Божественная комедия. Ад.
Песнь X

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Божественная комедия. Ад. Песнь X (старая орфография)

ПЕСНЬ X.

Содержание. Поэты идут между стенами города и могилами. Последния открыты, но в день страшного суда закроются; в них погребены Эпикур и его последователи, полагавшие, что душа умрет вместе с телом. Из глубины одной из них раздается голос, взывающий к Данту, и вслед за тем поднимается до пояса тень Фаринаты, предводителя Гибеллинов. Он спрашивает Данта о его предках и, узнав, что они были заклятые враги его Гвельфы, говорит с негодованием, что он два раза изгнал их из Фдлренции. На это Данте отвечает, что его предки каждый раз возвращались из изгнания, чего не удавалось партии Фаринаты. Пока говорят они, из могилы, не далеко от Фаринатовой, поднимается другая тень: это Гвельф Кавальканте Кавальканти. Он спрашивает, почему Гвидо, сын его и друг Данта, не пришел вместе с ним, и, заключив ошибочно, что сын его умер, опрокидывается в могилу. Между тем Фарината, не обращая внимания на упавшого, продолжает прерванный разговор, предсказывает Данту изгнание и, узнав о причине преследований, направленных флорентинцами против Гибеллинов, с гордостию вспоминает, что он один спас родной город от разрушения; наконец, разрешив Данту некоторое сомнение насчет способности грешников видеть будущее и указав из числа теней, вместе с ним наказуемых, на императора Фридерика II и кардинала Убальдини, исчезает в могиле. Данте с горестию возвращается к Виргилию, который, утешая его, напоминает ему Беатриче, от которой Данте должен узнать истинный путь к божественной жизни. Поэты вдуть налево к центру города, чтобы спуститься в глубокую долину, со дна которой поднимаются зловонные испарения.

