Радости и горести знаменитой Молль Флендерс...
XVIII. Я делаюсь осторожнее. - Открытие контрабанды. - Моя известность и происходящая отсюда опасность. - Я вновь избегаю виселицы.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Радости и горести знаменитой Молль Флендерс... XVIII. Я делаюсь осторожнее. - Открытие контрабанды. - Моя известность и происходящая отсюда опасность. - Я вновь избегаю виселицы. (старая орфография)

XVIII. 

Я делаюсь осторожнее. - Открытие контрабанды. - Моя известность и происходящая отсюда опасность. - Я вновь избегаю виселицы.

Теперь, избежав близкой опасности быть повешенной и имея перед глазами подобные примеры, я стала еще более осторожной; но у меня была новая искусительница, которая каждый день подстрекала меня на новые предприятия; теперь представилось дело, подготовленное под её непосредственным управлением, и потому она надеялась получить большую долго ожидаемой добычи. В одном частном доме был устроен большой склад фландрских кружев, и так как эти кружева считались запрещенным товаром, то они представляли для каждого таможенного чиновника большой приз, в случае если бы ему удалось открыть этот склад; моя гувернантка сообщила мне полные сведения как о количестве кружев, так и о месте, где они спрятаны. Таким образом я отправилась к одному таможенному чиновнику и сказала ему, что я могу сделать ему важное открытие, если только он обезпечит мне известное вознаграждение. Дело было совершенно честное и законное, и потому он, согласившись на мое предложение, позвал констэбля, и мы заняли дом. Так как я заранее заявила ему, что я сама отправлюсь прямо в склад, то он и возложил на меня эту заботу; помещение было темное, узкое, я с большим трудом проскользнула туда со свечей в руке, и стала передавать ему куски кружев, позаботясь о том, чтобы в то же время оставить для себя, сколько можно было их спрятать и вынести. Я сдала всего кружева на сумму около 300 фунтов и спрятала для себя на 50. Эти кружева принадлежали не хозяевам дома, но купцу, который поместил их на складе, а потому хозяева не были особенно огорчены этим.

Я верно поделила добычу с моей гувернанткой, которая с этих пор стала относиться ко мне, как к очень искусной пройдохе в тонких делах. Я сама видела, что последняя операция была лучшей моей работой на этом поприще и потому теперь стала заниматься розыском запрещенного товара; собрав сведения о том, где можно найти такой товар, я сперва покупала немного, а затем доносила куда следует; однако, ни один из таких доносов не принес мне столько выгоды, как первый; я была слишком осторожна и не хотела, по примеру других, подвергать себя слишком большому риску, который приводит всегда к гибели.

Следующим моим приключением была попытка украсть золотые часы у одной дамы. Дело происходило в толпе у входа в церковь, причем мне угрожала сильная опасность быть схваченной на месте преступления. Я уже держала в руке часы, но почувствовала, что не могу их снять; тогда я мгновенно бросила их и так сильно закричала, точно меня убивают; я объяснила при этом, что какой-то мужчина наступил мне на ногу и что здесь, вероятно, есть жулики, потому что другой мужчина хотел оторвать у меня часы; вы должны помнить, что на все такия похождения мы выходим прекрасно одетыми, и в то время на мне было дорогое платье и с боку висели часы. Таким образом я нисколько не отличалась от любой богатой дамы.

Едва я перестала кричать, как моя дама тоже закричала: "воры", говоря, что у нея хотели снять часы.

В то время, когда у меня были в руках её часы, я стояла очень близко возле нея, но, когда я закричала, то быстро отскочила, и толпа увлекла ее немного вперед. Когда-же она в свою очередь закричала, то я находилась от нея уже на таком разстоянии, что у нея не могло возникнуть относительно меня ни малейшого подозрения; на её крик "воры" кто-то возле меня закричал: "Да, здесь тоже есть вор, он хотел обокрасть эту лэди".

В это самое мгновение, немного дальше в толпе, к моему величайшему счастью, снова закричали: "вор! вор!" и действительно тут же схватили одного молодого человека на месте преступления. Этот несчастный вовремя явился на выручку; хотя я и раньше вела себя бодро и уверенно, но теперь никто больше не мог заподозрить меня, и часть волнующагося народа направилась в ту сторону; бедный малый был предоставлен яростной уличной толпе, жестокость которой нет надобности описывать, хотя воры предпочитают эту жестокость Ньюгету, где после долгого заключения их ожидает виселица, или, на лучший конец, ссылка в каторгу.

Таким образом я снова избежала близкой опасности и была так напугана, что долго не прикасалась к чужим часам.

