Радости и горести знаменитой Молль Флендерс...
XIX. Я успокоиваюсь. - Мои похождения в качестве проститутки.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Радости и горести знаменитой Молль Флендерс... XIX. Я успокоиваюсь. - Мои похождения в качестве проститутки. (старая орфография)

XIX. 

Я успокоиваюсь. - Мои похождения в качестве проститутки.

Теперь я была спокойна относительно всяких свидетельств против меня, потому что все те, кто был замешан со мной в различные дела или кто знал меня под именем Молль Флендэрс, все были повешены или высланы; поэтому я, так сказать, свободно открыла себе новый кредит и имела много счастливых других похождений, впрочем, мало похожих на прежния.

Теперь настало веселое время года, начиналась Варфоломеевская ярмарка. Я не имела привычки ходить по ярмарке, так как она не представляла для меня особенных выгод; в этом же году я направилась к монастырям; во время одной из таких прогулок я случайно попала в лавку, где разыгрывались в лотерею различные вещи. Здесь тоже не представлялось мне ничего особенного, пока не явился какой то джентльмен; он был прекрасно одет и повидимому очень богат. Беседуя то с тем, то с другим, он обратил на меня особенное внимание и был очень любезен со мной. Прежде всего он сказал мне, что возьмет на мое счастье билет, что и сделал. На этот билет выпала какая то безделица, кажется, пуховая муфта, которую он предложил мне; он продолжал поддерживать со мной разговор с более чем обыкновенною любезностью, но очень вежливо, как истинный джентльмен.

Таким образом мы долго говорили, пока не вышли из лавки и не направились вместе к монастырю; он наговорил мне тысячи различных пустяков, не делая однако никакого предложения. Наконец он объявил, что очарован моим обществом, и спросил, позволю-ли я себе довериться ему и сесть с ним в карету. Сначала я отклонила его предложение, но потом, не смотря на то, что мне немного наскучили его любезности, я согласилась.

Сперва я не могла сообразить, что представляет из себя этот джентльмен, но скоро я заметила, что он немного пьян и не прочь выпить еще. Он повез меня к Спринг-Гардн, в Найтс-бридж, где мы гуляли в саду, причем он очень деликатно обходился со мной, хотя пил много, предлагая и мне выпить, но я отказалась.

До сих пор во всех его беседах не было никаких непристойных намеков. Мы ездили в карете по разным улицам; было около десяти часов вечера, когда он приказал остановиться возле одного дома, где повидимому у него были знакомые, которые не постеснялись показать нам тот-час отдельную комнату. Сначала я сделала вид, что не хочу войти туда, но после многих настояний с его стороны я согласилась, желая знать, чем кончится все это, и надеясь в конце концов кое что проделать с ним.

Здесь он начал держать себя со мною немного свободнее, чем обещал, и мало по малу я уступала ему, словом мне нет надобности больше распространяться на эту тему. Все время он продолжал пить; было около часа утра, когда мы снова сели в карету и поехали. Свежий воздух и толчки экипажа подействовали на него и мало по малу он крепко заснул.

Я воспользовалась этим случаем, обыскала его и обобрала начисто. Я взяла у него золотые часы, кошелек с червонцами, изящный тонкий парик, перчатки, шпагу и красивую табакерку. Затем я тихо открыла дверцу кареты, соскочив на приступку; в это время карета остановилась в тесной улице, недалеко от Темпль-Бар, чтобы дать проехать другой карете. Я вышла, крепко заперла дверцу и оставила карету вместе с спящим в ней джентльменом.

Ничего нет более нелепого, более мерзкого и смешного, как пьяный мужчина с порочными вкусами и наклонностями. Это люди, о которых Соломон сказал: "Они существуют как бык на бойне, пока стрела не пронзит его печень", хотя, надо сказать правду, мой бедный кавалер сразу внушал к себе уважение; это был человек хорошого происхождения, джентльмен, нежный, добрый, с хорошими манерами, благопристойный, здоровый, крепкого сложения и с очаровательным лицом; в нем все было приятно; но, к несчастью, перед тем, как встретиться со мной, он пил и не спал всю предъидущую ночь, как рассказывал мне потом; таким образом, разгорячив вином свою голову, он усыпил в ней свой разсудок.

