Ган Исландец.
Часть первая.
Глава XIX

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ган Исландец. Часть первая. Глава XIX (старая орфография)

XIX

Бенигнус Спиагудри решительно недоумевал, что могло принудить его юного спутника, красивого собой, перед которым лежала еще целая жизнь, искать встречи с страшным Ганом Исландцем. Не раз во время пути заводил он об этом речь, но молодой искатель приключений хранил упорное молчание о цели своего путешествия. Столь же неудачны были и другия попытки Спиагудри разгадать странности, которые примечал он в своем спутнике.

Однажды Спиагудри решился спросить имя и фамилию своего молодого патрона.

- Зови меня Орденером, - ответил тот.

Этот мало удовлетворительный ответ произнесен был тоном, не допускавшим возражения. Приходилось в конце концов уступить; у каждого есть свои тайны, да и сам почтенный Спиагудри, не скрывал ли он заботливо в котомке своей, под плащем таинственной шкатулки, все разспросы о которой показались бы ему неуместными и докучными?

Прошло уже четыре дня с тех пор, как они оставили Дронтгейм, однако наши путники не очень далеко ушли на своем пути как по причине дурной дороги, размытой последней бурей, так и благодаря множеству окольных путей и обходов, которые делал беглый смотритель Спладгеста, считая благоразумным избегать слишком населенных мест. Оставив Сконген вправо от себя, на четвертый день к вечеру достигли они берега озера Спарбо.

Мрачную, величественную картину представляла эта обширная площадь воды, отражавшая последние лучи угасавшого дня и первые вечерния звезды в своей зеркальной поверхности, обрамленной высокими скалами, черной елью и столетними дубами. Вечером вид озера производил иногда на известном разстоянии странную оптическую иллюзию: казалось, будто дивная бездна, проникнув насквозь весь земной шар, позволяет видеть небо, простертое над головами наших антиподов.

Орденер остановился, любуясь древними друидическими рощами, покрывавшими гористые берега озера, и меловыми хижинами Спарбо, которые подобно разсеянному стаду белых коз лепились по отлогостям. Он прислушивался к доносившемуся издали стуку кузниц {Вода озера Спарбо славится закалкою стали.}, сливающемуся с глухим шумом таинственного бора, с прерывистым криком диких птиц и с мерным плеском волн. На севере громадная гранитная скала, позлащенная последними лучами дневного светила, величественно высилась над маленькой деревушкой Оельмё, а вершина её склонилась под грудой развалин древней башни подобно гиганту, изнемогающему под тяжестью ноши.

Когда на душе тяжело, меланхолическое зрелище производит на нее какое то особенное впечатление, воспринимая все оттенки её печали. Если какой нибудь несчастливец очутится среди диких высоких гор, близ мрачного озера, в темном лесу, под вечер, это невеселое зрелище, эта сумрачная природа покажется ему как бы прикрытой погребальной завесой; ему почудится, что солнце не заходит, а умирает.

Молча и неподвижно стоял Орденер, погрузившись в свои мечты, когда вдруг товарищ его вскричал:

- Превосходно, милостивый государь! Похвально размышлять таким образом перед норвежским озером, преимущественно изобилующим камбалой!

Это замечание и ужимки, сопровождавшия его, разсмешили бы всякого другого, кроме любовника, быть может навеки, разлученного с своей возлюбленной. Ученый смотритель Спладгеста продолжал:

- Однако, дозвольте нарушить ваши ученые размышления и обратить ваше внимание на то, что день клонится уже к концу; нам следует поспешить, если мы хотим еще засветло добраться до деревни Оельмё.

Замечание было справедливое. Орденер снова пустился в путь и Спиагудри поплелся за ним, продолжая размышлять вслух о ботанических и физиологических феноменах, которые представляло для натуралистов озеро Спарбо.