Обращаюсь к моей доброй старой гувернантке. Я могу смело сказать, что она была рождена карманной воровкой и, как я узнала потом, прошла все степени этого искусства; однако, раз ее поймали и уличили так ясно, что она была осуждена в ссылку; но, благодаря своему редкому красноречию, а также деньгам, она нашла возможность в товремя, когда корабль остановился запастись провизией, уйти на берег и остаться в Ирландии. После того она многие годы продолжала заниматься своим старым ремеслом; потом, попав в другого сорта компанию, она стала акушеркой и сводней, и проделывала сотни различных штук, которые она и рассказала мне в то время, когда мы вступили с ней в самые интимные отношения; таким образом этому порочному созданию я была обязана такою ловкостью в деле, какой никто не достигал раньше меня; благодаря этой ловкости, я долго и безопасно продолжала свое занятие.

После этих приключений в Ирландии, моя гувернантка приобрела общую известность и потому, оставив Дублин, отправилась в Англию; так как срок её ссылки еще не истек, то она бросила свое прежнее ремесло, опасаясь снова попасть в плохия руки, что несомненно привело бы ее к гибели.

Теперь главная для меня опасность заключалась в том, что я стала известностью в своем деле; многие мои товарищи по ремеслу ненавидели меня скорей из зависти, чем по какому нибудь другому поводу; они негодовали на меня за то, что я избегала опасности в то самое время, когда их отводили в Ньюгет. Они-то и дали мне имя Молль Флендерс, не имевшее ничего общого с моим настоящим именем; впрочем, один раз в своей жизни, я, как уже говорила об этом, называлась Молль Флендэрс, и именно в то время, когда я жила в Минте. Но этого не мог знать никто из этих негодяев, и потому я решительно не понимаю, почему и при каких обстоятельствах они дали мне такое имя.

Скоро до меня дошли слухи, что некоторые из заключенных в Ньюгете поклялись донести на меня, и так как я знала, что между ними двое или трое были на это весьма способны, то я сильно встревожилась и долго не выходила из дому. Но моя гувернантка, разделяя со мной мои успехи и играя всегда наверняка, придумала новый способ дать мне возможность спокойно выходить на улицу: она одела меня мужчиной и заставила таким образом начать новую профессию.

Я была высокого роста, хорошо сложена, но имела слишком гладкое для мужчины лицо; однако же это не особенно мешало, потому что днем я выходила очень редко. Но я не скоро привыкла к своему новому платью; в нем я не чувствовала себя такой ловкой и подвижной, я делала все неуверенно и потому мне было не так легко, как прежде, избегать опасности; в виду этого я решила оставить этот костюм, тем более, что следующий случай вполне оправдал мое решение.

Моя гувернантка, переодев меня мужчиной, в то жо время познакомила с одним молодым человеком, весьма опытным в своем деле; в течении первых трех недель мы работали с ним вместе. Главным нашим занятием было сторожить прилавки магазинов и таскать какой попадется товар, оставленный там по небрежности; работая таким образом, мы, говоря нашим языком, сделали много хороших дел. Мы были всегда вместе и потому стали очень дружны, хотя он никогда не узнал, что я женщина, не смотря на то, что наше занятие заставляло меня иногда ночевать с ним в одной комнате.

Но его злосчастная судьба скоро положила конец нашей совместной жизни. На одной улице была лавка, позади которой находился склад, выходивший на другую улицу; таким образом, этот дом образовал угол. Через окно склада мы заметили на прилавке или на выставке, бывшей прямо перед нами, пять штук шелковой материи; было почти темно, но прикащики, занятые уборкой, вероятно не успели или позабыли закрыть окно.

Мой молодой товарищ так обрадовался этому, что не мог сдержать себя; он говорил мне: "клянусь, что все это будет мое, даже в том случае, если бы потребовалось взломать дом". Я хотя и отговаривала его, но видела, что слова мои были напрасны; и так, он быстро бросился к окну, ловко вынул одно стекло, взял четыре штуки шелковой материи и с ними вернулся ко мне. Но за ним немедленно погналась страшная толпа; мы стояли друг против друга, у меня в руках ничего не было, я тотчас шепнула ему:

- Ты погиб!

и нас преследовали обоих; скоро его схватили с двумя другими штуками шелку и тогда толпа разделилась, - часть повела его, а другая погналась за мной. Я бежала изо всех сил и, наконец, достигла дома моей гувернантки. Меня горячо преследовали несколько человек, которые, имея острое зрение, увидели, куда я скрылась, и осадили дом; они не сразу стали стучать в дверь, что дало мне время сбросить мужской костюм и одеться в свое платье; между тем моя гувернантка, бывшая всегда наготове, заперла дверь и закричала, что сюда не вбегал никакой мужчина. Но толпа утверждала, что все видели, как в этот дом вбежал молодой человек, а потому она требовала отпереть, угрожая в противном случае выломать дверь.

