Божественная комедия. Ад.
Приложение V

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Божественная комедия. Ад. Приложение V (старая орфография)

V. 

ДАНТОВ АД КАК МЕСТО НАКАЗАНИЯ ГРЕШНИКОВ, ЕГО АРХИТЕКТУРНОЕ ПОСТРОЕНИЕ, ДЕЛЕНИЕ и РАЗМЕЩЕНИЕ В НЕМ ОСУЖДЕННЫХ. {*} 

*) Почти без перемены заимствовано из вышеупомянутого сочинения Др. Рута, стр. 76.

поверхности, эта воронка широка, к низу узка и оканчивается глубоким колодезем (pozzo) (см. таб. I, fig. 2). Сверху зев адской бездны прикрыт корою обитаемого нами восточного полушария, тремя частями старого света: Европою, Азиею и Африкою, среди которых Иерусалим с горою Голгофою лежит в самом центре; верхушка воронки или дно ада составляет центр земли и всего мира, ту точку, где погружен в вечных льдах Люцифер; от центра земли ведет на противоположное полушарие подземный узкий ход, открывающийся у подошвы горы чистилища (таб. II, fig. 1). Таким образом ад помещен в толще одного только полушария и длина его равняется длине радиуса земного шара; напротив, другое полушарие, за исключением сказанного узкого хода, все состоит из одной сплошной массы земли. Ад в средине своей представляет пустое, ничем ненаполненное пространство, покрытое вечным мраком и только местами озаренное адским пламенем; стена-же или окружность адской воронки образует девять горизонтально-лежащих концентрических кругов, опускающихся на подобие ступеней или седалищ в амфитеатре, один ниже другого, но не в правильной последовательности, а с тремя более или менее значительными промежутками, состоящими из обрывистых утесов или каменных громад: Чем ближе опускаются круги ко дну ада, тем уже они становится, так, что самый низший девятый круг имеет форму цилиндрического колодезя.

Ад есть обиталище душ тех людей, которые постоянно уклонялись от Бога и Его заповедей в течение всей земной своей жизни и в этом закоснелом состоянии пребывали до самой минуты своей кончины. Они упорно отвергали все дары благости Господней, все средства к исправлению и следственно по смерти подпали действию правосудия. Сие-то божественное правосудие и подстрекает теперь (gli sprona) души умерших грешников, подстрекает их так сильно, что не смотря на весь ужас, охватывающий их при мысли о муках адских, оне в страшной борьбе с совестью теснятся перед входом ада. Но непродолжительна эта борьба совести с их естественным побуждением. Совесть их олицетворена в ужасном образе Харона: удары весла его, которыми он гонит медлющих, превращают, подобно угрызению совести, самый страх их в желание. {Ада III 100--126.} Если Харон есть олицетворение угрызении виновной совести, то Минос, вслед за ним встречающий грешников, служит символом сознания заслуженной ими казни. {Ibid. XXVIII, 44--45.} Минос есть зеркало, в котором порок узнает себя во всей наготе своей, при виде которого, увлекаемый собственною тяжестию, он низпадает в указанное ему в аду место. Потому-то Минос и снабжен хвостом дракона, в знаменование того, что грешник сам запутывает себя в сетях своего преступления; Минос скрежещет зубами, обозначая тем угрызение нечистой совести. Как скоро душа, явившись пред ним, поведает ему свое преступление, Минос столько раз опоясывается хвостом своим, на сколько ступеней он хочет низринуть ее. {Ibid. V, 115.}

Злые утратили высочайшее блого - блого познания Бога, познания высочайшей истины. {Ibid. III, 17.} Они не созерцали в Боге, как созерцают души праведников: потому-то и познания их о мире вообще слабы и неверны. Они не знают ничего отдельно существующого, материального, им неизвестно настоящее; за то они знают о будущем. {Ада. X, 100--108.} Так обжорливый Чиакко {Ада VI, 64.} и еретик Фаразата {Ibid. X, 79--81.} предсказывают Данту многое в общих чертах касательно будущей несчастной судьбы его, но сами не имеют ни малейшого сведения о ходе политических дел в настоящем, о судьбе друзей своих и своей родины. Но и эту слабую познавательную способность дарует им Высший Вождь только до дня страшного суда. С той минуты, когда не будет ни времени, ни будущого, они завсегда утратят всякую способность познавания. {Ibid, 100--101.} Они знают также, в котором кругу ада наказуются другие грешники: так Чиакко говорит Данту, где найдет он души некоторых государственных людей Флоренции. {Ibid. VI, 78--87.} Тоже самое чувство, которое побуждает их предстать к Миносу, чувство правосудия, дает им знание о казни других. Но в той мере, как смущается их дух, темнеет и телесная оболочка их души, так точно как внутренняя радость выражается на земле улыбкою, а в раю усиленным излиянием света. {Рая IX, 70--72.} В этом состоянии пребудут они без изменения до дня страшного суда; с этого же времени каждая душа облечется снова в земную плоть свою, восприимет свой прежний образ и чрез то получить, большее совершенство. Но тем самым грешники лучше поймут правдивость своей казни и тем полнее возчувствуют жестокость наказания. {Ада VI, 84--111.}

