Невинный.
Глава X

X

Сознание скоро вернулось к Джулиане. Как только она почувствовала, что может держаться на ногах, она пожелала тотчас же сесть в экипаж и вернуться в Бадиолу.

И вот, укутанная нашими пледами, съежившись, молча сидела она на своем месте. Мы с братом время от времени поглядывали друг на друга в беспокойстве. Кучер погонял лошадей. И частый топот лошадиных копыт звучно раздавался по дороге, окаймленной кустами, которые там и сям были покрыты цветами. В этот мягкий апрельский вечер небо было безоблачным.

То и дело мы с Федерико обращались к ней с вопросом:

-- Как ты себя чувствуешь, Джулиана?

Она отвечала:

-- Ничего... немного лучше.

Тебе холодно?

-- Да... немного. - Она отвечала с явным усилием. Казалось, наши вопросы раздражали ее, и, когда Федерико во что бы то ни стало хотел завязать разговор, она сказала: - Прости, Федерико... Мне трудно говорить.

Верх экипажа был поднят, и Джулиана сидела в темноте, закутанная и неподвижная. Я то и дело наклонялся к ней, чтобы заглянуть ей в лицо, думая, что она заснула, или боясь, как бы она снова не упала в обморок. И каждый раз я испытывал то же чувство ужаса, видя, как ее широко открытые глаза смотрят в одну точку.

Наступило долгое молчание; мы с Федерико тоже замолкли. Мне казалось, что лошади бегут недостаточно быстро; я готов был приказать кучеру заставить их мчаться галопом.

-- Погоняй, Джованни.

Было около десяти часов, когда мы приехали в Бадиолу. Моя мать дожидалась нас, встревоженная нашим опозданием. Увидя Джулиану в таком состоянии, она сказала:

-- Я так и думала, что эта тряска повредит тебе.

Джулиана хотела ее успокоить:

-- Ничего, мама... Ты увидишь, завтра я буду вполне здорова. Я немного утомлена...

Но, увидя ее при свете лампы, моя мать в ужасе воскликнула:

-- Боже мой, Боже мой! На тебя страшно смотреть!.. Ты едва стоишь на ногах... Эдит, Кристина, скорее, скорее, идите согреть ей постель... Иди сюда, Туллио, отнесем ее наверх...

-- Да нет же, нет, - противилась Джулиана. - Не пугайся, мама... это пустяки...

-- Я сейчас же съезжу в Тусси за врачом, - предложил Федерико. - Через полчаса я буду здесь.

-- Не надо, Федерико, не надо! - крикнула Джулиана с каким-то отчаянием в голосе. - Я не хочу. Врач ничего не может сделать. Я сама знаю, что мне нужно принять. У меня все есть, наверху. Пойдем, мама. Боже мой! Как скоро вы начинаете волноваться! Пойдем, пойдем...

И казалось, она сразу обрела силу. Несколько шагов она сделала без посторонней помощи. На лестнице мы с матерью поддерживали ее. В комнате у нее началась судорожная рвота, продолжавшаяся несколько минут. Женщины начали раздевать ее.

-- Уходи, Туллио, уходи, - просила она меня. - Ты после зайдешь ко мне. Здесь пока останется мама. Не волнуйся...

Я вышел и в соседней комнате, сидя на диване, стал ждать. Я слышал, как за стеной суетились горничные; нетерпение терзало меня. "Когда я смогу войти? Когда смогу я остаться с ней наедине? Я спать не буду: всю ночь просижу у ее изголовья. Быть может, через несколько часов она успокоится, почувствует себя хорошо. Я буду гладить ее волосы, и, может быть, мне удастся ее усыпить. Кто знает! Через некоторое время, в полусне, она скажет: "Приди ко мне!"" У меня была странная вера в могущество моих ласк. Я еще надеялся, что эта ночь завершится сладостным концом. И как всегда, среди томительной тревоги, которую мне причиняла мысль о страданиях Джулианы, вырисовывался чувственный образ, мало-помалу превратившийся в яркое и длительное видение. " при свете лампады, горящей за занавесями алькова, она пробуждается от первого, краткого сна, глядит на меня полуоткрытыми томными глазами и шепчет:

-- Ложись и ты спать..."

