Жаба

Ганс Христиан Андерсен

Жаба

Издание: Т-ва И.Д. Сытина

Типо-лит. И.И. Пашкова, Москва, 1908 г.

Переводчик: А.А. Федоров-Давыдов

Колодезь был глубокий, и поэтому канат был тоже длинный. Колесо вертелось с трудом, вытягивая наверх наполненное водой ведро.

Несмотря на то, что вода в колодце была очень прозрачная, солнце никогда не отражалось в ней, потому что не могло проникнуть в самую глубину, но там, куда доходил свет, из расщелин камней выглядывала зелень.

Внизу, в колодце, жило целое семейство жабьего потомства; в сущности говоря, оно свалилось туда вниз головой в виде старой жабы-матери, которая и теперь была еще жива. Зеленые лягушки, поселившиеся тут гораздо раньше и плававшие в воде, признали дальнее родство с нею и приняли их как гостей. Но жабы, кажется, возымели намерение поселиться навсегда тут, на суше, как они называли мокрые камни.

Мать-жаба совершила однажды большое путешествие: ее подняли в ведре, но там, наверху ей показалось слишком светло, и у неё заболели глаза; к счастью, ей удалось выскочить из ведра; она шлепнулась с страшным шумом в воду и пролежала три дня от боли в пояснице.

О том, что делалось на белом свете, она, правда, ничего особенного сообщить не могла, но знала наверное, как знали это и все, что помимо их колодца еще существует что-то. Мать-жаба при желании могла, конечно, рассказать кое-что, но почему-то молчала, и ее не расспрашивали.

- Она толста, жирна и безобразна, - говорили про нее молодые зеленые лягушки. - Дети, конечно, пойдут в нее.

- Весьма возможно, - говорила мать-жаба. - Но у одного из них в голове драгоценный камень; может быть, и у меня самой...

Лягушки слушали, таращили глаза, и так как разговор им не нравился, корчили гримасы и ныряли вглубь. А молодые жабята от гордости растопыривали задние лапы; каждый из них думал, что драгоценный камень у него, и поэтому они не двигали головой; но, наконец" решились спросить, чем им, собственно, нужно гордиться и что это за штука драгоценный камень?

- Это нечто такое великолепное и драгоценное, что описать я вам этого не могу, - сказала мать-жаба. - Существует это для того, чтобы самому радоваться и злить других. Но лучше не спрашивайте, - я вам отвечать не стану.

Да, у меня драгоценного камня нет, - сказал самый маленький жабёнок; он был невообразимо-уродлив. - С какой стати у меня может быть такая драгоценность? И если это злит других, я радоваться не могу. Нет, мне хочется хоть разок взобраться наверх, до края колодца, и посмотреть, что там делается. Наверно, очень хорошо.

- Оставайся лучше на том месте, где ты сейчас, - сказала старая жаба. - Здесь тебе всё известно, и ты знаешь, что у тебя есть. Берегись ведра: оно может раздавить тебя, а если ты даже и попадешь в него, то упадешь сверху; не все так счастливо падают и остаются целы и невредимы, как я.

- Квак! - сказал жабенок, и это значило то же, что у нас, людей, - "Ах! "

Ему страшно хотелось подняться до края колодца и поглядеть оттуда; его мучила тоска по зелени, видневшейся там, наверху. И вот на следующее утро, когда наполненное водой ведро потащили вверх и оно на минуту остановилось около камня, на котором сидел жабенок, сердце маленького животного затрепетало; и он вскочил в ведро, которое подняли наверх и вылили.

- Тьфу, дьявол! Какая мерзость! - сказал рабочий, выливая воду и увидав жабу. - Такой мерзости я давно не видал!

Исвоим сапожищем он отшвырнул жабу и чуть не раздавил ее; но жабу спасла густая крапива, которая росла около колодца. Здесь она увидела тесно росшие друг около друга стебли, но продолжала смотреть вверх. Солнце освещало листья, и они казались совсем прозрачными; маленькая жаба испытывала то же, что испытываем мы, люди, попадая в густой лес, где солнце сквозит через ветви и листья.

- Здесь гораздо лучше, чем внизу, в колодце. Здесь я могла бы прожить всю жизнь, - сказала маленькая жаба и легла и пролежала тут час, да даже два часа. - А что творится на белом свете? Уж если я так далеко зашла, попробую идти дальше... - и она поползла как только могла скоро, и выползла на проезжую дорогу, где солнце ее прижарило и пыль напудрила, когда она переправлялась наискосок через дорогу. - Здесь уж на самом деле суше, - сказала жаба, - даже слишком. По мне ужмурашки пошли.

