Радости и горести знаменитой Молль Флендерс...
XX. Я возвращаюсь к ремеслу воровки. - Меня ошибочно привлекают к ответственности. - Дело с купцом.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Радости и горести знаменитой Молль Флендерс... XX. Я возвращаюсь к ремеслу воровки. - Меня ошибочно привлекают к ответственности. - Дело с купцом. (старая орфография)

XX. 

Я возвращаюсь к ремеслу воровки. - Меня ошибочно привлекают к ответственности. - Дело с купцом.

Я появлялась в различных видах на улице. Одетая очень просто: на мне было обыкновенное платье с синим фартуком и соломенная шляпа, я поместилась у дверей гостинницы на Сент-Джонс-стрит. Возле этой гостинницы обыкновенно останавливались извощики в каретах и кибитках, отвозившие пассажиров в Бернет, Тотридж и другие ближайшие города; они собирались здесь всегда к вечеру, ко времени отъезда; поэтому сюда являлось много пассажиров с тюками и связками, спрашивая того или другого извощика, который мог доставить их куда было нужно; обыкновенно у дверей гостинницы можно было встретить жен носильщиков или служанок, готовых по первому требованию отнести багаж в карету.

По странной случайности, в то время, когда я стала у двери гостинницы, там уже стояла другая женщина, жена одного носильщика, при карете, ходившей до Бернета; эта женщина спросила меня, не ожидаю ли я какого нибудь пассажира в Бернет; я ответила ей, что жду свою хозяйку, которая отправляется в Бернет.

Мы провели в молчании несколько минут, как вдруг кто то позвал мою соседку; уходя, она просила меня, если будут спрашивать карету в Бернет, тотчас пойти за ней в пивной дом; я охотно согласилась, и она ушла.

Едва она исчезла, как из гостинницы вышла девушка с ребенком, которая, пыхтя и обливаясь потом, спросила карету в Бернет. Я быстро сказала ей:

- Здесь, сударыня.

- Вы состоите при Бернетской карете?

- Да, милый друг, что вам нужно?

- Мне нужно два места, - сказала она.

- Для кого же, моя милая? - спросила я.

- Для этой девочки, - прошу вас посадите ее в карету, а я пойду за моей мистрисс.

- Поторопитесь мой друг, - сказала я, - иначе все места будут заняты.

У девушки был в руках большой узел, я посадила в карету ребенка, говоря:

- Вы бы хорошо сделали, если бы оставили этот узел в карете.

- Нет, - сказала она, я боюсь, что его кто нибудь возметь у ребенка.

- Тогда, дайте его мне.

- Возьмите, - сказала она, - но дайте слово, что вы будете внимательно смотреть за ним.

- Я отвечаю двадцатью фунтами, если нужно, - сказала я.

- Хорошо, возьмите увел. С этими словами она ушла. Едва только она скрылась из виду, как я пошла к главному дому, где была жена носильщика; таким образом, если бы я ее встретила там, то сказала бы ей, что пришла отдать узел и позвать ее, как будто мне нужно было куда идти и я не могла ожидать служанки; но так как я не нашла в пивной жены носильщика, то отправилась дальше и повернула на Чартер-хаус-лен, пересекла Чартер-хаус-ярд, чтобы выйти на Лонг-лен, потом пришла в ограду Сент-Бартлехи, откуда в Литль-Бритен и чрез Блюкот-хоспиталь пошла до Ньюгет-стрит и вернулась домой.

Честь изобретения подобных похождений принадлежала не мне, но одной женщине, практиковавшей их с успехом, и я несколько раз пользовались ими, хотя никогда не повторяла их два раза под-ряд в одном и том же месте; и действительно, в следующий раз я сделала такой же опыт около Уайт-чапель, на углу Петикот-Лен, где стоят кареты, идущия в Стратерарт, Бау и их окрестности; в другой раз я повторила его около Флайинг-хорс на Бишопс-Гете, откуда в то время отправлялись кареты в Честон, при этом мне всегда удавалось уносить с собой какую-нибудь добычу.

