, обвязав только вокруг поясницы шелковый пояс. Феодора намеревалась даже несколько раз явиться перед народом совершенно без всякого прикрытия, но полицейския правила этого не разрешали. За кулисами, а также на репетициях она совершенно раздевалась, нисколько не стесняясь присутствия акробатов и артистов, и в таком виде упражнялась в бросании диска.

Ведя такую жизнь, Феодора скоро приобрела худую славу. Встречая ее на улице, люди отвертывались от нея и переходили на другую сторону, чтобы не задеть за её платье и не дышать с нею одним воздухом. Увидеть ее утром считалось дурным предзнаменованием на весь день. Тем не менее, некто Экеболь, человек вольномыслящий и не заботившийся об общественном мнении, увез Феодору с собою в Киренаику, когда его назначили туда губернатором. Он надеялся, что репутация Феодоры не успела еще проникнуть в Африку; но вскоре-же он совершенно разочаровался в недостойной Феодоре и выгнал ее из своего дома. Очутившись без всяких средств к жизни, в нищете, Феодора кочевала по всем городам восточной Африки, начиная от Кирены до Александрии, ведя образ жизни куртизанки. Когда она вернулась снова в Константинополь, ей было уже около двадцати-пяти лет. Феодору, говорит Прокопий, трудно было узнать, до того она постарела и побледнела от разгульной жизни, которую она вела в последнее время. Вернулась она в Константинополь послушавшись предсказания одной колдуньи, подтвердившагося сном. Ей снилось, что она вышла замуж за начальника демонов и стала таким образом обладательницей богатств всего мира.

Этот начальник демонов - ό Ἄρχων τῶν δαιμόνων - по Прокопию, был никто иной, как Юстиниан. В ту пору после императора Юстиниан был один из могущественнейших людей в государстве. Он родился в Дакии (между 483 и 489 годами) в семействе бедных крестьян и был привезен в Константинополь своим дядей Юстином. Этот Юстин сначала был простым солдатом, но за свои особые заслуги был сделан князем, сенатором и командиром императорской гвардии. Дядя пригласил для обучения Юстиниана ученого монаха Феофила и поручил ему дать своему ученику такое образование, какое соответствовало тому кругу, в котором вращался он сам. Юстиниан научился искусству красноречия и бойко писал, он изучил музыку и архитектуру, но выказал особые способности и знания в правоведении и богословии. Юстиниан был самолюбив в высшей степени и с замечательною ловкостью умел верно оценить, какая сторона в данный момент более сильная и всегда ей покровительствовал, в надежде со-временем извлечь из того свои выгоды; он был большой знаток людей и умел пользоваться ими для своих целей; он не стеснялся выбором средств для достижения цели, отличался всегда своею невозмутимостью, сдержанностью, терпением и скрытностью, Юстиниан понимал, что положение даже второстепенное, подчиненное при дворце, где завязывалось столько интриг, гораздо выгоднее чем независимое, почетное назначение в провинции; оставаясь при дворе, он скорее надеялся достигнуть могущества и высших почестей. Одним словом, Юстиниан был наделен немногими хорошими свойствами, но обладал всеми качествами, необходимыми для того, чтобы скоро достигнуть почетного, могущественного положения. Можно даже думать, что многие из его советов оказали большую пользу дяде его Юстину. Юстиниан несомненно содействовал долгой безупречной службе своего дяди и помог ему попасть на императорский престол, по смерти Анастасия (518 г.).

Юстин вознаградил за все это своего племянника и в сравнительно короткое время надавал ему звания сенатора, полководца, патриция, почетного губернатора Африки и Италии, и наконец начальника дворцовой гвардии.

И вот в это-то время, когда Юстиниан удостоился всех этих почетных и важных должностей, судьба свела его с Феодорою. Он влюбился в нее и надо думать, что легко одержал над ней победу. В своей "Истории" Прокопий говорит, что в ту пору, когда Феодора сделалась любовницею Юстиниана, он уже был сильным государственным человеком. Это было уже после восшествия на престол Юстина, значит после 518 года. Известно также, что тетка Юстиниана, императрица Евфимия, решительно была против его брака с Феодорой, так что он женился на ней только после её смерти, в 523 или 524 году. Впрочем надо признать, что Феодора, одна встреча с которою считалась дурным предзнаменованием, не принесла Юстиниану никакого несчастия. В первый-же год их совместной жизни Юстиниан получил консульство и при том при обстоятельствах особенно благоприятных. В 520 году столкновения между партиями привели к мятежам, безпорядкам, а потому до конца года были запрещены все увеселения. Когда наступил новый год, то Юстиниан, как консул, должен был оффициально открыть цирк и этим обезпечил себе популярность. При этом он не преминул щегольнуть своею роскошью и щедростью. Юстиниан беззастенчиво запускал руку в царскую казну, значительно увеличенную бережливым Анастасием: он тратил более восьми миллионов франков на игры, представления, увеселения, на состязания диких зверей и на раздачу денег народу. Через два года сенат предложил императору удостоить Юстиниана званием "нобилиссимуса" (nobilissimus), что равносильно нынешнему титулу императорского высочества; это звание давало Юстиниану право считаться наследником престола. Юстин санкционировал постановление сената. Упрочив свое могущество, Юстиниан выхлопотал для Феодоры звание патриции, титул, считавшийся одною степенью только ниже нобилиссимуса, по дворянской иерархии того времени. Когда Феодора получила этот титул, то в глазах народа приобрела большое значение и к ней стали питать доверие и даже уважение; к ней стали приезжать со всех концов государства челобитчики и истцы со всевозможными просьбами; она восподьзовалась этим и съумела приобристи от нуждавшихся в её содействии людей значительные суммы денег. Впоследствии Юстинианом был издан закон, по которому на ластное имущество Феодоры должны были распространиться императорския преимущества.

а тетка его, императрица Евфимия решила употребить все свое влияние для того, чтобы воспрепятствовать этому браку. Она ссылалась на то, что по закону, гражданину, удостоенному звания сенатора, не разрешалось жениться на бывшей комедиантке или дочери актера, да и вообще - на женщине или девушке низкого происхождения. Но когда в 523 году Евфимия скончалась, то Юстиниан выхлопотал через императора, чтобы вышеприведенный закон был отменен и, не смотря на слезы матери (которая будто-бы и умерла от горя), он был публично повенчан с Феодорою.

Три года после того, старый Юстин, до последняго времени надеявшийся еще долго жить, почувствовал приближение смерти. В четверг на Страстной неделе, 1-го апреля 527 года, император велел позвать к себе Юстиниана и Феодору, и в присутствии депутации от сената, дал им титул Августов.

