Невидимый враг.
Часть первая. Корсар Триплекс.
Глава 16. Видение в городе мертвых

Глава 16. Видение в городе мертвых

Спустя сутки после описанных событий в доме сторожа Килд-Таунского кладбища шел пир горой. Сторож пропивал с друзьями неожиданно полученную награду. Дело происходило так. Перед вечером к кладбищу приблизилась похоронная профессия. Хоронили того, кто при жизни был корсаром Триплексом в глазах полиции и Робером Лаваредом в своих собственных глазах.

За печальной колесницей шла тюремная стража, полиция и, наконец, шествие замыкал сам начальник полиции сэр Тоби Оллсмайн, которого сопровождал его секретарь Джеймс Пак. Гроб быстро опустили в заранее вырытую могилу и принялись наскоро набрасывать лопатами землю, как это обыкновенно бывает на арестантских похоронах. Когда гроб засыпали, все разошлись, оставив могильщиков. Но перед уходом сияющий и торжествующий Оллсмайн захотел брызнуть хоть на кого-нибудь капелькой своего счастья и, вынув из кармана монету в две гинеи, подал ее сторожу.

Джеймс Пак, не желая отставать от своего начальника, добавил столько же.

Четыре гинеи! Не каждый день случается заработать такую сумму!

И достойнейший Иеремия Томи Лукер решил отпраздновать веселым ужином прибыльные похороны. Тотчас же его супруга, белокурая мечтательница, одаренная романическим сердцем, что, однако, не мешало ей обладать в то же время и прекрасным желудком, принялась готовить ужин, а сторож пошел пригласить кое-кого из приятелей, и, между прочим, главного садовника и торговца памятниками.

Все эти люда кормились около смерти, но это не мешало им быть веселыми и жизнерадостными. Обильный ужин с не менее обильными возлияниями поднял веселое настроение приятелей до такой степени, что один из них выразил шутливое опасение, как бы веселые крики их не разбудили тех, кто спал вечным сном в ограде кладбища.

Это замечание вызвало общий смех. Хозяин пожелал превзойти в остроумии своего гостя.

-- Ба! - вскричал он. - Если корсар Триплекс, которого сегодня похоронили, попросит нас замолчать, то мы ему предложим стаканчик бренди и, клянусь честью, он запоет с нами вместе.

-- Он-то запоет, но мы-то тогда что запоем? - возразил другой.

-- А что?

-- Да что же приятного встретиться с привидением?

Град насмешек встретил это замечание.

-- Нашел кому толковать о привидениях, - заговорили все наперебой, - хватил, должно быть, лишнего! Мы-то уж знаем, что с того света не возвращаются!..

Однако, хотя бутылки продолжали переходить от одного к другому, общее настроение несколько омрачилось, да и самый разговор принял мрачный характер. Каждый рассказал какую-нибудь историю о чудесах, привидениях, воскресениях и о прочей дребедени, которой шутники пугают легковерных.

Разговор возбуждает жажду, и потому попойка не прекращалась, и стаканы осушали довольно быстро.

Вскоре запас напитков иссяк, все заметили, что наступила полночь и, распростившись с гостеприимным хозяином, разошлись по домам, Иеремия Лукер остался наедине с женой.

-- Я лягу, - сказала она. - Я, должно быть, много съела земляники и теперь чувствую себя не совсем здоровой.

Муж имел достаточные основания предполагать, что не земляника была причиной внезапного нездоровья жены. Молодая женщина, конечно, только из вежливости, выпила бренди не меньше своих гостей, но Лукер не счел деликатным распространяться на эту тему.

-- Ну, хорошо, спи, моя уточка, - нежно сказал он жене. - А я пойду сделаю обход. Никогда не следует пренебрегать своими обязанностями.

-- И не нужен мне этот фонарь, когда есть луна! - заметил он после нескольких бесплодных попыток. - И так я увижу. Ну и бренди! Даже у меня голова как будто кружится. Не дурно будет пройтись.

И, слегка пошатываясь, он подошел к доске, на которой висели ключи от ворот и потерн кладбища.