- Господин Орденер, - говорил он своему спутнику, который не слышал его: - если бы вы захотели послушаться преданного проводника, вы бы отказались от вашего гибельного предприятия. Да, милостивый государь, вы остановились бы здесь на берегах этого достопримечательного озера, где мы вдвоем занялись бы целым рядом научных исследований, как например относительно stella саnora раlustris, этого странного растения, признаваемого многими учеными баснословным, но которое видел и крики которого слышал епископ Арнгрим на берегах озера Спарбо. Прибавьте к тому, что мы имели бы удовольствие жить на почве Европы, в особенности изобилующей гипсом и куда редко заходят соглядатаи Дронтгеймской Фемиды. Неужто такая перспектива не улыбается вам, мой юный патрон? И так, откажитесь от вашего безразсудного путешествия, тем более, что, не в обиду будь вам сказано, ваше предприятие сопряжено с опасностью без выгоды, periculum sine pecunia, то есть безразсудно и предпринято в тот момент, когда вам лучше было заняться чем-нибудь другим.

Орденер не обращал ни малейшого внимания на слова своего спутника, но поддерживал с ним разговор теми односложными, ничего не выражающими и разсеянными фразами, которые болтуны принимают за ответы. Таким образом прибыли они к деревушке Оельмё, на площади которой в ту минуту заметно было необычайное оживление.

Поселяне, охотники, рыбаки, кузнецы оставили свои хижины и столпились вокруг круглой насыпи, занимаемой какими-то личностями, одна из которых трубила в рог, размахивая над головой маленьким черно-белым флагом.

- Ну, сюда должно быть забрался какой-нибудь шарлатан, - заметил Спиагудри: - аmbubаиаrum соllеgiа, рhоrmа сороlае, какой нибудь плут, превращающий золото в свинец и раны в язвы. Посмотрим, какое адское изобретение продает он этой несчастной деревенщине? Добро бы еще эти обманщики терлись около королей, следуя примеру датчанина Борха и миланца Борри, этих алхимиков, вдоволь потешившихся над Фредериком III {Фредерик III попался на удочку датского химика Борха или Боррихиуса и особенно миланского шарлатана Борри, который уверял, что ему покровительствует архангел Михаил. Этот обманщик, изумив своими мнимыми чудесами Страсбург и Амстердам, возмечтал расширить сферу своих наглых обманов: одурачив народ, он осмелился дурачить королей. Начал он с королевы Христины в Гамбурге и кончил королем Фредериком в Копенгагене.}, так нет, крестьянский грош наравне с княжеским миллионом не дает им покоя.

Однако Спиагудри не угадал. Подойдя ближе к насыпи, по черной одежде и круглой, остроконечной шляпе узнали они синдика, окруженного несколькими полицейскими. Человек, трубивший в рог, был глашатай.

Беглый смотритель Спладгеста смутился и тихо пробормотал:

Он не долго оставался в неизвестности, так как тотчас-же послышался визгливый голос глашатая, которому благоговейно внимала небольшая толпа обитателей деревушки Оельмё:

"Именем его величества и по приказу его превосходительства генерал-губернатора Левина Кнуда, главный синдик Дронтгеймского округа доводит до сведения всех жителей городов, деревень и селений провинции, что

"1) голова Гана, уроженца Клипстадура в Исландии, убийцы и поджигателя, оценена в десять тысяч королевских экю".

Глухой шопот поднялся в среде слушателей. Глашатай продолжал:

"2) голова Бенигнуса Спиагудри, колдуна и святотатца, бывшого смотрителя Спладгеста в Дронтгейме оценена в четыре королевских экю".

"3) этот приказ должен быть обнародован во всем округе синдиками городов, деревень и селений, которые обязаны оказать всяческое содействие к удовлетворению правосудия".

Синдик взял указ из рук глашатая и заунывным торжественным голосом провозгласил:

- Жизнь этих людей объявляется вне закона и принадлежит всякому, кто пожелает ее отнять.

Читатель легко представит себе, каково было душевное настроение несчастного, злополучного Спиагудри во время чтения указа. Нет сомнения, что признаки величайшого ужаса, которое он не мог подавить в ту минуту, привлекли-бы на него внимание окружающих, если бы оно не было всецело поглощено содержанием первого параграфа указа.

- Оценить голову Гана Исландца! - вскричал старый рыбак, притащивший с собой мокрые сети: - клянусь святым Усуфом, не мешало-бы за одно оценить и голову Вельзевула.

- Да, но чтобы не обидеть Гана, - заметил охотник, которого можно было узнать по одежде из козлиной шкуры: - необходимо за рогатую голову Вельзевула назначить лишь полторы тысячи экю.