Она доползла до канавы; здесь росли незабудки и осока; вблизи тянулась изгородь из боярышника, росли также бузина и повилика с белыми цветами, а над ними порхала бабочка; Жаба приняла ее за цветок, который оторвался от стебля, чтобы получше разглядеть, что делается на свете, и это было бы очень естественно.

- Да, вот, если бы можно было совершить такое путешествие! - сказала жаба. - Квак! Ах, что за радость!

"Ну, пора и дальше в путь-дорогу. Вперед"...

Но что она могла найти прекраснее этого? Может быть, таких же жаб, как она сама, или маленьких зеленых лягушек? Да, она в последнюю ночь и то слышала издали голоса своих родственников.

Как весело жить! Весело выбираться из колодца, лежать в крапиве, ползти по пыльной дороге!

Но дальше, вперед, чтобы найти лягушек или маленькую жабу; одиночество ужасно, и живому существу одной природы мало.

С этими мыслями она отправилась в дальнейшее путешествие.

Через некоторое время она попала на поле, к большому пруду, поросшему по берегам тростником; она отправилась прямо туда.

- Здесь для вас немного мокро, - сказали лягушки. - Но милости просим... Кто вы - "она" или "он"? Но это, впрочем, безразлично... Мы вам очень рады!

Вечером ее пригласили на концерт, - на семейный концерт; на нем были большой восторг и маленькие голоса, - это нам знакомо. Угощенья не подавали, но питья было сколько угодно - целый пруд.

- Теперь я отправлюсь дальше, - сказала маленькая жаба; в ней постоянно жило желание чего-то лучшего.

Она глядела на большие, светлые, сияющие звезды, видела, как светит месяц, как восходит солнце и поднимается всё выше и выше.

"А может быть, и теперь я в колодце, в более громадном колодце, и мне нужно подняться еще выше. Меня куда-то тянет; я о чем-то тоскую"...

А когда месяц покруглел и пополнел, бедное маленькое животное подумало: "Может быть, это ведро, которое сейчас опустят, и в которое я должна прыгнуть, чтобы подняться выше? А может быть, солнце тоже - большое ведро? Какое оно громадное, светлое; все мы в нем можем поместиться! Нужно глядеть в оба, как бы не пропустить. О, как у меня светло в голове! Я думаю, драгоценный камень не может так сиять. Но его у меня нет, хотя это меня и не огорчает, нет. Вперед, вперед к счастью и свету! Во мне такая уверенность и вместе с тем страх, - шаг опасный, но на него нужно решиться. Вперед, всё прямо вперед!"

Она сделала несколько шагов, какие могут делать пресмыкающиеся, и скоро очутилась на дороге, около которой жили люди. Здесь были цветники и огороды. Она отдохнула на грядке капусты.

"Сколько на свете разных существ, о которых я до сих пор не имела никакого понятия! И как мир прекрасен и велик! Но необходимо везде побывать и всё повидать, а не сидеть только в своем углу... - и она проползла в самую чащу капусты. - Как здесь зелено, как хорошо!"

- Я это прекрасно знаю, - сказал сидевший на листе капустный червь. Мой лист тут - самый большой. Он закрывает собой полмира, но я могу обойтись и без него...

"Кут-куда!" - послышалось вблизи; подошли куры; они топотались по грядкам.петух, шедший во главе, отличался дальнозоркостью; он сейчас же увидал на кудрявом листе гусеницу и ударил клювом, так что она свалилась на землю и стала извиваться и переворачиваться. петух воззрился на нее сначала одним глазом, потом другим, потому что недоумевал, что из этого выйдет дальше.

"Она делает это не по доброй воле", - подумал петух и опять разинул клюв, чтобы схватить гусеницу.

Жабу это так ужаснуло, что она взяла и прямо поползла на петуха.

- А, так у неё есть резервное войско! - сказал петух. - Взгляните, что за гадина! - и петух повернулся. - Очень нужна мне эта зеленая закуска, разве только горло пощекотать...

Куры были того же мнения и потому пошли все за петухом.

- Я повернулась к нему спиной, - сказала гусеница. - Необходимо всегда сохранять присутствие духа; но теперь предстоит самое трудное: взобраться на мой капустный лист. Где он?

Маленькая жаба подползла и выразиласвое сочувствие. Она радовалась, что своей безобразной наружностью перепугала кур.

