Божественная комедия. Ад.
Песнь XXXIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Божественная комедия. Ад. Песнь XXXIII (старая орфография)

ПЕСНЬ XXXIII.

Содержание. Подняв голову и отерев уста о волосы нагрызенной головы, грешник повествует Данту, что он, граф Уголино, вместе с детьми и внуками, предательски был схвачен архиепископом Руджиери, голову которого он теперь грызет, посажен в тюрьму и в ней уморен голодом. Данте, по окончании страшного рассказа изливается в сильной речи против Пизы, родины графа, и за тем, покинув грешника, вступает за Виргилием в третье отделение девятого круга - Птоломею, где совершается казнь над предателями друзей своих. Они обращены лицем к верху, вечно плачут, но слезы тотчас замерзают перед их глазами, и скорбь, не находя исхода из глаз, с удвоенным бременем упадает им на сердце. Один из этих предателей, монах Альбериго, умоляет Данте снять с него куски замерзших слез: поэт обещается и тем заставляет грешника открыть свое имя; при этом, грешник объявляет ему, что Птоломея имеет то преимущество перед другими местами ада, что души изменников упадают в нее прежде, чем кончится срок их жизни, и в пример приводить душу своего соседа по муке Бранки д' Ория. Не исполнив обещания, Данте удаляется от грешника, кончая песнь сильным порицанием жителей Генуи.