В первый день Пасхи, в соборе святой Софии, Юстиниан и Феодора были коронованы патриархом Епифаном. Из собора императорская чета для публичного освящения отправилась в гипподром, который в некоторых особых случаях служил форумом. Ни одного оскорбительного слова или ропота не раздавалось в толпе, напротив, слышались только единодушные крики одобрения и в конце церемонии народ на руках донес Юстиниана с женою до императорского дворца. Ни одного слова, как говорит Прокопий, не было сказано в сенате, ни слова не послышалось от священства, в народе или в войсках по поводу этой постыдной комедии, не смотря на то, что все еще не забыли, как на том-же месте, где теперь чествовали Феодору, она отдавалась первому встречному.

Через несколько времени после коронования умер Юстин; передача власти произошла без всяких недоразумений. Бывшая канатная плясунья и куртизанка, Федора отныне называлась императрицею римлян; градоначальники, епископы, губернаторы провинций и командующие войсками все должны были ей присягать по следующей формуле:

"Клянусь во имя Всемогущого Бога, и Господа нашего Иисуса Христа и Бога Духа Святого, во имя Пренепорочной Девы и Матери Господа нашего, во имя четырех Евангелистов и святых и честных архангелов Гавриила и Михайла, что я буду честно и неизменно служить государю нашему Юстиниану и супруге его, государыне Феодоре". 

5.

Но, спрашивается, соответствует-ли это представление истине и если соответствует, то насколько? Нельзя-ли подозревать тут клеветы, быть может возведенной на ни в чем неповинную Феодору только потому, что происхождения она была темного и провела свое детство и юность в бедности и уединении?

Юридическая аксиома: Testis unus, testis nul lus (один свидетель - не есть свидетель), имеет свое значение и в истории. И в чем-же заключается это единственное свидетельство, говорящее против Феодоры? В чем-же заключается эта единственная против нея улика? Против нея говорит писатель одновременно историк и памфлетист, то преувеличенный защитник, то завзятый обличитель, даже клеветник, желающий отомстить своим современникам за оказанную ему немилость и причиненные несчастия. Какое доверие можно питать к писателю, который, с одной стороны, отдавая полную справедливость императору в своих сочинениях: Война с Персами, Война с Вандалами, Война с Готами, - написал в то-же время Секретную Историю, в которой прямо мешает Юстиниана с грязью? С одной стороны, Прокопий говорил: - "Юстиниан для своих подданных был лучше отца родного... образцовый император; все в нем божественно: - это ангел, посланный с неба для славы и блага империи. Что значат в сравнении с его победами детския забавы Фемистокла и Кира?" Но тот-же Прокопий говорит, что Юстиниан совершил всевозможные преступления, раззорил империю, навсегда уронил могущество и силу римлян; мало того, он называет его ослом, сравнивает с Домицием, говорит, что он демон с человеческим обликом. Это противоречие показалось таким непонятным, что многие критики XVII, XVIII и даже нынешняго столетия высказывают сомнение в том, чтобы Прокопий был автором Секретной Истории. Но не смотря на то, что они приводили в подтверждение своего предположения довольно веския данные, Никифором Каллистом доказано, что Войны, Сочинения и Анекдоты - Секретная История были написаны одним и тем-же лицом. Но от того эта скандальная хроника не приобретает большого научного значения, большей достоверности. Так, Любовные похождения Галлов, Мемуары графа Viel-Саstel'а, пасквиль на Марию-Антуанетту и проч. не заключают в себе ничего невероятного, но, тем не менее, никто не будет считать эти сочинения решающими, авторитетными.

Если кто-нибудь пожелает прочесть о Феодоре-царице, то может пользоваться Секретною Историей Прокопия, так как не трудно различить в этом сочинении вымысел от истины, если сличать его с другими сочинениями Прокопия, с другими авторами из духовенства и византийскими хрониками. Если сопоставить то, что говорит Прокопий памфлетист с тем, что он-же утверждает, как историк, и принять во внимание других летописцев, то его в нескольких местах можно поймать в явной клевете и лжи. Но он не всегда склонен к вымыслу: многие факты, которые он рассказывает, сообщены также Малалою, Феофаном и Пасхальною Хроникою. Прокопий преувеличивает, искажает, вдается в ненужные подробности, тем не менее от его истории нельзя отнять известной исторической точности. К сожалению, для суждения о достоверности того, что он говорит о первых годах жизни Феодоры, недостает серьезного материала, так как данные Прокопия можно сопоставить только с писателями из значительно позднейшей эпохи, а потому не заслуживающих большого доверия.

Лже-Гордден говорит, что по происхождению Феодора была патрицианка и принадлежала к знатной фамилии Аникия: - вот взгляд, подрывающий достоверность легенды о канатной плясунье. Зонар и Никифор Каллист говорят, что Феодора родилась на острове Кипре, а это не согласуется с преданием о цирке Зеленых, или придется допустить, что Акакий, отец Феодоры, переселился из Кипра в Константинополь и там сделался сторожем при цирке. Неизвестный автор Древностей Константинополя говорит, что императрица велела построить церковь святого Пантелеймона на том месте, где находилась жалкая лачуга, в которой еще недавно она жила, прокармливаясь пряжею льна. Этот взгляд противоречит легенде о куртизанке или придется допустить, что по своему возвращению из Пентаполя, Феодора прожила несколько лет в Константинополе, ища уединения и работы. Этот взгляд также вполне возможный.

Но все эти свидетельства не заслуживают большого доверия. С другой стороны, если, как мы уже говорили выше, нельзя не верить всему тому, что Прокопий говорит в своей Секретной Истории о царствовании Юстиниана, то спрашивается, почему-же нам не принять всего того, что он говорит о молодости Феодоры? Неужели-же мы все это должны считать за вымысел самого Прокопия? Раз мы ему должны верить в одном случае, то почему-же мы будем сомневаться в другом? А так как многия данные Прокопия o царствовании Юстиниана вне всякого сомнения, то вряд-ли можно не верить тому, что он пишет о распутной жизни Феодоры в её молодости. Что-же касается аргумента Гиббона в пользу того, что обвинения Прокопия слишком невероятны для того, чтобы их можно было сочинить, то его (аргумент) можно скорее признать правдоподобным, нежели основательным.