По учению Данта, употребление нашего духа может быть двоякое: практическое (активное, operativo, воля) и спекулятивное (speculativo, разум). Цель разума спекулятивного созерцание и изыскание, управляемое философиею; цель практического разума - творить и создавать. Сообразно с этим, человек в земной жизни должен стремиться к осуществлению двоякого счастия, к которому ведут две различные дороги: жизнь активная и жизнь созерцательная. Первая ведет к счастию в земной жизни, состоящему в подвигах добродетели; вторая к блаженству вечной жизни, к созерцанию Божества, к чему наши собственные добродетели могут достигнуть только при содействии божественного света. К этим двум целям человечество должно стремиться двумя средствами: к первому философским развитием, ко второму развитием духовным; первое указывает нам философия, второе божественное откровение. {Это учение о двоякости жизни, о двоякой цели и двояком блаженстве человечества - земном и небесном - есть одно из важнейших учений Божественной Комедии. Оно проведено во всех трех частях поэмы и составляет главнейшую сущность всей системы Дантовой: отсюда два вождя в замогильном странствовании Данта: Виргилий - практическая философия и Беатриче - богословие; отсюда деление язычников в Лимбе на активных и созерцательных; тоже самое можно видеть и между грешниками в аду и чистилище. См. Ruth, lib. cit 38 etc. Также Philaletes, Psychol. Skizze zu Purgator. XVIII.} Это великое деление жизни на жизнь активную и созерцательную соблюдается и в распределении грешников в аду, по крайней мере во многих кругах ада осужденные распределены очевидно поэтому двоякому отношению, так на пр. содомиты, злые советники, сеятели несогласий. Самые же казни грешников проявляются более или менее явственно в форме пробудившейся и вечно-терзающей совести, сознающей утраченное навсегда блого. Этот внутренний духовный ад, совершающийся в грешниках различными путями, олицетворен в поэме Дантовой различным образом и есть как бы продолжение их злобной земной жизни. Особенно резко обнаружено это в верхних кругах.

В первом из этих двух пространств, так сказать в преддверии ада, помещены печальные души тех, кой жили без хулы и славы, та пошлая толпа людей обыкновенных, та темная чернь, которую так хорошо обрисовал Виргилий одним стихон: Non ragionam di lor, ma guarda e passa. В их сообществе находятся и некоторые ангелы, опозорившие себя своею безхарактерностию. {"Vovit enim, говорит Климент Александрийский VIII, aliquos quoque ex Angelis propter socordiam humi esse lapsos, quod nondum perfecte ex illa to utramque partem proclivitate, in simplicem illum atque unom expediissent se habitum". Edtt. Oxford. 1715.} Эти несчастные навсегда останутся в своем двусмысленном состоянии. Небо изгнало их, чтоб не оскверниться их присутствием, даже для ада преисподняго они слишком низки, а потому он и не принял их, не принял для того, чтоб осужденные, сравнивая себя с ними, не утешали себя некоторою славою; земная же жизнь уничтожила всякое об них воспоминание. Темная жизнь эта до того унизительна для них самих, что они завидуют всякой другой участи. Не имея в жизни никакого характера, отличаясь только одною трусостию, они теперь следуют за знаменем, вечно бегущим, вечно волнующимся от дуновения каждого ветра. Их мелкия заботы и страдания, ежедневно в них возбуждаемые трусостию, нерешительностию, недеятельностию, теперь преследуют и язвят их в образе мух и ос, и кровь, текущая из ран, причиняемых уязвлением ничтожнейших насекомых, смешенная с слезами скорби, служит у ног их в пищу червям отвратительным. {Ада III, 64--69.}

Второе пространство вне пределов истинного ада есть Лимб католической церкви, та обитель, где пребывают дети, умершия прежде крещения {"Tertius (locus infenri) est Limbos pueroram tam Qdelinm, quam infidelium, faine sine baptismatis sacramento exeuntium, qui omnes pari sorte judicantur, qui quidem sine poena sensibili perpetue ibi vieturi sunt, sed facie Dei privabuntur, ex quo pro originali solo puniuntur poena damni, nec alia actualia peceata addiderunt; quorum corpora non debent in cimiteriis sacris postmortem sepeliri." Jacobus de Paradiso (род. 1385), Tractatus de acimabus exutis а corporibus.}, а равно и души добродетельных мужей древности дохристианской: все они, сообразно с сущностию земной своей жизни, обитают в большем или меньшем блеске и страдают только тем, что вечно изнывают в томлении о том благе, которое не могли познать в течение своей жизни.

Хотя Лимб составляет первый круг ада - primo cerchio che l'abisso cigne; однакож истинный ад начинается собственно со второго круга. Согласно с общим делением грешников на два большие класса: на грешников от невоздержания и слабости воли и грешников вследствие злобы души, весь ад разделен на две весьма неравные части: на верхний нижний ад, начинающийся от стен города Диса (Сатаны или Люцифера) и кончающийся у средоточия земли и вселенной. Как в первой песне говорит Виргилий об Эмпирее: "там град и высший престол, где обитает царь вселенной": так на самом дне ада, в центре земли и всего мира, властвует владыка царства слез. Далее, как круги и сферы небесные, начиная от земли, все более и более расширяются, чем более приближаются к Эмпирею, который, как круг величайший в небе, объемлет собою вселенную: так точно и круги, из которых слагается царство Люциферово, начиная от земной поверхности и низходя до самого престола адского владыки, все более и более сжимаются вплоть до самого дна ада, которое есть самое тесное место во вселенной. Как мир во всех частях своих управляется помощию интеллигенций, движущих сил, так и царство Сатаны имеет своих служителей: Цербера, Плутуса, фурий, демонов и т. д. Нижний ад назван у Данта городом Диса потому именно, что в нем наказуются грехи, из злой воли всходящие, грехи вследствие насилия и злобы, тогда как в верхних кругах, вне адского города, дано место грехам, проистекающим от человеческих слабостей. {Ада VIII, 67--69, 75.} Грехи, из этого источника происходящие, как грехи легчайшие, очевидно менее принадлежат к области Сатаны, чем грехи из другого источника, потому и наказаны легче.

Великая толпа грешников, наполняющих нижний ад, в свою очередь дробится опять на два отдела: на насилователей и обманщиков с изменниками. Как те, так и другие равно ненавистны небу, ибо цель и тех и других одна - обида; но обман, измена суть грехи свойственные только человеку, суть следствие злобы его духа и воли, потому и наказаны в самом тесном месте в нижнем пространстве ада. {Ада XI, 22--28.}

Таким образом весь ад состоит из трех больших отделении, из которых каждое окружено особенною адскою рекою и каждое характеризовано своею стихиею. Первые три стиха надписи над вратами ада обозначают эти три отделения. {Ibid. III, 1--3.}

чувственности и сильно прилепившись к земному, тем самым были побуждены отпасть от Бога. Из них прежде всего нам являются сладострастные, помещенные во втором круге. Они образуют три строя, коих представительницы, Семирамида, Дидона и Клеопатра, вместе с тем служат олицетворением и тех грехов, в которые увлекает любовь чувственная. Они все еще носятся в буре чувственных желаний, подобно тому, как и в земной жизни она не давала им ни на минуту спокойствия и потемняла их разум. {Ада V.}