1	Уста подъял от мерзостного брашна
	Сей грешник, кровь отер с них по власам
	Главы, им в тыл изгрызенной так страшно,
4	И начал он: "Ты хочешь, чтоб я сам
	Раскрыл ту скорбь, что грудь томит как бремя,
	Лишь вспомню то, о чем я передам.
7	Но коль слова мои должны быть семя,
	Чтоб плод его злодею в срам возник,--
	И речь и плач услышишь в то же время.
10	Не знаю, кто ты, как сюда проник;
	Но убежден, что слышу гражданина
	Флоренции: так звучен твой язык!
13	Ты должен знать, что граф я Уголино,
	А он - архиепископ Руджиер,
	И почему сосед мой, вот причина.
16	Не говорю, как в силу подлых мер
	Доверчиво я вдался в обольщенье
19	Но, выслушав, разсей свое сомненье,
	О том, как страшно я окончил дни;
	Потом суди: то было ль оскорбленье!
22	Печальное отверстье западни -
	По мне ей имя Башня Глада стало:
	Погибли в муках в ней не мы одни!--
25	Семь раз луны рожденье мне являло
	Сквозь щель свою, как вдруг зловещий сон
	С грядущого сорвал мне покрывало.
28	Приснилось мне: как вождь охоты, он
	Гнал волка и волчат к горе, которой
	Для Пизы вид на Лукку загражден.
31	Со стаей псиц, голодной, чуткой, скорой,
	Гваланд, Сисмонди и Ланфранк неслись
	Пред бешеным ловцем, в погоне спорой.
34	По малой гонке - мне потом приснись -
	Отец с детьми попал усталый в сети
37	Проснулся я и слышу на разсвете:
	Мучительным встревоженные сном,
	Рыдая громко, просят хлеба дети.
40	Жесток же ты, когда ужь мысль о том,
	Что мне грозило, в скорбь тебя не вводит!
	Не плачешь здесь - ты плакал ли о ком?
43	Ужь мы проснулись; вот и час приходить,
	Когда нам в башню приносили хлеб,
	Но страшный сон в сомненье всех приводит.
46	Вдруг слышу: сверху забивают склеп
	Ужасной башни! Я взглянул с тоскою
	В лице детей, безмолвен и свиреп.
49	Не плакал я, окаменев душою;
	Они ж рыдали, и Ансельмий мой:
	"Что смотришь так, отец мой? что с тобою?"
52	Я не рыдал, молчал я как немой
	Весь день, всю ночь, доколе свет денницы
	Не проблеснул на тверди голубой.
55	Чуть слабый луч проник во мглу темницы,--
	Я вмиг узнал, узрев их страшны лицы,
58	И укусил я с горя пальцы рук;
	Они ж, мечтав, что голода терзанье
	Меня томит, сказали, вставши вдруг:
60	"Отец! насыться нами: тем страданье
	Нам утолив; одев детей своих
	В плоть бедную, сними с них одеянье."
61	Я горе скрыл, чтоб.вновь не мучить их;
	Два дна молчали мы в темнице мертвой:
	Что ж не разверзлась, мать-земля, в тот миг!
67	Но только день лишь наступил четвертый,
	Мой Гаддо пал к ногам моим, стеня:
	"Да помоги ж, отец мой!" и, простертый,
70	Тут умер он, и как ты зришь меня,
	Так видел я: все друг за другом вскоре
	От пятого и до шестого дня
73	Попадали. Ослепнув, на просторе
	Бродил я три дни, мертвых звал детей....
	Потом.... но голод был сильней, чем горе!"
76
	Несчастный череп острыми зубами,
	Что, как у пса окрепли для костей.--
79	О Пиза! срам пред всеми племенами
	Прекрасных стран, где сладко si звучит!
	Когда сосед не мстит тебе громами,
82	То пусть Капрайя двинет свой гранит,
	Чтоб устье Арно грудой скал заставить,
	И всех граждан волнами истребит!
85	Коль Угодин себя мог обезславить
	Позорной сдачей стен твоих врагам,
	За что ж на казнь с ним и детей оставить?
88	Век новых Фив! ужь по своим летам
	Невинны были Угуччьон с Бригатой
	И те, которых назвал грешник вам.--
91	Мы прочь пошли туда, где, весь объятый
	Тяжелым льдом, лежит не вверх спиной,
	Но опрокинут навзничь род проклятый.
94	У них слеза задержана слезой,
	Стремится внутрь с удвоенной тоской:
97	За тем что слезы смерзлись в них кусками
	И, как забралом из кристалла, льдом
	Наполнили глазницы под бровями.
100	Хотя в сей миг в вертепе ледяном
	Все чувства холод истребил в мгновенье,
	Как бы в мозоли, на лице моем;
103	Однакож я почуял дуновенье
	И рек: "О вождь! кто ветр вздымает к нам?
	Не всякое ль тут стынет испаренье?"
106	А вождь в ответ: "Сейчас ты будешь там,
	Где бури ceй исток первоначальный:
	Тогда вопрос твой разрешится сам."
109	И вот, один из мерзлых, дух печальный
	Вскричал во льду: "О души злых теней,--
	Столь злых, что край сужден вам самый дальный!
112	Снимите твердый мой покров с очей,
	Чтоб мог излить из сердца я кручину,
	Пока опять замерзнет слез ручей."
115	"Коль хочешь, чтоб я сбросил льдину,
	Скажи: кто ты? и пусть сойду в сей миг
	К льдяному дну, коль уз с тебя не скину."
118	И он тогда: "Монах я Альбериг!
	В глухом саду я прозябал в злом теле:
	Здесь финики вкушаю вместо фиг."
121	"Как!" я вскричал: "ты умер в самом деле?"
	А он в ответ: "Что с плотию моей
	Там на земле, не ведаю доселе.
124	Та выгода быть в Птоломее сей,
	Что часто шлет к ней души рок суровый,
	Хотя б им Парка не пресекла дней.
127	Но чтоб охотней сбросил ты оковы
	Остекленевших слез с моих ланит,
	Узнай: едва душа составит ковы,
130	Как сделал я, ужь в тело в ней спешит
	Вселиться бес и телом управляет,
	Доколь она срок жизни совершить.
133	Душа меж тем в сей кладезь упадает
	И, может быть, жив телом, и поднесь
136	Его ты знал, коль ты недавно здесь:
	То Бранка д' Орья; он в стране проклятья
	Ужь много лет, как льдом окован весь."
139	A я ему: "Могу ли доверят я?
	Ведь д' Ориа еще не умирал:
	Он ест и пьет и спят и носит платья."
142	--"К Злым-Лапам в ров," монах мне отвечал:
	"Где липкая смола вздымает пену,
	Еще Микеле Цанке не бывал,
145	Как в тело Бранки бес вступил на смену
	И в хитрого племянника его,
	С которым вместе он свершил измену.
148	Простри ж персты и с лика моего
	Сними кристалл." - Но я его оставил,
	Почтя за счастье обмануть его.
151	О Генуезцы, род без всяких правил!
	Род полный лжи, предательский и злой,--
	Когда б Господь ваш мир от вас избавил!
154	С подлейшею романскою душой
	Как дух, в Коците стынет под волной,
157	Хоть, кажется, и здравствует как тело.

4. К пояснению этого знаменитого рассказа служит исторический очерк политических событий в Пизе, составленный Филалетесом по подлинным документам и приложенные в конце книги.

22. В подлин.: dalla muda. Muda собственно клетка, куда сажают соколов, когда они линяют.

23. Местность этой башни определена теперь довольно верно: остатки её и поныне еще видны в одном здании, принадлежащем ордену св. Стефано, в Пизе. В дарственной записи этого здания ордену из времен Медичи сказано: Donamus turrim olim dictam deila fame.