1	Вот узкою тропинкой, меж стенами
	Сей крепости и зрелищем скорбей,
	Пошел мой вождь, а я за раменами.
4	"О высший ум, с кем в адской бездне сей
	Вращаюсь я, твоей покорный воле,--
	Наставь меня премудростью своей.
7	Могу ль узреть" спросил я: "в этом поле
	Томящихся в могилах? крыши с них
	Приподняты и стражи нет уж боле."
10	А он в ответ: "Запрутся все в тот миг,
	Когда придут с полей Иосафата
	И принесут тела из недр земных.
13	Тут погребен со школою разврата
	Тот Эпикур, который мир учил,
	Что с телом дух погибнет без возврата.
16	Здесь твой вопрос, что мне ты предложил,
	А вместе с тем и тайное сомненье
	"
19	Но я: "Мои вождь, души моей мышленье
	Я утаил для краткости в речах,
	К чему ты сам давал мне наставленье." -
22	- "Тосканец, ты, что в огненных стенах
	Живой ведешь беседу так прекрасно,
	Благоволи помедлить в сих местах!
25	Звук слов твоих мне обнаружил ясно, '
	Что в благородной ты стране возник,
	Где, может быть, клянут меня напрасно." -
28	Внезапно здесь исторгся этот крик
	Со дна могил и, ужасом объятый,
	Я к моему учителю приник.
31	"Что делаешь?" сказал мне мой вожатый:
	"Оборотясь: перед тобой возстал
	До пояса дух гордый Фаринаты."
34	К его лицу я взоры приковал;
	А он возстал, подняв чело и плечи,
	Как будто ад и муки презирал.
37	И меж гробов к герою страшной сечи
	Толкнул меня поспешно мой певец,
	"Твои да будут кратки речи!"
40	Когда ж у гроба стал я наконец,
	Дух, на меня взглянув, почти с презреньем
	Спросил: "Кто предки у тебя, пришлец?"
43	А я, пред ним стоя с благоговеньем,
	Не утаив, все высказал вполне.
	Тогда нахмурил брови он с смущеньем
46	И рек: "Враги то злые были мне
	И партии моей и нашим дедам:
	За то я дважды их громил в воине."
49	- "Ты их громил, но возвратились следом
	Они отвсюду," я в ответ сказал:
	"Твоим же путь к возврату был неведом!" -
52	Тут близ него из гроба приподнял
	До подбородка лик другой безбожный:
	Он на коленях, думаю, стоял.
55	Вокруг меня водил он взор тревожный,
	Как бы желая знать, кто был со мной;
	Когда же луч угас надежды ложной,
58	Он, плача, вскрикнул: "Если в мир слепой
	Проникнул ты таланта высотою,
	"
61	Но я ему: "Иду не сам собою:
	Там ждет мой вождь, за кем иду вослед;
	Его твой Гвидо презирал с толпою."
64	Казнь грешника и слов его предмет,
	Кто был сей дух, мне объяснили вскоре,
	И потому так прям был мой ответ.
67	Вдруг выпрямясь, вскричал он в страшном горе:
	"Как? презирал! уж нет его в живых?
	Уж сладкий свет в его не блещет взоре?"
70	Когда заметил он в очах моих
	Сомнение, тревогу безпокойства,
	Он навзничь пал и навсегда затих. -
73	Меж тем другой, муж силы и геройства,
	Не двинув выи, не склоняя плеч,
	Являл в лице души надменной свойства.
76	"Да!" продолжал он прерванную речь:
	"Мысль, что досель мое в изгнанье племя,
	Крушит меня сильней, чем эта печь.
79
	В пятидесятый раз не проблеснет,
	Как взвесишь сам, сколь тяжко это бремя.
82	О, если мир тебя прекрасный ждет,
	Скажи: за что с такою нелюбовью
	Законами гнетете вы мой род?"
85	И я: "Тот бой, что залил нашей кровью
	Всю Арбию, в ней воды взволновав,
	Подвиг нас в храме к этому условью."
88	Тут он вздохнул, главою покачав,
	И молвил: "Я ль один виновен в этом?
	И не имел ли я на это прав?
91	Но там, где общим решено советом
	Развеять в прах Флоренцию, лишь я
	Защитником ей был пред целым светом."
94	- "Да обретет же мир твоя семья!
	А ты" сказал я: "развяжи мне сети,
	В которых мысль запуталась ноя.
97	Коль понял я, мрак будущих столетий
	Со всеми их делами вам открыт;
	Но в настоящем - вы сомненья дети."
100	"Мы зрим, как дальнозоркий зрит,
	Лишь только то, что вдалеке таится:
	Еще нас этим Высший Вождь дарит.
103	Когда ж событье близко, иль свершится,
	Тогда нам очи кроет темнота:
	Мир скрыт для нас, коль весть к нам не домчится.
106	Но ты поймешь, что дар сей как мечта
	Разсеется в тот миг, когда судьбою
	Затворятся грядущого врата." -
109	Тут я сознал проступок свой с тоскою
	И рек: "Скажи соседу своему,
	Что сын его еще живет.со мною.
112	Я лишь затем не отвечал ему,
	Что было мне в то время непонятно
	То, что теперь ты разрешил уму."
115	Уж призывал меня мой вождь обратно
	И потому я духа умолял
	Сказать: кто с ним погиб здесь невозвратно.
118	"Лежу средь тысяч," он мне отвечал:
	"Туть Кардинал с могучим Фридериком;
	Но о других не спрашивай!" - Сказал
121
	Задумавшись от слышенных угроз,
	Шел к древнему поэту с грустным ликомъ*
124	Подвигся он и, взыдя на утес,
	Спросил: "Скажи: что так тебя смутило?"
	И я ему ответил на вопрос.
127	"Запомни же, что сказано здесь было,
	И все в душе" он рек: "запечатлей!"
	И, перст поднявши, продолжал уныло:
130	"Когда увидишь дивный блеск лучей
	В очах прекрасной, им же все открыто,
	Тогда узнаешь путь грядущих дней."
133	Я шел налево под его защитой
	И мы от стен в центр города пошли
	Тропинкою, в долине той прорытой,
136	Где адский смрад всходил со дна земли.

10--12. Юдоль Иосафата, около Иерусалима, будет местом страшного суда, согласно с пророком Иоилем (Гл. III, 7). Туда соберутся все племена земные, и оттуда души, вместе с телами, возвратятся в страну блаженства, или осуждения, и тогда только грешники вполне возчувствуют весь ужас присужденных им казней (Ад. VI, 94--96 и XIII, 103--108). По объяснению прежних толкователей, могилы еретиков закроются после страшного суда потому, что по воскрешении мертвых ересь прекратится и, следственно, не будет более неверующих (см. Ад. IX, примеч. 127).

13--15. По понятиям Данта, название еретика заслуживают все, коих религиозных понятия уклоняются от учения Христовой Церкви, хотя бы эти неверующие и не принадлежали в числу христиан и даже жили до Христа между язычниками. Потому в число еретиков помещает он и язычника Эпикура с его школою, учившого, что душа умирает вместе с телом.