-- Что за притча! - вскричал он. - Как будто нет ключа от потерны номер четыре. Добро бы, я видел два ключа на одном номере, это случается, когда выпьешь. А то вишь ты! Ни одного!

Он протер глаза и еще раз посмотрел на пустое место.

-- Нет, ушел ключ! Да не беда, без ног далеко не уйдет. Тут он где-нибудь. В такой толкотне, как сегодня, нет ничего мудреного, что он куда-нибудь завалился. Ну, идти, так идти!

И, отворив дверь, он вышел на воздух.

Правда, ночь была лунная, но после жаркого дня от земли поднимался пар, и в воздухе висел молочно-белый туман, которому лунный свет придавал опаловые оттенки.

-- Ах, провались ты, туман! Вот уж некстати! Черт меня знает почему, но я что-то не совсем ясно вижу.

И, ворча, он поплелся по аллеям кладбища.

-- Ну и дорога! Кочки какие-то! Никак и не пройдешь прямо, - бормотал он, качаясь то туда, то сюда.

Дорога, на которую ворчал почтенный сторож, была, конечно, ни в чем не виновата. Виновно было бренди. Но, к чести Иеремии, надо сознаться, что, хотя его тело и покачивалось, но дух был бодр, а чувство долга устойчиво.

-- А чудные эти памятники в тумане! Точно войско, а я будто генерал. Да и впрямь войско! Если бы все, что тут лежат, встали, появилась бы армия. Только нет, шалишь, не встанешь, как говорил сейчас Фок. У, чудак этот Фок со своими привидениями... И выдумает тоже! Ха-ха-ха!

Смех пьяницы прокатился эхом между памятниками.

Лукер остановился и огляделся.

-- Это еще что?!

Он прислушался, но было тихо.

-- Это бренди шумит в голове, - пробормотал он. - Но что за притча! Кладбище как будто стало больше, идешь, идешь, а конца все нет! Уж это начальство! Вероятно, оно распорядилось расширить ограду без моего ведома. То есть никакого порядка!

Ветерок прошумел в деревьях и задел своим свежим дыханием горячую щеку пьяницы.

-- Это еще что за фамильярности! Кто смеет хватать меня за нос?

Он поднял руку к лицу и сейчас же другой рукой схватил свою же руку.

Он начал барахтаться, возиться, в этой борьбе с самим собою ударился локтем о памятник. Он тут же выпустил свою руку.

-- А, драться?! Постой же ты! Да где же ты? И руки тоже нет. Нет, непременно выпрошу у начальства собаку, а то и двух. Это будет удобнее.

Он становился все пьянее.

-- Вот чудеса! Я смеялся в школе над учителем, когда он толковал, будто земля вертится! А теперь выходит, что он прав! Извините, господин магистр, действительно вертится, теперь-то я это и сам уже чувствую.

И действительно, бедняге казалось, будто земля уходит у него из-под ног. Причудливые надгробия, кресты, плиты, аналои, часовни кружились в одну сторону, небо и звезды - в другую, чтобы не упасть, он уцепился за угол часовни.

-- Хорошо, что ты тут, бедняга, - обратился он мысленно к покойнику, лежавшему под этой часовней. - Хорошо, что ты тут, а то я бы упал. И чего это земля так развертелась? Право, я куда-нибудь выйду, экипаж что-то уж слишком беспокоен...

Ноги его подкосились, и он сел на землю, прислонившись спиной к памятнику. Очутившись в этом положении, он сразу же почувствовал облегчение.

-- Д-а, так-то лучше! Вертись, вертись, матушка, - обратился он к земле. - Теперь я сел...

Но вдруг он замолчал и вытаращил глаза. Дыхание сперло в его груди.

-- Это что еще?! Теперь заходили! Это уж не руки, а ноги.

Он подался вперед, стараясь увидеть тех, чьи шаги донеслись до его слуха.

-- Наверно, заблудились, как я... ведь не на бал же пришли, не на митинг! Да и идут-то как-то чудно! Тоже небось хватили, голубчики?

В нем пробудилось сочувствие пьяного к пьяным.