25. Уголино оставался в башне Гваланди, названной с того времени Башнею Голода, с Августа 1288 по Март 1289, стало быть: около семи месяцев.

28--33. Этот сон Уголино есть предзнаменование близкой его смерти. Руджиери очень глубокомысленно представляется в этом, сновидении как вождь и глава охоты; Свенонди, Гваланди, и Лавфравки, прочие вожди гибеллинской партии, суть ловчие, управляющие псицами - чернью Низы; волк с волчатами очевидно Уголино с детьми.

31. Monte San Giuliano, гора между двумя городами, в 12 миль от каждого.

50. Ансельмий (Anselmuccio, ласкательное от Anselmo), один из внуков Уголино.

51. Во всей этой сцене ужаса сыновья и внуки графа Уголино представляются нам юношами и детьми, а ниже в ст. 88 прямо сказано, что они по молодости лет своих не могли быть причастны преступлению, в котором обвиняли их отца и деда. Между тем теперь доказано, что младший из них был женат уже во время этого события. Но кто же упрекнет великого художника в том, что он пожертвовал историческою верностью поэтической цели, которая только тогда и могла быть достигнута, когда мы убеждены, что действующия лица не только невинны, но и не способны к преступлению? Штрекфусс.

56--57. Взглянув на искаженные лица детей своих, Уголино узнает в них страшное изображение своего лица.

68. Галло (сокращен. Gherardo), один из сыновьев Уголино.

73. Некоторые комментаторы новейшого времени (Розини, Карминьяно) старались объяснить этот стих в том смысле, что будто бы голод заставил наконец Уголино питаться трупами своих детей. Куда ни заводит людей сильное желание блеснуть своим остроумием! С каким изумительным искусством умел великий поэт остаться в крайних границах между ужасным и отвратительным: и вот теперь в последнем стихе одним ударом он уничтожает в нас все участие, которое до сего времени мы питали к несчастному старцу! В грандиозном этом рассказе мы видим престарелого отца, который, чтоб не печалить детей своих, великодушно скрывает в сердце мучительнейшую скорбь и молча сносит муки голода; - старца, который не прежде, как по смерти всех детей своих и внуков, начинает оглашать воздух темницы их именами, - который, ослепнув от потери сил, еще бродит по телам своих возлюбленных: эта великодушная твердость, эта безпредельная любовь торжественно возстают перед нашими глазами и наполняют сердце наше чувством неизъяснимого умиления, чувством, уравновешивающим до некоторой степени все ужасы голодной смерти. Представьте же теперь, что отец решается утолить свой голод трупами детей своих, что старик вынужден голодом к тому, что не входило в голову даже его детям, не смотря на то, что муки голода несравненно сильнее в детском возрасте; представьте всю омерзительность такого поступка, и вы наверное с отвращением и негодованием закроете книгу. Штрекфусс.

76--78. Смысл этой группы следующий: в воображении Руджиери, как скоро пробудилась в нем совесть, безпрестанно рисуется ужасный образ, голодного Уголино; так равно и граф Уголино вечно видит пред очами ненавистную тень своего предателя и вечно питает к ней только одно чувство: ненависть и жажду мести. Копиш.

80. Т. е. Италии, где употребляется утвердительная частица si. Романские языки в то время разделялись по частице утверждения на latigue de si "На всем пространстве от устья Дуная или Palus Maeotis на запад до пределов Англии, Италии и Франции употребителен один язык, хотя у Славян, Венгров, Немцев, Саксонцев и Англичан распадается на различные наречия (valgari): отличительным признаком всех этих наречий служит то, что все упомянутые народы для утверждения употребляют частицу "Ja". Далее, идя от устья Дуная на восток, т. е. от границ Венгрии, начинается другой язык. Наконец вся остальная часть земли в Европе имеет третий язык, хотя и разделенный в настоящее время на три наречия: ибо одни народы, утверждая, говорят "ос", другие "оии", третьи "si", именно Испанцы, Французы и Италианцы." (Данте, De vulgari eloquentia, Cap. VIII). Отсюда видно, что Данте правильно различает два главнейшие языка в Европе, хотя несправедливо отнес Венгров и Славян к Немцам.

82. Капрайя, остров при впадении Арно в море. В подлин. упомянут еще др. остров Горгона.

из зубов, посеянных Кадмом, истребили друг друга. наконец в Фивах два брата Этеокл и Полиник умертвили друг друга в поединке; мать их Иокаста повесилась, а сестра Антигона погребена живая.

89. Угуччион (другая форма Ugo), сын Уголино. Бригата, прозвание внука уголинова Нино.