- Что вы этим хотите сказать? - спросила гусеница. - Я сама отвернулась от петуха. На вас очень неприятно смотреть. Неужели нельзя быть покойным в своем собственном углу? Теперь я чувствую капустный запах. Теперь я опять на моем листе. Нет ничего выше собственности. Но мне нужно подняться еще выше.

Аист сидел в своем гнезде на крыше избы; он щелкал клювом, щелкала и его жена.

"Как они, однако, высоко живут! - подумала жаба. - Вот бы куда взобраться!"...

В крестьянской избе жили два студента; один был поэт, другой - естествоиспытатель; один воспевал и писал в избытке радости обо всем, что сотворил Господь Бог, и обо - всем, что отражалось у него в сердце; он выражал это просто, ясно, в богатых, звучных стихах; другой рассматривал предмет только как таковой и,если нужно, разлагал его на части. Он смотрел на творение Бога как на задачу умножения и хотел изучить от доски до доски, обосновывая всё на выводах разума и руководясь только разумом, и говорил обо всем с радостью и умно.

Оба были славные, жизнерадостные люди.

- Вон сидит чудный экземпляр жабы... - сказал естественник. - Стоит посадить в спирт...

- У тебя две уже есть, - сказал поэт, - Оставь ее, пусть сидит и наслаждается жизнью.

- Но она так дивно-безобразна... - сказал другой.

- Да, если бы мы могли найти в её голове драгоценный камень, - сказал поэт, - тогда бы и я не отказался ее взрезать.

- Драгоценный камень!.. - сказал другой. - Какие у тебя блестящие познания естественной истории!

- Да, но разве не полно чудного смысла народное поверие, что у жабы, у этого самого безобразного животного, заключен в голове драгоценный камень?! Разве не то же бывает с людьми? Каким драгоценным камнем обладал Эзоп и, наконец, Сократ?

Дальше жаба не слушала; да она, впрочем, и половины сказанного не поняла.

- Они говорили о драгоценном камне... - сказала она. - Как хорошо, что его у меня нет! А то бы нажила я себе какие-нибудь неприятности.

Опять защелкало на крыше избы; отец-аист читал своему семейству лекцию, а семья косилась вниз, в сад, где гуляли молодые люди.

- Из всех творений больше всех воображает о себе человек, - говорил аист. - Послушайте, как они болтают, и всё-таки щелкать, как следует, не умеют. Как они гордятся своим красноречием, своим языком! Нечего сказать, хороший язык: тут не понимают, что там говорят; один не понимает другого. На нашем языке мы всюду можем говорить, по всей земле: на холодном севере и в Египте. Летать люди тоже не могут. Они носятся на каком-то собственном изобретении, которое называют "железной дорогой", и ломают себе при этом шеи. У меня мурашки бегают по клюву, когда я об этом думаю. Мир прекрасно может существовать без людей. Нам они совсем не нужны. Были бы только дождевые черви да лягушки...

"Вот это так была речь! - подумала маленькая жаба. - Это - муж замечательный и сидит он так высоко, так высоко, как я не видывала ни разу! А как он великолепно плавает!" - воскликнула она, когда аист, распустив крылья, поднялся на воздух.

А мать-аист, сидя в гнезде, рассказывала об Египте и водах Нила и в особенности о тине, которая есть там, в чужеземной стране, и жабе всё это казалось необыкновенно ново и мило.

- Я должна непременно попасть в Египет, - сказала она. - Если бы меня только взял аист или кто-нибудь из его птенцов. Я бы их отблагодарила... Да... Я попаду в Египет, потому что я счастлива. Моя тоска, мои желания лучше драгоценного камня...

Но драгоценный камень был у неё: её тоска, её вечное желание подниматься всё выше и выше. Он сиял у неё в голове, блестел светом радости, сиял лучами счастья.

Но зато они поднимались всё выше и выше по направлению к Египту, - она это знала, и потому глаза её блестели, точно в них сверкала искра.

"Квак! Ах!"

Тело разбилось, жаба умерла.

она обратится в бабочку.

Семья аиста полетит через горы и моря в Африку и потом опять прилетит назад кратчайшим путем в ту же страну, на ту же самую крышу. Да, это почти невероятно и всё-таки возможно. Спроси даже естествоиспытателя; ему придется это подтвердить, и ты это знаешь, потому что сам видел.

- Да, но драгоценный камень из головы жабы?

Ищи его в солнце. Взгляни на него, если можешь.

Блеск там слишком ярок. Наши глаза не могут еще глядеть на всё величие и славу мироздания Господня, но придет время, когда мы их увидим, и то будет самая дивная сказка, потому что в этой сказке говорится и о нас.