Божественная комедия. Ад.
Песнь XXIV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Божественная комедия. Ад. Песнь XXIV (старая орфография)

ПЕСНЬ XXIV.

Содержание. Мгновенное смущение Виргилия устрашает, Данте, но он снова ободряется нежным взором своего учителя. Поэтам предстоит выйдти из седьмого рва по страшному обвалу, происшедшему от падения моста над этим рвом. С помощию Виргилия, Данте наконец восходить с большим трудом на следующий мост, перекинутый через седьмой ров; а так как ров этот необыкновенно темен, то поэты, перейдя мост, восходят на внутреннюю ограду рва. Седьмой ров весь кипит змеями; между которыми бегают в ужасе взад и вперед грешники: это тати. Руки у них связаны змеями за спиною; змеи впиваются им в чресла, клубятся у них на груди и подвергают их разновидным превращениям. Так, в глазах Данта, змея кидается на одного из грешников, язвит его в шею, и тать, запылав, разсыпается пеплом; но пепел собирается сам собою и грешник опять получает свой прежний вид: кто тень пистойского святотатца из партии Черных Ванни Фуччи. Он предсказывает Данту будущую судьбу Белых и Черных, причем, желая опечалить поэта, говорит в особенности о предстоящем поражении его партии.

1	В том месяце, как солнце в Водолее
	Златит власы на пламенном челе
	И снова день становится длиннее;
4	Когда, как снег, белея на земле,
	Подобится седому брату иней,
	Хоть краток срок пера в его крыле:
7	Пастух, свой корм потративший в пустыне,
	Встает, глядит и, видя по полям
	Сребристый снег, по бедрам бьет в кручине;
10	Идет домой, тоскует здесь и там
	И, как несчастный, что начать, не знает;
	Потом опять выходит и очам
13	Не верит, видя, как лице меняет
	Весь Божий мир, и на зеленый луг,
	Взяв посох свой, овечек выгоняет.
16
	Смутил меня; но с той же быстротою.
	Уврачевал бальзамом мой недуг:
19	Пришед к мосту с обрушенной скалою,
	Ко мне склонил он тот приветный взор,
	С каким предстал впервые под горою.
22	Потом, подумав, руки распростер,
	И, обозрев обвал и торопливо
	Схватив меня, пошел на темя гор,
25	И как мудрец, который терпеливо
	Обдумывать умеет подвиг свой,--
	Мой вождь, подняв меня на верх обрыва,
28	Мне указал над ним утес другой,
	Сказав: "Взберись на этот камень голый;
	Но испытай, чтоб он не пал с тобой."
31	Нет, то был путь не для одетых в столы!
	За тем что мы - он тень, я им подъят -
	Едва тут шли по камням в путь тяжелый.
34	И если б здесь высок был так же скат,
	Как с той страны: не знаю, до вершины
37	Но как к вратам колодезя в пучины
	Идет сей круг наклоном: то одно
	Окружие у каждой в нем долины
40	Возвышено, другое ж склонено. -
	Мы наконец взошли на верх обвала,
	Отколь последний камень пал на дно.
43	Но грудь моя так тяжело дышала,
	Что я не мог ужь далее всходить
	И тут же сел у первого привала.
46	А вождь: "Теперь лень должно победить!
	Кто на пуху в житейском дремлет пире,
	Не может тот путь к славе проложить.
49	А без нея кто губит жизнь, тот в мире
	Слабей оставит за собой следы,
	Чем пена на волнах, чем дым в эфире.
52	И так, возстав, преодолей труды:
	В ком бодрствует над слабостью отвага,
	Тот победите все скорби и беды.
55	Не кончен путь, хоть выйдем из оврага:
	Коль понял ты, последуй мне во блого."
58	Тогда я встал и боле, чем имел,
	Явил в себе и твердости и воли
	И говорил: "Идем, я бодр и смел!"
61	И мы пошли; но тут гораздо боле
	Был крут, утесист, тесен и тяжел
	Наш горный путь, чем был он нам дотоле:
64	Чтоб скрыть усталость, я беседу вел,
	Ползя по камням; вдруг из ближней ямы
	Исторгся крик - безсмысленный глагол.
67	Не понял я, что значит он, хотя мы
	Шли по мосту уже над рвом седьмым;
	Но, мнилось, был то гнева крике упрямый.
70	Я наклонился; но очам живым
	Непроницаем был туман над бездной."
	И я сказал: "Учитель, поспешим
73	На том краю сойдти с стены железной:
	Как, слушая, не в силах я понять;
	Так, в ров глядя; не вижу в мгле беззвездной."
76	"Не иначе могу я отвечать,
	Как делом: должно" возразил учитель:
	"Прошенья мудрых молча исполнять."
79	Тогда со мной низшел путеводитель
	С скалы, где мост примкнут к осьмой стене:
	Тут мне открылась лютая обитель.
82	Я в ней узрел все виды змей на дне,
	Крутившихся столь страшными клубами,
	Что мысль о них кровь леденит во мне.
85	Да не гордится Ливия песками!
	Пусть в ней кишат хелидры, кенкры, тмы
	И амфисбен и якулей с ужами;
88	Но змей таких, столь гибельной чумы
	Мы в ней, мы там, в отчизн Эфиопов,
	При Чермном мори, не узрели б мы.
91	В средине рва, между свирепых скопов,
	В испуге рыскал рой теней нагих,
	Ища норы, ища гелиотропов.
94	Опутаны змеями руки их;
	Впиваясь в тыл и пастью пламенея,
97	И вот, пред нами, в одного злодея
	Метнулся змей и уязвил его
	В том месте, где с плечем слилася шея.
100	Не пишется так скоро I иль О,
	Как вспыхнул он я так горел жестоко,
	Что пеплом весь разсыпался на дно.
103	И, по земле развеянный далеко,
	Собрался пепел сам собой и вновь
	Свой прежний вид приял в мгновенье ока.
106	Так, по словам великих мудрецов,
	Кончается я вновь из пепелища
	Родится Феникс, живший пять веков.
109	Не злак полей, ему цвет нарда пища;
	А слезы мирры и аммом ему
	Дают костер последняго жилища.
112	И как больной, Бог знает, почему,
	Вдруг падает, иль бесом сокрушенный,
	Иль омраком, в очах разлившим тьму;
115	Потом встает, бросает взор, смущенный
	И переводит вздох в груди стесненной:
118	Так грешник сей в смятений возстал. -
	О Господи! как строго Твой правдивый,
	Предвечный суд злодея покарал!
121	Мой вождь спросил: кто был он нечестивые?
	И дух: "Недавно, волею судеб,
	В сей лютый зев я пал с тосканской нивы.
124	Как зверь я был между людьми свиреп;
	А Ванни Фуччи, мул и скот! Пистойя
	Была меж вас достойный мой вертеп.
127	И я: "О вождь! пусть он, пред нами стоя,
	Поведаеть, за что он пал сюда,
	Жив на земли средь крови и разбоя?"
130	Услышав то, не скрылся он тогда;
	Но взор пытливый на меня уставил
	И покраснел от горького стыда.
133	"О том грущу," он речь ко мне направил:
	"Что в этом срам ты меня узрел;
	А не о том, что я твой мир оставил.
136
	Я здесь за то, что с алтаря святого
	Прекрасную похитить утварь смел
139	И обвинил коварно в том другого.
	А чтоб не в радость был тебе мой стыд,
142	То эта весть пусть слух твой изумит:
	Сперва Пистойя Черных всех разгонит,
	Потом граждан твой город обновит.
145	Из Вальдимагры, что в туманах тонет,
	И на поле Пичено вновь застонет
148	Бурь яростных неистовый разгар
	И весь туман с полей разсеет вскоре
	И Белым страшный нанесет удар.
151	" -