Вошел Федерико.

-- Ну, что? - произнес он сердечно. - По-видимому, все благополучно. Я только что на лестнице говорил с мисс Эдит. Ты не сойдешь вниз закусить? Там приготовлено...

-- Нет, у меня сейчас нет аппетита. Может быть, потом... Я жду, что меня позовут.

-- Так я пойду, если я тебе не нужен.

-- Иди, Федерико. Я сойду потом. Благодарю тебя.

Я проводил взглядом его, когда он удалялся. И снова мой дорогой брат внушил мне надежду, снова отлегло от сердца.

Прошло минуты три. Часы с маятником, висевшие против меня на стене, отмерили их своим тиканьем. Стрелки показывали три четверти одиннадцатого.

Когда я встал в нетерпении, собираясь идти к Джулиане, в комнату вошла моя мать и, взволнованная, тихо сказала:

-- Она успокоилась. Теперь ей необходим отдых. Бедная!

-- Я могу зайти? - спросил я.

-- Да, зайди; но дай ей отдохнуть.

Когда я собрался выйти, она окликнула меня:

-- Туллио!

-- Что, мама!

Она, по-видимому, колебалась.

-- Скажи... С тех пор как была операция, ты говорил с врачом?

-- Да, случалось... А что?

-- Он предупредил тебя об опасности... - она замялась, - об опасности, которая грозит Джулиане в случае новых родов?

Я не говорил с врачом и теперь не знал, что ответить.

В смущении я повторил:

-- А что?

-- Да разве ты не заметил, что Джулиана беременна?

Я был поражен, как ударом молота в грудь, и в первую минуту не понял, в чем дело.

-- Беременна! - прошептал я.

Моя мать взяла меня за руки.

-- Так что же, Туллио?

-- Я не знал...

-- Ты пугаешь меня. Значит, доктор...

-- Да, доктор...

-- Иди сюда, Туллио. Присядь.

И она усадила меня на диван. Испуганно смотрела на меня, ожидая, чтобы я начал говорить. Хотя она находилась перед моими глазами, несколько минут я не видел ее. Внезапный яркий свет озарил мою душу, и передо мной предстала драма.

Кто дал мне силу для борьбы? Кто сохранил мне рассудок? Может быть, в самом избытке ужаса и страдания я нашел опору героическому чувству, которое спасло меня.

Как только чувства вернулись ко мне, как только я смог воспринимать внешние предметы и увидел перед собой мать, глядевшую на меня пристально и тревожно, я понял, что прежде всего нужно успокоить ее.

Я сказал ей:

-- Я не знал... Джулиана ничего не говорила мне. Я ничего не заметил... Это неожиданность... Правда, доктор говорил мне об известной опасности... Вот почему эта весть произвела на меня такое впечатление... Ты ведь знаешь, Джулиана так слаба теперь... Но, собственно говоря, врач не говорил о чем-нибудь очень серьезном; почему бы, после удачной операции... Посмотрим. Мы позовем его к нам, спросим его...

-- Да, да, это необходимо.

-- Но ты, мама, в этом уверена? Джулиана тебе призналась? Или просто...

не говорить тебе пока ничего. Но я захотела предупредить тебя... Ведь ты знаешь Джулиану, она так мало внимания обращает на свое здоровье. Ты заметил, что здесь ей, вместо того чтобы делаться лучше, становится с каждым днем все хуже и хуже; ведь раньше ей достаточно было прожить неделю в деревне, чтобы расцвести. Ты помнишь?

-- Да, в самом деле.

-- В подобных случаях предосторожность не может быть излишней. Тебе следует немедленно написать об этом доктору Вебести.

-- Хорошо, сейчас.

И, чувствуя, что я больше не в состоянии владеть собой, я поднялся и сказал:

Иди, но дай ей отдохнуть сегодня, не разговаривай с ней. Я схожу вниз, а потом вернусь к вам.

И я прикоснулся губами к ее лбу.

-- Дорогой мой сын! - прошептала она, удаляясь.

Мной овладело неописуемое чувство, похожее на то, какое, вероятно, я испытал бы, если бы молния ударила в мой дом. Все рушилось, падало во мне, вокруг меня неудержимо...