и репутация её была такая ужасная, что все отворачивались при встречах с нею, то как допустить, чтобы Юстиниан, сенатор, командующий императорскою гвардией и наследник престола, публично выбрал эту женщину себе в любовницы, дал ей звание патрициянки и наконец женился на ней? Не рисковал-ли он при этом своею популярностью, компрометировать себя перед сенатом и потерять престол? Как допустить, чтобы ни у кого не вырвалось восклицания или слова удивления и даже неудовольствия во время коронования Юстиниана и представления народу? Положим, Прокопий говорит нам, что императрица Евфимия до самой своей смерти противилась браку Юстиниана на Феодоре, но один современник, монах Феофил, говорит, что мать Юстиниана также не хотела дать согласие на этот брак и вот по какой причине. Один колдун предсказал ей, что эта женщина "прекрасная, умная, образованная и с властолюбивым характером, сделается злым гением Юстиниана и империи". Таким образом дело заключалось не в поведении Феодоры в прошлом, но в той роли, которую ей предстоит играть в будущем. Прокопий утверждает, будто Юстин должен был отменить закон Константина, воспрещающий женитьбу императора на комедиантке, для того чтобы Юстиниан мог жениться на Феодоре. Но кажется, нет более сомнения в" том, что отмена этого закона должна быть приписана Юстиниану и произведена она была через десять лет после его женитьбы на Феодоре. Не следует-ли также удивляться тому, что во время своего возмущения, Никаты не воспользовались случаем, чтобы упрекнуть Юстиниана какими-нибудь подробностями из прошлой жизни его супруги? Не удивительно-ли также, что ни один византийский историк не упоминает о молодости Феодоры, а еще более странно то, что писатели из духовенства, как Кирилл, Пелагий, Виктор Туниский, Либерат, Анастасий и Никифор Каллист в своих обличениях и сатирах ни разу не упоминают об ужасной молве, распространившейся о Феодоре в Константинополе. А между тем все они были враждебно настроены против Юстиниана, как неодобрившему Халкедонский собор. 

6.

стало именоваться четырнадцатым кварталом столицы; город Пальмира возродился из своих развалин в небывалом великолепия; новый выпуск государственных облигаций свидетельствует о могуществе императора и благоустройстве страны; они проникли в Грецию, Малую Азию и побережья Африки, вплоть до Геркулесовых столбов. Ученый Трибониан, назначенный квестором, предпринимает с помощью семнадцати юрисконсультов пересмотр римских законом. Кодекс Юстиниана распространяется во всей империи, даже урегулируются отношения духовенства к государству, а также устанавливаются взаимные отношения между епископом в Риме и патриархом в Константинополе. Еще в ту пору, когда Велизарий и Ситтас служили офицерами у Юстина, Юстиниан открыл в них способности хороших полководцев. Когда он сам сделался императором, то отправил их против Персов. Велизарий и Ситтас разбили неприятеля и закончили эту войну, продолжавшуюся с переменным счастием более тридцати лет. Другие генералы, как Германн, Петр, Хириак покорили Цанов и разбили варваров, вступивших уже в Армению. Юстиниан с самого начала своего царствования придерживался своей знаменитой политики, состоявшей в том, что он обращал в вассалов те из покоренных народов, которых обратить в подданство почему либо было невозможно. Эта политика начинала уже давать свои результаты. Знаменитый полководец Мондон, сын царя Гепидов и родственник будущого вождя Гуннов, Атиллы, прислал к Юстиниану свою депутацию с выражением своих верноподданнических чувств и с предложением принять его войска на службу Византии. За Мондоном и другие цари, как Гордий, царь Гуннов из Херсоннеса, Гретес, царь Герулов, делаются союзниками императора. Все самые глухия и пограничные города и местечки империи находятся в полной безопасности от нападения варваров. Не зачем и спрашивать, как смотрел на все это народ? Народ с радостью приветствовал нового императора, ознаменовавшого начало своего царствования славными победами и мудрыми мероприятиями.

Когда Юстиниана вторично выбрали консулом, то в гипподроме был дан целый ряд представлений и состязаний с таким великолепием, какою до того никогда не было.

Эти состязания на колесницах, введенные в Рим из Олимпии, и в Константинополе из Рима, страшно увлекали народ в больших городах государства. Эта страсть к скачкам вытеснила все другия увлечения народа. Греко-римляне все свои силы и способности, которые они прежде тратила на диспуты и обсуждение различных общественных вопросов в форуме, теперь посвящали только состязаниях в гипподроме, кончавшимся иногда кровопролитием. Скачки заменяли народу интересы к политике, удовлетворяли его пристрастию к зрелищам и увлечение игрою. Весь народ разделился на две соперничавшия между собою партии, название которых соответствовало цвету одежды возниц. Одна партия нашла название Зеленых, другая Голубых; каждая имела своих начальников, свою казну, свой особый амфитеатр, своих лошадей, колесницы и персонал возниц, конюхов, фокусников, всевозможных служащих и стражу. Каждая партия должна была олицетворять собою известные политическия направления и религиозные воззрения. Но в действительности это не имело места, как мы сейчас и увидим.

императором присоединялись к партии враждебной той, к которой он принадлежал. Если император принадлежал к партии Голубых, то победа Зеленых считалась торжеством оппозиции. Но эта оппозиция не имела никакого серьезного основания, и единственным его последствием было то, что сменялся какой нибудь министр, или префект и замещался новым. Константинопольцы не думали даже возвратиться к республиканскому образу правления.

Марк Аврелий был осторожнее Юстиниана и не обнаруживал явного предпочтения ни партии Голубых, ни Зеленых. Юстиниан же был в этом отношении менее предусмотрителен я держался стороны Голубых вместе с Феодорою, разделявшей всегда его симпатии я антипатии. При том ни Юстиниан, ни Феодора никогда не считали нужным держать в тайне свои чувства. Знатнейшие градоначальники империи, блиставшие скорее своею ловкостью, нежели своими добродетелями, старались расположить к себе императора тем, что превозносили партию Голубых и старались взводить различные обвинения на Зеленых. Эти люди знали, что на жалобы Зеленых во дворце не обратят никакого внимания, а потому не стеснялись открыто оскорблять их и позволяли себе даже насильственные поступки. Зеленые не находили никакой поддержки в администрации и никакой защиты в судах. Голубые же, будучи уверены в своей безнаказанности, преследовали Зеленых при каждом представлявшемся к тому случае. Столкновения возбужденных сторон нередко доводили до рукопашных и даже кровопролитных схваток. Можно было опасаться, что возобновятся безпорядки и возмущения 520-го года, с таким успехом прекращенные Константинопольским префектом Феодотом и Антиохийским префектом Ефремом. Но знал-ли Юстиниан в точности о всем том, что у него творится в столице? Император жил в своем обширном дворце совершенно изолировано и немногое о том, что творится в Константинополе, а тем паче - в других городах империи, доходило до него: городской шум не достигал до его слуха. Он знал о событиях, о царствовавшем общественном мнении, только то, что находили нужным доносить до его сведения его лживые министры и приближенные, нередко нарочно обманывавшие его.