В третьем круге помещены обжоры. Их представителем служит прожорливый Цербер, чудовище с тремя зевами, с огромным толстым чревом и грязной бородой. Обжоры валяются в грязи, в этом символе их низкой земной жизни и граяь эта так сильно смешалась с их призраком, что невозможно отличить ее от мнимого их тела: ponevam le piante soprà lor vanita che par persona. Поражаемые холодным дождем, градом и снегом, они безпрестанно повертываются с бока на бок, но ни сколько не облегчают тем жестоких страданий. {Ibid. VI, 7--37.}

Представителем третьему круту служит Плутус, языческий бог богатства, превращенный у Данта в алчного волка. В этом круге наказаны скупые и расточители. Земное богатство, к которому так сильно они прилепились, или которым так дурно управляли в жизни, теперь навсегда остается пред их глазами и как в жизни оно было для них мертвою тяжестию, так и здесь вечно будет служить им мучительным бременем. Они уже не могут отрешиться от него и с воем катают взад и вперед камни, взаимно упрекая друг друга в ничтожестве земных своих стремлений. Каждому из двух противоположных видов грешников определено полкруга для безплодной и безсмысленной работы, а потому и те и другие сталкиваются в двух противоположных точках одного круга. Столкнувшись, они упрекают один другого в противоположном грехе; расточили кричат: зачем вы удерживаете! - а вы что кидаете! отвечают скупые. Затем и те и другие катят обратно свои тяжести по пути, уже пройденному, для того, чтоб на противоположном конце круга с новым ожесточением упрекать один другого. Данте желает узнать имя кого нибудь из этих грешников. "Напрасные питаешь надежды!" отвечает Виргилий. Темная жизнь, их загрязнившая, до того их затемнила, что невозможно узнать ни одного из них. Вечно суждено им сходиться для жестоких столкновений. В день судный одни из них возстанут из могилы с кулаками сжатыми, как подобает скупым; другие, как расточители, предстанут с жидкими волосами. Неуменье как давать и как удерживать отняло у них прекрасный мир и предало их этому дикому безсмысленному спору. {Ада VII, 1 - 9.}

В архитектурном отношении круги второй, третий и четвертый имеют одинаковое устройство, с тою только разницей, что диаметр их постепенно уменьшается. Спуск из одного круга в другой не представляет трудности, ибо Данте везде говорить здесь просто: "мы спустились", из чего должно заключить, что границею между этими кругами служит отлогий откос адских скал.

Переход в следующему второму отделению ада составляет пятый круг гневных и завистливых, подобно предыдущим тоже находящийся вне истинного города Сатаны. Круг этот образован топью болотистого Стикса, источник которого начинается уже в четвертом круге. {Ада VII, 100 и д.} К внутренней окружности пятого круга примыкают глубокие рвы, {Ibid. VIII, 76.} отделенные, по мнению Веллутелло, каменною оградою от Стикса с отверстием или воротами, чрез которые воды Стикса вливаются в эти рвы. На внешнем берегу Стикса возвышается сторожевая башня, с которой помощию огоньков дают знать лодочнику этих болот Флегиасу о прибытия душ; с башни на другом берегу отвечают на этот сигнал тем же. {Ibid. VIII, 1--6.} В стигийское болото погружены души гневных, куда привозит их символ гнева и сварливости Флегиас: в немощной злобе, он бьют и грызут друг друга. {Ibid. VII, 112--113.} Глубоко под ними, увязли в тине горячого болота завистливые, те люди, которые, "скрывая с себе дым зависти, были злы в сладостной жизни, веселящейся солнцем." Их печальное существование обнаруживается одним только клокотанием болотных вод, волнуемых их вздохами и прерывистым ропотом. {Ibid. VII, 118--129.}

город Диса (la citta di Dite). По мнению Ломбарди, имя города Диса принадлежит не одному шестому кругу, за его стенами непосредственно лежащему, но и всем последующим кругам до самого дна ада. Стены этого города охраняются тысячами демонов, прогнанных некогда от внешних (верхних) ворот ада.

Цель всякой злобы есть обида, а средство к нанесению оной двоякое: насилие или обман. По этому во втором (среднем) отделении ада наказуются менее виновные (сравнительно с обманщиками) насилователи, в третьем же или глубоком аде обманщики. Отдельно от первых, а также отдельно и от аристотелевой системы грехов, коей следует Данте, помещены еретики в пятом круге. {Ада X.} Круг этот представляет необозримое поле, все изрытое безчисленным множеством могил с поднятыми на них крышами: как внутри могил, так и на земле между ними пылает вечный пламень. В этих-то огненных печах наказуются еретики и атеисты за свое дерзкое сомнение, за свое неверие в догматы святой церкви. Крыши, теперь поднятые над могилами, должны закрыться на век в день страшного суда. Таким образом еретики составляют, так сказать, переход от невоздержных к насилователям. Господствующею стихиею первого отделения ада была мутная мгла, волнуемая бурею, во втором же отделе, в стране холерических насилователей, господствует палящий жар, проявляющийся то в образе горячих песков, то изсохшого терния, то в образе реки клокочущей крови. {По учению Данта, Люцифер, представитель эгоисма, есть абсолютный холод, а божественная любовь абсолютная теплота и свет: потому во всем его Аду нигде нет огня во власти демонов. Огонь проявляется в Аду Дантовом только в присутствии таких грешников, кой согрешили непосредственно пред лицем господним: так он является в области еретиков, богохулителей, содомитов, ростовщиков, святокупцев и в блестящей одежде лицемеров, на святотатцах и похитителях света разума - в злых советниках и в среднем лице Люцифера. Как для чистых обитателей неба огонь составляет источник неисчерпаемого блаженства, так для нечистых он служит вечною карой. См. Ада VIII, 73 и прим.; IX, 12; и прим.; XIV, 29 и пр.; XV, 19 и пр.; XIX, 1 и пр.; XXI, 16 и пp.; XXIV. 118 и пр.; XXVI, 40--42 и пр.; XXXIV, 37--64 и прим.}

