Радости и горести знаменитой Молль Флендерс...
XVII. Я становлюсь искусной воровкой. - Двое моих товарищей осуждены. - Ценная добыча на пожаре. - Первая опасность.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Радости и горести знаменитой Молль Флендерс... XVII. Я становлюсь искусной воровкой. - Двое моих товарищей осуждены. - Ценная добыча на пожаре. - Первая опасность. (старая орфография)

XVII. 

Я становлюсь искусной воровкой. - Двое моих товарищей осуждены. - Ценная добыча на пожаре. - Первая опасность.

Спустя некоторое время, однажды, когда я сидела в очень грустном настроении за работой, она стала спрашивать у меня о причине моей грусти. Я ей сказала, что у меня тяжело на сердце, так как работы мало, мне нечем жить и я не знаю, что делать. Она засмеялась, говоря, что мне стоит только выйти на улицу, чтобы попытать счастья, быть может, мне снова попадется серебряная посуда.

- О, моя матушка, - сказала я, - ведь я совсем неопытна в этом ремесле, и если меня схватят, то я тут же погибну.

- Да, это правда, - отвечала она, - но я могу вас познакомит с одной начальницей школы, которая выучит вас быть такой же ловкой, как она сама.

Я задрожала при этом предложении, потому что до сих пор я не имела ни сообщников, ни знакомств в этом мире. Но она победила мою осторожность и все мои опасения; таким образом в короткое время, при помощи этой леди, я стала такой же смелой и искусной воровкой, какою была когда-то грабительница Молль, хотя, если верить молве, я и на половину не была так красива, как она.

Женщина, с которой меня познакомила моя гувернантка, была искусна в трех различных родах этого мастерства: она умела обкрадывать лавки, вытаскивать оттуда и из карманов бумажники и отрезывать золотые карманные часы у дам; во всем этом она преуспевала с таким искусством, какого не достигала ни одна женщина. Мне особенно понравилось первое и последнее занятие; некоторое время я помогала ей в её практике, как помогает помощница акушерке, без всякого вознаграждения.

Наконец она сделала мне экзамен. Она научила меня своему искусству, и я несколько раз необыкновенно ловко отцепила часы от её собственного пояса; после этого испытания она указала мне на добычу, - это была молодая беременная женщина с очаровательными часами. Дело должно было начаться в тот момент, когда дама будет выходить из церкви; моя сообщница шла с боку этой дамы и в то время, когда последняя подошла к ступенькам лестницы, та нарочно упала перед ней и так сильно, что мистрисс страшно испугалась и обе спутницы испустили ужасные крики; в тот момент, когда она толкнула даму, я схватила её часы и ловко держала их; дама в испуге задрожала, что позволило мне снять часы с крючка, так что она ничего не заметила; я тотчас ушла, оставя свою учительницу приходить в чувство вместе с дамой, которая скоро увидела, что у нея нет часов.

- Ай, ай! - сказала моя сообщница, - значит, меня толкнули мошенники. Странно, как вы не заметили раньше, что у вас сняли часы; мы могли бы во время схватит этих негодяев.

Она так хорошо разыграла всю комедию, что никто не заподозрил ее, и я пришла домой часом раньше. Таково было мое первое похождение в товариществе; затем привычка ожесточила мое сердце, я стала смелой до крайности, тем более, что я долго свободно практиковала свое занятие, не попадаясь никому в руки; словом сказать, мы так долго воровали вместе с своей товаркой, не боясь быть схваченными, что не только стали самыми смелыми воровками, но и были очень богаты: одно время мы имели в своих руках двадцать одну штуку золотых часов.