Только в одном месте Константинополя император мог услышать откровенное мнение народа. Только в гипподроме, этом форуме, трибунале и капитолии второго Рима, народ сохранил свободу слова прежних Римлян. 

7.

Тринадцатого Января 532 года, в первые иды {Иды = пятнадцатое число марта, мая, поля и октября и тринадцатое прочих месяцев у римлян.} нового года в гипподром повалила толпа более многочисленная, чем обыкновенно. Сто тысяч зрителей толклись в проходах цирка и занимали места на скамейках. Послышались крики и песни, развевались голубые и зеленые знамена партий. Наконец прибывают патриархи, патриции, князья и экзархи и заминают свои места в оставленных для них ложах. Отряды четырех гвардейских корпусов в блестящих шлемах и латах, сколэры, кубикулиры, слуги и полицейские устанавливаются вокруг своих знамен на террасе Пий. Бронзовые двери Кафизма открываются и Юстиниан в короне и со скипетром, окруженный генералами, офицерами и эвнухами приближается к краю трибуны. Слышатся возгласы и шепот толпы и все это смешивается в могучий ропот, почти крик. Юстиниан благословляет народ, осеняя его крестным знамением полою своей пурпуровой трабеи {Торжественная одежда у Римлян.}.

Тогда колесницы въезжают на арену. В партии Голубых крики смолкают, между тем как в амфитеатре Зеленых шум и волнение продолжаются. Юстиниан остается непоколебимым и делает вид, что ничего не слышит. Но неодобрительный шепот я крики становятся все сильнее, явственнее и знаменательнее, и тогда император дает мандатору, одному из своих офицеров, приказание потребовать от народа, чтобы он объяснил значение этих безпорядков. Зеленые сначала были испуганы этим требованием, а потому они с почтением, почти смиренно, следующими словами формулируют свои жалобы.

"Да будешь ты благополучно царствовать еще много лет, о Август Юстиниан! Ты будешь всегда победителем. Но мы страждем от разного рода несправедливостей и обращаемся к твоей доброте и справедливости, известной людям и Богу! Мы не можем долее терпеть, не можем переносить долее всевозможных преследований! Но мы не смеем назвать имени нашего притеснителя, боясь возбудить еще большие притеснения.

- Если дело заключается только в этом - благоразумно отвечает Юстиниан через мандатора - то я ничего не знаю".

Выслушав этот ответ императора, делегат Зеленых начинает говорить другим тоном, и вот между Юстинианом, Зелеными и Голубыми завязывается удивительный по своей форме и содержанию разговор. Выражения рабского подобострастия перемешиваются с дерзостями, крики гнева - с насмешками и ироническими выражениями, божба пересыпается с ужасным богохульством. Вопросы и ответы, жалобы и угрозы следуют друг за другом, как строфы и антистрофы траги-комического древне-греческого хора.

- "Как это ты ничего не знаешь?! - в волнении говорит делегат Зеленых. Клянусь Богородицею, этого не может быть! Разве ты не знаешь, что наш постоянный притеснитель никто иной, как один из твоих придворных офицеров?

- Нет, никто из моих офицеров не обижал вас.

- Неправда, Калоподиос не вмешивается даже в ваши дела.

- Пусть он только посмеет еще раз вмешиваться, где его не спрашивают. Он тогда не избегнет участи Иуды! Господь воздаст ему по делам его!

- Вы что же это пришли в гипподром для того чтобы наносить оскорбления властям?

- Несправедливого постигнет участь Иуды.

- Да заступится за нас Пресвятая Богородица!

- Я вам приказываю, насмехается тогда мандатор, чтобы вы все, сколько вас есть, приняли крещение!

- Мы не смеем ослушаться твоего приказания, также насмешливо отвечают Зеленые. Пускай принесут воды и нас окрестят всех до последняго,

Но объясни нам, почему же это Зеленые нигде не находят поддержки и справедливости?

- Вы лжете! Это неправда!

- Пусть нам запретят носить наше зеленое знамя и увидите, что тогда судьям нечего будет больше делать. Сегодня в городе было совершено убийство и конечно никто не сомневается в том, кто его совершил. Это наперед известно, что если совершено преступление, то виновные принадлежат к партии Зеленых... Нас все подозревают и проклинают. А на деле-то крамольники вы, Голубые, и первый убийца ты сам!

- Вы все подлежите смертной казни!

Тогда вмешались Голубые:

- Нет, неправда - это вы сами!

- А кто же по вашему убил вчера торговца лесом?

- Конечно вы!

- А кто убил сына Епагафоса?

- О Боже Милосердый! Куда же девалась справедливость!

- Господь не внимает преступникам, нравоучительным тоном говорит Юстиниан через мандатора, делая вид, что до сих пор не отказывается от своих религиозных взглядов.

- Если господь не внемлет злодеям, то почему же мы испытываем постоянное гонение? Пускай призовут ученого или отшельника-монаха для решения этого вопроса.

- Ах вы богохульники! Замолчите лучше, неверующие! Не то вас заставят молчать!

Лучше перейти в язычество, чем покориться партии Голубых!

- О ужас! восклицают Голубые с насмешкою. Какая это для нас будет великая потеря! Какого избранного общества, каких достойных людей мы потеряем!

- "Так пусть же тогда будут вырыты из могил кости всех тех, которые останутся в гипподроме на сегодняшнее представление!" - в один голос закричали Зеленые и, воспользовавшись минутным замешательством своих противников, как один человек встали и вышли из цирка.

Это было величайшим оскорблением царского достоинства, какое можно себе представить. Юстиниан тотчас же возвращается в свой дворец и вслед за ним и Голубые выходят из гипподрома, хотя был всего только полдень. Префект Евдемон, разсерженный этою сценою, разыгравшейся в цирке, опасается, что император привлечет его к ответственности за случившееся; поэтому он решается как нибудь исправить дело. Первым долгом он приказывает арестовать трех субъектов, на которых более или менее падает подозрение в убийстве торговца лесом и сына Епагафоса. Их наскоро судят, приговаривают к смертной казни и полицейские солдаты уводят их в старую Византию на лобное место.