Насилие может быть направлено или против личности, или против её собственности. На этом основании насилие разделяется:

1) На насилие, направленное против ближних, а именно: а) против их личности, куда принадлежат убийцы и тираны, и б) против их имущества, куда относятся разбойники и грабители. Те и другие погружены в поток кипящей крови и при том более или менее глубоко, смотря по степени своей греховности. Одни совсем потонули в крови, другие погружены в нее по шею, у некоторых кровь едва достигает до ладыжек. Кентавры, охраняющие этот ров, пускают стрелы в каждого, кто выйдет из крови больше, нежели сколько дозволить ему собственное сознание своей вины. {Ада ХИИ, 46--139.}

2) Насилователи против самих себя и притом: а) против своей личности: самоубийцы, и б) против своего имущества: азартные игроки и моты. Самоубийцы сами лишили себя собственного своего тела, а потому и по смерти лишены телесной своей оболочки. Души их, покаявшись пред Миносон, упадают, по воле случая, в тернистый лес: тут, прозябая как колосья проса, пускают оне безобразные отпрыски и растут колючими кустами терновника. На их ветвях вьют гнезда отвратительные Гарпия, кормятся их листьями, и, обрывая их, причиняют боль грешникам, заключенным в растениях. Пока раны еще свежи, из них изливается кровь, и доколе раны не закроются, души заключенных самоубийц имеют возможность утолять свою скорбь жалобами и стоном. В день страшного суда пойдут и самоубийцы за своими телесами, но не облекутся в тела, а повлекут их за собою в засохший лес и каждый повесит собственное тело на колючих иглах своей злочестивой тени. Среди этого леса колючих терновников черные псицы преследуют и рвут на части насилователей своего достояния - мотов и азартных игроков. Тут нет уже никакого уважения к человеческому достоинству, человеческому образу. Моты разрывают свое тело об иглы терновников, в которые заключены самоубийцы, и за то в бегствк своем ломают с последних целые ветви, укрываются за ними, прячутся в их кустах и в борьбе со псицами разрывают их на части. {Ада ХИИИ, 109--151.}

огненным дождем, раскаляющим песчаную степь, которую они населяют. Огонь в пробужденной в них совести указует на божественную силу и ту любовь, которую так упорно отвергали они в течение своей жизни. Богохулителей казнит их же собственная ничем не укрощенная гордыня; содомиты вечно бегут от чистого огня; ростовщики же, непрестанно сбрасывая с себя пламя, судорожно сжимают пустые мешки свои. Последние составляют уже переход к обманщикам, помещенным в нижнем аду: потому-то и сидят они на окраине второго отделения, у самой пропасти, ведущей к обманщикам; потому-то и образ Обмана выплывает из бездны пред глазами поэтов гораздо прежде, чем Данте отправился взглянуть на ростовщиков. {Ада ХИѴ, XV, XIV и XVII.}

И так обитель насилователей не образует отдельных ступеней, разделенных спусками; но состоит из трех колец (gironi), объемлющих одно другое на одной плоскости, имеющей незначительное наклонение к третьему отделу ада. Таким образом эти три кольца, взятые вмести, образуют один седьмой круг. Из них самое внешнее есть кровавая река, в которой погружены насилователи ближних; кровавая река опоясывает второе кольцо - печальный лес, жилище насилователей самих себя; лес же окружает на подобие гирлянды третье кольцо, окраину адской бездны, место казни насилия против законов божественных. Во всех трех кольцах седьмого круга казнь одному и тому же греху, но в различных проявлениях.

Согласно Ада XII, 49 ст., {*} насилие происходит от двух корней - алчности и гнева. Как алчность, так и гнев, взятые отдельно, казнятся в четырех кругах первого отделения: в кругах сладострастных, обжор, скупых и расточителей и в круги гневных с завистливыми. Но в особенности гнев ведет к насилию, потому и в Аду Дантовом Стикс, в котором погружены гневные, есть путь, а гневный Флегиас - перевозщик, ведущий к отделу насилователей. Напротив с обманом находится в связи не столько гнев, сколько алчность: поэтому алчность наказана у Данта на самом крайнем пределе отделения насилователей, на границе с обителью обманщиков, в лице сидящих на краю пропасти ростовщиков.

Сообразно с этим воззрением, весьма глубокомысленно избраны и символическия фигуры во всем отделении насилователей. Вверху, при самом вход в второй отдел ада, распростерт позор Крита чудовищный Минотавр, родившийся, как известно, от противоестественной любви Пасифия. Как представитель в особенности средняго отделения ада, он в то же время служить выражением и всех трех его отделов вмести: он возник от невоздержания (греха наказуемого в верхнем аде) и провел всю жизнь свою в делах насилия, изменою. {Ада XII, 11--27.} Но, служа выражением трех главных отделов, он имеет сверх того особенное отношение к трем классам насилователей: к насилователям против ближних тем, что пожирал Афинян; к насилователям тем, что неистовство свое обращает на самого себя и к насилию против законов божеских по причине противоестественного происхождения, опозорившого природу, достояние Божие. Как этот Минотавр, полу-бык, полу-человек, как и Кентавры с своим конским образом, а равно и Гарпии с птичьим телом суть символы перехода к животности (bestialitade), наказуемой в среднем аду. Кентавры особенно удачно выведены здесь как представители двух главных источников насилия - гнева и алчности: они внуки гневного Флегиаса и дети алчного Иксиона, дерзнувшого в опьянелом состояния нанесть насилие Юноне. {Ада ХИИ, 64--66. и прим.} В этом отношении весьма многознаменательны три Кентавра, выведенные в XII песни. Из трех чудовищ, встречающих поэтов на берегу кровавой реки, мы видим с одной стороны Несса, известного чувственного похитителя Деяниры; с другой, Фола, "который был так полон гнева"; в средине между ними, между алчностию и гневом, видим Хирона, который конечно получил от древности характер достоинства, однакож тем не менее помогал другим удовлетворять страстям своим. Он научил Бахуса оргиям, помог Пелею в его тайных сношениях с Фетидою и воспитал Геркулеса, Язона и в особенности Ахиллеса, так прославившагося своею алчностию и гневом, обстоятельство, на которое у Данта особенно указано. {Ада III, 65 - 75 и прим.}