1--15. В последней трети Января солнце вступает в созвездие Водолея, в котором оно и остается в первые две трети следующого месяца. И там время, о котором здесь говорится, есть половина февраля, когда ночи, за исключением утренних и вечерних сумерок, длятся почти 12 часов. В эту пору солнце в Италии пригревает уже так сильно, что снег составляет большую редкость: потому-то так и удивился бедный пастух, глядя на нивы, побелевшия от утренняго инея; но удивление его быстро проходит, ибо с восхождением солнца исчезает иней. Эта прелестная картина из сельской жизни отлично выражает состояние души поэта. Привыкнув видеть Виргилий всегда невозмутимо-спокойным, Данте вдруг замечает смущение в его лице (Ада XXIII, 146), и, полагая, что оно происходит от невозможности взойдти на страшный обвал горы, приходит в состояние того пастуха, который, ожидая с нетерпением возврата весны, вдруг видеть побелевшия от инея, как от снега, нивы. Но смущение Виргилия не продолжительнее существования инея, и вскоре светлые лик его успокоивает тревогу Данта. Штрекфусс.

5. Седому брату, т. е. снегу. В подлин.: sua sorella bianca: снег, в италиан. женского рода, как и иней (brioa).

6. В подлин: Ма росо dura alla aua peona tempra - слово в слово: но мало длится раскеп его пера.

18. Т. е. целительным бальзамом своего приветного взора.

21. У подошвы холма в темном лесу (Ада I, 64).

