Радости и горести знаменитой Молль Флендерс...
XIII. Мой новый муж оставляет меня. - Мы разстаемся друзьями. - Я возвращаюсь в Лондон. - Я беременна. - Приготовления к родам.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Радости и горести знаменитой Молль Флендерс... XIII. Мой новый муж оставляет меня. - Мы разстаемся друзьями. - Я возвращаюсь в Лондон. - Я беременна. - Приготовления к родам. (старая орфография)

XIII.
Мой новый муж оставляет меня. - Мы разстаемся друзьями. - Я возвращаюсь в Лондон. - Я беременна. - Приготовления к родам.

Он встал рано утром, я же, не спав почти всю ночь, поднялась с постели около двенадцати часов утра. В это время, взяв своих лошадей, трех слуг, белье, платье, он уехал, оставя мне короткое, но трогательное письмо, следующого содержания: 

"Дорогая моя,

Я собака; я обманул вас; вопреки моим принципам и моему прежнему образу жизни, я был вовлечен в это известной презренной женщиной. Простите меня, моя дорогая! Я искренно прошу у вас прощения. У меня нет сил видеться с вами и я торжественно объявляю, что вы свободны; если вам представится случай выйти замуж, пользуйтесь им и не думайте обо мне; клянусь всем святым для меня, клянусь словом честного человека никогда не нарушать вашего покоя, если узнаю об этом; с другой стороны, если вам не случится выйти замуж и если я найду еще удачи в жизни, тогда все мое будет вашим, где бы вы ни были.

Часть оставшихся у меня денег я положил в ваш карман; займите для себя и для горничной места в карете и отправляйтесь в Лондон. Я надеюсь, что этими деньгами вы покроете все дорожные издержки. Еще раз я прошу у вас прощенья от всего моего сердца и это буду делать всегда, когда вспомню о вас.

До сих пор ничто в моей жизни не падало такою тяжестью на мое сердце, как это прощание; я тысячу раз упрекала его за то, что он меня оставил, потому что я готова была идти за ним на край света, хотя бы даже пришлось просить милостыни!.. Я упала на стул и впродолжении двух часов рыдала и призывала его имя, говоря:

- Возвратись, Джемс, возвратись! я отдам тебе все; я стану просить милостыню, я умру вместе с тобой с голоду.

Я бегала как безумная по комнате; садилась, опять бегала, рыдала, кричала и призывала его к себе. Так я провела время до семи часов вечера, наступили сумерки (был август), и к величайшему моему изумлению я услыхала, что он возвратился в гостинницу и подниматеся в мою комнату.

Я была так смущена, как только можно себе представить, он тоже; я не могла понять причину его возвращения, я не знала, радоваться мне или негодовать; наконец, любовь решила все, я была не в силах скрыть своего счастья, оно было слишком велико, и я залилась слезами. Войдя в комнату, он обнял меня и начал крепко целовать, не говоря ни слова. Наконец, я сказала:

- Радость моя, неужели ты решился уйти от меня навсегда?

Сначала он не отвечал, он был не в силах выговорить слова; но когда мы успокоились, он объяснил, что, проехав больше пятнадцати лье, он не мог продолжать путь дальше и вернулся, желая посмотреть на меня еще раз и еще раз проститься со мной.

Я рассказала ему, как мучительно я провела без него время и как звала его, прося вернуться. Он отвечал, что ясно слышал мой голос в лесу Делашер, за двенадцать лье отсюда. Я улыбнулась.

- Нет, ты не думай, что я шучу, сказал он, - я действительно слышал, что ты меня звала, а иногда мне казалось, будто ты бежишь за мной.

- Но тогда скажи, что я говорила? - спросил я.

- Ты громко кричала: возвратись, Джемс, возвратись!

Я пришла в изумление, на меня напал страх и я сказала.

- Итак, теперь ты не оставишь меня, и я пойду за тобой хоть на край света.