Тут всего приличнее сказать несколько слов о значении адских рек. Все четыре реки ада собственно говоря представляют один и тот же поток, только с различными именами свойствами. Поток этот возник из слез, проливаемых над порчею времени и человечества старцем, стоящим на горе Иде в Крите. Там, где слезы старца впервые сливаются в не прежде, как уже в обители скупых в виде темного клокочущого источника, льющого свои воды по глубокому руслу и образующого горячее болото, называемое Стиксом. {Ibid. VII, 100--108.} Болото Стикс омывает своими волнами второе отделение ада, обитель грешников с горячею кровью, гневных и насилователей. Далее Стикс смешивается с кровью, пролитою тиранами и убийцами, образуя кровавую реку, он не виден в лесу самоубийц, стало быть протекает под ним в земле; но в опушке леса снова выходит наружу и отсюда пробегает через всю степь насилователей законов божеских в берегах узкого канала, над которым гаснут, падающия сверху клочья огня и коего набережная мощена камнем. {Ibid. XIV 76--84 и 130--135.} Этот канал называется уже Флегетоном. На границе круга насилователей он низвергается в бездну, на дне которой заключены в узких рвах обманщики. В жилище их он опять не виден, следовательно имеет тут подземное течение и выходит наружу не прежде, как уже в девятом круге изменников, на самом дне ада, где и образует ледяное болото, называемое Коцитом. {Ibid. XXXII, 22--24.} И так Коцит берет свое начало вероятно из волн кипящого Флегетона, охлажденного вследствие падения из седьмого в осьмой круг и во время подземного своего течения под осьмым кругом обманщиков, Флегетон же в свою очередь есть продолжение Стикса, который, протекая под раскаленными стенами города Диса, нагревается до точки кипения; равномерно Стикс есть продолжение Ахерона, который, образовавшись из слез статуи Времени, невидимо протекает в трех верхних кругах ада под землею.

Приближаясь к третьему отделу ада - к отделу обманщиков, мы уже наперед чувствуем, к какому месту приближаемся. {Ада XVII, 28--30.} Переход к нему составляют ростовщики, по роду греха своего принадлежащие в половину к обманщикам. Поэты делают десять шагов в знаменование того, что первая част этого круга разделена на десять рвов (bolge). {Ibid. ст. 39. "Е dieси passi femmo in su lostremo". К сожалению это в моем переводе невыражено.} Путь, ведущий их к обману, не прямой, а извилистый, ибо Виргилий, говорит своему ученику: "теперь наш путь должен идти поворотом"; также и вервь, повергаемая Дантом в бездну обманщиков, предварительно свертывается в клуб. {Ада XVI, 106--111.}

В символы нижняго отдела ада избран Герион, лице весьма характеристическое для Дантовой цели. Подобно символам насилия, он тоже в половину человек, в половину зверь; но животная натура в нем стоит еще ниже, нежели в других символах. Кентавры имели еще натуру благородного коня, Гарпии были в половину женщины, в половину птицы; но образ Обмана принадлежит уже к натурам самых низких, ползающих животных, извивающихся скрытно - к натурам змеи и скорпиона. Лице у него как у честного человека, для того, чтобы удобнее завлекать в свои сети; тело змеиное, ибо змея, согласно с св. Писанием, хитрейшее из всех животных. Далее, кожа его туловища прикрыта множеством пестрых тканей, привлекательных для взора по своему блеску, но вместе с тем составленных из петлей, в коих запутываются неосторожные. Весь этот образ очевидно заимствован из народных поговорок, которых так много у Италианцев в этом роде: tramare inganni, intrecciare или ordire insidie, tessere frodi. Лапы Гериона покрыты сверх того шерстью, как у кошки, Очевидно с целию прикрыть их острые когти. Наконец хвост кончается извивистым острием. Хвост этот безпрестанно крутится в туманном воздухе для того, чтоб всегда быть на готове для уязвления пойманного. Одним словом вся эта фигура представляет целую историю, начало, средину конец обмана. Сперва обмаинщик старается внушать доверие, потом привлекает дружественною наружностию, а между тем незаметно затягивает своя петли и наконец наносить постыдный удар. Уподобления, приведенные поэтом для изображения отдельных частей его, избраны с необыкновенным искусством и все имеют смысл глубокий. Особенно многознаменательно сравнение кожи Гериона с пестрыми тканями Арахны. Эта знаменитая ткачиха древности олицетворяет в себе высокомерие, а в тоже время и неблагодарность, ибо дерзнула превзойдти своим искусством наставницу свою Минерву, а потому и погибла, подобно тому, как от своего же высокомерия погиб Люцифер, вокруг которого гнездятся самые гнусные из грешников - неблагодарные изменники. Являясь, подобно Минотавру, в начале одного из десяти отделов этого круга, Герион по видимому избран здесь в особенности потому, что его фигура имеет тройственное значение, напоминающее три главные отдела ада. Как в мифологии придавали Гериону три туловища, так и Данте в поэтическом его изображении различает в нем три части: голову, где возникают алчные мысли, алчность же и есть источник грехов первого отдела; туловище с мохнатыми лапами, напоминающее насилователей, и ядовитый изменический хвост. {Ада XVII, 1--27.}