31--33. Путь этот до того был труден, что не только лицемеры, одетые в свинцовые рясы, не могли бы идти по нем; но даже мы - Виргилиий, легкая тень, и я, им влекомый и поддерживаемый - едва могли по нем двигаться.

37--40. Осьмой круг (Злые-Рвы) идет наклоненною плоскостию к окраине колодезя; потому внешняя ограда каждого рва всегда ниже, нежели ограда внутренняя (Ада XVIII, 1 и прим.). Такое устройство Злых-Рвов имеет значение и нравственное: путь к худшему всегда легче, нежели путь к лучшему (Ада I, 26--30 и прим.) Копиш.

"Quoniam spes impii tamquam lanugo est, quae а vento tollitur; et tamquam spuma gracilis, quae а procella dispergitur; et tamquam fumus, quia vento diffusus est; et tamquam memoria hospitis unius diei praeterountis." Vulg. Sapient. Cap. V, 15.

55--57. Намек на будущее восхождение Данта от Люцифера (Ада ХХXIV, 82) на вершину горы чистилища (Чист. XXVII 124).

51. Поэты восходят на утес, который образуя мост, ведет через седьмой ров и коего продолжение разрушено над шестым рвом (Ада XXIII. 136).

82. "В седьмом рве казнятся тати: одни из них превращены в змеи, другие еще носят человеческий образ; от взаимного столкновения они подвергаются бесконечно-разнообразным превращениям, переходят из одного вида в другой, сливаются в необыкновенные образы, спутывают, ненавидят и губят од другого. Читая эту и следующую песни, с одной стороны, изумляешься необыкновенной ясности, с которою выражено одно из причудливейших созданий воображения; с другой, при разсматривании более внимательном, убеждаешься, что и эта картина, дивная и вместе ужасная, не есть пустая игра фантазии, но что, напротив того, изображает с поразительною верностию природу здесь наказуемого порока и людей, ему преданных. Кому не известно, какое сильное влияние имеют один на другого воры, действующие за одно шайками? как ловко передают они друг другу свой язык, свои приемы и хитрости, переменяют свои роли и, так сказать, превращаются один в другого? как в самых тесных взаимных связях, необходимых для своего преступления, презирают, не завидят и даже, в случае нужды, выдают, губят один другого? Хитрые змеиные извилины пути, на котором действуют тати, их внезапное исчезание и потом столько же неожиданное появление, их безпрестанный страх быть открытыми - одним словом, все, чем отличается это ремесло постыдное, представлено с неподражаемым искусством в этой и в особенности в следующей песнях. Не менее глубокий смысл имеет и то, что осужденные в этом рве взаимно служат орудием своей собственной казни." Штрекфусс.

86--87. Исчисленные здесь породы змей заимствованы у Лукана и большею частию принадлежат баснословию: водяные змеи ; кеньры (cenchris) - испещренные змеи; якули амфисбены. (от άμφί и βαίνω) -- змеи одинаково толстья к голове и хвосту, почему и думали в древности, что оне могут ползать и вперед и назад. В подлиннике упомянуты еще вероятно, так-наз. очковые змеи, приучаемые нынешними Индусами к пляске.

89--90. Здесь приведены три пустыни, окружающия Египет: Ливийская на лево от Нила; Аравийская за Чермным моремъ(где, по словам Геродота, водились летучия змеи) и к югу Эфиопская. Филалетес.

93. Гелиотроп, камень из породы ясписов, темно-зеленого цвета, имевшия, согласно с верованием простого народа в средние века, свойство делать обладателя им невидимым. Тати не надеются уже найти какого-нибудь потаенного места, или другого средства, чтобы скрыться от змей.

106--111. Подражание Овидию, Metam. XV, 393--400.

119--115. Сравнение с больным, страждущим падучею болезнию, которую в древности и в средние века приписывали силе демона.

118. Мы неоднократно говорили, что у Данта все грешники, согрешившие непосредственно перед Богом, наказуются проявлением Его божественного света. Мысли этих грешников невольно обращаются к Богу, и вместе с тем мучат, или внезапно уничтожают их. Последнее мы видим на этом святотатце. Он похитил принадлежащее Богу; потому мысль о Боге отнимает у него последнюю его собственность - его образ. Мысль о Боге мгновенно уничтожила его в собственном сознании: он сгарает и разсыпается пеплом; но пепел опять собирается (ст. 105), грешник опять получает прежний образ, как феникс, и получает для того, чтобы снова богохульствовать (Ада XXV, 1--3). Копиш.

119--120. Опять обращение к правосудию Божественному, как при всех проявлениях пламени в аду (Ада XIX, 10 и примеч.).

