Борьба за Рим.
Книга V. Витихис. Глава XV

ГЛАВА XV

Наступил последний день перемирия. Грустный, с тяжелой тоской на сердце, возвратился Витихис в свою палатку. Сегодня он в первый раз после своей болезни обошел лагерь в сопровождении своих друзей, и печальную картину увидел он: из семи многолюдных лагерей, три оказались совершенно пусты, а в остальных четырех было тоже немного воинов. Проходя между палатками, ни разу не слышал он радостного приветствия. Всюду раздавались стоны, крики больных и умирающих. У дверей многих палаток лежали воины, обессилившие от голода и лихорадки. Они не жаловались, но ни на что уже и не надеялись и призвуке приближающихся шагов короля были едва в состоянии открыть потухающие глаза. Здоровых едва хватало на важнейшие посты. Стража волочила свои копья за собою, - люди были слишком изнурены, чтобы держать их прямо или через плечо.

Правда, на днях должен был прибыть из Кремоны граф Одосвинт с кораблями, нагруженными всевозможными припасами, - но это будет еще через несколько дней, а до тех пор сколько людей умрет от голоду! Единственным и печальным утешением было то, что и римляне терпели голод и не могли продержаться долго. Вопрос был только в том: кто выдержит нужду дольше. - Часто думал я, - медленно говорил король, - в эти тяжелые дни и бессонные ночи: за что, почему терпим мы все эти неудачи? Я старался отнестись совершенно беспристрастно к врагам и все же нахожу, что правда и справедливость - на нашей стороне. Но в таком случае, если на небе действительно владычествует Бог, добрый, справедливый и всемогущий, то зачем же Он допускает это громадное, незаслуженное несчастье?

- Ободрись, мой благородный король, - сказал Тотила, - и верь, что над звездами действительно властвует справедливый Бог. Поэтому в конце концов правое дело победить. Ободрись же, мой Витихис, не теряй надежды!

Но Витихис покачал головою.

- Я вижу только один выход из моего ужасного сомнения в существовании Бога. Не может быть, чтобы мы терпели все это безвинно. И так как дело нашего народа бесспорно справедливое, то вина должна таиться во мне, его короле. Как часто повествуют наши песни языческих времен о том, что, когда народ постигало какое либо несчастье - многолетний неурожай, болезни, поражение на войне - король сам приносил себя в жертву богам за свой народ. Он брал на себя вину, которая, казалось, тяготела над народом, и искупал ее или своею смертью, или тем, что отказывался от короны и отправлялся странствовать по миру, как не имеющий крова беглец. Я хочу сделать то же: я откажусь от короны, которая не принесла мне счастья. Выберите себе другого короля, над которым не тяготело бы гнев Божий. Изберите Тотилу или...

- Ты все еще в лихорадке! - прервал его старый оруженосец. - Ты отягчен виною! ты, самый благородный изо всех нас! Нет, молодое поколение, вы утратили и силу ваших отцов, и их веру, и потому сердца ваши не знают мира. Мне жаль вас!

И серые глаза старика загорелись странным блеском, когда он, глядя на своих друзей, продолжал:

- Все, что радует и печалит нас здесь, на земле, не стоит ни радости, ни горя. Одно только важно здесь: остаться верным человеком, не негодяем, и умереть на поле битвы. Верного героя Валькирии унесут с поля битвы на красных облаках в дом Одина, где все находящиеся уже там встретят их с полными кубками. Каждый день с утреннею зарею будет он выезжать с ними на охоту или на военные игры, а с вечерней зарей будет возвращаться в раззолоченную залу для пиршества. И молодых героев там будут ласкать прекрасные девушки, а мы, старики, будем беседовать со старыми героями прежних времен. И я снова увижу там всех храбрых товарищей моей молодости: и отважного Винитара, и Валтариса Аквитанского, и Гунтариса Бургундского. Там увижу я и того, кого давно желаю видеть: Беовульфа, который впервые разбил римлян, и о котором до сих пор поют саксонские певцы. И я буду снова носить щит и шпагу за моим господином, королем с орлиными глазами. И так будем мы жить там всю вечность, в полной, светлой радости, забыв о земле и всех ее горестях.

- Прекрасный рассказ, старый язычник, - улыбнулся Тотила. - Но что делать, если мы не можем уже верить и утешить им свое действительное, глубокое горе? Скажи ты, мрачный Тейя, что ты думаешь об этом нашем страдании?

- Нет, - ответил Тейя, вставая, - мои мысли было бы вам тяжело перенести, чем это горе. Лучше я буду молчать пока. Быть может, наступит день, когда я заговорю.

И он вышел из палатки, потому что из лагеря доносился какой-то неопределенный шум, раздавались какие-то голоса.

Через несколько минут он возвратился. Лицо его было бледнее прежнего, глаза горели, но голос его был спокоен, когда он заговорил.