16--18. Вопрос Дантов состоял в том, можно ли видеть грешников, заключенных в этих гробницах, при чем он не высказал Виргвлию тайного своего желания узнать об участи своих сограждан, Фаринаты и Кавальканте, которых эпикуреийский образ мыслей был ему хорошо известен.

21. Эти слова относится или к наставлению, сделанному Данту Вириглием в III пес. Ад., или к сжатости Виргилиева стиля вообще, достигшей у нашего поэта высшей степени.

31--93. Здесь необходимо сделать беглый обзор исторических событий на которые намекает в этих стихах Данте. Страшные партии Гибеллинов и Гвельфов в первой половине XIII столетия стали известными и во Флоренции, откуда первые, находясь под особенным покровительством императора Фридерика II, изгнали последних в 1248 г. Но, по смерти Фридерика, народ, выведенный из терпения жестоким правлением Гибеллинов, признал снова Гвельфов в Январе 1250, уничтожил прежний образ правления, в замен которому установил новое, избрав предводителя народа (capilano del popolo) и присоединив к нему совет из двенадцати старшин; сверх того, были избраны 36 народных вождей и установлены 20 знамен с особым значками для того, чтобы народ в случае нужды мог сбираться вокруг них. В это время город укрепили новыми стенами, построили мост чрез Арно при Санта-Тринита непродолжительно. Гибеллины, большая часть которых удалилась в Сиену, в тайне продолжили свои происки и, по смерти Фридерика II, обратились с просьбою о помощи к побочному его сыну, Манфреду, который в то время, взойдя на сицилийский престол своего отца, возстал против церкви. Манфред, доброхотствуя, подобно отцу своему, Гибеллинам, прислал им на помощь 800 немецких рыцарей под предводительством какого-то графа Иордануса, с которыми изгнанники, а также союзные Сиенцы, немедленно осадили находившийся в союзе с Флоренциею город Монтальчино. Нужно было, во чтобы то ни стало, вовлечь флорентинцев в сражение: с этой целию Фарината дельи Уберти, один из знаменитых полководцев своего времени, удалившийся вместе с прочими в Сиену, отправил двух монахов миноритов, Кальканьи и Спедито, во Флоренцию с письмом от сиенских начальников, которые притворно уверяли, что "Сиенцы, выведенные из терпения тиранством Гибеллинов, желают покориться флорентницам и что с радостию отворят им ворота св. Вита, если они вышлют войско к реке Арбии." Хитрость удалась как нельзя лучше: не смотря на возражения Теггьяио Альдобранди (Ад. XVI) и Чеко Герардини, высокомерные флорентинцы решили начать войну. Немедленно собрано было значительное войско, к которому присоединились союзники из Лукки, Пистойи, Пало, Санминиати, Санджиминьяно, Вольтерры и Колле ди Вальдельсы; с торжественною пышностию оно направилось к Арбии, распустив красные знамена и даже взяв знаменитый вечевой колокол Martinella, который на этот раз справедливо назван был в насмешку la campana degli asini. На пути присоединились к ним отряды из Орвието и Перуджии, так, что войско, пришед к р. Арбии, состояло более чем из 3,000 рыцарей и 30,000 пехоты. Но едва только остановились они у холма Монтаперти при Арбии (сражение, здесь происшедшее, упоминается у Данта под тем и другим именем), как ворота Сиены растворились; но из них вместо ожидаемой мирной депутации города, понесся к ним на встречу вооруженный отряд немецких рыцарей, который, сопровождаемый Сиенцами и Гибеллинами, врубился в ряды флорентинцев. Началась страшная битва, тем ужаснейшая для Гвельфов, что в рядах их находилось множество Гибеллинов, которые, сбросив теперь с себя личину, передались на сторону врагов. Один из этих изменников, Бокка дельи Аббати (Ад. XXXII, 76--123), обрубил руки флорентинскому знаменоносцу Иакопо дель Вакка де Падзи: падение знамени было началом общого разстройства флорентинского войска. Четыре тысячи пали на месте; множество пленных, оружие, знамена и даже вечевой колокол Marlinella достались в руки победителей; спасшиеся Гвельфы бежали в Лукку. Это кровавое побоище происходило 4 Сент. 1260 г. Гибеллины с торжеством вошли во Флоренцию и во имя Манфреда избрали графа Гвидо Новелло де Конти Гвиди подестою города. Недовольные однакож этим, они в чрезвычайном собрании в Эмполи, под председательством графа Иордануса, решили срыть до основания стены и башни Флоренции как гнезда упорного Гвельфисма. Тогда-то Фарината дельи Уберти, душа этой войны, один возстал против общого решения и твердым голосом объявил, что "он только затем обнажил меч, чтоб снова быть гражданином Флоренции, и что один готов защищать ее с мечем в руке до последней капли крови." Таким образом Флоренция была спасена, - заслуга, которою Фарината гордится и в аду. - По смерти Манфреда, павшого в сражении при Беневенто против Карла Анжуйского (1265), Гибеллины вынуждены были сделать некоторые уступки: они позволили набрать 30 вождей из народа, разделили жителей на 12 вооруженных цехов, назначив им старшин, и наконец признали Гвельфов. Вскоре последние взяли верх над Гибеллинами, а народ вышел из повиновения, что заставило графа Гвидо Новелло, наместника Манфредова и главу Гибеллинов, бежать с своею партией в ближний г. Прато. Впрочем, на другой день, раскаявшись в своем необдуманном поступке, он сделал приступ к Флоренции, но был отбит. Впоследствии Гибеллины еще раз были призваны назад; но в 1267, когда Карл Анжуйский отправил графа Монфорте во Флоренцию, они были окончательно изгнаны в первый день Пасхи. В числе изгнанных находился Адзучио Арригетти, предок Мирабо. Копиш. Филалетес. Вегеле.