Что касается меня, то я заботилась только об его деньгах и о том, что делать с ним дальше; если бы у меня нашлась возможность, я бы отправила его домой, в семью; быть может он был один из десяти, который имел честную и добродетельную жену и невинных детей; быть может они тревожились за его безопасность; как бы они обрадовались его возвращению домой, как бы они ухаживали за ним до тех пор, пока привели бы его в чувство; и потом с каким стыдом и сожалением он оглянулся бы назад!

Я вернулась с последней добычей домой к гувернантке и рассказала ей всю историю, которая так опечалила ее, что старуха была едва в силах удержать свои слезы. Она говорила, что ей жаль каждого джентльмена, который рискует попасть в беду, лишь только выпьет лишний стакан вина.

Но когда я передала ей, каким образом я начисто обобрала своего джентльмена, она осталась очень довольна и затем сказала: "Нет, дитя мое, насколько я знаю, привычки и обычай действуют на человека сильнее, чем все проповеди, какие приходится ему слышать во всю свою жизнь". Если окончание моей последней истории верно, тогда и её замечание тоже справедливо.

На следующий день я заметила, что она сильно интересуется этим джентльменом; мое описание его платья и наружности вполне согласовалось с её представлением о том господине, которого она знала. На некоторое время она задумалась и, выслушав подробности, сказала: "Бьюсь об заклад на 100 фунтов, что я знаю этого джентльмена".

- Мне очень жаль, если это так, сказала я, - я бы не стала ни за что на свете смеяться над ним; он и так много перенес оскорблений, и я не хочу больше давать для этого повод.

- Нет, нет, отвечала она, я не буду оскорблять его, но вы так затронули мое любопытство, что я ручаюсь вам найти его.

При этих словах я слегка задрожала и сказала ей с видимо озабоченным лицом, что точно таким же образом он может найти и меня, и тогда я погибла. Она быстро повернулась ко мне, говоря:

- Неужели вы думаете, дитя мое, что я выдам вас? Нет, нет, ни за что на свете я не сделаю этого. Я хранила более серьезные ваши тайны, а уж теперь вы можете вполне на меня положиться. - На этом мы и кончили разговор.

Между тем она составила себе другой план и, не говоря мне ни слова, решила найти этого джентльмена сама. Она пошла к одной своей приятельнице, которая, по её догадкам, знала его семью, и сказала ей, что имеет очень важное дело к джентльмену (который, сказать мимоходом, был если и не бароном, то во всяком случае человек из очень хорошей фамилии), но не знает, как явиться к нему самой без всякой рекомендации. Её приятельница обещала помочь ей в этом и потому отправилась на дом узнать, в городе он, или нет.

На следующий день она пришла к моей гувернантке и сказала, что сэр - дома, но с ним случилось большое несчастье, почему она и не могла переговорить с ним.

- Какое несчастье? - поспешно спросила моя гувернантка, сама притворно удивляясь этому известию.

- Какое? - отвечала её приятельница, он был в гостят в Гэмпстеде у своего знакомого и, когда возвращался домой, то его остановили и ограбили; полагают, что он был выпивши, и воры, пользуясь этим, причинили ему много вреда.

- Ограбили! - сказала моя гувернантка, а что они у него взяли?

- Золотые часы, золотую табакерку, изящный парик и все бывшия при нем деньги, которых оказалась значительная сумма, так как сэр никогда не выезжает без кошелька, набитого гинеями.

- Полноте, смеясь, сказала моя старая гувернантка. Ручаюсь вам, что он напился пьян и взял с собой развратницу, которая обобрала все его карманы, а он, приехав домой, сказал своей жене, что его ограбили разбойники; это старые штуки; каждый день бывают тысячи подобных проделок с бедными женами.

- Фи, - сказала её приятельница, сейчас видно, что вы не знаете сэра, - он очень образованный джентльмен. Во всем Сити нет скромнее и благонравнее господина, как он; он питает отвращение к подобным вещам; и каждому, кто его знает, не может придти в голову то, что вы говорите.

- Хорошо, хорошо, сказала моя гувернантка, это не мое дело, но если что и случилось с ним, то я ручаюсь вам, что это что-нибудь в этом роде; ваши так называемые скромные люди не лучше всякого другого, и отличаются только тем, что принимают на себя личину скромности, или если хотите, являются лучшими лицемерами, чем люди нашего слоя. Но это меня нисколько не касается; мне необходимо поговорить с ним совершенно по другому делу.

- Бедный джентльмен, сказала моя гувернантка, значит придется обождать, пока он поправится, но я надеюсь, что это будет скоро.

Затем она пришла ко мне и рассказала эту историю.