- Слава тебе, пресвятая Богородица! - прошамкала, вертя веретено, старуха с плешивой, трясущейся от дряхлости головой: - уж как-бы хотелось мне взглянуть на голову этого Гана. Говорят будто вместо глаз у него два раскаленных угля.

- Правда, правда, - подхватила другая старуха: - от одного его взгляда загорелся кафедральный собор в Дронтгейме. Мне хотелось-бы целиком видеть это чудовище с змеиным хвостом, с раздвоенными копытами и с большими нетопырьими крыльями.

- Кто тебе, бабушка, намолол таких сказок, - перебил ее охотник хвастливо: - Я сам видал этого Гана Исландца в Медсихатских ущельях; такой-же человек как мы, только ростом будет в сорокалетний тополь.

- Неужели? - спросил кто-то из толпы странным тоном.

Голос этот, заставивший вздрогнуть Спиагудри, принадлежал малорослому субъекту, лицо которого было скрыто широкими полями шляпы рудокопа, а на плечи накинута рогожа, сплетенная из тростника и тюлевой шерсти.

- Клянусь честью, - грубо захохотал кузнец, державший на ремне свой огромный молот: - пусть оценивают его голову в тысячу или в десять тысяч королевских экю, пусть ростом он будет в четыре или в сорок сажен, меня ничем не заставишь розыскивать его.

- Да и меня также, - сказал рыбак.

- И меня, и меня, - послышалось со всех сторон.

- Да ты не врешь, молодчик?

Этот вопрос предложен был разом и Орденером, который следил за этой сценой с интересом, легко понятным всякому, кроме Спиагудри, и низеньким, довольно тучным человеком в черном платье, с веселой физиономией, который при первых звуках трубы глашатая вышел из единственной гостиницы деревушки.

Малорослый в широкополой шляпе, казалось, одно мгновение разсматривал их обоих и ответил глухим голосом.

- Нет.

- Но почему же ты говоришь с такой уверенностью? - спросил Орденер.

- Я знаю, где Ган Исландец, знаю также где Бенигнус Спиагудри. В эту минуту оба недалеко отсюда.

Прежний ужас с новой силой охватил несчастного смотрителя Спладгеста. Он едва осмеливался смотреть на таинственного малорослого незнакомца, воображая, что французский парик недостаточно хорошо скрывал черты его лица, и принялся дергать Орденера за плащ, бормоча тихим голосом:

- Милостивый господин, ради Бога, сжальтесь надо мною, уйдемте отсюда, оставим это проклятое предместье ада...

Орденер, удивленный не меньше своего спутника, внимательно разсматривал малорослого, который, поворотившись спиной к свету, казалось хотел скрыть свое лицо.

- А Бенигнус Спиагудри, - вскричал рыбак: - я видел его в Спладгесте, в Дронтгейме. Это великан. И его то оценили в четыре экю.

Охотник покатился со смеху.

- Четыре экю! Ну, я то уж не стану за ним охотиться. Дороже платят за шкуру синей лисицы.

Это сравнение, которое при других обстоятельствах показалось бы оскорбительным ученому смотрителю Спладгеста, теперь подействовало на него самым успокоительным образом. Тем не менее он хотел было снова просить Орденера продолжать их путь, когда тот, узнав, что ему было нужно, предупредил его желание, выйдя из толпы, начинавшей редеть.

Хотя, прибыв в деревушку Оельмё, они разсчитывали переночевать в ней, но как бы по безмолвному соглашению оба оставили ее, даже не спрашивая друг друга о причине столь поспешного бегства. Орденер надеялся поскорее встретиться с разбойником, а Спиагудри от всей души желал поскорее разстаться с полицейскими.

- Ну, старина, в каких это развалинах можно найти завтра Гана Исландца, как утверждает этот малорослый, которому, кажется, все известно.

- Я не знаю... не дослышал, высокородный господин, - ответил Спиагудри, действительно сказав правду.

- Ну, в таком случае я могу встретиться с ним только после завтра в Вальдергогской пещере?

- В Вальдергогской пещере! Это действительно излюбленное убежище Гана Исландца.

- Надо повернуть налево за Оельмский утес; до Вальдергогской пещеры менее двух дней ходьбы.