В присутствии массы народа, еле скрывающого свое бешенство и негодование, палач вешает первого из осужденных. Но когда он собирается покончить и со вторым, то лопается веревка и он падает с виселицы. Тогда народ выражает свое одобрение, бросается на стражу и освобождает второго и третьяго осужденного. Их сажают на барку и переправляют на другой берег Босфора, где они находят убежище в церкви святого Лаврентия.

направляется к воротам императорского замка и требует помилования узников и осужденных. Но император не подает признаков жизни и тогда толпа направляется к дворцу префекта Евдемона. Завязывается схватка между стражею дворца и буйствующею толпою. Перерезав солдат, народ поджигает преторию и огонь, благодаря ветру, быстро переходить на соседние дома и охватывает всю улицу. Тогда бунтовщики направляются к тюрьме, взламывают Двери и освобождают воров и убийц, затем начинается грабеж и поджог и по улицам раздаются крики: "Νικα! Νικα! (Будь победителем!)" и возгласы эти повторяются тысячами голосов мятежников.

На следующий день, 14 января, утром уже толпа народа стучалась в ворота дворца. Вышло двое придворных и попытались вести переговоры с мятежниками, предлагая им успокоиться. Но тысячи голосов кричало: "Трибониан! Иоанн Каппадоский! Евдемон! Калоподиос!" В надежде успокоить народ, Юстиниан объявляет, что сместит своих четырех градоначальников и поставит на их места новых. Но это средство нисколько не помогало: бунт превратился в возмущение, касавшееся уже не приближенных Юстиниана, им покровительствуемых, а самого императора. Его уступки не могли уже обезоружить разъяренную толпу.

направляется из дворца на встречу бунтовщикам. В пылу сражения варвары опрокидывают священников, вышедших с хоругвями и образами для того, чтобы разнять неприятелей. Тогда в народе раздаются крики: "святотатство! Богохульство!" и миролюбивые граждане, до сего времени не принимавшие никакого участия в возстании и даже женщины присоединяются к мятежникам. И вдруг на солдат Мондона посыпался град черепиц, камней, с крыш полетели плиты, домашняя утварь и горящия головни, так что наемники в безпорядке обратились в бегство, назад к дворцу Юстиниана.

В следующие два дня, 16 и 17-го января, пожары продолжали разрушать город и убийства не прекращались. Если считали кого нибудь приверженцем Юстиниана, то его прямо душили, или топили в Босфоре как собаку, привязав камень на шею. Лавки и квартиры золотых дел мастеров грабили до чиста и потом поджигали дома их. Более состоятельная и богатая часть населения эмигрировала массами на Азиятский берег. В разных концах города виднеются зловещие громадные костры, и огонь превращает в пепел тысячи домов и городских зданий: Соборы святой Софии, святой Ирины, св. Феодоры, св. Аквилины, баня Александра, Октогон, купальни Зевксиппа со всеми своими украшениями и статуями, убежище Евбула, народный портик, большая больница и проч. - все это превращено в развалины или пепел...

В шестой день возстания, 18 января, эвнух Нарзес стал подкупать известную часть Голубых для того, чтобы посеять распрю между инсургентами, принадлежавшими прежде к враждебным партиям. Юстиниан надеялся успокоить возмущенный народ, если открыто выступит перед ним и даст обещание всепрощения. И вот, когда толпа собралась в гипподроме и бурно совещалась, на трибуне появился император, в сопровождении многочисленной свиты, приближенных и стражи. Он держал в руках Евангелие и громким голосом обратился к народу со следующими словами:

"Клянусь этою священною книгою, что я прощаю вам все нанесенные мне оскорбления. Никто из вас не будет привлечен к ответственности, или наказан, если вы добровольно успокоитесь и прекратите все безпорядки".

И затем, унижая свое царское достоинство, Юстиниан продолжал:

- "Я одного себя считаю виновным, вас же признаю невиновными. Это несчастие послано мне свыше, за мои прегрешения, за то, что я отказывался выслушивать ваши настойчивые просьбы и справедливые жалобы".

После этих слов кое-где послышались крики: "Да здравствует император Юстиниан и супруга его императрица Феодора!"

Но эти возгласы тотчас же были заглушены и покрыты неодобрительным свистом, угрозами и ругательствами: - "Ты лжешь, скотина! слышалось в одном конце гипподрома. - Смерть богохульнику! Смерть убийце!" слышалось в другом. Когда Юстиниан услышал эти угрозы, он поспешил вернуться во дворец, не смотря на то, что его трибуна считалась совершенно неприступною.

принять или не принять предложение народа, жена его плакала, опасаясь, что народ намеревается его убить. Не дожидаясь решения Ипатия, толпа насильно увлекает его и брата Помпея за собою до форума Константина; там поднимают Ипатия на руках, усаживают на щит и торжественно провозглашают императором. Вместо короны ему украшают голову золотым ожерельем. Теперь толпа хочет непременно идти к дворцу и покончить с падшим тираном, но один из сенаторов, участвовавший в возстании, останавливает толпу и говорит:

- "Обождем лучше, пока наши военные силы увеличатся, тем более, что Юстиниан и не думает нападать на нас, а вскоре будет искать случая спастись бегством... Если мы не будем слишком спешить действовать, то без всякой борьбы сделаемся победителями".

Народ следует совету сенатора и, чтобы продолжать пародию коронования, отправляются снова в гипподром, усаживают Ипатия на императорскую трибуну и приветствуют его всевозможными овациями.

Между тем Юстиниан оставался в глубине священного дворца полумертвый от страху. Он уже все испробовал с народом: уступки и сопротивление, угрозы и силу; он обещал ему всепрощение я даже унижал свое царское достоинство, но все было тщетно, народ не удовлетворялся этим... Со стороны Халкеи он видит пламя, угрожающее его дворцу, со стороны гипподрома слышит крики и ругательства, слышит как народ угрожает убить его и в то же время превозносит его наместника, Ипатия. Инсургенты нападают на арсенал, завладевают оружием и вооружаются и теперь только бронзовые вороты отделяют Юстиниана от разъяренной, жаждущей его крови толпы мятежников. И кто-же остается верным ему, на чью защиту он может разсчитывать? При нем осталась только какая-нибудь тысяча заслуженных воинов Велизария и две тысячи варваров; что-же касается императорской гвардии, прислуги, кубикуляров и придворной стражи, то на их верность расчитывать никогда нельзя было. Юстиниан, хотя и многократно умел одерживать победы при помощи своих генералов и войска, не обладал военною храбростью, мало того, у него не было и гражданского мужества. В своем соображении он видел уже, как его полумертного от страха ведут на казнь, подобно какому-нибудь Интеллию, его бьют и издеваются над ним.