-- Надо их проводить, - забормотал он. - Но как они сюда попали? Значит, стену-то не расширили, а совсем сломали? Уж это мне начальство! Пожалуй, так я и не на кладбище! Ориентируемся, черт возьми! Нет, тут на кладбище. Вот ива, под которой похоронен Триплекс... Молодец корсар, славно я сегодня за тебя поужинал! - он расчувствовался. - Ах, бедняга, бедняга! И чего это ты вздумал умирать. То ли дело выпить! Ну, будь спокоен, дружище, я выпил за двоих, за тебя и за себя. А право, мне тебя жаль, я даже плачу!..

И он вытер кулаком пьяные слезы, катившиеся по его щекам.

Вдруг под ивой показались несколько человек. Это снова привлекло внимание сторожа. Фигуры людей неясно вырисовывались в тумане, но ему показалось, что он видит и мужчин и женщин.

-- Это что за господа, чего им здесь надо? - пробормотал он со страхом.

Один из пришедших нагнулся вперед.

-- Копает, - прошептал сторож.

Глухой звук откинутой в сторону земли подтвердил это предположение.

-- Что они, выкопать его хотят?! Ну нет, я не даром деньги получаю!

-- Не бойтесь, мисс! Сейчас наш Триплекс встанет, чтобы поцеловать вашу ручку!

-- Встанет! - пробормотал Иеремия. Волосы его встали дыбом, ноги подкосились, и он снова упал на землю так неловко, что стукнулся об угол памятника. Тихо застонав от боли, он схватился одной рукой за ушибленное место, другую же поднес к сердцу, которое забилось от страха, и в безумном ужасе, не двигаясь, смотрел на эту необычайную сцену.

Незнакомцы копали землю. Теперь работало уже несколько человек. Звенело железо заступов, ударяясь о голыши, куча земли возле работников поднималась все выше и выше. Женщины, одетые довольно изящно, как можно было рассмотреть в тумане, молча смотрели на эту таинственную работу. Одна из них была, по-видимому, в глубоком горе, две другие, казалось, утешали ее.

Работа все продвигалась вперед. Скоро послышался громкий стук.

-- Гроб, - проговорил тот же голос. - Прыгайте в яму, привязывайте веревки.

Тени как будто провалились под землю. Ужас сторожа дошел до последнего предела, он закрыл глаза руками.

-- Нет, не буду смотреть... Мертвец встанет... Ах, если бы я мог встать и убежать...

Напрасное желание! Опьянение и испуг совершенно лишили сторожа способности движения.

Он не видел, зато слышал все, что происходит. Послышалось шуршание веревок, потом толчки гроба о стенки могилы, глухой стук, когда гроб поставили на землю, потом легкий скрип отвинчиваемых винтов. Очевидно, начали снимать крышку гроба.

-- Как он бледен! - послышался женский голос.

-- Сейчас к нему вернется обычный цвет лица, - ответил мужской голос, который дважды уже слышал Лукер. - Не бойтесь, мисс. По счастью, заключенных всегда хоронят во всей их одежде. Без этой мудрой предосторожности наш друг мог бы схватить сильный насморк в таком тумане.

Насморк у покойника! Эта странная комбинация отняла последние силы у Лукера. Не в силах удержаться, он опустил руки, открыл глаза и взглянул.

Тот, что говорил, поднял руку, и в этой руке блеснул какой-то предмет, по-видимому, граненый хрустальный флакон.

-- Вот противоядие, - сказал он. - Оно быстро победит наркотическое средство, надушенное эссенцией горького миндаля, которое принял покойный.

Потом эта тень, как думал сторож, нагнулась над гробом, разжала зубы мертвеца и влила ему в рот содержимое склянки.

-- Через минуту он встанет! - послышался голос снова.

Бесконечная минута! Лукер не мог отвести взгляд от гроба. С любопытством и ужасом он ждал совершения обещанного чуда.

Вдруг в гробу что-то задвигалось. Еще несколько секунд, и показалась голова покойника, он поднялся и сел в гробу.

-- Живы! Вы! - одновременно послышались два возгласа.

-- Жив! Чтобы увидеть вас, моя дорогая невеста, жив, чтобы никогда, с вами не расставаться!

Вот он поднимается, выходит из гроба, подходит к молодой женщине, протягивает ей руки.