- Известна тебе, старина, эта странная личность, которая, кажется, так отлично знает тебя? --осторожно осведомился Орденер.

При этом вопросе Спиагудри снова затрясся от страха, который начал было ослабевать в нем, по мере того как удалялись они от деревушки Оельмё.

- Нет, право нет, - ответил он, несколько дрогнувшим голосом: - только голос то у него больно странный...

- Не бойся ничего, старина, служи только мне хорошо и я не выдам тебя никому. Если я выйду победителем из борьбы с Ганом, обещаю тебе не только помилование, но отдам и те тысячи королевских экю, которые назначены за голову разбойника.

Чувствуя необыкновенную привязанность к жизни, честный Спиагудри в то же время страстно любил золото. Обещания Орденера произвели на него магическое действие. Они не только разсеяли весь его страх, но еще пробудили в нем ту смешную веселость, которая выражалась у него длинными монологами, странной жестикуляцией и учеными цитатами.

- Господин Орденер, - начал он: - если бы мне пришлось по этому поводу вступить в спор с Овер Бильзейтом, прозванным Болтуном, ничто, нет ничто не заставило бы меня переменить мое мнение, что вы самый мудрый, самый достойный молодой человек. Да и в самом деле, что может быть прекраснее, что может быть славнее, quid сithаrа, tubа, ѵеl саmраnа dignius, как благородно рисковать своей жизнью, чтобы освободить страну от чудовища, от разбойника, от демона, в котором совокупились все демоны, все разбойники, все чудовища?.. Кто посмеет сказать, что вас влечет к тому постыдная корысть! Благородный господин Орденер награду за поединок отдает своему спутнику, старику, который только на милю не доведет его до Вальдергогской пещеры. Не правда ли, милостивый господин, ведь вы дозволите мне обождать результата вашей славной борьбы в деревушке Сурб, расположенной в лесу, за милю от Вальдергогского берега? А когда узнают о вашей блистательной победе, по всей Норвегии пойдет такое веселье, какое некогда обвладело Вермундом Изгнанником, когда с вершины Оельмского утеса подле которого мы теперь проходим, приметил он большой костер, разведенный братом его Гафданом в знак освобождения, на Мункгольмской башне...

При этом имени Орденер с живостью прервал его:

- Да, милостивый государь, за двенадцать миль к югу, среди гор, прозванных нашими предками Скамейками Фригга. Теперь должен быть хорошо виден башенный маяк.

- Неужели! - вскричал Орденер в восторге при мысли еще раз взглянуть на место, в котором он оставил свое счастие: - Старик, без сомнения какая-нибудь тропинка ведет на вершину этого утеса?

- Само собою разумеется. Тропинка эта, начавшись в лесу, куда мы сейчас выйдем, по некрутой отлогости поднимается к самой голой вершине утеса, где продолжается уступами, высеченными в скале товарищами Вермунда Изгнанника, вплоть до замка, у которого и оканчивается. Развалинами замка вы можете полюбоваться при лунном свете.

- Ну, старина, укажи мне тропинку. Мы переночуем в развалинах, откуда видна Мункгольмская башня.

- Я помогу тебе, старина, взобраться; никогда еще не чувствовал я себя таким бодрым.

- Но, милостивый государь, терновник, которым поросла эта давно заглохшая тропинка, размытые дождем камни, ночь...

- Я пойду вперед.

- Но какой-нибудь зловредный зверь, гадина, какое-нибудь гнусное чудовище...

Мысль остановиться невдалеке от Оельмё совсем не нравилась Спиагудри; мысль же взглянуть на Мункгольмский маяк, быть может увидеть свет в окне комнаты Этели восхищала и влекла Орденера.

- Милостивый господин, - взмолился Спиагудри: - послушайтесь меня, откажитесь от вашего намерения. У меня есть предчувствие, что оно наделает нам беды.

Но что значила его просьба сравнительно с желанием Орденера.

- Довольно! - нетерпеливо перебил его Орденер: - Не забудь, что ты обязался верно служить мне. Я хочу, чтобы ты указал тропинку, где она?

Действительно, они скоро нашли тропинку и стали подниматься по ней, но Спиагудри приметил с удивлением, смешанным с ужасом, что высокая трава была помята, что кто-то недавно прошел по древней тропинке Вермунда Изгнанника.