Он созывает совет из своих министров, приближенных, генералов и немногих сенаторов и патрициев, оставшихся ему верными; каждый из них должен высказать откровенно перед императором и императрицею свое мнение о том, что следует теперь предпринять для того, чтобы выйти из опасного положения, в котором находятся. Но самые сильные духом из них потеряли мужество и заразились паникою. Юстиниан не требовал, чтобы ему советовали, он требовал только, чтобы одобрили его решение бежать, этот единственный исход, который ему остался. Уже три дня около дворцового сада стоял на якоре корабль, нагруженный его драгоценностями и богатством. Юстиниан с императрицей сядут на корабль, а Велизарий со своими тремя тысячами солдат попытается подавит возстание. Таким образом императору удается спасти свою жизнь, но престол для него будет потерян на веки. С другой стороны, с такою горстью солдат Велизарий мог надеяться подавить возстание только в том случае" если его люди были-бы воодушевлены присутствием императора и прониклись сознанием, что должны спасти его или погибнуть. Тем не менее все призванные на совещание, не исключая даже Велизария и Мондона, одобрили проэкт Юстиниана.

" - Если-бы не оставалось другого способа спастись, как бегство, я не желала-бы бежать. Не все-ли мы можем ожидать ежедневно смерти с самого нашего рождения? Но тот, кто носил корону, не должен пережить её потерю. Я молю Бога, чтобы не прожила ни одного дня, если потеряю царское достоинство. Пусть померкнет солнце с того момента, как меня перестанут величать императрицею! Если-же ты, император, хочешь бежать, то все уже готово: корабль снаряжен и готов сняться с якоря по твоему приказанию и ты можешь уехать со всеми твоими богатствами; но опасайся как-бы привязанность к жизни не довели тебя до унизительной ссылки и до постыдной кончины. Я же придерживаюсь древней поговорки, что царское достоинство есть наилучший саван".

Мужественные, красноречивые слова Феодоры вернули всем присутствующим прежнюю энергию и решимость. Велизарий снова узнает в себе прежнего великого полководца и он тут-же составляет план действия. Мятежники заперлись в гипподроме, как в крепости, и вот Велизарий решил перерезать их там всех, чтобы цирк сделался могилою бунтовщиков. Коронование Ипатия ознаменуется кровью его новых подданных. Три тысячи верных людей, ветеранов Велизария и Герулов Мондона оцепляют гипподром со всех сторон; одни завладевают выходами, между тем как другие по внутренним лестницам достигают проходов над скамейками и оттуда пускают вниз на партизанов Ипатия целый град стрел. Те в смятении бросаются к арене. Более ловкие из мятежников пытаются несколько раз идти на приступ, но их отбивают и снова теснят назад. Между тем толпа хочет спастись через выходные двери, но в этих узких проходах находятся Герулы Мондона и, пользуясь своей позицией, безжалостно умерщвляют бунтовщиков: десять варваров могли из узких проходов перестрелять сотни мятежников. Первые ряды беглецов натыкаются на копья и около каждого выхода образуется стена из трупов. Обезумевшая толпа в безпорядке поворачивает назад к арене, но град стрел вскоре довершают дело, так как груда трупов отрезывает отступление оставшимся в живых , и совершенно приковывает их к месту. Тогда солдаты устремляются на арену и копьями и мечами добивают несчастные жертвы, купающияся в собственной крови.

Резня эта кончилась только позднею ночью. Разъярившиеся от вида крови варвары не оставили в живых ни одного человека. После этого побоища пришлось похоронить до тридцати тысяч жертв. Из всех бывших в гипподроме не уцелел никто, исключая Ипатия и его брата, которых солдаты пощадили для того, чтобы отдать во власть Юстиниана.

" - Великий император, воскликнули они, падая на колени перед Юстинианом, ведь это мы предали тебе врагов твоих, ибо по нашему приказанию они собрались в гипподроме".

" - Хорошо, но если вы имели такую власть над этими людьми, что они слушались вас, то вы должны были воспользоваться ею раньше, чем придавать огню мой город".

На следующий день Юстиниан отдал приказание предать смертной казни обеих племянников Анастасия. 

8.

Таким образом, только благодаря мужеству Феодоры Юстиниану удалось подавить возстание и с честью выйти из отчаянного положения, в котором он находился. Ей удалось успокоить и образуметь Юстиниана и его приближенных и заставит их принять энергическия меры, соответственные наличным обстоятельствам. Этим поступком она вполне справедливо завоевала себе то положение в государстве, как императрица, которого быть может раньше и не заслуживала. Если даже верить Прокопию, что жизнь её в молодости была более чем предосудительна, то нельзя не признать, что теперь бывшая канатная плясунья с чистою совестью могла пользоваться всею роскошью и почетом, присвоенными императрице Востока. - Но что значили все сокровища, вся пышность, окружавшия Феодору, что значило всеобщее поклонение в сравнении с её самодержавным могуществом? Летом она жила в своем великолепном замке на азиятском берегу, была окружена золотом и драгоценными камнями, отдыхала в роскошных купальнях, выходила всегда в сопровождении приближенных и толпы, служителей. Феодору окружали почестями величайшие из государственных деятелей и иностранные послы; прежде чем заговорить с ней, они становились на колени и лобызали концы её ног. В честь Феодоры было сооружено не мало статуй, носивших её имя, так, например, Феодориас, Феодора, Феодорополис и др. Когда она отправлялась к горячим источникам Бифина, ее сопровождала громадная свита из патрициев, сенаторов, градоначальников и эскорт из четырех тысяч солдат императорской гвардии, и во многих местах по дороге были устроены триумфальные арки и т. п. Но все это было ничтожно в сравнении с её могуществом, как императрицы.

Юстиниан не скрывал, что советуется обо всяком деле с императрицею, напротив, даже доводил до всеобщого сведения в своих постановлениях и законах, причем называл Феодору: " супругою, данною нам Богом". Павел Молчальник, в предисловии своей поэмы, посвященной святой Софии, напоминает Юстиниану, что покойная императрица была ему "верною сотрудницею". Прокопий, Эвагр, Зонар и большинство византийских летописцев говорят, что Феодора не была только супругою Юстиниана, но была самодержавной императрицей и власть её ни в коем случае не была ограниченнее власти императора, даже скорее была - более: ἐι μὶ καίμᾶλλον. Эти свидетельства историков подтверждаются многими фактами, кроме того, после её смерти произошло падение Империи. Следовательно, если даже не утверждать вместе с известным знатоком истории Византии, Brunet de Presles, будто Феодора была "сущностью постановлений императора", тем не менее нельзя не признать влияния этой женщины на многия деяния Юстиниана - законодателя, строителя и завоевателя. 