Необычайно! Эти духи, эти тени, эти души, блуждающие по кладбищу, ведут себя так, как жених и невеста после долгой разлуки.

-- Подайте руку вашей невесте, и идем, - проговорил тот, кто всем распоряжался.

-- А как мы выйдем?

-- По потерне номер четыре.

Лукер вспомнил, что ключ от этой потерны исчез. Очевидно, духи украли его.

Воскресший мертвец подал руку своей невесте, и все пошли друг за другом. Казалось, то была свадьба духов. Вскоре они затерялись между памятниками, а сторож медленно повалился на спину, потеряв сознание. 

* * *

Луна уже побледнела перед рассветом, когда почтенный Лукер открыл глаза. Незаметно для самого себя он перешел от обморока ко сну, и его опьянение прошло. Сначала он удивился, увидев себя на кладбищенской аллее, но мало-помалу он вспомнил все, что с ним произошло.

"Черт возьми! Это я здесь ночевал. Ну и попадет же мне от супруги. Как бы "милая уточка" меня не поколотила! Ах ты, дьявол! А все это проклятый бренди! Никогда не буду его пить, джин и виски гораздо лучше... А что это за кошмар у меня был? - стал он припоминать дальше. - Мне почудилось, будто корсар вышел из гроба... Ну и сны же снятся, когда лишнего хватишь".

И он стал хохотать при воспоминании о своем напрасном страхе. Но веселость его была непродолжительна. Он вспомнил, что нужно возвращаться домой, где его ждет не очень-то любезный прием. Но скоро новое соображение его успокоило.

"Моя подруга ведь тоже... покушала земляники. Может быть, она еще не проснулась и ничего не заметит?"

Следовательно, нужно поторопиться. Лукер поднялся и уже пошел было по направлению к дому, но вдруг спохватился.

"Надо все-таки взглянуть на могилу корсара. Этот сон меня преследует. Надо увериться, что все это - одно воображение. Хотя я и так уверен, что мои "пансионеры" не уходят, а все-таки будешь спокойнее".

И, обойдя несколько памятников, скрывавших от него могилу корсара, он подошел к замеченной им иве.

Но здесь он остановился как вкопанный. Могила была разрыта! Около нее возвышалась горка земли, рядом стоял опустевший открытый гроб.

Лукер раскрыл рот и схватил себя за голову. Значит, он не грезил, значит, можно мертвецу встать и уйти с кладбища! Не веря глазам, он заглянул в могилу и ощупал гроб. И сомнений не осталось, - покойник исчез!

-- Но меня прогонят! - подумал он с ужасом. - Мы не можем так распускать вверенных моим попечениям мертвецов! Ну, дела!

Около четверти часа бедняга стоял над опустевшей могилой, бормоча себе под нос и покачивая головой, но вдруг его осенила счастливая мысль.

-- Моя дражайшая половина всегда говорит, что женщины умнее мужчин. Посоветуюсь-ка я с нею! - с прояснившимся лицом он бегом кинулся к своему домику. Там все было тихо, миссис Лукер крепко спала.

-- Ах, бедняжка, жаль ее будить, да что поделаешь, такое уж дело.

Миссис Лукер в бешенстве поднялась в постели.

-- Это ты меня будишь?

-- Да, я... Видишь ли, важное дело.

-- Важно только одно мое спокойствие!

-- Но позволь!

-- Не позволю! Ничего ты не уважаешь... Дикарь! Каннибал!..

-- Но корсар Триплекс!..

-- У меня мигрень!

-- Ушел...

-- Это ты мне еще сказки рассказываешь? Да ты что, спятил?

-- Да нет же!

-- Так что за шутки?!

-- Друг мой...

-- Какой я вам друг? Вы мне отвратительны! Убирайтесь!

-- Но...

-- Убирайтесь!

-- Однако...

-- Нет! Это уж слишком...

И грациозное создание кинулось на своего ошеломленного господина и закатило ему звонкую пощечину.

Лукер открыл было рот, но жена не дала ему сказать и слова.

Супруг счел за лучшее уступить и вышел тщательно притворив за собой дверь в спальню.