Спустя десять дней, она снова отправилась к своей приятельнице, прося, чтобы та повела ее к этому джентльмену, хотя в то же время она нашла другие пути увидеться с ним и переговорить тотчас, как он выздоровеет.

Хитрая женщина явилась к нему и сказала, что хотя она незнакома с ним, но решилась придти с тем, чтобы оказать ему услугу; он сам скоро убедится, что она не имеет никакой другой цели, и так как является с одними дружественными намерениями, то и просит его обещать, если он не примет её любезного предложения, не отнестись к ней дурно за то, что она вмешивается не в свое дело.

Сначала он принял недоверчивый вид и сказал, что не знает за собой ничего такого, что бы требовало тайны.

Встретив такое равнодушие с его стороны, она боялась входить в дальнейшия подробности; однако же после долгих разглагольствований, наконец, сказала ему, что, благодаря странному и непостижимому случаю, ей пришлось в точности познакомиться с его последним несчастным приключением и узнать таким образом то, чего никто в мире, кроме её и его, не знает, неисключая даже той особы, которая была с ним.

Сначала он сердито осмотрел ее и сказал:

- Какое же это приключение?

- Как какое? - отвечала она, - я говорю о том, как вас ограбили, когда вы возвращались из Найтсбридж, из Гэмпстеда, должна бы я сказать. Не удивляйтесь сэр, если я могу объяснить вам каждый ваш шаг в тот день, когда вы отправились из монастыря в Смизсфильде в Спринг Харден к Найтсбридж, а оттуда в.... на Странд, где вас оставили сонного в карете. Повторяю, сэр, не удивляйтесь, я пришла к вам не затем, чтобы извлечь себе из этого дела выгоду, я ничего не требую от вас и уверяю, что бывшая с вами женщина не знает, кто вы, и не узнает этого никогда.

Эти слова поразили его, но он принял важный тон и сказал:

- Мадам, я вас не знаю, но, к несчастью, вы посвящены в тайну такого моего поступка, хуже которого я ничего не совершил в моей жизни и который покрывает стыдом мою голову; моим единственным утешением в этом случае было то, что я думал, что этот поступок известен только Богу и моей совести.

- Прошу вас, сэр, не причисляйте в вашему несчастью, того, что я обнаружила вам вашу тайну, - сказала она. Я верю, что обстоятельства застали вас врасплох и быть может я употребила некоторую хитрость, чтобы напомнить вам о них. Однако же у вас никогда не будет основательного повода пожалеть, что я знаю все, так как даже ваши собственные уста не могут быть более немы, чем были и будуть мои.

- Хорошо, сказал он, но позвольте мне отдать справедливость бывшей со мной тогда женщине, кто бы она ни была; уверяю вас, что она не только не подстрекала меня на что либо дурное, но скорее отвлекала от него. Что касается того, что она обобрала меня, то в её положении я не мог ожидать ничего другого, хотя и до сих пор не знаю, кто собственно обокрал меня: она или кучер, и если она: то я прощаю ей. Вообще меня более огорчает совершенно другое обстоятельство...

Теперь моя гувернантка, видя, что он откровенно признался во всем, дала полную волю своему языку. На его вопрос прежде всего обо мне, она отвечала:

- Я очень рада, сэр, что вы так справедливо отнеслись к женщине, которая была с вами. Уверяю вас, что она благородная дама и что у ней не бывало никаких приключений.

Он очень обрадовался её сообщению и сказал:

- Хорошо, мадам, теперь я буду говорить с вами откровенно. Итак, если то, что вы передали мне, справедливо, тогда я не могу придавать большого значения моей потере, потому что искушение было слишком велико, а бедная женщина быть может слишком нуждалась.

победила её волю и заставила самой вознаградить себя, когда она увидела, что вы находитесь в таком состоянии, что если она и не сделает этого, то первый кучер или носильщик могут сделать то же, если не хуже.

На это он ответил, что он сильно желает видеть меня и готов чем угодно уверить, что не воспользуется своим положением и прежде всего даст полное отречение от каких бы то ни было притязаний на меня. Затем, когда она стала утверждать, что в таком случае нельзя будет поручиться за сохранение тайны в дальнейшем, что, разумеется, возбудит оскорбительные для него толки, тогда он отказался от своего намерения. После этого они перевели разговор на взятые у него вещи; повидимому, ему очень хотелось возвратить золотые часы и потому он спросил, не может ли она доставить их, охотно обещая заплатить гораздо больше, чем они стоят. Она обещала и просила, чтобы он сам назначил их цену.