124--126. Ванни Фуччи де' Ладзери, побочный сын Фуччио Ладзери из Пиетойи (почему Данте и называет его один из самых свирепых приверженцев партии Черных (о происхождении партии Черных и Белых см. Ада VI, 64, примеч.). Согласившись с двумя молодыми людьми, он вызвался убить Фоккаччиа Канчелиери из белой линии; но как этот скрылся, то они умертвили рыцаря Бертино, за что Фоккаччиа с своей партией и племянником Бертино умертвил Детто из черных Канчелиери. Тогда начальство Пистойи, желая положить конец этому душегубству, изгнало из города обе партии, кроме Бертакки, отца Фоккаччии; во Фреди, один им Черных, успел пробраться в город и заколол Бертакку, после чего изгнанникам дозволено было возвратиться. Началась явная борьба между партиями; при малейшем поводе происходили кровавые драки; каждое убийство влекло за собою ряд новых. Так, по случаю одной такой стычки, Ванни Фуччи отравил дом Царино де' Ладзери, перешедшого к партии Белых, и завладел его боевою лошадью. В другой раз солдаты подесты города хотели разогнать толпу вооруженных людей, собравшихся в дом Ладзери: узнав об этом, Ванни Фуччи ворвался в толпу, разогнал солдат и при этом убил одного из лучших рыцарей подесты, который, видя невозможность обуздать неистовство партий, принужден был после этого события сложить с себя достоинство градоначальника. Мы нарочно привели все эти подробности, чтобы, с одной стороны, показать, какими страшными смутами волновались в то время города Италии; а с другой, чтобы оправдать перед читателем Данта, присудившого такую лютую казнь человеку, причинившему столько бедствий Тоскане. Филалетес.

127--129. Данте, зная Ванни Фуччи как человека кровожадного и грабителя, удивляется, почему он помещен между татями, а не в седьмом кругу между насилователями ближних - разбойниками (Ада XII).

133--135. Он стыдится не своих убийств, но того, что уличен в унизительной краже.

127--139. Вот рассказ древних комментаторов об атом событии: однажды, во время карнавала, после шумной пирушки в доме честного нотариуса Ванни делла Моны или Новы, Ванни Фуччи, сговорившись с двумя товарищами, пробрался в ризницу собора Св. Иакова, похитил оттуда знаменитую церковную утварь и спрятал ее в доме Ванви делла Моны. Подеста города, узнав о покраже, велел схватить многих молодых людей, имевших худую репутацию, хотя и невинных в этом деле, и для получения сознания подвергнул их столь страшной пытке, что один из истязуемых, Рампппо Форезе, умер среди истязания. Между тем Ванни Фуччи, удалившийся в это время из города, известил письмом, где скрывается утварь. Ванни делла Мону схватили и без дальнейшого суда повесили. Бенвенуто да Имола.

склонная к Белым, принудила старшин пистойских передать управление городом Флоренции, где в то время перевес был на стороне Белых. Присланные флорентинцами подеста и capitano действовали сначала в духе умеренных; но вскоре передали все места в городе Белым и наконец, в 1301, поставили Андрея Герарднви в подесты Пистойи с условием выгнать окончательно всех Черных, что и успел он вскоре исполнить при содействии народа. И так в это время "Пистоия разогнала всех Черных" (ст. 143). Между тем в самой Флоренции произошел переворот в пользу Черных (Ада VI, 64, примеч.), на что намекает след. стих. Однакож Пистоия все еще оставалась во власти Белых; но вскоре принуждена была начать войну с флорентинцами, которые, соединившись с Луккийцами, начали отнимать у нее крепости одну за другою. Особенно долго защищался замок Серравалле против соединенных войск луккских и флорентинских под предводительством маркиза Мороелло Малеспины. Наконец, в 1305, осаждена была и самая Пистоия; Луккийцами предводительствовал опять маркиз Малеспина. После долгой обороны, голод наконец заставил Пистойцев сдаться с условием, чтоб Белым были оставлены два замка в горах (в так-наз. Montagna). Вслед за тем были изгнаны все Белые как из Пистойи, так и Флоренции; домы их разрушены, а имущество конфисковано. Филалетес.

145--146. Данте сравнивает маркиза Малеспину, коего владения находились в Вальдимагре, с паром, скопившимся в этой долине в грозовые тучи, разразившияся наконец бурею в поле Пичено около Фачеккио, где Белые окончательно были разбиты, и это поражение было причиною изгнания этой партии из Флоренции (Villani, Iib. VIII, сар. 44). Может быть, под кровавым паром Данте разумеет Черных. Замечательно также, что Виллани упоминает о комете, явившейся в 1301 и сопровождавшейся черным дымом, что принимали за дурное предзнаменование, тем более, что она явилась в том месяце, когда Марс и Сатурн сходились в созвездии Льва. Не на это ли явление природы намекает Данте? Филалетес.