Радости и горести знаменитой Молль Флендерс...
XVI. Перспектива нищеты и полное одиночество решают мою участь. - Я делаюсь воровкой. - Первая кража. - Мой ужас. - Я снова встречаюсь с своей акушеркой.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Радости и горести знаменитой Молль Флендерс... XVI. Перспектива нищеты и полное одиночество решают мою участь. - Я делаюсь воровкой. - Первая кража. - Мой ужас. - Я снова встречаюсь с своей акушеркой. (старая орфография)

XVI. 

Перспектива нищеты и полное одиночество решают мою участь. - Я делаюсь воровкой. - Первая кража. - Мой ужас. - Я снова встречаюсь с своей акушеркой.

Теперь я осталась в худшем и более безутешном положении, чем когда-либо прежде. Во-первых, мое цветущее время прошло, прошла та пора, когда я могла надеяться быть куртизанкой или любовницей; эта приятная сторона жизни давно уже миновала, и только одне развалины говорили о прошлом; во всем этом хуже всего было то, что я была самым унылым и самым безутешным созданьем в свете: я, которая обожала моего мужа и принуждала себя поддерживать в нем бодрость духа, не могла поддержать себя; мне самой недоставало той силы, которая, как я говорила ему, так необходима, чтобы перенести тяжесть горя.

Но мое положение было действительно отчаянное; я не видела впереди ничего, кроме страшной бедности, которая так живо представлялась моему воображению, что мне казалось, будто она приближалась ко мне прежде, чем в действительности это могло быть; таким образом, мои опасения усилили мое несчастье, и я воображала, что каждая монета в двенадцать пенни, за которую я покупала себе булку, была последней, и что завтра я начну голодать и буду голодать до смерти.

В таком отчаянии я не имела ни откуда помощи, я не имела друга, который мог бы меня утешить или научить, что делать; я сидела одна, плача и мучаясь день и ночь, я ломала свои руки и иногда приходила в какое-то безумное состояние; действительно, часто я удивлялась, как у меня не помутился разсудок. Мои припадки доходили до того, что я теряла сознание и жила теми фантазиями, которые рисовало мне мое воображение.

В этом мрачном настроении духа я прожила два года, проедая то немногое, что имела, и постоянно оплакивая свои несчастное положение. Мое сердце обливалось кровью, у меня не было ни малейшей надежды на помощь, и теперь я так долго и часто плакала, что у меня изсякли слезы. Я начинала приходить в полное отчаяние, так как бедность приближалась ко мне своими быстрыми шагами.

Чтобы уменьшить несколько расходы, я оставила дом и наняла квартиру и по мере того, как я ограничивала свои траты, я продала большую часть своей мебели, что прибавляло мне несколько денег. Таким образом, я прожила еще год, сохраняя крайнюю бережливость. Тем не менее, когда я заглядывала в свое будущее, мое сердце сжималось, при неизбежном приближении нищеты и страшной нужды. О! Пусть никто не читает этой части моей истории, не приняв во внимание отчаянных обстоятельств, застающих человека врасплох, без друзей, без куска хлеба. Это заставит их действительно задуматься и не только пощадить несчастных, но и обратиться к небу с мольбой о помощи и с мудрой молитвой: "Не ввергай меня в нищету и не дай мне сделаться вором". Пусть вспомнят, что время бедствия есть время ужасных соблазнов: когда человек лишается сил сопротивляться им, когда нищета давит, а душа угнетена отчаянием, чего нельзя сделать? Это было однажды вечером; я находилась, так сказать, при последнем издыхании; смело могу утверждать, что я обезумела, я была в бреду... В то время, подстрекаемая каким-то демоном и не зная что и зачем я делаю, я оделась (у меня были еще хорошия платья) и вышла. Я вполне уверена, что при выходе из дому в моей голове не было никаких намерений; я не разсуждала и не знала куда и по какому делу я иду, я шла, как будто дьявол толкал меня вперед, приготовя для меня свою приманку, и вы можете быть уверены, что он действительно привел меня туда, куда ему было нужно, потому что я не сознавала, куда я иду и что я делаю.