В третьем отделе помещаются истинно-злые. Для их воспринятия нижнее пространство адской бездны углубляется в виде обрывистой жерлообразной пропасти, отделенной от верхняго ада высокой стеною скал. Эта пропасть заключает в себе обманщиков двоякого рода, разобщенных между собою обрывистым скатом, именно: обманщиков, завлекавших в свои сети тех, кой не доверяли им, и обманщиков против людей, имевших к ним доверие. Первые помещены в осьмом кругу, распадающемся за десять рвов и называемом Malebolge это, идущее несколько наклонно к сказанному колодцу, прорыто десятью глубокими концентрическими рвами, из которых каждый отделен от другого своей стеною из каменных глыб. Таким образом если колодязь, находящийся в средине этого поля, представим себе феодальным замком, то десять рвов, лежащих вокруг него, будут окружать его в виде крепостных окопов, а возвышающияся между ними стены будут представлять бастионы крепости. Через все десять рвов тянутся в известных местах громадные утесы, образующие мост, а внизу вороты для каждого рва. В каждом из десяти рвов содержится особый род обманщиков. Не без значения поэт назначает им такое место наказания. Насилователи совершают свое преступление открыто, потому и наказуются на открытом поле. Но обманщики, как грешники тайные, погружены в глубокие рвы, которые, смотря по степени потаенности греха, имеют и глубину более или менее различную. Далее, чем злее грешники, тем тверже их сердце; обман же злее насилия: потому река, лес и сухие пески составляют обитель насилователей; жилищем же обманщиков служить масса твердого, как железо, камня, в коем высечены рвы. {Ада XVIII, 118.}

Разсмотрим по порядку десять родов обманщиков, наказуемых в этих рвах.

1) Люди, пользовавшиеся слабостию обоих полов (ruffiani) и обольстители. и носимых вихрем. {Ibid. ХVIII, 25--39.}

2) Льстецы. Ров, ими занимаемый, несравненно глубже рва первых, ибо лесть есть порок более скрытный. Этот ров до того глубок, что поэты, чтобы увидеть в нем грешников, должны взойдти на самую высшую точку моста, и не без основания: лесть господствует всего сильнее в высших слоях общества и там-то она всего опаснее. В этом рве льстецы погружены по самый рот в зловонную жидкость, в ту среду, которую они так усердно выхваляли в своей низкой жизни в каждом великом земли; сами унизив себя в мнении людей, они сами бьют кулаками свои пустые головы (тыквы, zucca, как сказано у Данта). Как ruffiani и обольстители своей казнию и качеством своего греха напоминают сладострастных во втором круге ада, так льстецы напоминают обжор в третьем круги. Племя паразитов, готовых за хороший обед выхвалять в своем патроне все, даже самое гнусное, было как бы наследственным у Италиянцев, перейдя к ним от Римлян и составляя во все периоды италиянской общественной жизни весьма значительный класс. Во всех италиянских комедиях, начиная от XV столетия до времен Гольдони, паразиты всегда играли очень важную роль. Но как ruffiani и обольстители, обманывавшие других, хуже сладострастных, виновных только перед собою, то и степень казни их различна: сладострастных носит буря, обольстителей бичуют демоны. Так точно и казнь паразитов и льстецов, погруженных в зловонную жидкость, несноснее казни обжор, валяющихся в грязи под дождем и снегом: зловонная среда первых поражает обоняние поэтов гораздо прежде, чем они увидели грешников. {Ада ХVIII, 100--114.}

3) Святокупцы уткнуты головами в дыры, пробитые в твердом камне, составляющем дно рва этих грешников; симонисты одного и того же рода уткнуты в одну и туже дыру, при чем каждый новый пришлец заступает место своего предшественника, которого гнетет головою глубже вниз. Из каждого отверстия торчат ноги грешника и, пылая пламенем, сжигающим их подошвы, дрягают от жестокой боли. Святокупцы опозорили своею алчностию самые священные обязанности - свой духовный сан, они как бы попрали его ногами и все, что ни есть высокого в мире, превратили в самое низкое - в орудие для приобретения золота. Потому-то они и погружены теперь головою в землю, и огонь, их наказующий, сжигает самую нижнюю часть их тела - ноги. {Ibid. XIX, 130.} Уподобления в изображении их казни выбраны с глубоким смыслом и проникнуты жестокою сатирою над злоупотреблением духовных обязанностей. Дыры в каменном дне рва святокупцев такой же величины и формы, как и каменные купели в крестильнице флорентинской; а ноги грешников, подобно телам, пропитанным в элее, пылают только с поверхности - очевидные намеки на попрание святокупцами священнейших обязанностей своего сана. Святокупцы напоминают своей казнию третий крут верхняго ада. Скупые, ростовщики и святокупцы все согрешили вследствие слишком сильной привязанности к земным сокровищам: потому и казнь их состоит в насильственном склонении к земному и притом в восходящей прогрессии. Скупые, наклонившись телом своим над землею, с великими усилиями катят перед грудью огромные тяжести - символ богатства, к приобретению которого так сильно стремились в жизни: это легчайшая казнь. Жесточе казнь ростовщиков, которые сидят скорчившись на земле с повешенными на шее мешками золота. Наконец святокупцы совершенно погружены в земное, будучи уткнуты головою, жилищем духа, в твердый камень в знаменование того, что из всех трех родов грешников они самые закоснелые. Ростовщики сжигаются отдельными клочьями огня, падающого в известные промежутки; святокупцев же снедает пламень никогда неугасающий.

4) хотевшие проникнуть в будущее не верою, как святые и пророки, а средствами преступными, теперь вечно ходят в круг медленными стопами, плачут и хранят глубокое молчание, потому что на земле хотели открыть более, чем сколько дозволено. Видеть вперед они не могут, потому что все их туловище, начиная от груди, повернуто назад. {Ада XX, 124.}

5) Продажные чиновники гражданские, взяточники или светские святокупцы (barratieri), как люди, занимавшиеся продажным ремеслом своим весьма скрытно, погружены за то и в ров необыкновенно темный. Воспоминание о нечистых делах земных теперь мучить взяточников в образе кипящей липкой смолы; каждый раз, когда дерзнуть из нее выплыть, они достаются на терзание демонам, коих безсовестные, коварные, кривые поступки служат олицетворением беззаконного лихоимства и происходящей отсюда гибельной безурядицы в государстве. Эти лихоимцы или продавцы правосудия в смоле напоминают во многих отношениях казнь тиранов в кипящей кровавой реке; только первые, как обманщики, наказаны еще строже. Тираны пронзаются стрелами Кентавров, если осмелятся выйдти слишком много из кровавой среды своей, эти же подвергаются за подобную смелость ужаснейшим истязаниям от самых низких, самых безсовестных демонов, веселящихся с дьявольскою насмешкою над их страданием. {Ibid. XXI и XXII.}

