Ган Исландец.
Часть вторая.
Глава XLIX

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ган Исландец. Часть вторая. Глава XLIX (старая орфография)

XLIX

Остатки полка Мункгольмских стрелков разместились в старой казарме, уединенно расположенной на обширном четырехугольном дворе внутри крепости. С наступлением ночи все двери этого здания по обычаю были заперты, в нем собрались все солдаты за исключением часовых, разставленных на башнях, и караула у военной тюрьмы, примыкавшей к казарме. В этой тюрьме самой надежной и наиболее охраняемой из всех тюрем Мункгольмского замка, находились двое осужденных, которых утром ждала виселица, - Ган Исландец и Мусдемон.

Ган Исландец был один в своей темнице. Он лежал на земле, в оковах, положив голову на камень. Слабый свет проникал сюда сквозь четырехугольное решетчатое отверстие толстой дубовой двери, отделявшей тюремную келью от соседней комнаты, откуда несся хохот и ругательства сторожей, звон опорожниваемых бутылок и стук костей, бросаемых на барабан.

Чудовище молча ворочалось в темноте, то сжимая кулаки, то корча ноги и кусая железные оковы.

Вдруг он позвал сторожа, который не замедлил появиться у решетчатого окошка двери.

- Что тебе нужно? - спросил он разбойника.

Ган Исландец поднялся на ноги.

- Я прозяб, товарищ. Лисе жестко и сыро на камнях; дай-ка сюда охапку соломы и огня, чтобы погреться.

- Изволь, ответил сторож: - отчего не сделать маленького одолжения бедняге, которого завтра повесят, будь он самим исландским демоном. Я исполню твою просьбу... Есть у тебя деньги?

- Нет.

- Нет! У тебя, знаменитейшого вора во всей Норвегии, неть в кармане какого нибудь несчастного дуката?

- Нет.

- Каких нибудь мелких королевских экю?

- Нет, говорю тебе!

- Даже аскалона?

- Ровно ничего. Даже не на что купить крысьей шкуры или человеческой души.

Сторож покачал головой.

- Ну, это дело другое. Ты напрасно жалуешься, в твоей тюрьме не так холодно как там, где ты уснешь завтра, не обращая внимания на жесткую постель.

С этими словами сторож отошел, выругав чудовище, которое снова загремело цепями, кольца которых звенели, как бы медленно ломаясь от порывистых движений.

Дубовая дверь отворилась. Вошел рослый малый в красной саржевой рубашке с потайным фонарем в руках в сопровождении сторожа. Узник тотчас же притих.

Дронтгеймской площади.

- Ты в этом вполне уверен? - спросил разбойник.

Палач захохотал.

- Хотелось бы мне, чтобы ты также прямо попал на небо по лестнице Иакова, как завтра попадешь на виселицу по лестнице Николя Оругикса.

- Так ли? - спросило чудовище с зловещим взглядом.

- Повторяю тебе, что я палач здешняго округа.

- Не будь я Ганом Исландцем, мне хотелось бы быть на твоем месте, - заметил разбойник.

- Ну, я этого не скажу, - возразил палач и потирая руки, продолжал с тщеславным видом: - Ты, однако, прав, дружище, наше дело завидное. Да!.. Рука моя знает вес человеческой головы.

- А пивал ли ты человеческую кровь? - спросил разбойник.

- Нет; но за то часто пытал людей.

- А выедал ли ты когда нибудь внутренность еще живого младенца?

- Нет, но за то ломал кости в железных тисках дыбы: навертывал члены на спицы колеса; стальной пилой распиливал черепа, содрав с них кожу; раскалив щипцы до красна на огне, жег ими трепещущее тело; сжигал кровь в жилах, вливая в них растопленный свинец и кипящее масло.

- Да, - сказал задумчиво разбойник: - у тебя тоже есть свои удовольствия.

- Еще бы, - продолжал палач, - хоть ты и Ган Исландец, а все же я больше спровадил на тот свете человеческих душ, не считая той, с который ты завтра простишься.

- Если только она есть у меня... Дронтгеймский палач, неужели ты действительно убежден, что можешь выпустить из тела Гана Исландца дух Ингольфа, прежде чем он вышебет твой?

Палач захохотал.

- А вот завтра посмотрим!

- Посмотрим! - повторил разбойник.

- Ну, - продолжал палач: - я пришел сюда не затем чтоб толковать о твоей душе, мне важнее твое тело. Послушай-ка!.. После смерти твой труп принадлежит мне по праву, но закон не лишает тебя возможности заранее продать его мне. Скажи-ка, что ты за него хочешь?