Блуждая таким образом туда и сюда и не зная, где я нахожусь, я проходила мимо аптекарской лавки в Леднхоль-стрите и увидела на скамейке прямо против прилавка небольшой узелок, завернутый в белое полотно. Позади стояла служанка, обернувшись к узлу спиной; она смотрела в глубину лавки, где на прилавке, также спиной к двери, стоял, вероятно, аптекарский помощник, со свечей в руке; он, повидимому, отыскивал что-то на верхней полке; таким образом, оба они были заняты, а больше в лавке не было никого.

Такова была приманка, и дьявол, приготовивший мне эту западню, подстрекал меня... я помню теперь и не забуду никогда, что за моими плечами мне слышался голос, который шептал мне следующия слова: "Возьми узел, возьми скорее; сделай это сейчас же".

Едва были произнесены эти слова, как я вошла в лавку и, повернувшись спиной к девушке, как будто сторонилась от проезжавшей двухколесной тележки, протянула позади себя руку и, взяв узелок, вышла из лавки. Ни служанка, ни помощник и никто другой не заметили меня.

Невозможно описать мою душевную тревогу во все время этого действия. По выходе из лавки у меня так билось сердце, что я не могла не только бежать, но даже прибавить шагу; я перешла улицу и повернула за первый угол; мне кажется, я была на перекрестке Фенчорч-Стрит; оттуда я сделала столько поворотов и прошла столько улиц, что никогда не съумела бы сказать, куда я иду и где я; я не чувствовала под собой мостовой, по которой шла, и чем дальше я удалялась от опасности, тем скорее я бежала, до тех пор, пока, задыхаясь от усталости, я вынуждена была сесть на скамейку возле какого-то дома; осмотревшись, я увидела, что нахожусь возле Билинзгета {Рыбный рынок в Лондоне.}. Отдохнув немного, я продолжала путь: кровь кипела во мне как на огне, мое сердце билось так сильно, как будто я была охвачена внезапным ужасом, вообще я так растерялась, что не знала, куда иду и что делаю.

Когда я совершенно истомилась от такого долгого и тревожного пути, тогда я начала соображать и направилась к своей квартире, куда и пришла около девяти часов вечера.

Для чего был приготовлен этот узелок и по какому случаю он лежал там, где я его взяла, - я не знала, но, развернув узел, я нашла в нем очень хорошее, почти новое приданое для ребенка, тонкия кружева, серебряную чашку величиною с пинту, небольшой серебряный горшок и шесть ложек, хорошую рубашку, три шелковых платка, а в горшке 18 шиллингов 6 п. деньгами.

Все время, когда я разсматривала эти вещи, я находилась под ужасным впечатлением страха и душевной борьбы, несмотря на то, что я была в совершенной безопасности; я сидела и горько плакала.

- Боже мой! - вскричала я, - что я теперь? воровка? Меня скоро возьмут, отправят в Ньюгет и будут судить уголовным судом.

Я долго плакала. Я уверена, что, как я ни была бедна, я наверное отнесла бы обратно вещи, если бы ужас не лишил меня сил; но со временем такия душевные движения совершенно исчезли.

И так я легла в постель, но не спала всю ночь; мои мысли были угнетены совершенным проступком; я не знала, что говорила и делала всю ночь и весь следующий день. Затем я сгорала от нетерпения узнать, чьи вещи я взяла, богатого или бедного; быть может, думала я, какая-нибудь несчастная вдова, как я, завязала их в узел, с целью продать и получить немного денег, на которые она хотела купить хлеба для себя и своего ребенка, и вот теперь они умирают с голода, сердце её разрывается и она оплакивает свою потерю. Эта мысль больше всего мучила меня втечение трех или четырех дней.

Но мои собственные бедствия заглушили во мне подобные размышления, и перспектива голода, становившаяся с каждым днем более и более ужасной, постепенно ожесточала мое сердце. Кроме того у меня был плохой руководитель, который безпрестанно подстрекал меня прибегать к самым дурным средствам. Поэтому однажды вечером, он снова внушил мне мысль выйти из дому на новые поиски.