6) "сей повапленный род", ходят медленно, как бы в благочестивой процессии, изнемогая под тяжестию свинцовых, снаружи вызолоченных одежд, которые, подобно злой их совести, пригнетают тело их чуть не до самой земли. {Ада XXIII, 58--72.} Под ногами их, пригвожденный тремя острыми кольями к каменному дну, лежит архиерей Каиафа, изрекший с фарисеями свой лицемерный суд под предлогом религиозной ревности. За то, что в жизни своей хотел преградить путь праведному, он теперь распростерт поперег дороги и, соделав величавший грех лицемерия, должен испытать на самом себе тяжесть всех лицемеров. На ту же казнь обречем и тесть его Анна, равно и все прочие фарисеи, заседавшие на беззаконном судилище, названном у Данта "concillo". {Ада XXIII, 109--112.} Неправедный приговор, изреченный лицемерами, был неправедно свершен насилователями: потому-то в минуту кончины Спасителя утесы в аду обрушились в двух местах - в кругу насилователей и ниже во рву лицемеров. {Ibid. XII, 28--45 и XXI, 106--114.}

7) Тати казнятся на дне весьма темного рва; гонимые вечным страхом, они тщетно надеются стать невидимками, или найдти скрытое убежище от страшных змей и гадов всех пород, этих символов их тайного ремесла, их преступных козней и путей извивистых. Безпрестанно представляясь их испуганному взору, змеи кидаются им на грудь, язвят и лишают их последняго достояния - человеческого образа. В этом рве вечная обмена достоянии: человеческие образы превращаются в змеиные, а эти в человеческие. {Ibid. XXIV, 65--105.} Змеи, связывающия и наказующия татей, заступают здесь место демонов в других кругах, а Какус, знаменитый похититель геркулесова стали, являющийся здесь в виде Кентавра, покрытый змеями, с огнедыщущим драконом, распростертым на спине его, преследует всех тех, кои, из сопротивления высшей силе, не хотят бежать. {Ibid. XXV, 16--24.}

8) Злые советодатели облечены в пламя, их пожирающее, а потому незримы, точно как, так и сами действовали на земле невидимо в тех преступных делах, к коим побуждали других злыми советами. Подавая злые советы, они тем самым во зло употребляли высокий свой дар свет духовный, а потому, опозорив его назначение, так сказать, стали его похитителями. {Ада XXѴИ, 40--42.} Во главе злых советников стоят два полумифическия лица, Улисс и Диомед. Похитители Палладиума из храма Минервы, нанесшие тем самым оскорбление богине мудрости, они представляют целый класс людей, употребляющих во зло высокие дары своего разума. {Ада XXVI, 55--62.}

9) и видят грех свой в образе демона, отделяющую мечем члены от их тела, подобно тому, как и они в мире нарушали всякое единство. Раны, наносимые демоном, заживают, как скоро грешники совершат круговидный путь свой, но демон снова наносит раны: таким образом скорбь грешников о своем прегрешении возобновляется вечно. По степени важности их преступления, и раны у них более или менее жестоки. У великого сектатора Магомета, причинившого раскол в великой церковной общине, тело разсечено во всю длину от головы до ног. Напротив у Али, нарушившого единство Магометанства, разрублена только голова. Возбуждавшие детей против отцев носят голову, отделенную от спинного мозга; у людей, сеявших крамолы словом или делом, вырезаны языки, или отсечены руки. {Ibid. XXVIII.}

10) Поддельщики всякого рода (falsitori) поражены всевозможными болезнями; безумные демоны, рыская между ними, влекут их с места на место по темному рву. Обманщики этого рва делятся на поддельщиков металлов - алхимиков, на поддельщиков речи - лгунов и наконец на поддельщиков личности. Должно сознаться, что нравственное значение этой и следующей песень очень темно. Алхимики старались между прочим получить золото химическим искусством, стало быть путем более легким, нежели металлургия. Однакож непонятно, почему алхимия больший грех, чем например святокупство или лихоимство, почему тот, который был только "ловкой обезьяной природы", помещен глубже в аду, нежели тот, который продал сестру свою, или тот, который злоупотреблениями высших даров духовных нанес оскорбление церкви. Такой взгляд на алхимиков не истекает ни из Библии, ни из Аристотеля, ни из учения средневековых схоластиков, коим вообще следует Данте. Скорее он есть следствие всей его философской системы. Алхимики устремили всю свою деятельность и искусство на приготовление золота. Но золото есть цель скупости и любостяжания, а потому и корень большей части зол, наказуемых в аду. Если теперь обозрим весь осьмой круг с его десятью рвами, увидим, что ruffiani, большая часть льстецов, святокупцы, продажные взяточники, тати грешат из любостяжания; даже Каиафа между лицемерами вовлечем золотом в величайший грех измены. И так алхимики стараются умножить неестественным путем то, что составляет корень большей части зол и грехов на земле: потому-то алхимики и помещены в самом визу осьмого круга в силу того, что корень везде занимает низшее место. Что они находятся в тесной связи с бедами, истекающими из золота, тому доказательством служит то, что в конце следующей песни упоминается о клубе мотов, который во всех других отношениях не имеет ничего общого с алхимиками. В этой песне мы встречаем еще несколько обманщиков, оплакивающих свою алчность к золоту: скупость вместе с гордостию и завистию составляют три коренные порока, произведшие, по Данту, все зло в мире. Тоже и по Аристотелеву учению, грехи, от золота происходящие, суть многочисленнейшие и разнороднейшие, и всегда у Данта помещены ниже прочих во всех трех отделениях его ада. Так, в первом отделе, между невоздержными, скупые расточители помещены ниже других; во втором, между насилователями, ростовщики опять ниже других; далее, между обманщиками (большая часть из них согрешили вследствие любви к золоту), те, которые хотели похитить у самой природы золото, как корень всех прочих пороков, помещены ниже всех. Наконец, на самом дне ада, между изменниками, погружен ниже всех Иуда Искариотский, величайший из грешников вследствие сребролюбия.