Однажды я стала на морском берегу между товарными амбарами, куда приходили прибрежные суда с севера, из Ньюкестля на Тайне, Сендерленда и других мест. Кладовые были заперты, но к ним подошел молодой человек с письмом, ему нужно было получить здесь ящик и корзину, прибывшие из Ньюкестля на Тайне. Я спросила, есть ли у него уведомление на них. Он показал мне письмо, по которому можно было потребовать посылку, в письме значился реестр товара, из которого я узнала, что в ящике находилось полотно, а в корзине стеклянная посуда. Я прочитала, письмо, внимательно заметив имена отправителя и получателя, уведомление и реестр; потом я попросила молодого человека придти завтра утром, так как смотритель кладовых не обязан быть здесь ночью.

Как только од ушел, я быстро написала письмо, от М. Джона Ричардсона из Ньюкестля к своему любезному двоюродному брату Джемми Коол, в Лондон, которым он уведомлял, что им отправлено на таком то корабле (я хорошо запомнила все подробности) столько то штук толстого холста, столько то штук голландского и так далее, описав все, что заключалось в ящике и в корзине с хрустальной посудой от торгового дома Хензиль; марка на ящике 1. С. No 1, а на корзинке адрес помещен на этикете, привязанном к ней.

Спустя около часа, я отправилась в кладовую и без малейшого затруднения получила весь товар: одно полотно стоило около 22 фунтов.

Я бы могла наполнить целую книгу описаниями подобных похождений, которые внушались мне моей ежедневной изобретательностью и которые я совершала с большою ловкостью и всегда с успехом.

оне сделали меня известной и имели не последнее значение в смысле моей преступности вообще.

Теперь я стала одеваться вдовой, впрочем без всяких особенных целей, а просто в ожидании какой нибудь случайности; в таком платье я часто появлялась на улицах.

Однажды случилось, что в то время, когда я проходила по Ковент-Гарденской улице, раздался сильный крик, "воры! воры!" Вероятно, какие нибудь артисты сыграли штуку с лавочником, потому что их преследовали по обеим сторонам улицы и, как говорили, между ними была одна женщина в трауре; вот почему возле меня скоро собралась толпа и одни утверждали, что эта женщина я, а другие говорили нет. Вдруг ко мне подбежал прикащик лавочника и громко клялся, что воровка была я. Таким образом меня схватили; но, когда толпа привела меня к лавке, хозяин прямо заявил, что я не та женщина, которую он видел, и хотел тотчас меня отпустить; но другой малый с важностью заметил: "Подождите, пока придет М.. (другой прикащик), он узнает ее". Таким образом меня задержали больше, чем на полчаса. Они позвали констэбля и поставили его при мне, как тюремного сторожа; в разговоре с констэблем, я спросила его, где он живет и чем занимается; он, не предвидя, что случится потом, сказал мне свое имя и местожительство, причем шутя заметил, что я еще услышу его имя, когда он отведет меня в тюрьму. Вся прислуга дерзко относилась ко мне и стоило большого труда удержат их и не позволять бить меня; правда, хозяин был со мною вежлив, тем не менее не хотел отпустить меня, хотя и соглашался, что я не была в его лавке.

Я несколько возвысила голос и с чувством оскорбленного достоинства сказала ему, что надеюсь, он не удивится, если я потребую с него удовлетворения за такую обиду и прошу его послать за моими друзьями, с целью возстановить истину. Нет, сказал он, я не имею права допустить это, и вы можете предъявить такия требования, когда будете у судьи. Видя, что я угрожаю ему, он начал тоже стараться о том, чтобы посадить меня в Ньюгет. Сказав ему, что теперь я в его руках, но скоро он будет в моих, я овладела собой и сдержала гневный порыв; однако-же я попросила констэбля позвать мне привратника, что он и сделал; потом я попросила дать мне перо, чернил и бумагу, но они отказали мне в этом. Я спросила у привратника его имя и местожительство. Он охотно ответил; за тем я попросила его быть свидетелем их обхождения со мною и объяснила, что меня задержали здесь насильно и что он понадобится мне в другом месте и не пожалеет, если разскажет там все, что видел здесь. Привратник ответил, что он от всего сердца готов служит мне.