На этот раз я вышла днем; я стала блуждать по улицам и искать, сама не зная чего, как вдруг дьявол разставил на моем пути такую западню, ужаснее которой я не встречала ни раньше, ни потом. Проходя по Ольдерсгет-Стрит, я увидела красивую маленькую девочку, которая возвращалась одна домой из танцовальной школы. И вот мой соблазнитель дьявол набросил меня на это невинное созданье. Я начала разговаривать с ней, она отвечала мне своим детским лепетом; я взяла ее за руку и повела по дороге, пока мы не пришли в большую мощенную аллею, ведущую в Барзсоломью-Клоз и направились туда. Девочка сказала мне, что это не её дорога, но я отвечала: "Нет, моя милая, это твоя дорога, я покажу тебе куда идти домой". У ребенка было на шее жемчужное золотое колье, мои глаза давно остановились на нем, и вот, войдя в темную аллею, я наклонилась как бы для того, чтобы завязать ей развязавшуюся косынку и так тихо сняла с нея колье, что она ничего не почувствовала; затем мы продолжали идти. Тут дьявол снова подстрекал меня убить ребенка, в темной аллее, так, чтобы она не закричала, но одна мысль об этом привела меня в такой ужас, что я едва не упала на землю; я заставила вернуться ребенка и сказала, чтобы она уходила отсюда, так как эта не её дорога. Девочка согласилась со мной и я дошла до Барзсоломью-Клоз, потом повернула в другой проход, выходящий на Лонг-Лен, оттуда на Чартер-Хаус-Ярд и вышла на Джонс-Стрит; затем я пересекла Смитс-Фильд и спустилась к Чиклену, выйдя на Фильд-Лен, чтобы достигнуть Голборибридж, где, смешавшись с толпой, я могла спокойно продолжать дорогу, не боясь быть открытой. Таков был мой второй выход в свет.

Мысль об этой добыче совершенно сгладила мои воспоминания о первой, и все мои прежния размышления по этому поводу быстро разсеялись; бедность ожесточала мое сердце и бедствия делали меня равнодушной ко всему остальному. Моя последняя кража не особенно тревожила меня, потому что я не сделала ни малейшого вреда ребенку. Мне казалось, что я дала только хороший урок родителям, которые небрежно допустили этого бедного ягненка возвращаться одного домой и которые в другой раз будут осторожнее.

Похищенная мной нитка жемчуга стоила около 12 или 14 фунтов. Я думаю, что этот жемчуг принадлежал её матери, так как нитка была слишком велика для ребенка, а мать из тщеславия одела ее на дочь, чтобы похвастать ею в танцовальной школе. Без сомнения, девочка была отправлена с горничной, которая должна была смотреть за ней, но эта небрежная плутовка верно встретила какого-нибудь молодца и занялась им, оставя на произвол судьбы девочку, которая и попала в мои руки...

Во всяком случае я не сделала ни малейшого зла ребенку и только испугала его; во мне еще сохранились нежные чувства и, можно сказать, я не делала ничего, на что не толкала бы меня нужда.

После этого у меня было много приключений, но я была еще неопытна в ремесле и не умела взяться за дело иначе, как получив внушение от дьявола, который редко медлил вступать со мной в союз. Одно из подобных приключений окончилось очень счастливо для меня. Однажды в сумерках я проходила по Ломбард-Стрит, как вдруг как раз в конце дворца Трех Королей я увидела человека, который с быстротою молнии пробежал мимо меня в то время, когда я была на углу дома. При повороте в аллею, поровнявшись со мной, он бросил, бывшую в его руках, большую связку как раз позади меня и сказал: "ради Бога, мистрис, постойте здесь одну минуту". С этими словами он убежал. За ним бежали еще двое, которых преследовал молодой человек без шапки, крича: "Воры!" Двух последних так близко преследовали, что они были принуждены бросить свои связки, причем одного поймали, а другой успел убежать.

Я была неподвижна, как камень, все время, пока они не возвратились назад, таща несчастного вместе с украденными вещами, и довольные тем, что схватили вора и его добычу; таким образом все прошли возле меня, я же, казалось, остановилась здесь за тем, чтобы пропустить толпу.

Раз или два я спрашивала, что случилось, но мне никто не ответил, а я не особенно настаивала; когда все прошли, я, пользуясь случаем, обернулась назад и, подобрав то, что лежало позади меня, ушла; все это я сделала без прежнего смущения, потому что я не сама украла эти вещи, а оне краденные попали в мои руки. Я вернулась домой здрава и невредима, обремененная своей добычей, которая состояла из штуки прекрасной чищенной черной тафты в пятьдесят аршин и куска бархата, около одиннадцати аршин; по всей вероятности, этот товар принадлежал галантерейщику, которого ограбили; я говорю "ограбили", потому что у него было похищено, кроме моего товара, около семи штук шелковой материи. Каким образом воры могли украсть столько вещей, я не умею сказать, но так как я только взяла краденное, то с покойной совестью присвоила эти вещи себе.