- Снимай осаду, король Витихис. Наши корабли в Остии - в руках неприятеля. Они прислали в лагерь голову графа Одосвинта. Из Византии явился на помощь Велизарию сильный флот. Иоганн взял Анкону и Аримин, и теперь грозит Равенне. Он всего в нескольких милях от нее.

Крепость Равенны считалась неприступной. И действительно, с юго-востока ее омывало море, а с остальных трех сторон - целая сеть каналов, рвов и болот, среди которых осаждающие необходимо должны затеряться. Кроме того, стены города были необычайной толщины и крепости. Величественные остатки их и теперь еще возбуждают удивление.

Теодорих взял этот город только голодом после четырехлетней осады. Теперь Велизарий окружил его с трех сторон и сначала попробовал взять штурмом, но был отбит с большим уроном и понял, что эту крепость можно заставить сдаться только голодом.

Но Витихис предусмотрительно скопил в городе громадные запасы пищевых продуктов. Прямо против дворца было выстроено огромное деревянное здание, и еще до своего похода на Рим Витихис наполнил его зерновым хлебом. Магазин этот был гордостью короля. Его запасов было за глаза достаточно на два месяца, а между тем переговоры с королем франков шли успешно и подходили к концу, так что в течение этих двух месяцев войска франков наверно будут уже в Италии, и тогда Велизарий вынужден будет уйти.

Велизарий и Цетег также знали или подозревали это и потому всеми силами старались найти средство вынудить город к сдаче.

изменилась в последнее время. Она ожидала быстрого падения короля, а такое долгое промедление утомило ее, и страшные страдания готов, которые падали в битвах, от голода и болезней, поколебали ее. Ко всему этому прибавилось еще сильная перемена в самом короле: еще так недавно здоровый, крепкий, бодрый, он стал недомогать, и душа его была угнетена молчаливой, но глубокой скорбью. Хотя Матасвинта и воображала, что ненавидит его всеми силами души, но эта ненависть была только скрытой любовью, и вид его глубокой скорби сильно печалил нее. В минуту гнева она охотно увидела бы его мертвым, но не могла выносить, как тоска изо дня в день разрушала его силы. Притом, с прибытием в Равенну ей показалось, что и в обращении его с нею произошла перемена.

"Он раскаивается, - думала она, - что разбил мою жизнь".

И Матасвинта отказалась от дальнейших сношений с префектом. Но раньше еще, когда готы стояли под Римом, она сообщила ему, что Витихис ждет помощи от франков. И префект тотчас решил отклонить франков, лживость которых тогда уже вошла в пословицу, от союза с готами. У него были друзья при дворе франкского короля, и он тотчас вступил с ними в сношения, прося их содействия в этом деле. Когда они все подготовили, он послал франкскому королю богатые подарки и письмо, в котором предостерегал его не принимать участия в таком ненадежном деле, как дело готов.

Со дня на день он ждал ответа на это письмо. Наконец ответ был получен. Король франков сообщал, что он принимает разумный совет префекта и отказывается от союза с готами, потому что, кого покидает Бог, того должны оставить и люди, если они благочестивы и умны. Но так как войско его готово и жаждет войны, то он решил послать его в Италию, только не на помощь готам, а против них.

"Но, конечно, - писал он, - я не стану помогать и Юстиниану, который не хочет признавать меня королем и наносит мне постоянные оскорбления. Я пришлю войско Велизарию. Его ведь Юстиниан также много раз незаслуженно оскорблял. Я предлагаю ему теперь стотысячное войско в распоряжение. Пусть он завоюет с ним Италию и сам сделается королем Западной империи, а мне пусть уступит за это только маленькую полосу Италии до Генуи".

- Такое предложение и в подобную минуту, когда он только что получил новое оскорбление от неблагодарного Юстиниана! Конечно, он примет его, но он не должен жить!

И в страшном волнении префект прошелся несколько раз по палатке. Вдруг он сразу остановился.

- Глупец я! - спокойно усмехнулся он. - Да ведь он, Велизарий, олицетворенная верность и преданность, а не Цетег! Никогда не изменит он Юстиниану. Скорее ручная собака обратится в кровожадного волка!.. Низостью франкского короля, однако, надо воспользоваться, Сифакс, позови ко мне Прокопия.

Прокопий, секретарь Велизария, скоро пришел, и долго сидели они, запершись с префектом. Уже звезды начали бледнеть, уже заалела узкая полоска на востоке, когда друзья распростились.

измене Велизария?

- Не бойся, король Витихис - прекрасный воин, но плохой психолог. Он поверит. Ведь ты же покажешь ему письма, - сказал Цетег.

- В таком случае я сегодня надеюсь отправиться послом к Равенну.

- Не забудь же поговорить там с прекрасной королевой.