Он отвечал, что как ни трудно ему разставаться, тем не менее это необходимо, и он надеется, что я насколько возможно облегчу ему эту горькую необходимость.

Затем он прибавил, что мне одной неудобно отправляться в Лондон, ему же все равно куда ни ехать, поэтому он и решил проводить меня.

Спустя два дня, мы оставили Честер, и мы доехали с ним до Донстебля, который находится в тридцати лье от Лондона; здесь мой муж объявил мне, что несчастная судьба заставляет его оставить меня, потому что ему невозможно въехать в Лондон, по причинам, которые мне безполезно знать. Почтовая карета обыкновенно не останавливается в Донстебле, но я просила кондуктора остановиться на четверть часа, карета подъехала к гостиннице, и мы вошли в нее.

Когда мы остались вдвоем, я сказала, что у меня есть к нему просьба, которую он должен исполнить; так как, по его словам, ему нельзя ехать дальше, то я прошу его остаться со мной в Донстебле неделю или две.

Он согласился и, позвав хозяйку гостинницы, сказал ей, что я нездорова и не могу продолжать путешествия в почтовой карете, поэтому он просил ее нанять нам помещение в частном доме дня на два или на три, где я могла бы отдохнуть после такого утомительного пути. Хозяйка, очень любезная и обязательная женщина, тотчас явилась ко мне и сказала, что у нея есть две или три хорошия и спокойные комнаты, которые без сомнения мне понравятся, при чем она обещала дать мне совершенно отдельную горничную; таким образом мне оставалось только принять это любезное предложение и я пошла осмотреть комнаты, которые были действительно прекрасно меблированы и вполне удобны. Мы разсчитались с кондуктором, забрали свои вещи и решили на время поселиться здесь.

Я объявила мужу, что останусь здесь с ним до тех пор, пока не выйдут у меня все деньги, и не позволю ему тратить ни одного своего шиллинга. Как видите, мы продолжали состязаться в нежности, что не мешало мне с грустью заметить ему, что вероятно я в последний раз наслаждаюсь его обществом и потому прошу его позволить мне быть полной хозяйкой, затем он может распоряжаться мной, как ему будет угодно. Он согласился и на это и объяснил мне, что, отправляясь в Ирландию, он попытает счастья устроиться; если там найдет средства к жизни, тогда явится ко мне; он не хочет рисковать ни одним моим шиллингом, до тех пор, пока не сделает опыта с своими, причем он уверял меня, что в случае, если ему не удастся устроиться в Ирландии, он все-таки отыщет меня и тогда мы отправимся вместе в Виргинию, куда я звала его в свою очередь.

Это было его последнее решение; мы прожили вместе около месяца, втечении которого я наслаждалась таким приятным обществом, какого не встречала больше никогда. В это время он рассказал мне свою историю, полную самых разнообразных и интересных приключений, из которых можно было бы составить прекрасный роман; но я буду еще иметь случай вернуться к нему.

Наконец я с большим огорчением разсталась с своим мужем, я была убеждена, что он покидает меня из печальной необходимости и против своего желания, потому что причины, по которым он не мог отправиться в Лондон,были весьма основательны, что я вполне поняла потом.

Я приехала в Лондон на другой день после нашей разлуки; по некоторым причинам, о которых не желаю говорить, я поместилась не на прежней квартире, а в улице Сент Джонас; теперь, оставшись совершенно одна, я стала разбирать свои семимесячные скитания, и с большим удовольствием вспоминала те очаровательные часы, которые я провела с моим новым мужем; но эти приятные воспоминания скоро померкли, когда, спустя некоторое время, я почувствовала себя беременной.

Это обстоятельство было особенно для меня тягостно, потому что мне трудно было найти для родов удобное помещение; в то время для иностранки, без друзей и знакомых, такое положение было слишком щекотливым и ответственным.