которое в конце-концов приведет к виселице. Эти мысли производили на меня такое сильное впечатление, что часто удерживали меня от многих попыток, которые были совершенно безопасны, но одна из них опять привлекла меня через нескольких дней. Я имела привычку часто ходить по окрестным деревням около города, в надежде встретить что нибудь на пути. И вот, проходя раз мимо одного дома в Степней, я увидела на подоконнике два кольца, одно небольшое с бриллиантом, другое простое золотое; вероятно, их оставила какая нибудь легкомысленная барыня, у которой было больше денег, чем разсудка; а может быть, она их оставила здесь до тех пор, пока помоет свои руки.

Я прошла несколько раз мимо окна с целью посмотреть, был ли кто нибудь в этой комнате, или нет, и хотя я не заметила никого, тем не менее не была вполне уверена; и потому мне пришло в голову постучать в окно, как будто я хотела сказать тому, кто подойдет к окну, не бросать тут колец, так как я видела двух подозрительных людей, которые внимательно их разсматривали. Подумано, сделано; я постучала раз или два в окно, но никто не откликнулся, тогда я сильно надавила на оконное стекло; оно треснуло и разбилось с небольшим шумом, я вытащила два кольца и ушла; бриллиантовое кольцо стоило 3 фунта, а золотое около 9 шиллингов.

Теперь у меня явилось затруднение: я не знала, куда сбывать свой товар, и особенно шелковую материю. Я не хотела отдавать вещи за безценок, как это обыкновенно делают несчастные бедные воры, и потому я придумала найти свою старую гувернантку и возобновить с ней знакомство. Я аккуратно посылала ей ежегодно пять фунтов за моего мальчика до тех пор, пока могла. Наконец, я должна была прекратить платеж. Тем не менее я написала ей письмо, в котором объяснила, что потеряла мужа и пришла в такое положение, что не могу больше платить за сына; в письме я умоляла ее устроить дело так, чтобы несчастное дитя не слишком страдало за грехи своей матери.

Теперь я сделала ей визит и увидела, что она практикует понемногу свое ремесло, хотя и находится не в таких цветущих условиях, как прежде, потому что она была привлечена к суду одним джентльменом, у которого похитили дочь; повидимому, она помогала её похищению и едва избежала виселицы; процесс разорил мою гувернантку так, что она жила в бедной обстановке и не пользовалась уже такой прекрасной репутацией, как прежде; однако же, она еще продолжала, как говорится, довольно твердо стоять на ногах: у нея осталось некоторое состояние, она давала деньги под залоги и жила довольно сносно.

Она приняла меня очень любезно, как всегда, уверяя, что я нисколько не потеряла в её уважении, не смотря на перемену моего положения, что она позаботилась о моем ребенке, хотя я и не могу больше платить за него, и что женщина, у которой он помещен, живет в полном довольстве. Таким образом на,этот счет я могу несколько успокоиться по крайней мере до тех пор, пока буду в состоянии существенно позаботиться о нем.

сказала, что это был один из подарков моего мужа; затем я показала ей две штуки шелковой материи, объяснив, что я привезла их из Ирландии, и небольшое бриллиантовое кольцо. Что касается узелка с серебром и ложками, то я нашла случай сбыть их раньше, а приданое ребенка она предложила мне взять себе, полагая, что это было мое. Она объявила мне, что сама дает деньги под залог, и потому продаст мои вещи, как будто оне были у нея заложены; таким образом она тотчас послала за своими агентами, которые, нисколько не смущаясь, купили у нея все это, заплатив хорошую цену.

Теперь у меня явилась мысль, что эта полезная женщина может несколько помочь мне в моем презренном положении, дав мне какое нибудь занятие. Я готова была с радостью приложить свои руки к какому нибудь честному занятию, если бы можно было его получить, но честные дела не входили в область ведения моей гувернантки.