* * *

Феодора не отличалась особым милосердием к мужчинам, но за то женщины испытали на себе её замечательное попечение, милосердие, и говорят даже, что к женщинам она обнаруживала некоторую слабость. Это подтверждается многочисленными случаями, где она вмешивалась в брачные дела и старалась помирить разведшихся супругов. Так, например, она настояла на том, чтобы Артабан, губернатор одной из провинций в Африке, снова сошелся со своей женою; потом она отнеслась с участием к несчастным дочерям царя Вандалов, Хильнерику, и была слишком снисходительною к Антонине. жене Велизария. Можно думать, что по инициативе Феодоры были изданы Юстинианом некоторые законы, усиливающие права женщин, например: бракоразводные законы, ипотечные законы для женщин, законы, касающиеся незаконорожденных детей, законы об насильно постриженных в монахини, закон о комедиантках; по последнему закону, девушкам-комедианткам разрешалось выйти замуж за обольстителя, или же они были в праве требовать четвертую часть его имущества.

Феодора любила великолепие, а потому можно полагать, что она не удерживала Юстиниана от громадных расходов для постройки новых зданий на место прежних, разрушенных ни время пожара в Константинополе. Не только она не умеряла деятельность императора, как строителя, но.сама построила не мало зданий. Говорят, что Феодорою воздвигнуты крепости, церкви, приюты для сирот, больницы, а также Босфорский девичий "монастырь. Иногда страсть к благотворительности доходила у Феодоры до насилия. Предание говорит, будто несколько женщин, которых Феодора заперла в Metanoia, с целью спасти их от распутной жизни, впали в такое отчаяние, что бросились в море.

Но не в одном Константинополе производились многочисленные постройки: на границах Персии, Сирий, Египта, в Киренаике, Нумидии и в Италии - везде стали появляться великолепные сооружения. Эти громадные великолепные здания поглотили много миллионов, но за то они представляют безсмертные памятники человеческого гения! В соборе св. Виталя, в Равеннах на одном из золотых иконостасов имеется изображение Феодоры. Это мозаика, вся засыпанная драгоценными камнями, жемчугом и алмазами - с сиянием вокруг головы, подобно Богородице.

также на том, чтобы состоялись походы против Вандалов и Готов с целью расширить границы империи до тех пределов, до которых доходила римская республика. Поход в Африку был предпринят по многим причинам, между прочим тщеславная Феодора не желала последовать советам ненавистного ей Иоанна Каппадоса, который был против этой войны, затем она хотела отомстить Гелимеру. В пользу войны с Италией у Феодоры были другия причины. Вероятно она желала покорить Италию для того, чтобы подчинить себе папу и чтобы восторжествовали её религиозные воззрения. Во время хода какой-либо войны Феодора часто отдавала свои приказания и распоряжения генералам и посланникам, посылала на театр войны подкрепления, провиант, вела дипломатические переговоры и вообще своим деятельным участием много содействовала компании. Доказательствоц этого участия может служить письмо Феодоры, написанное ею Заберганесу при возобновлении неприятельских действий с Персами. В письме этом императрица писала:

" - Я убедилась в твоей преданности нашим интересам, с тех пор, как увидела, с каким успехом ты исполнил вверенное тебе нами поручение. Ты подкрепишь нас в этом хорошем о тебе мнении, если уговоришь царя Хозроэс'а по отношению нашей империи (ὲζ ήμετὲραν τήν πολιτείαν) миролюбивой политики. Если это тебе удастся, то я тебе обещаю самое щедрое вознаграждение от императора, который не приводит в исполнение ни одного решения, прежде чем не посоветуется со мною.

Феодора настолько гордилась своим правом и так твердо верила в свое могущество, что не допускала ослушания или противодействия её распоряжениям. Это видно, например, из следующого случая.

Когда Приск Пафлагонийский сделался личным секретарем Юстиниана и приобрел его полное доверие, то высказался в том смысле, что признает Феодору только как супругу императора. Узнав об этом, Феодора попробовала сначала унизить Приска в глазах мужа и для этого говорила о нем с явным пренебрежением. Но, когда Феодора увидела, что император не слушает её и относится к своему секретарю попрежнему милостиво, то она приказала схватить Приска в его собственном доме. Его посадили на корабль и отправили в Африку, где он тотчас же по приезде получил священнический сан, и с тех пор он не-имел больше права занимать какую бы то ни было гражданскую должность. Юстиниан не любил отменять решений, особенно, если они исходили от его жены, а потому счел за благоразумное сделать вид будто ему неизвестно о ссылке Приска, а поток и совершенно забыл о нем.

Не менее Приска Феодора ненавидела Иоанна Каппадоса, который, после возмущения 532 года, снова был назначен начальником римской императорской стражи на Востоке. Но с такою высокопоставленною личностью Феодора не могла пустить в ход такого простого способа, как с Приском. Юстиниан же не слушал ни её доводов, ни просьб, ни клеветы, возводимой против Иоанна Каппадоса, если только можно было найти предлог к клевете против него. Тогда Феодора придумала адский план. Она подговорила свою послушную и преданную соучастницу, Антонину, иметь с Иоанном Каппадосом тайный разговор; Антонина должна была рассказать ему о том, будто Велизарий по многим причинам жалуется на Юстиниана, - говорить о всеобщем недовольстве сановников и народа и наконец должна была просить префекта присоединиться к партии, стремящейся свергнуть императора. Прельщенный обещаниями и обольщенный лестью, Иоанн Каппадос согласился явиться на свидание, на котором заговорщики должны были обсудить план действия; это совещание предполагалось устроить в небольшом домике, за городскою стеною. Юстиниана конечно предупредили об этом свидании и он послал Нарзеса и Mapкелла и велел им подслушать все, что будут говорить в маленьком домике. Иоанна Каппадоса обличили в измене, отставили от должности, лишили знаков отличия и сослали в Африку, где он умер в ужасной нищете, так как все имущество его было конфисковано. Со стороны императрицы было довольно низко ставить Иоанну Каппадосу подобную западню, но недостойный министр вполне заслужил такое наказание. Константинопольский народ не жалел больше человека, раз его довели до ссылки алчность, несправедливость и склонность к притеснениям разного рода. На его падение смотрели, как на освобождение, и если бы знали, что им обязаны Феодоре, ее с того времени считали-бы благодетельницей.