-- Посоветовался! - горько пробормотал он. - Хороши советы, - прибавил он, потирая щеку. - Но что мне делать?.. Ах, какой же я дурак! Ведь о пропаже заявляют в полицию, заявлю и я. Пойду к самому директору. Он, видимо, интересовался покойным, недаром же провожал его на кладбище. Да, да, пойду к сэру Оллсмайну!

Сказано - сделано. Почистив сапоги и платье, Лукер направился на Парамата-стрит.

-- Дома сэр Оллсмайн? - спросил он швейцара.

Тот смерил его глазами.

-- Еще семь часов. Приходи позже.

-- Мне надо видеть его сию минуту. Вы ответите, если меня не пустите!

Эта уверенность победила швейцара, и он отправился доложить о пришедшем. Оллсмайн только что встал. Узнав, что сторож Килд-Тауна просит принять его, он вздрогнул. Что ему нужно? Узнать это было лучше всего, приняв посетителя. Он приказал ввести Лукера.

-- Вы рано заявились, - встретил он вошедшего. - Ваше сообщение должно быть очень важно, если вы осмелились так рано меня обеспокоить.

-- Я уверен, что вы извините меня, ваша честь!

-- В чем же дело?

-- Корсар Триплекс.

Оллсмайн вздрогнул, но сейчас же успокоился.

-- Ну что корсар Триплекс? Ведь его вчера похоронили?

-- Так точно. Но ночью он ушел с кладбища.

-- Ушел? Как? Что вы говорите?

-- Так точно, ваша честь. Сегодня ночью он вышел из гроба и ушел самым спокойным образом.

-- Что за вздор?!

-- Это не вздор, ваше превосходительство, я видел это своими глазами.

-- Вы?

Оллсмайн внимательно посмотрел на Лукера. "Не сумасшедший ли он?" - подумалось ему. Но сторож будто угадал его мысль.

-- Если вашей чести угодно будет отправиться со мной на кладбище, то увидите, что я в здравом уме.

Услышав это твердое заявление, Оллсмайн встал, с лихорадочной поспешностью завершил свой туалет, и уже через двадцать минут он был вместе со сторожем у разрытой могилы, ночью покинутой Триплексом.

Оллсмайн сам не мог сдержать трепета при виде опустевшей могилы и раскрытого пустого гроба. Он засыпал вопросами сторожа, требуя от него малейших подробностей ночной сцены, которой тот оказался свидетелем.

Итак, мертвец оказался жив. Снова начнутся его подвиги, этого таинственного корсара, казавшегося погибшим, враг встал снова, но еще страшнее, еще опаснее, чем прежде. Не было сомнения, что среди масс это приключение произведет огромный эффект, и авторитет корсара поднимется на небывалую высоту. Все увидят что-то сверхъестественное в этом человеке, творящем в наш прозаический век чудеса, о которых мы знаем только по самому раннему еще детскому лепету истории.

Оллсмайн был подавлен тем, что ему пришлось увидеть. Мрачный и растерянный, он вышел из ворот кладбища, растерянно ответил на подобострастные поклоны сторожа. "Что делать? Как и где найти этого врага, который так удачно выскользнул у него из рук?"

Вопрос этот, мучительный и неразрешимый, подавлял Оллсмайна, сковывал мысль и холодил сердце.

Крики мальчишек-газетчиков вывели Оллсмайна из размышления.

-- Воскресение корсара Триплекса! Важные новости! - раздавалось на всех перекрестках.

Оллсмайн купил первую же попавшуюся газету и тотчас же ему бросился в глаза следующий репортаж:

"Вчера мы извещали читателей о похоронах корсара Триплекса. Мы напрасно думали, что этот замечательный человек так и исчезнет с лица земли, эта смерть была для него только способом бегства из тюрьмы. Он просто выпил наркотическое средство, которое привело его в состояние, подобное смерти. Сегодня ночью он вышел из гроба, в доказательство приводим известие, доставленное необъяснимым образом в редакцию нашей газеты. Печатаем его без сокращений и изменений:

Сегодня ночью корсар Триплекс, не умерший, а только уснувший, покинул Килд-Таун. Это же сообщение отправлено нами и им в адмиралтейство и в редакции европейских газет. Настоящим извещением назначается свидание всему флоту Англии, находящемуся в водах Тихого океана. Через два месяца после последнего числа корсар Триплекс будет ожидать его у Золотого острова (архипелаг Кука). Там он рассчитывает добиться наконец законной кары для Оллсмайна, поставленного по какому-то странному заблуждению во главе полиции Тихого океана".