Если бы я была моложе, быть может она и помогла бы мне, но мне было пятьдесят лет; в такие годы едва ли возможно подобное ремесло. Кончилось, однако, тем, что она пригласила меня к себе жить, пока я найду какое нибудь дело; так как это стоило очень немного, то я с радостью приняла её предложение. Теперь, устроившись сравнительно лучше, я могла поместить отдельно моего маленького сына от последняго мужа; она помогла мне и в этом, обязав платить за него пять фунтов в год. Все это было для меня такой большой помощью, что я надолго бросила свое постыдное ремесло, в которое посвятила себя так недавно, и охотно принялась за работу, хотя было трудно достать ее, не имея знакомств.

Наконец, я получила несколько швейных заказов на дамское постельное белье, юбки, и другия бумажные вещи, чему я очень обрадовалась. Я начала усиленно работать и жить этим; но бдительный демон, решив, что я должна продолжать служение ему, не переставал подстрекать меня выйти из дому на прогулку, иначе сказать, он наталкивал меня на удобный случай приняться за старое ремесло.

Однажды ночью, слепо повинуясь его велениям, я долго блуждала по улицам, но не нашла себе дела; недовольствуясь этим, я вышла на следующий вечер и, проходя мимо питейного дома, увидела, через открытую дверь небольшой залы прямо против улицы, на столе, серебряный кубок, какие обыкновенно употреблялись в кабаках того времени. Повидимому, большая компания только что оставила этот стол и беззаботный мальчик забыл убрать кубок.

ушел и я слышала, как он спустился в погреб нацедить эля. В это время ко мне подошел другой мальчик и спросил: - Вы звали? - Я меланхолическим тоном ему ответила:

- Нет, мальчик уже пошел для меня за пинтой эля.

В то время как я сидела, я слышала, что женщина, стоявшая на конторкой, спросила:

- Они все ушли впятером? - при этом она указала на мое место. Мальчик ответил ей: "Да".

- А кто убрал кубок? продолжала женщина. "Я, - отвечал другой мальчик; вот он", и он, показал на другой кубок, который по забывчивости взял с другого стола; а может быть плут забыл, что он его совсем не принял, что и было в действительности.

дитя мое, береги серебряную посуду. При этом я указала ему на серебряный кувшин, в котором он приносил мне эль. Мальчик ответил: - хорошо, сударыня, идите с Богом, - и я ушла.

Придя к своей гувернантке, я сказала себе, что теперь настало время испытать ее, с тем чтобы, в случае, если меня откроют, обратиться к ней за помощью.

Когда я пробыла дома несколько времени и мне представился случай переговорить с ней наедине, то я сказала, что имею сообщить ей тайну огромной важности, если она обещает сохранить ее. Она ответила, что одну мою тайну она сохранила, и потому у меня нет оснований думать, что она изменит другой. Тогда я сказала ей, что со мной случилось что то необыкновенное, случилось неожиданно, без всякого намерения, и затем передала ей всю историю кубка.

- Вы принесли его с собой, моя милая? - спросила она.

- Да, - отвечала я, показывая кубок. Но что мне делать теперь? Не лучше ли отнести его назад?

- Но неужели у них хватит настолько низости, чтобы арестовать меня, после того как я возвращу назад кубок?

- Вы не знаете этого сорта людей, дитя мое, - сказала она; - они не только отправят вас в Ньюгет, но постараются вас повесить, не обращая внимания на то, что вы честно возвратите украденную вещь; или они поставят ваш на счет все кубки, которые были раньше у них украдены, и заставят вас заплатить за них.

- Но что же мне делать в таком случае? - спросила я

- Что делать? - отвечала она, - вы ловко украли кубок и вам остается одно - оставить его у себя, раз у вас нет возможности возвратить его. С другой стороны, разве вы меньше нуждаетесь, чем они, дитя мое? Я бы очень желала иметь каждый вечер такую добычу.

у нея прежде.

Прошло немного времени и я яснее, чем прежде, убедилась в этом, потому что я видела, как иногда приносили к ней эфесы сабель, ложки, вилки, серебряные кувшины и другия подобные вещи не для залога, а прямо на продажу. Она покупала все это без всяких разспросов, но очень дешево.

Я узнала также, что она плавит у себя покупаемую серебряную посуду, для того чтобы ее нельзя было узнать; так, однажды утром она пришла ко мне и сказала, что сегодня она будет плавить серебро и потому, если я хочу, то могу прибавить и свой кубок, тогда никто не отыщет его. Я сказала, что согласна от всего сердца. Тогда она свесила кружку и заплатила мне действительную стоимость серебра; но я видела, что она совсем не так поступает с другими своими клиентами.