- Что я хочу за мой труп? - переспросил разбойник.

Ган Исландец обратился к сторожу.

- Скажи, товарищ, что ты возьмешь за охапку соломы и огонь?

Сторож на минуту задумался.

- Два золотых дуката, - ответил он.

- Ну вот, - сказал разбойник палачу: - ты дашь мне два дуката за труп.

- Два золотых дуката! - вскричал палач: - Это дорогонько. Два золотых дуката за дрянной труп! Нет, мы не сойдемся.

- Ну так не получишь трупа, - спокойно возразил чудовище.

- Ты попадешь на живодерню вместо того, чтобы украсить собой королевский музей в Копенгагене или кабинет редкостей в Бергене.

- Что мне за дело?

- А то, что после твоей смерти народ будет толпиться перед твоим скелетом, говоря: вот останки знаменитого Гана Исландца! Твои кости старательно отполируют, сколотят медными гвоздиками, поставят под большой стекляный колпак, с которого каждый день заботливо станут стират пыль. Взамен этих почестей, подумай что ждет тебя, если ты не продашь мне своего трупа; ты сгниешь где нибудь в живодерне, изгложут тебя черви или заклюют коршуны.

- Так что же! С живыми ведь делают тоже, маленькие точут, а большие гложут.

- Два золотых дуката! - пробормотал сквозь зубы палач: - Цена неслыханная! Если ты не сбавишь, Ган Исландец, мы не сойдемся.

- Это первая и должно быть последняя продажа в моей жизни; мне надо хоть на чем нибудь выгадать.

- Смотри, как бы тебе не раскаяться в своем упрямстве. Завтра ты будешь в моей власти.

- Ты думаешь?

Этот вопрос произнесен был с особенным выражением, на которое палач, однако, не обратил внимания.

- Да, есть несколько способов завязывать мертвую петлю, если ты образумишься, можно будет облегчить твою казнь.

- Мне все равно, что ты станешь завтра делать с моей шеей! - с усмешкой заметило чудовище.

- Ну, хочешь получить два королевских экю? На что тебе деньги?

- Ты продаешь охапку соломы и огонь на вес золота! - укоризненно заметил палач сторожу: - Да где у тебя совесть! запрашивать два дуката!

Сторож возразил с досадой:

- Будь доволен, что я не запросил четырех!.. Ты сам, Николь, торгуешься как жид, отказывая несчастному узнику в каких нибудь двух дукатах за труп, который перепродашь какому либо ученому или доктору по меньшей мере за двадцать.

- Я никогда не платил за труп более пятнадцати аскалонов, - сказал палач.

- Да, за труп воришки или презренного жида, это возможно, - заметил сторож: - но кому неизвестна ценность тела Гана Исландца.

Ган Исландец покачал головой.

- Не суйся не в свое дело, - раздражительно вскричал Оругикс: - разве я мешаю тебе грабить и красть у заключенных одежду, драгоценности, подливать соленную воду в их жидкую похлебку, всякими притеснениями выманивать у них деньги? Нет! Я не дам двух золотых дукатов.

- А я не возьму менее двух дукатов за охапку соломы и огонь, - упрямился сторож.

- А я не продам трупа менее двух дукатов, - невозмутимо заметил разбойник.

После минутного молчания палач топнул ногой.

- Ну, мне некогда терять с вами время.

Вытащив из кармана кожанный кошель, он медленно и как бы нехотя открыл его.

- На, проклятый демон исландский, получай твои два дуката. Право, сам сатана не дал бы за твою душу столько, сколько я даю тебе за тело.

Разбойник взял две золотые монеты и сторож поспешил протянуть к ним руку.

- Постой, товарищ, принеси-ка сперва, что я у тебя просил.

Сторож вышел и, минуту спустя, вернулся с вязкой свежей соломы и жаровней, полной раскаленных угольев, которые положил подле осужденного на пол.

- Ну вот, я погреюсь ночью, - сказал разбойник, вручая сторожу золотые дукаты. - Постой на минуту, - добавил он зловещим голосом: эта тюрьма, кажется, примыкает к казарме мункгольмских стрелков?

- Примыкает.

- А откуда ветер?

- Тем лучше, - заметил разбойник.

- А что? - спросил сторож.

- Да ничего, - ответил разбойник.

- Ну прощай, товарищ, до завтра.

- Да, до завтра, - повторил разбойник.

При стуке тяжелой двери, ни сторож, ни палач не слыхали дикого торжествующого хохота, которым разразилось чудовище по их уходе.