33. Фарината, победитель при Арбии (см. выше). Современники считали его за величайшого атеиста, утверждавшого, что все в этой жизни кончается со смертию, а потому думавшого, что не должно отказывать себе ни в каких удовольствиях. По этой причине Данте поместил его между эпикурейцами и даже искал его в третьем кругу между обжорами (Ада VI, 79). Не будь он причастен этому греху, Данте едва ли поместил бы в аду этого мужа, которого он так высоко ценит за его любовь к отечеству, великодушие и в особенности за спасение Флоренции, того мужа, которого флорентинский историк Валдани не даром называет вторым Камиллом.

42--51. Предки Данта были Гвельфы. Они были изгнаны два раза: в 1248 г., за 12 лет до битвы при Арбии, но через два года возвратились снова, и во второй раз, после битвы при Арбии в 1260, после чего, спустя семь лет в 1267 г., Гвельфы опять взяли верх над Гибеллинами и выгнали их из Флоренции. В начале ХIV века Гибеллины окончательно были изгнаны и с того времени навсегда находились в изгнании, не смотря на все свои попытки возвратиться.

53. Это Кавальканте Кавальканти, знаменитый флорентинский Гвельф, которого, как и Фаринату, подозревали современники в атеисме. Сын его, Гвидо Кавальканти, был философ и замечательный поэт, искренний друг Дантов. Подслушав разговор Фаринаты с Дантом и узнав последняго по звуку его голоса, Кавальканте заключает, что если Данте мог проникнуть в ад высотою своего таланта, то и Гвидо, как глубокомысленный философ, должен находиться вместе с ним.

58--59. Кавалькавте, как закоснелый атеист, приписывает странствование Данта в аду не божественной помощи, но высокости его таланта (ingegno). Копиш.

61--63. Данте отвечает, что ведет его не высота таланта, а разум (Виргилий), не всегда руководящий людей даровитых. Гвидо, более философ, чем поэт, писавший в легком провансальском роде, не имел такого уважения к Виргилию, какое питал к нему Данте, не изучал его творений и, стало быть, не мог создать ничего подобного Божественной Комедии.

67--73. Слова: он презирал, заставляют Кавальканте думать, что сын его умер. "Кавальканте до сих пор стоял на коленах; но при этих словах он вдруг вскакивает на ноги и, видя, что Данте медлит отвечать ему, опрокидывается в могилу: немногими словами, но как прекрасно выражены любовь и горесть отца! Это изображение удрученного горем отца еще более выигрывает в эффекте от контраста, который представляет слабодушный, но глубоколюбящий Кавальканте с мощным, величаво гордым образом Фаринаты." Штрекфусс.

67. Мысль о смерти ближних вдвое прискорбнее для людей, неверующих в безсмертие души. Копиш.