с распоряжениями Юстиниана; а случалось, что приказания императора и императрицы были взаимно противоположны. Кровь Каллиниса, Арсения и Родона, казненных по её приказанию, или настоянию говорит о её несправедливом гневе. Что же касается казней тайных, о которых рассказывает Прокопий с "ненавистью тупицы", как говорит Тэн, что касается истязаний и сечении плетьми, производившихся будто бы по приказанию Феодоры в подземельях её дворца, - то эти обвинения нужно отнести, по Эрнесту Ренану, к категории "необычайно нелепых сплетень больших греческих городов."

Следует также признать более чем сомнительною близкую связь Феодоры с известным Феодором, любовником Антонины, а также приключение с Иоанном, сыном Феоодоры, который будто-бы приехал из Аравии для того, чтобы представиться своей матери-императрице.

Что касается связи её с Феодором, то данные Прокопия довольно неясны. Он говорит, что после того как она, по просьбе Антонины, освободила Феодора, она осыпала его всевозможными благодеяниями. Но этого правда очень мало для того, чтобы обвинить Феодору в прелюбодеянии. Говоря о втором факте, автор Секретной Истории повидимому сам себе противоречит. В XVII главе он говорит, будто Феодора предала своего сына в руки наемным убийцам, для того чтобы Юстиниан не узнал этой тайны её прошлого, а в главе IV Прокопий рассказывает, что она женила своего внука, то есть сына её Иоанна, на дочери Велизария. Как же могла Феодора открыто признавать, что у нея есть внук, если она сама велела убить Иоанна, для того чтобы не было известно ничего о её сыне?

В прекрасной же драматической поэме Cleon Rhangabé "Феодора", именно рассказывается подробно о том, как в Византию приехал сынъФеодоры Иоанн и представлялся своей матери-императрице. 

9.

По примеру Юстиниана, Феодора мало справлялась со своею совестью при выборе средств и людей для достижения своих целей. Она не заботилась нисколько о нравственных качествах своих служащих, если только они хорошо исполняли её предначертания. Этим объясняется, например, как могла императрица привязаться к Антонине, знаменитой жене Велизария. Этот великий полководец имел только один недостаток, вернее одну слабость, это любовь к недостойной жене. Сражаясь с сто-тысячным войском варваров, Велизарий выходил на них с небольшими отрядами дисциплинированных, опытных в сражениях солдат, и несмотря на это, всегда почти оставался победителем. Но совладать со своею любовью к изменявшей ему жене - он не был в силах. Антонина была дочь , возницы цирки. Это обстоятельство одно не считалось унизительным для Велизария, так как в те времена возводили статуи и писали стихотворения в честь этих триумфаторов гипподрома; но говорили, будто Антонина была легкомысленна в юности и заведомо изменяла потом мужу, Сверх того Антонина обнаруживала способности к интригам, была умна и не теряла присутствия духа даже перед неприятелем. Она сопровождала Велизария во время его походов и нередко давала ему полезные указания и советы.

Феодора сначала отклоняла свое сближение с Антониною, не раз высказывавшей ей свое высокое уважение; но потом внезапно сделалась к ней очень благосклонною, стала ей делать роскошные подарки и назначила ее главною смотрительницею своего гардероба. Но каким образом объяснить эту внезапную благосклонность Феодоры к Антонине? Дело в том, что военные успехи Велизария, как полководца, его популярность в народе и войске, которое его обоготворяло, все это не мало безпокоило императора и императрицу. Ведь выбрали же в императоры грубого солдата Юстина, так, спрашивается, почему-бы не провозгласить на престол такого великого завоевателя, как Велизария? С другой стороны, отказаться от его службы, отставить его, - было опасно, так как постоянно приходилось иметь дело с Персами, Готами, Вандалами и всеми варварами, угрожавшими на границах. Присмотревшись ближе к взаимным отношениям Велизария и Антонины, и императрице показалось, что она нашла средство помочь делу. Подружившись с Антониною, стараясь скрыть от Велизария шалости его жены, она приобретала его доверие и расположение; обладая тайными сторонами семейной жизни великого полководца, Феодора могла быть уверена в его верности, преданности себе и императору. Убедившись в своем влиянии над Велизарием, Феодора стала во зло пользоваться им. Велизария несколько раз отстраняли от командования, по различным причинам, обыкновенно давая ему более важное поручение. Но более продолжительной опале, продолжавшейся восем лет, он подвергнулся уже после смерти Феодоры. Как только Юстиниан стал царствовать один, во главе войска были поставлены другие полководцы, а об Велизарие казалось забывали. Надо было, чтобы варвары подступили к самым стенам Константинополя для того, чтобы император вспомнил, что старый солдат еще жив.

Когда Велизарий командовал походом на Персию, то императрица отставила его по следующей причине. Юстиниан был опасно болен и слух о его смерти распространился даже до восточной армии. Правдивые или истинные доносы стали обвинять Велизария в том, будто он сказал, что войско не будет признавать нового императора, который будет коронован в Константинополе. Феодора же вероятно думала, что её титул императрицы обезпечит ей престол в случае смерти Юстиниана, и во всяком случае, даст ей право назначить самой его насдедника и царствовать с новым императором сообща. Когда дошли до нея доносы, она разсердилась и потребовала Велизария назад, в Византию. Но через несколько дней после его приезда, она поручила ему командовать италиянским походом. После она убедила Белизария в том, будто только ходатайству его жены Антонины он обязан своему прощению. Поступая таким образом, Феодора имела только в виду упрочить еще более отношения Велизария и Анхонины и привязать Антонину к себе.

Персидских Войнах Прокопий не говорит о том, будто Велизарий подвергался опале. Он говорит только, что генерал был вызван из Персии Юстинианом, который считал нужным послать его в Италию, где дела шли плохо. Таким образом казалось-бы можно сомневаться в том, что Велизарий впал в немилость у Феодоры. Другие же историки, как Феофан, Малала, Кедрен и Зонар рассказывают только, как Велизарий подвергся опале в 563 году, но это было уже после смерти Феодоры. Из подробностей, данных вышеназванными историками следует, что эта опала совпадает с тою, которая, по словам Прокопия (в его ), имела место в 542 году.

опала Велизария состояла только в разжаловании и домашнем аресте.

Императрица Феодора умерла в Июне 548-го года, когда исполнился двадцать-первый год её царствования. О её блестящем царствовании напоминают многочисленные статуи, поставленные в честь её народом во многих городах, а также надписи, сделанные во многих церквах и соборах.