Между тем я аккуратно вела переписку с моим банковским другом или, лучше сказать, он ревностно поддерживал ее со мной, посылая письмо каждую неделю; в улице Сент Джонес я получила от него очень любезное письмо, в котором он говорил, что бракоразводный процесс в полном ходу, не смотря на некоторые неожиданные затруднения. Меня не особенно огорчало это замедление процесса, хотя бы уже потому, что я была беременна от другого, - и не желала, как делают многия, свалить на него чужую вину. С другой стороны мне не хотелось совсем упустить моего нового друга, так как я решила после родов выйти за него замуж, если только он не изменит своего намерения; я была вполне убеждена, что никогда не услышу о моем Ланкаширском муже, который с первых же писем ко мне не переставал настаивать, чтобы я выходила снова замуж, уверяя, что он никогда не заявит своих прав.

Между тем я заболела, что еще более усилило мое горе, у меня была простая лихорадка, но я испугалась, полагая что настают преждевременные роды. Собственно говоря, это обстоятельство должно было скорее радовать, чем пугать меня, но я гнушалась даже одной мысли сделать что-либо, что могло ускорить мои роды.

Однако моя хозяйка первая предложила мне найти акушерку; сначала я несколько стеснялась, но потом согласилась на её предложение, говоря, что не знаю здесь никого и потому вполне полагаюсь на нее.

Повидимому, хозяйка не особенно чуждалась подобных дел, как мне казалось это сначала; она привела прекрасную акушерку, которая вполне отвечала моим надобностям.

- Я полагаю, мистрис Б.... - сказала хозяйка, - вы сразу определите болезнь леди, и я прошу вас сделать для нея все, что вы можете, так как леди вполне благородная дама. - С этими словами хозяйка вышла из комнаты.

Я не понимала значения её слов, но добрая старая бабушка с серьезным видом объяснила мне все.

- Мадам, - сказала она, - вы кажется не поняли вашу хозяйку. Она думает, что вы находитесь в таком положении, когда роды представляют большое затруднение и когда их необходимо сохранить в тайне, вот и все. Теперь вам необходимо знать, что если вы находите возможным посвятить меня в свою тайну насколько для меня необходимо (хотя я и не желаю вмешиваться в ваши дела), то, быть может, я найду средство помочь вам выйти из затруднения и тем прояснить ваши мрачные мысли.

Каждое слово этой женщины облегчало мне душу и сердце; я слишком хорошо понимала, как мне необходима такая женщина, и потому объяснила ей, что она отчасти угадала мое положение, отчасти нет, так как, хотя я действительно замужем, но в настоящее время мой муж далеко и не может открыто явиться сюда. Тут она меня быстро остановила и сказала, что это нисколько её не касается. Все дамы, поручающия себя её заботам, непременно замужем.

- Но по моему, продолжала она, иметь мужа, который не может явиться, все равно, что не иметь его; поэтому и мне все равно жена вы его, или любовница.

- Вы правы, - сказала я, - но если мне необходимо рассказать вам свою историю, то я должна рассказать ее такою, какая она есть. - Потом я коротко объяснила ей все, что могла и в заключение прибавила: - Я утруждаю вас этими подробностями не потому, чтобы, как вы сейчас заметили, оне имели отношение к вашему делу, а потому что я хочу показать вам, что не желаю особенно скрывать своих родов, и что главное мое затруднение состоит в том, что у меня здесь совершенно нет знакомых.

- Я очень хорошо понимаю, миледи, - сказала она, - вы не можете указать здесь никакого поручителя и тем избавиться от назойливых допросов прихода, которые неизбежны в подобных случаях. Кроме того, быть может, вы не знаете, как устроить вашего ребенка, когда он появится на свет.

- Конец меня не так безпокоит, как начало, - сказала я.

- И так, мадам, - продолжала акушерка, - решаетесь ли вы довериться мне? Мое имя Б.... живу в улице (она назвала улицу) под вывеской Колыбель; я даю в приход общее поручительство, которое обезпечивает от разследований каждую, кто рожает в моем доме. Словом, я имею предложить вам только один вопрос, на который если вы ответите, тогда можете быть совершенно спокойны за все остальное.