- Но, мадам, - прибавил он, - позвольте услышать, что они отказываются отпустить вас, чтобы я мог потом вполне все объяснить.

Тогда я обратилась к хозяину лавки и громко сказала ему:

- Сэр, вы сознаете, что я не та особа, которую вы ищете, и что я только в первый раз вошла в вашу лавку; поэтому я требую, чтобы вы не задерживали меня здесь больше или объяснили причину моего ареста.

Этот господин, приняв теперь более надменный тон, чем прежде, объявил, что он не сделает ни того, ни другого, пока не найдет этого нужным.

- Прекрасно, - сказала я, - обратясь к констэблю и привратнику, - вы будете обязаны, господа, повторить эти слова в другом месте.

- Да, мадам, - отвечал привратник. Констэбль тоже был недоволен поведением хозяина лавки и старался убедить его отпустить меня, так как было ясно, что меня взяли по ошибке.

- Милостивый государь, - сказал насмешливо хозяин, - кто вы, мировой судья, или констэбль? Я отдал ее вам под стражу и потому прошу вас: исполняйте свою обязанность

Немного взволнованный констэбль с достоинством отвечал:

- Я знаю, сэр, кто я и каковы мои обязанности; но я сомневаюсь, сознаете ли вы теперь то, что делаете.

Они перекинулись еще немногими резкими словаки, а между тем безстыдные и в высшей степени наглые прикащики стали варварски обходиться со мной, один из них и именно тот, который первый арестовал меня, объявил, что он хочет обыскать меня и начал шарить по мне руками. Я плюнула ему в лицо и громко крикнула констэбля, прося его внимательно заметить, как обходятся со мной здесь. "Я прошу вас, мистер констэбль, спросить имя этого негодяя", прибавила я, указывая на нахала. Констэбль сделал ему приличный выговор, говоря, что он не понимает, что делает, так как видит, что его хозяин не признает во мне воровку. "И я боюсь - добавил констэбль, что ему придется отвечать, если эта леди докажет, кто она и где живет, и таким образом выяснится, что она не та женщина, которую вы ищете".

- Чорт возьми, - вскричал безстыжий нахал, будьте уверены, что это именно та самая леди; я готов присягнуть, что она была у нас в лавке, и я сам ей показывал штуку сатина, которую украли; вы убедитесь в этом еще лучше, когда придут мистер Вильям и мистер Антоний (другие прикащики); они тотчас признают ее так же, как и я.

В ту самую минуту, когда говорил этот безстыжий негодяй, явились Вильям и Антоний и с ними толпа народа, вместе с вдовой, за которую меня принимали. Все они были в поту и тяжело дышали; с яростным торжеством они тащили несчастную к хозяину, стоявшему в глубине лавки, и громко кричали:

- Вот эта вдова, сударь. Наконец таки мы поймали ее.

- Что вы говорите? - спросил хозяин, - у нас уже есть вдова, и М... утверждает, что готов присягнуть в том, что это она, - Тот, кого звали Антонием, возразил:

- М... может говорить все, что ему угодно, и присягать в чем угодно; но вот вам женщина и вот что осталось от того сатина, который она украла и который я вытащил из под её юбок своими собственными руками.

Теперь я начала понемногу приходить в себя; я только улыбалась и не произносила ни слова; хозяин побледнел, констэбль обернулся ко мне и смотрел на меня.

- Пусть делают, что хотят, мистер констэбль, сказала я, не мешайте им.

Дело было ясно, и никто не мог сомневаться. Оставалось одно: передать в руки констэбля действительную воровку; торговец очень вежливо сказал мне, что его сильно огорчает эта ошибка, но он надеется, что я не объясню ее в дурную сторону; каждый день с ними проделывают подобные вещи, и потому их нельзя осуждать за слишком суровое обхождение, в виду желания выяснить истину.