Я вспоминаю, что однажды, находясь в более грустном настроении духа, чем обыкновенно, мне пришла в голову мысль, вероятно внушенная каким нибудь добрым гением, если существуют такие, мысль - оставить свое ремесло. Я разсуждала так: я начала воровать под гнетом нищеты, которая толкнула меня на страшный путь порока, но теперь, когда мои бедствия окончились и я могу поддерживать свое существование работой, имея в запасе капитал в 200 фунтов, то почему теперь не оставить мне этот путь, тем более, что в противном случае я не могу разсчитывать быть всегда свободной, потому что рано или поздно, но меня схватят я я погибну.

Без сомнения это была счастливая минута; если бы я послушала благословенного совета, откуда бы он ни исходил, я бы нашла еще средства для спокойной и честной жизни. Но моя судьба была определена иначе; увлекавший меня алчный дьявол крепко сжимал меня в своих когтях и не позволял вернуться: как прежде бедность, так теперь жадность гнали меня вперед до тех пор, пока я лишилась всякой возможности вернуться назад. Когда разсудок подсказывал мне свои доводы, алчность возставала и нашептывала мне следующия слова: "Иди вперед, тебе помогает удача; продолжай, пока будешь иметь четыреста или пятьсот фунтов; тогда оставишь, тогда будешь жить в довольстве и не будешь больше работать".

Таким образом из когтей дьявола меня не выпускали какие то чары, я не имела сил выйти из этого круга, до тех пор, пока не запуталась в лабиринте бедствий.

Однако эти мысли произвели на меня некоторое впечатление, и заставили действовать с большим благоразумием, чем прежде; я принимала более предосторожности, чем даже мои учительницы. Моя товарка, как я называла ее, хотя я должна бы называть ее моей хозяйкой, вместе с другой своей ученицей первые испытали несчастье; в поисках за добычей, оне посягнули на товар одного торговца полотнами в Чипсайде, но были пойманы с двумя штуками батиста его зорким прикащиком.

Этого было достаточно, чтобы отправить их обеих в Ньюгет, где, к несчастию, вспомнили их прежние проступки: против них было возбуждено два новых доказанных обвинения и, таким образом, несчастных приговорили к смерти; обе заявили в суде, что оне беременны, хотя моя наставница могла быть не больше беременна, чем я.

Я часто ходила навещать и утешать их, ожидая своей очереди в будущем; но при воспоминании о моем несчастном рождении, о бедствиях моей матери, это место внушало мне такой ужас, что я не могла переносить его больше и потому перестала бывать там.

О, если бы бедствия моих подруг послужили мне предостережением! тогда я могла быть еще счастлива, потому что до сих пор я была свободна, и на мне не лежало никаких обвинений; но моя чаша еще не переполнилась.

реестр каторжных и ее отправили в ссылку.

Этот пример поразил ужасом мое сердце, и я долго не предпринимала никаких экскурсий. Но однажды ночью в доме, соседнем с домом моей гувернантки, раздался крик: "Пожар!" Моя гувернантка подбежала к окну и немедленно закричала, что дом такой то в огне, и пламя пробивается сверху, что было справедливо. Но при этом она толкнула меня локтем и сказала:

"Теперь, дитя мое, представляется редкий случай; пожар так близко от нас, что вы успеете пройти туда прежде, чем толпа загородит улицу". Затем она объяснила мне мою роль. - "Идите, дитя мое, в дом; бегите и скажите леди или тому кого увидите, что вы пришли на помощь и что вас прислала такая то леди, живущая в конце этой улицы".

Я пошла и, придя в дом, нашла всех в смятении. Вбежав туда, я встретила горничную и сказала ей: "Ах, моя милая, скажите, как случилось такое несчастье! А где ваша хозяйка? Где её дети? Я пришла от мадам помочь вам". Горничная побежала... "Сударыня, сударыня, закричала она так громко как могла, пришла госпожа от мадам, помочь нам". Бедная женщина почти без чувств подбежала ко мне, держа узел и двух детей.

- Мадам, - сказала я, - позвольте отвести мне бедных малюток к мадам; она просит вас прислать их, она позаботится о несчастных агнцах. С этими словами я взяла одного, которого она держала за руку, а она мне передала другого, бывшого у нея на руках.