В виду этого, на следующий день она принесла ему часы и он заплатил за них тридцать гиней, что превышало ту сумму, которую я могла бы выручить, хотя кажется они стоили много дороже. Потом он заговорил о парике, который оценил в шестьдесят гиней, и о своей табакерке; через несколько дней она отнесла ему то и другое, чему он очень обрадовался, заплатив за них на тридцать гиней больше. На следующий день я послала ему его шпагу и палку, не требуя с него ничего; я не хотела видеться с ним и предоставила ему довольствоваться только тем, что я знаю, кто он.

Я много думала по поводу его желания снова увидеться со мной и часто жалела, что отказалась от этого свидания. Я была убеждена, что еслиб увидела и дала ему понять, что знаю, кто он, то быть может я поступила бы к нему на содержание; и хотя такая жизнь была не менее порочна, чем жизнь вора, по крайней мере она не была так опасна, как моя. Однако, скоро я оставила эти мысли и отклонила это свиданье; но моя гувернантка, пользуясь его расположением, часто бывала у него; при каждом её посещении он дарил ей что нибудь. Однажды она застала его особенно веселым и, как ей казалось, он был немного пьян; поговорив с ней, он стал настаивать, чтобы она показала ему ту женщину, которая, по его словам, околдовала его в известную ночь; моя гувернантка, как известно, была сначала против этого, но теперь сказала ему, что, в виду его сильного желания, она, быть может, устроит наше свиданье, если только я соглашусь на это; при чем она прибавляла, что в таком случае он должен придти к ней вечером, и тогда она постарается уладить дело, с условием, что он даст мне слово забыть все прошлое.

Я оделась возможно лучше и к лицу, и уверяю вас, что в первый раз в жизни я воспользовалась притираньем: я говорю: в первый раз, потому что я никогда прежде не прибегала к такому унизительному средству; я была слишком тщеславна, чтобы думать, что нуждаюсь в этом.

В назначенный час он пришел и, хотя пьяный, но совершенно спокойный, каким был всегда в этом состоянии, по наблюдениям моей гувернантки. Казалось, он очень обрадовался, увидя меня, и тотчас вступил со мной в длинный разговор по поводу всей нашей истории. Я часто просила у него прощения, доказывая, что не имела никаких дурных намерений при встрече с ним и не зашла бы так далеко, еслибы не считала его за настоящого джентльмена и если бы он не давал мне столько обещаний быть со мной учтивым.

Я также торжественно заявила, что до сих пор не позволила прикоснуться к себе ни одному мужчине, кроме моего мужа, умершого около восьми лет тому назад. Он отвечал, что верит этому, так как мадам раньше намекала на то же самое, благодаря чему у него и явилось желание снова увидеть меня, и ему кажется, что, раз нарушив со мной свою добродетель без всяких дурных последствий, он может рискнуть на это снова; короче сказать, он дошел до того, чего я ожидала и о чем неудобно рассказывать.

Когда он уходил, я высказала надежду, что теперь его не обокрали. Он ответил, что он совершенно спокоен на этот счет, причем, вынув из кармана пять гиней, отдал их мне; это были первые деньги, заработанные мною таким путем, не смотря на мои большие годы.

его и он говорил, что считает себя причиной как моего, так и своего греха. Часто он разбирал подробно все обстоятельства своего проступка и говорил, что вино порождает дурные наклонности, а дьявол всегда наталкивает человека на грех, доставляя ему предмет искушения.

мы прожили с ним некоторое время, и хотя он не держал меня на содержании, тем не менее давал столько денег, что я могла хорошо жить без работы.

Но скоро всему этому настал конец. Прошло около года и вот я заметила, что он начал ходить ко мне реже, чем обыкновенно, а затем совсем оставил меня без всякого повода, не сказав последняго прости. Таким образом закончилась эта сцена из моей жизненной драмы, не имевшая для меня никакого особенного значения, кроме того, что прибавился новый повод для раскаяния.

Во все это время я почти всегда сидела дома; не нуждаясь ни в чем, я не хотела подвергать себя риску и потому даже после того, как он меня оставил, я около трех месяцев не выходила на промысел; однако, видя, что мои фонды истощаются и не желая тратить свой основной капитал, я стала подумывать о своих старых похождениях и выглядывать на улицу, при чем мой первый дебют оказался довольно удачным.