Моя гувернантка, нисколько не смущаясь, спокойно отвечала, что они могут свободно войти и обыскать её дом, если пожелают привести с собой констэбля, который выберет нескольких человек для осмотра, понимая, что было бы безразсудно впускать в дом всю толпу; толпа согласилась, тотчас послала за констэблем и, когда тот явился, хозяйка безпрекословно отворила дверь; констэбль остался охранять вход, отправя нескольких человек осмотреть дом; моя гувернантка ходила с ними по комнатам и, когда они подошли к моей двери, она окликнула меня и громко сказала:

- Кузина, прошу вас, отворите дверь; этим господам нужно осмотреть вашу комнату.

Вся моя обстановка имела скромный и благопристойный вид; поэтому они обошлись со мной так вежливо, как я не ожидала, впрочем, не прежде, чем сделали самый тщательный обыск, причем они осмотрели все на кровати, под кроватью, словом, везде, где можно было что нибудь спрятать; окончив обыск и не найдя ничего, они извинились и спустились вниз по дестеице.

Осмотрев таким образом весь дом от чердака до погреба и от погреба до чердака и не найдя никого, они успокоили толпу, но взяли с собой мою гувернантку и повели ее к судье, где двое свидетелей божились, что они видели, как преследуемый ими вор вбежал в её дом. Тогда моя гувернантка возвысила голос и стала шуметь, говоря, что опозорили её дом, а с ней поступили, как с какой-то негодяйкой; может быть к ней и входил какой нибудь человек, который, без её ведома, тотчас же благополучно вышел, но она готова присягнуть в том, что ни один знакомый ей мужчина не переступал её порога в этот день; могло легко случиться, что в то время, когда она была на верху, какой нибудь человек, найдя дверь открытой, в страхе вбежал в дом, желая найти в нем убежище от преследователей, и если это действительно так случилось, то он мог свободно уйти через другой выход, потому что в доме есть еще дверь, которая выходит в переулок.

на свободу.

Легко представить, в каком страхе я жила все это время; с тех пор моя гувернантка ничем не могла убедить меня переодеться мужчиной: ведь это значило бы, говорила я ей, самой выдать себя.

Благодаря этому несчастному случаю, дела моего товарища оказались чрезвычайно плохи; его привели к судье, который отправил несчастного в Ньюгет; поймавшие его люди стали преследовать его судом; они приняли участие в следствии и обязались явиться в заседание суда, чтобы поддержать против него обвинение.

Однако он получил отсрочку, в виду его обещания открыть своих соучастников и главным образом человека, с которым совершил последнюю кражу; он сообщил мое имя, Габриель Спенсер, под которым я действовала с ним, и сделал все, что мог, чтобы разыскать Габриеля Спенсера; он описал мою наружность, указал, где я жила, словом сообщил все известные ему подробности; но он поневоле скрыл главное, а именно мой пол, что и было моим спасением в данном случае. По его указаниям потревожили две или три семьи, но никто и ничего не знал обо мне; говорили только, что у него был товарищ и что его видели с ним. Что касается моей гувернантки, то хотя она и была посредницей при нашем с ним знакомстве, но оно состоялось через вторые руки, так что он тоже ничего не знал о ней.

Таким образом дело приняло для него плохой оборот, так как он не мог исполнить своего обещания; присяжные решили, что он издевается над правосудием, и лавочник с большей жестокостью начал против него свои преследования.

в которой когда-то я так хорошо прожила несколько времени с моим Ланкаширским мужем. Здесь я рассказала им выдуманную басню, что я ожидаю своего мужа из Ирландии и послала ему письмо, в котором пишу, что хочу встретить его в Донстебле, в их гостиннице; он наверное прибудет сюда через несколько дней, если его корабль встретит попутный ветер.

Моя хозяйка очень обрадовалась моему приезду, а хозяин поднял такую суматоху по этому случаю, что будь я герцогиня, то не могла бы ожидать лучшого приема. Таким образом, если бы я захотела, то могла бы прожить здесь с удовольствием месяц или два, но меня поглотили совершенно иного рода заботы. Я страшно безпокоилась, чтобы мой товарищ не выдал меня, и это наполнило страхом мою душу; мне не у кого было искать помощи, я не имела друзей, кроме моей гувернантки, и не видела другого выхода, как отдать себя в её руки, что я и сделала, сообщив ей свой адрес и получая от нея письма, которые бросали меня в ужас. Наконец, она сообщила мне, что он повешен; это было для меня таким приятным известием, какого я давно не получала.

