| Автор: | Дан Ф. Л., год: 1888 |
| Категория: | Роман |
ГЛАВА VIII
- Мне снилось, будто вдруг подхваченный вихрем, я высоко, высоко, поднялся на воздух, до самых звезд, и потом опустился на вершину высочайшей горы.
До сих пор была темная ночь, а тут наступил светлый день.
Внизу подо мной в красных, как кровь, лучах восходящего солнца расстилались земли, по которым, как серебряные ленты, вились реки. Но и на них лежал кровавый отблеск. Я видел моря с их заливами и островами, но на синих водах морей и на зеленых островах лежал тот же кровавый отблеск.
Я видел все земли, простиравшиеся с востока до запада, начиная с первобытной родины нашего народа в степях Азии и кончая столбами Геркулеса.
Я видел, как на севере замерзшее море осыпает золотистыми блестками льдистые берега, как на юге желтокудрый король вандалов проезжает на золотой колеснице по трепещущему Карфагену.
Люди, двигавшиеся по земле, мне казались копошащимися муравьями.
Вдруг потемнело: страшная фигура исполина поднялась с земли и загородила от меня лучи солнца.
Я испугался.
Медные ноги его достигали земли, голова закрыта была облаками, так что мне видно было только его покрытую панцирем грудь и шею. Но иногда в облаках блистала молния. То был взор его горевших огнем глаз. Лицо его было закрыто облаками, а над облаками ярким пламенем пылала верхушка его шлема.
Я догадался, кто был этот исполин. Это был Пуру, главный бог гуннов, страшный бог войны...
Хельхал вздрогнул.
- Будь милостив к нам, Пуру, страшный бог! - прошептал он, скрестив на груди руки.
- Ко мне он был милостив! Из облаков раздался его голос, будто глухие раскаты грома звучал он. Он говорил, обращаясь ко мне:
"Ты видишь народы земли, но только снаружи, а теперь вот посмотри их внутри".
Вдруг мой взор проник чрез мраморные своды и медные кровли храмов и дворцов, чрез каменные стены домов, в покрытые кожей палатки пастухов, в деревянные хижины рыбаков и охотников, и всюду я видел ссоры, насилие, грабежи, воровство, убийства и прелюбодеяние.
На кого бы я ни взглянул, у всякого мог я прочесть тайные мысли и желания. Я видел и хитрость, и ложь, и убийственную ненависть под личиной дружбы, жажду мести и наслаждений. Я видел лицемерие жрецов и тех, которые приносили жертвы. Но всюду, всюду находил я жалкую трусость и боязнь смерти.
Мной овладело страшное отвращение ко всему человечеству.
Мне не хотелось более смотреть на все это, и я закрыл глаза.
- "Тебе страшно, гунн?" - спросил Бог.
- "Я не знаю, что со мной", - ответил я. - "Но мне кажется, будто я слышу запах гниющего мяса. Гнусно это. Лучше бы ничего не было, чем то, что есть".
- "Ты говоришь правду. И тебе, тебе предназначено восстановить правду: Аттила, сын Мундцукка, взгляни на юг: там римляне в Византии и Равенне. Они хилы, испорченность их не исцелима. Скипетр мира выскользнет из их рук.
Теперь взгляни туда, на север! Видишь ли ты этих белокурых великанов с голубыми, блестящими глазами? Ты думаешь, что им достанется тот золотой скипетр? - О, не беспокойся! Они бесстрашны и сильны, как медведи в их лесах, но они при всяком удобном случае бросаются друг на друга и разрывают друг друга на части, как звери. В борьбе они упиваются кровью, а после победы пивом и медом и становятся хуже зверей. Они никогда не научатся повиноваться, а потому никогда не научатся и господствовать...
А там, на востоке, еще покрытые туманом и облаками, есть и другие. Они лучше, чем голубоглазые великаны умеют повиноваться, но еще менее умеют господствовать и еще менее думают о будущем... А твои гунны, хотя меньше ростом, слабее, чем римляне, сыны Асгарда и сарматы, но их много, как песку на берегу морском. При том они умеют повиноваться, не спрашивая, кому, как стрела, пущенная из лука. Жатва созрела. Хочешь ли ты быть моим жнецом? Встань, Аттила! Преступления Рима, накопившиеся в течение веков, вопиют о мщении. Я бог мести. Хочешь ли ты быть мечом бога мести? Хочешь ли ты? Так сбрось с себя все, что есть в тебе человеческого, то есть слабого. Будь бесчувствен, как меч в моей руке. Исполняй только мою волю. Без сострадания умерщвляй сотни тысяч, не щадя ни детей, ни женщин, ни стариков.
И я прославлю твое имя. Я положу к ногам твоим все страны от восхода до захода солнца. И там, где ступит твой конь, земля не произведет ни травы, ни злака. И будет имя твое в устах людей на веки самым страшным словом: славой и проклятием, гордостью и ужасом. Ты будешь называться бичом бога мести. Хочешь ли ты слепо исполнять все, что стану я внушать тебе? Аттила, хочешь ли ты?"
Я задрожал. Мне стало страшно. Я молчал. Кровь застыла в моих жилах. Как, думал я, буду умерщвлять я невинных? И вспомнил я, как вместе с Бледой сидели мы на коленях любимой матери. Жаль мне стало матерей, детей...
Он прочел мысли теснившиеся в голове моей, и засмеялся. Но страшен был этот смех, как раскаты грома между скал.
"Ты колеблешься?" - воскликнул он. - "Ты не хочешь? Хорошо же! Там, в дунайском лесу, у палаток Бледы спрятан мой старый меч. Тот, кто возьмет его, в ту же минуту, хочет ли он, или нет, будет так же непобедим, как этот мой победоносный меч. Так пусть же будет Бледа властелином мира!"
изо рта и ноздрей. Наконец я ударился о землю и - проснулся.
надо мной (то был посол Бледы) и сказал:
"Твой брат, как старший, приказывает тебе завтра же явиться к нему до захода солнца. Если ты не явишься и не откажешься от похода, о котором говорил, Бледа отнимет у тебя владения, которые он дал тебе".
И он исчез.