- О, да! да! ради Бога, - сказала она, отнесите их к ней и поблагодарите ее за её доброту!

- Может быть, у вас есть еще что нибудь передать ей на хранение? - спросила я; она заботливо сбережет все.

- О Боже, благослови ее! Возьмите этот узел с серебром и отнесите к ней. Боже мой! мы в конец разорены, мы погибли!

Она меня оставила, бросившись как безумная вместе с горничной в другия комнаты, я же ушла с узлом и двумя детьми.

- Увы! бедная хозяйка, - жалобным тоном проговорила она, - у вас упадет с рук дитя; Боже мой, Боже мой, что за несчастье, позвольте я помогу вам.

С этими словами она положила руку на узел, желая понести его за мной.

- Нет, нет, - сказала я, - если вы хотите помочь, возьмите ребенка за руку и доведите со мной до конца улицы, я заплачу вам за труды. - После этого ей ничего не оставалось делать, как идти за мной. Я увидела, что она занимается одним со мной ремеслом и ничего не желала, кроме узла; однако она довела меня до двери, так как ей нельзя было поступить иначе. Когда мы пришли, я шепнула ей на ухо:

- Иди, дитя мое, я знаю, кто ты, там тебе много дела.

- Мадам встала? - спросила я, - Будьте добры, скажите ей, что мадам умоляет ее взять этих двух детей; бедная женщина совсем растерялась, весь дом их в огне.

Таким образом, от меня детей очень любезно приняли, и я ушла с узлом. Одна горничная спросила меня, - может быть я оставлю у них и узел,

- Нет, моя милая, - отвечала я, - это я должна отнести в другое место.

Теперь я была далеко от толпы и потому могла свободно продолжать дорогу с узлом и принести его прямо домой к своей гувернантке, где, взяв узел к себе на верх, начала его разбирать. Я с ужасом говорю, сколько нашла там сокровищ; достаточно сказать, что кроме большого количества мелкой серебряной посуды, я нашла там золотую цепь старинного фасона с сломанным фермуаров, из чего я заключила, что цепь давно не была в употреблении, хотя золото было хорошого качества; маленький ящик с кольцами, свадебное кольцо, несколько обломков золотого фермуара, золотые часы, кошелек с 24 фунтами в старинных золотых монетах и много других драгоценностей.

глядя на все эти сокровища, я была тронута до глубины души; мне пришла на мысль бедная женщина, которая, потеряв почти все, думает, что она спасла по крайней мере прибранную посуду и другия драгоценные вещи... Но как она будет изумлена, когда узнает, что ее обманули...

Однако принятое мною раньше решение оставить мое ужасное ремесло, когда я приобрету порядочные средства, я не привела в исполнение; корыстолюбие так овладело мной, что я не питала надежды изменить характер своей жизни; "еще немного, еще немного" - вот что было моим постоянным припевом.

Моя гувернантка в продолжении некоторого времени сильно безпокоилась о судьбе моей повешенной подруги потому что последняя могла рассказать о ней многое такое, что могло отправить и ее по такой же дороге.

Правда, когда несчастная отошла в вечность, не сказав того, что знала (хотя от нея вполне зависело получить прощение, выдав своих друзей), то это так растрогало мою гувернантку, что она искренно плакала о злосчастной судьбе своей подруги. Я утешала ее, но за это она помогала мне коснеть в пороке и тем готовить себе такую же участь.

Как бы то ни было, я стала благоразумнее и осторожнее, более всего я воздерживалась воровать в лавках и особенно у суконщиков и мелочных торговцев, так как эти нахалы всегда смотрели во все глаза. Но мы всегда знали, где открывается новая лавка, и особенно если ее открывали люди, неопытные в торговле; тогда они могли быть уверены, что мы посетим их вначале два или три раза, и им надо было иметь много ловкости, чтобы избежать наших визитов.