едва выйдя из гроба, снова начинал кампанию против Оллсмайна? Отчаяние овладело начальником полиции. Он почувствовал необходимость довериться кому-нибудь, открыть свою душу. Он направился в "Сентенниал-Парк-Отель", в расчете поговорить с Арманом, получить ценный совет или указание. Но, увы, и здесь его ожидало разочарование. В конторе ему сказали, что вчера у Лавареда был какой-то морской офицер, и, после его посещения, француз немедленно потребовал счет и уехал со своими дамами, отказавшись от услуг носильщиков, спрашивавших, куда доставить его багаж.

Исчезновение Лавареда еще больше увеличивало беспокойство Оллсмайна.

Он направился домой. За неимением Лавареда, он решил довериться Джеймсу Паку. Он уже чувствовал себя неправым, что в последнее время держался в некотором отдалении от своего секретаря. А ловкий и подвижный Джеймс Пак всегда был для Оллсмайна полезным помощником.

Но и здесь его преследовала неудача, ему сказали, что Пака с утра не было в бюро. Недовольный такой несвоевременной неаккуратностью, Оллсмайн послал одного из агентов на квартиру Джеймса с формальным приказанием секретарю немедленно явиться в бюро. Через час агент вернулся с известием, что Джеймс Пак вышел из дому вчера вечером и до сих пор не возвращался.

Несмотря на храбрость, в которой нельзя было отказать Оллсмайну, он пришел в ужас. Исчезновение Лавареда и Пака, почти одновременное с бегством корсара, наводило его на мысль, что это заранее обдуманный план. Неужели корсар решил оставить его без всякой поддержки, на которую он был вправе рассчитывать? Но ведь он оказывался вездесущим и наносил свои удары без промаха! Если он вырвался на свободу, то теперь не позволит себя так легко поймать, да к тому же теперь ему будет легче справиться с Оллсмайном, когда тот остался один как перст. Не было сомнения, что через два месяца английское правительство, вне зависимости оттого, поверит оно или нет обвинениям Триплекса, принесет в жертву сановника, который является для этого правительства источником всевозможных затруднений. Очевидно, страшный враг предвидел все, лишив Оллсмайна сотрудников и друзей, отняв у него даже привязанность жены.

все простит, все забудет, если он прибегнет к ее великодушию. Правда, она не могла помочь ему, но ему уже и не нужно было ее помощи. Он хотел сочувствия, одного только сочувствия, хотел хоть с кем-нибудь разделить свое страдание, свой ужас. Одиночество пугало его, и это ощущение одиночества было теперь преобладающим в его смущенной душе. Нет, он не может оставаться один, он пойдет к Джоан, он будет умолять ее о прощении.

И быстрыми шагами он направился на половину жены, безутешной матери. Когда же он вошел туда, сердце его сжалось каким-то тяжким предчувствием. Здесь все было тихо, и на всем лежал отпечаток какой-то страшной заброшенности.

Но он шел вперед, весь обратившись в слух, в одно желание услышать хотя бы звук, хоть какой-нибудь признак присутствия живого существа. Ничего! Одно молчание, тяжелое, мрачное молчание.

Пусто. Постель не смята.

"Сэру Тоби Оллсмайну". Он кинулся к письму, порвал конверт и впился глазами в торопливо написанные строки.

"В эту минуту я нахожусь вместе с моей дочерью Маудлин Грин, - прочитал он. - Я не хочу обвинять вас, но в моем убежище я буду ждать вместе с моей дочерью того часа, когда правосудие покарает виновных".

-- Ушла! Ушла! - прошептал Оллсмайн. - А дочь ее жива... Корсар... Нет, целый ад против меня!..

И разбитый, уничтоженный, он опустился на стул.