Я тотчас догадалась, о чем она говорит, и потому сказала:

- Мадам, мне кажется, я вас понимаю и потому отвечу вам, что хотя у меня нет друзей на этом свете, но, благодаря Бога, за то есть деньги, по крайней мере столько, сколько будет нужно, но не больше. - Я прибавила последния слова с тем, чтобы она не разсчитывала на что нибудь особенное.

Она сказала, что принесет мне счет расходов, в двух или в трех формах, из которых я могу выбрать любой; я просила ее сделать это.

низшого разряда. - Но быть может, мадам, если я поступлю в этот разряд, то вы будете хуже содержать меня? - Совсем нет, отвечала она, однако, если вы сомневаетесь, то можете попросить кого либо из своих друзей проверить, хорошо ли я буду содержать вас, или нет.

- Потом, мадам, - продолжала она, - если ребенку не суждено жить, что иногда бывает, тогда у вас сохранятся расходы на пастора, а если вы не пригласите друзей, то и на ужин, так что, вычитая эти статьи расхода, ваши роды обойдутся на 5 фунтов и 3 шиллинга дороже, чем стоит ваша обыкновенная жизнь.

Я увидела, что это замечательная леди в своем роде и согласилась отдать себя в её распоряжение; после этого она, осмотрев мое помещение, нашла, что мне здесь неудобно, что здесь плохо прислуживают и что этого не будет у нея в доме. Я объяснила, что я не смею здесь ничего сказать, потому что хозяйка имеет какой то странный вид, по крайней мере мне так кажется с тех пор, как я почувствовала себя беременной и заболела; я боюсь вызвать ее на оскорбление, так как она предполагает, что я не могу представить точного удостоверения в своей личности.

- Ох Боже мой! - сказала она, - эта важная леди не чуждается подобных вещей; она пробовала держать дам в вашем положении, но не съумела поладить с приходом.

обедом. Девушке было приказано, прежде чем уйти от меня утром, приготовить мне шоколад; в полдень она принесла на обед сладкое мясо из телячьей грудинки и чашку супа; таким образом она издали кормила меня, чем я была чрезвычайно довольна и что меня быстро поправило; собственно говоря, главной причиной моей болезни был полный упадок духа.

Когда я оправилась на столько, что могла выйти, я пошла с моей горничной посмотреть мое будущее помещение; все там было так красиво и так чисто, что я не могла ничего сказать; я была чрезвычайно довольна всем, что нашла там, тем более, что в своем печальном положении я не ожидала встретить ничего подобного.

Можно было бы думать, что теперь я скажу несколько слов о характере незаконных деяний этой женщины, в руки которой меня бросила судьба; но я слишком потворствовала бы пороку, если бы вздумала показать, как там было легко всякой, кто пожелает снять с себя бремя забот о тайном ребенке. Для этого у моей величественной матроны было много различных средств, и между прочим следующее: она брала ребенка, рожденного даже не в её приюте (она имела много подобной практики в частных домах) и передавала его людям, готовым за деньги сбыть ребенка с рук матери и прихода; по её словам, о таких детях честно заботились; но что в действительности делалось с ними, несмотря на все её рассказы, я не могла постигнуть, особенно если принять во внимание, что у нея было много таких детей.

В разговорах со иной на эту тему она вставила замечание, которое вселило во мне некоторое отвращение к ней; так, однажды, говоря о приближении моих родов, она бросила вскользь несколько слов, из которых я поняла, что она может, если я пожелаю, ускорить мои роды, при помощи какого то лекарства, которое быстро положит конец моим мученьям. Однако, она скоро заметила, что я гнушаюсь даже подобной мысли; при чем, надо отдать ей справедливость, она так ловко поставила вопрос, что я не могла сказать, было ли её предложение серьезно, или она говорила о нем, как об ужасном средстве, к которому прибегают иные леди; она так искусно замяла свои слова и так скоро поняла мои мысли, что сама отвергла свое предложение, прежде чем я успела что нибудь возразить ей.