употребившого свое искусство подражать чертам другого лица для составления подложного духовного завещания. Эти две тени блуждают здесь в самом нижнем рве поддельщиков как бы дли того, чтоб напомнить, что большая часть обманов совершается на земле вследствие или сластолюбия или любостяжания, на что указывает и фальшивый монетчик Мастер Адам с женою Пентефрий. {Ада XXIX и XXX.}

Наконец, в самом нижнем третьем отделении ада, погружены гнуснейшие из обманщиков, те именно, кой обманули доверие других, изменники. Место, где они гнездятся, черный колодязь адской бездны, окружают на подобие венца по-пояс погруженные в колодязь великаны, коих верхняя половина тела воздымается в темном воздухе жилища обыкновенных обманщиков. Их громадность обозначает чудовищность наказуемого здесь преступления, и вся их природа и прежняя история - страшную мощь измены, от которой не защищает никакая сила. При виде их, Данте благодарит природу зато, что она более не создает уже существ, в которых злая воля и разум соединены с необоримою силою. {Ibid. XXXI, 31 и 17.}

Обиталищем для измены служит область Коцита. Эта последняя часть адского потока медленно вытекает из-под круга обманщиков и, замерзая на дне ада, образует огромное ледяное болото, в котором замерзли грешники. Тут уже нет ни малейшого действия божественного света и теплоты; воздух здесь сумрачен и мертв; здесь самое тесное место во вселенной, где заключены те, которые в узкости своего темного сердца и холодном эгоисме остались завсегда недоступными ни для какого лучшого чувства, Они разделены: 1) на изменивших своим родственникам, сидящих в Каине, так названной по Каину; 2) на изменивших отечеству, заключенных в Антеноре; 3) на изменивших друзьям своим, в Птоломее и 4) на изменивших благодетелям, заключенным в Джиудекке. Согласно с этим делением, а также по важности их греха, все они погружены более или менее глубоко в лед: первые погружены только по грудь; у изменников отечеству осталась свободною одна только голова; последние-же совершенно затерты льдом, сквозь который мелькают как пузырьки в стекле. {Ада XXXII.} Души изменников друзьям своим, по совершении измены, тотчас упадают в Птоломею, а между тем диавол управляет их телом до тих пор, пока не совершат они определенного на земле им срока. {Ibid. XXXIII, 129--133.}

В самой средине Джиудекки, а вместе с тем в средоточии земли и вселенной, помещен свергнутый тотчас по своем возмущении Люцифер или Дис, некогда прекраснейший из Ангелов, теперь же своим гнусным исполинским образом олицетворяющий всю отвратительность греха. {Ibid. XXXIV, 16--54.} Его образ можно разделить на четыре части. Та часть его тела, где головка бедренной кости вращается в вертлуге, есть средина его тела и помещена в самом центре земли и всего мира. Все, что выше этой части, обращено к нашему полушарию, и притом так, что тело его погружено до средины груди во льды Коцита; все же остальное до темени воздымается свободно в пространстве ада, в котором крылья его страшно размахивают над ледяным полем. Наконец нижняя часть его тела, от средины туловища до колен, незыблемо утверждена в каменной массе Джиудекки; ноги же до самых подошв опять возвышаются в свободном пространстве, по ту сторону центра земли, будучи обращены к противоположному полушарию. {Ада XXХIII, 28--33.}

величайшею неблагодарностию: потому Данте не удивляется, что от него произошло всякое зло на земле. {Ibid. 34--36.} Три лица его соединяются на вершине головы в один гребень. Гребень есть символ высокомерия, почему уже Римляне говорили: cristas tollere (Ювенал), а Италианцы: levare la cresta, bassare la cresta. Тройственность его лица имеет двоякое значение. С одной стороны, три лица Люциферовы указуют, на три великия отделения ада: одно из этих лиц красное, другое желтое, а третье черное или цвета народов, обитающих там, где Нил выходит из гор для орошения Египта. Черное лице есть представитель верхняго отдела ада, где мутная мгла тяготеет над грешниками, попустившими буре страстей своих затмить свет разума. Лице красное обозначает холерических насилователей, которых вспыльчивость и гнев наказуются в их собственном сознании жаром и кровью. Наконец бледное, лишенное жизненной теплоты лице Люцифера есть символ самого низкого отдела грехов - обмана и измены. Испытывая на себе все муки своею тройственного царства: тьму, жар и холод, Люцифер вместе с тем есть сущая противоположность абсолютного Блага. Божественная мудрость уже не светит ему: на это намекает его черное лице; мысль о божественном всемогуществе, против которого так безумно возмутился он, является в нем, как и в сознании возмутителей второго отделения, только для того, чтобы сжигать его вечною мукою: она-то и придает красно-огненные цвет другому лицу его; от теплоты же божественной любви он уклонился вследствие измены, потому и оплакивает обман и измену очами своего желтого лица. Трем лицам Люцифера соответствуют вместе с тем и три греховные свойства человека, а именно: потемняющая разум алчность, пламенная гордость и бледноликая зависть, одним словом: те три греха, которые Данте так часто приводит как причины всех безпорядков в мироправлении.

в точке, находящейся почти в самой средине между тремя частями старого света. Подобно древнему богу времени на ос. Крите, Люцифер помещен во льдах Коцита так, что средним лицем обращен к Европе, которое потому и красно; на право от него Азия, к которой обращено его желтое лице, а на лево Африка, на которую он смотрит глазами черного лица. Таким образом он воспримлет дан злобы человеческой со всего старого света, т. е. всего мира.

Люцифер снабжен тремя парами крыльев, но крыльев безперых как у летучих мышей. Из-под крыльев его дуют в различных направлениях три бури, соответствующия трем его свойствам: безумию, насилию и обману. Бури эти так сильны, что Данте чувствует их дуновение уже издали, не смотря на то, что его тело отвердело как мозоль; оне так холодны, что весь Коцит замерзает от их стужи до самого дна. Чем более силится Люцифер подняться на своих крыльях, тем более чувствует себя скованным в движениях: ибо поток грехов, им возбужденных, к нему же и возвращается и, замороженный ветром крыл его, с каждым взмахом их увеличивает массу льдов, в которую он погружен на веки.