Я прожила здесь пять недель с полным комфортом и затем объявила своей хозяйке, что имею письмо от мужа из Ирландии, в котором он сообщает хорошия вести о своем здоровье и дурные о своих делах; это не позволяет ему уехать так скоро, как он разсчитывал, и по всей вероятности мне придется одной возвращаться в Лондон.

Моя хозяйка поздравила меня с хорошими известиями о здоровье моего мужа.

- Да, да, но мне очень досадно, - сказал хозяин, - что ваш супруг не приедет сюда, а я так был рад его увидеть. Но раз вы наверное узнаете, что он возвращается, летите сюда на встречу ему, вы всегда будете у нас желанной гостьей.

После этих приветствий мы разстались, и я с радостью вернулась в Лондон, где нашла в таком же восторге свою старую гувернантку, в каком находилась сама. Теперь она объявила мне, что не советует вступать ни в какие сообщества, видя, что я гораздо удачнее рискую одна. Действительно, хотя я рисковала так смело, как никто из них, однако с большим благоразумием обдумывала предприятие и с большим присутствием духа избегала опасности.

Часто даже я сама удивлялась своему особенному удальству; и в самом деле, видя, как моих товарищей хватают и бросают в руки правосудия и как они гибнут, я тем не менее не могла серьезно решиться оставить свое постыдное ремесло, особенно принимая во внимание, что теперь я далеко не была бедной, и что соблазны нищеты, служащие главной причиной этого порока, уже не имели для меня значения: у меня было около 500 фунтов чистыми деньгами, так что я могла жить хорошо. Но повторяю, у меня и теперь не было желания остановиться, точно так же, как в то время, когда я не имела и 200 фунтов и у меня не стояли перед глазами такие ужасные примеры.

Однако судьба одной моей новой подруги произвела на меня на некоторое время сильное впечатление, хотя и оно также скоро изгладилось, как все остальные. Это была поистине несчастная случайность. Однажды я захватила штуку прекрасной камки (шелковая материя) в розничном магазине, но из него вышла с пустыми руками, так как успела передать товар своей компаньонке; мы пошли, одна в одну сторону, а другая в другую. Мы были еще недалеко от магазина, как его хозяин, заметив кражу, послал своих прикащиков, которые и побежали в разные стороны; скоро они схватили женщину с куском материи; я же случайно проскользнула в один дом, где в первом этаже находилась кружевная лавка; здесь я с удовольствием, или вернее с ужасом, увидела в окно, что мою несчастную подругу тащат к судье, который немедленно отправит ее в Ньюгет.

которая поплатилась за мою кражу.

После этого случая с несчастной женщиной, я долго сидела дома; я понимала, что если при первой неудачной краже я попаду в тюрьму, то она со всей готовностью будет свидетельствовать против меня и, стараясь спасти свою жизнь, не пожалеет моей; я знала, что становлюсь известной суду присяжных в Лондоне и хотя никто не знает меня в лицо, но если попаду в их руки, то они станут на меня смотреть, как на человека, провинившагося не в первый раз; поэтому я решила ожидать, чем кончится судьба этого несчастного создания, находя случай несколько раз пересылать ей деньги.

Наконец настало судебное разбирательство её дела. Она оправдывалась тем, что не она украла найденные у нея вещи, а их передала ей некая женщина, известная под именем Молль Флендэрс, которую она не знает и с которой она вместе вышла из лавки. Прикащаки положительно утверждали, что она была в магазине в тот момент, когда украден товар, что они сразу заметили его исчезновение, нагнали ее и нашли у нея товар; на этом основании присяжные обвинили ее. Но судебная палата, усматривая, что в сущности не она была, лицом совершившим кражу, и что ей трудно найти Флендэрс, то есть, меня, оказала ей величайшую милость, приговорив ее к ссылке; кроме того, палата объявила, что, если современем она розыщет указанную Молль Флендэрс, тогда суд будет ходатайствовать о полном прощении, иными словами, если она съумеет в течение известного времени представить меня в суд, тогда меня повесят, а ей дадут полную свободу. Я приняла все меры, чтобы сделать это невозможным и, таким образом, спустя немного времени, приговор над ней привели в исполнение, то есть ее отправили в ссылку.

Несчастия этой женщины случились за несколько месяцев раньше моей последней истории, которую я уже рассказала. Они послужили отчасти поводом для моей гувернантки предложить мне переодеваться в мужское платье, чтобы я могла выходить, не быв замеченной; но я скоро оставила эти переодевания, представлявшия для меня большие затруднения.