79. Отрицатели вечной жизни тем сильнее сочувствуют жизни земной и событиям политическим. Копиш.

79--81. Лик жены, гнетущей злое семя, есть луна. Богиня, чтимая на Олимпе как Луна, на земле называется Дианою, а в аду Прозерпиной, или Гекатою (Ада IX, 43). Смысл текста следующий: не пройдет 50 месяцев (4 года и 2 месяца), как ты узнаешь, как тяжелы изгнаннику безполезные попытки возвратиться в свое отечество. Данте, вначале Гвельф, впоследствии сделавшийся Гибеллином, был изгнан из Флоренции вместе с множеством последних в Январе 1302; в Марте того же года приговор над ним подтвердили и еще с большею силою произнесли его после попытки Гибеллинов проложить себе путь во Флоренцию вооруженною рукою, - попытки, в которой принимал участие и Данте. Но так как Данте предполагает свое странствование в замогильном мире в 1300, то выходит, что от этой эпохи до времени его изгнания протекло только два года и, стало быть, 50 месячный срок, назначаемый Фаринатою, будет слишком велик. Надобно думать, что срок этот относится не к первому его изгнанию в 1302, а к гораздо позднейшим попыткам его возвратиться во Флоренцию, когда он был членом совета двенадцати, управлявшого в Пистойе партиею Белых (Гибеллинов). В это время (1304) в первый раз блеснула Данту надежда к возврату в отечество; по просьбе Белых, папа Бенедикт XI отправил во Флоренцию кардинала Никколо ди Прато в качестве миротворца с тем, чтобы содействовать возврату изгнанников. Но эта надежда поэта исчезла с внезапным отбытием кардинала из Флоренции 5 Июня 1304 г., т. е. спустя 4 года и 3 месяца после замогильного странствования поэта.

83--84. Фамилия Уберти, к которой принадлежал Фарината, всегда была исключаема из списков изгнанников, получавших право возврата во Флоренцию.

87. По словам Макиавелли, народные собрания во Флоренции до 1282 всегда происходили в церквях.

91. Собрание, на которое здесь намекается, было в Эмполи (см. выше).

95--96. Данту кажется загадкою, почему тени грешников могут узнавать будущее и ничего не знают о настоящем, как Кавальканте, ст. 68.

и видят в Боге.

108. Т. е. в день страшного суда, когда крыши закроют гробы еретиков (см. 10--15 и прим.).

109--114. Данте сострадает упавшему в могилу Кавальканте, которого он огорчил тем, что не объявил ему, что сын его жив, ибо ошибочно думал, что души грешников, зная будущее, должны знать и настоящее.

а в особенности за то, что, по мнению современников, впрочем ошибочному, был сочинителем в высшей степени еретической книги: "О трех обманщиках." Филалетес. Кардинал Оттавиано дельи Убальдини, обыкновенно называвшийся в Италии просто кардиналом, душа, то он погубил ее для Гибеллинов. Брат его Убальдино встречается в Чистилище (XXIV, 20).

130--132. Намек на Беатриче. "Виргилий, утешая Данта, противопоставляет божественную жизнь житейскому треволнению и говорит, что от Беатриче, которая все созерцает и зрит в Боге, узнает он истинный путь к этой жизни божественной; но вместе с тем он советует запомнить и предсказание Фаринаты." Копиш.

134--135. Они пересекают круг и, направляясь к центру бездны, приближаются к тому месту, где спуск в следующий круг.

136. "Вся эта песнь отличается высоким драматическим эффектом и разнообразием превосходно-обрисованных характеров. Какая противоположность между двумя отрицателями вечной жизни! Фарината, этот гордый победитель при Арбии, забывая о муках и как будто презирая целый ад, озабочен только судьбою отечества и своей партии; и рядом с ним, менее великодушный Кавальканте, при одной мысли о смерти и (по его понятиям) уничтожении сына опрокидывающийся в могилу в отчаянном горе. А как удивительна при этом постановка обоих поэтов: Данта, еще очень восприимчивого к земным заботам, ищущого везде познания и нередко пожинающого горе, везде обнаруживающого свойства чисто-человечные: слабость и величие, гордость и страх, всего же более жажду познания, и мудрого его вождя Виргилиия, который повсюду указывает стремление к высшему, небесному, сам же, как посланник высшей силы, как исполнитель воли божественной, везде является безстрастным, ни чему не сочувствующим." Рут.