91. Поэты вступают теперь в третье отделение девятого круга - в Птоломею (ст. 124), названную по имени Птолемея, сына Авувова, умертвившого Симона Маккавея с его сыновьями Иудою и Маттафием и множество друзей их во время пира (Кн. I Макков. гл. XVI, 15 и 16). Поэтому Пиетро ли Данте полагает, что здесь наказуются души только тех грешников, которые изменнически погубили своих друзей во время пира, стало быть души нарушителей гостеприимства.

94--99. Грешники в Птоломее лежат на спине; они вечно плачут, но слезы, начиная от глазниц, замерзают в тяжелые льдины и потому, не находя выхода, ложатся тяжелою скорбию на сердце. Изменивший другу оскорбляет сокровенные недра самого себя, потому что друг есть, так сказать, часть нашего сердца. Потому скорбь об измене другу должна сильнее тяготить сердце, нежели всякое другое горе. Копиш.

105. Т. е. может ли возникнуть ветер, когда лучи солнца не извлекают здесь паров и когда, стало быть, ничто не нарушает равновесия в атмосфере? Филалетес.

111. Тень эта принимает Данта и Виргилия за грешников, которые по важности совершенной ими измены идуть занять место в последнем отделе этого круга - в Джиудекке.

118. Альбериго де' Манфреди, монах из Веселой Братии (Ада XXIII, 103 и пр.), член могущественного дома Манфреди, в Фаэнце дома, стоявшого во главе гвельфской партии. Однажды, поссорившись с родственником своим Манфреди де' Манфреди, Альбериго получил от него пощечину. Пылая мщением, он скрыл однакож свою злобу и, повидимому, примирился с Манфреди. Для заключения окончательного примирения он пригласил Манфреди с его сыном Альбергетто, еще почти ребенком, к себе на пир. В конвце обеда он закричал: принесите фрукты! на этот условленный знак прибежали Уголино и Франческо де' Манфреда и убили несчастного отца с сыном. Филадетес.

120. Mathaeus de Griffonibus говорить, что фрукты брата Альбериго вошли в пословицу; Данте делает по видимому намек на эту поговорку, а также и на то, что убийство, согласно с преданием, совершено в саду. Смысл этой пословицы: за худое получаю худшее, или из огня да в полымя.

126. В подлин. Атропос, парка, перерывающая нить жизни, смерть.

"Как скоро душа изменит другу, тотчас вся любовь её исчезает, душа цепенеет во льду вечной ненависти, она утратила жизнь и все её удовольствия; она умерла вживе и все её действия устремлены к одной цели - делать зло." Копиш.

137. Сер Бранка д'Ориа, генуезец, из гибеллинской фамилии Д' Ориа, в союзе с своим племянником, изменнически умертвил во время дружеской трапезы своего тестя Микеле Цанке (Ада XXII, 88 и пр.), чтоб завладеть его поместьями в Сардинии. Подробнее о д' Ориа и Спинола, двух фамилиях, управлявших в то время Генуей, см. у Филалетеса, Die Hölle р. 282.

150. Данте изменяет данному слову. "Этот поступок ставили в упрек поэту; но на земле он конечно бы так не поступил. Мог ли он представить нам свой яд ужаснее, нам изобразив его таким местом, где исчезают все человеческия чувства и где нарушаются все понятия о долге? Выше он выказывал более человеколюбия, но здесь - он на дне ада." Каннегиссер.

151--153. Этой выходке Данта против Генуезцев может служить оправданием следующее место из собственного их летописца Иакопо д' Ориа. Изобразив цветущее состояние, торговлю и богатство Генуи, он прибавляет: "Но хотя Генуя и стояла тогда на такой степени могущества славы и богатства, однакож, не смотра на то, стали появляться все чаще и чаще убийцы, злодея и всякого рада нарушители правосудия нам внутри, там и вне городя; ибо эти злодеи в правление упомянутого подесты день и ночь ранили и убивали друг друга мечами и копьями. Поэтому мудрые (sapientes, buon' uomi, prud' hommes) положили на общем совете избрать из среды своей 18 предусмотрительных и умных людей, предоставив им на месяц полную свободу и власть делать все, что найдут они необходимым для водворения спокойствия в городе (bonum statum ciyitatis)." (Annal. Genuea. Mur. Sc. rer. It. Vol. VI, 608). Замечательно, что Данте в одной и той же песне безпощадно порицает два соперничествовавшие между собою города - Геную и Пизу. Филалетес.

154--155. Душа из Романьи есть Альбериго, родом из Фаэнцы в Романье; другая же тень есть генуезец Бранка д'Ориа.