- Не объяснять этого в дурную сторону! - вскричала я; но как же я объясню в хорошую? Если бы вы меня отпустили в то время, когда ваш наглый бездельник, арестовав меня на улице, притащил к вам и вы увидели, что я не та женщина, которую вы ищете, тогда, быть может, я и не объясняла бы вашего поступка в дцрную сторону, имея в виду те многочисленные проделки, которые практикуют с вами; но я не могу перенести вашего обхождения со мной и особенно обхождения вашего слуги! За все это я должна получить удовлетворение, и я его получу.

закон определит это; меня должны отвести в суд, там он и услышит, что я скажу. Он ответил, что ему нет времени сейчас идти в суд, а что я могу идти куда хочу; затем, обратясь к констэблю он сказал, что тот может отпустить меня, так как я оправдана. На это констэбль спокойно ответил:

- Сэр, сейчас вы меня спрашивали, кто я, констэбль, или мировой судья; вы требовали, чтобы я исполнял свои обязанности, и приказали мне арестовать эту благородную даму; но теперь я вижу, что вы совсем не понимаете моих обязанностей, потому что хотите из меня сделать действительно судью; однако я обязан сказать вам, что это не в моей власти; я имею право по требованию арестовать человека, но оправдать его может только суд; в этом и состоит ваше заблуждение, сэр; таким образом, я обязан отвести ее в суд, нравится-ли вам это или нет.

Сначала торговец держал себя свысока с констэблем, но констэбль не был обыкновенный чиновник, а человек состоятельный, и потому не хотел отступиться от своих обязанностей; он отказался освободить меня прежде, чем отведет к судье, на этом настаивала и я, и потому торговец сказал:

- Хорошо, ведите ее куда как угодно, мне же нечего ей больше сказать.

- Но, сэр, - сказал констэбль, я надеюсь, что вы пойдете с нами, так как я арестовал эту лэди по вашему требованию.

- Нет, нет, - отвечал торговец, повторяю, мне нечего больше сказать ей.

- Извините меня, сэр, но это необходимо в ваших интересах, я прошу вас об этом; без вас судья решить дела не может.

- Если вам угодно, мой друг, отправляйтесь по своим делам, - сказал лавочник, - еще раз повторяю, что не имею ничего сказать этой женщине и именем короля требую отпустить ее.

- Сэр, - сказал констэбль, я вижу, вы не знаете, что такое констэбль, и прошу вас, не заставляйте меня прибегнуть к строгим мерам.

- Все равно, - отвечал торговец, вы и так очень строги со мной.

- Нет, сэр, я не был строг с вами: вы нарушили общественное спокойствие, приведя с улицы честную женщину, которая шла по своим делам и которую вы задержали в лавке, позволяя своим служащим дерзко и нагло обходиться с ней, и вы еще говорите, что я был строг с вами. Я думаю, напротив, что я действую слишком слабо, не приказывая вам, именем короля, следовать за мной и не приглашая любого прохожого явиться сюда и оказать мне помощь отвести вас силой к судье; вот чего вы не знаете и что я имею право сделать; тем не менее, пока я не пользуюсь этим правом и еще раз прошу вас: идите за мной.

Несмотря на все это, лавочник отказался идти и стал говорить дерзости констэблю. Однако, последний продолжал быть спокойным, не выходя из себя; тогда я вмешалась и сказала:

- Мистер констэбль, оставьте его в покое, не бойтесь, я найду средство вызвать его в суд; а пока обратите внимание вот на этого молодца, который набросился на меня в то время, когда я мирно проходила по улице. Вы сами были свидетелем его дерзкого обхождения со мной и потому позвольте просить вас отвести его к судье.

- Хорошо, мадам, - отвечал констэбль и, обращаясь к этому на дому, он сказал:

- Пойдем, молодой человек, вы обязаны следовать за нами, и я надеюсь, что вы иначе думаете, чем ваш хозяин, о власти констэбля.

Молодой человек с видом пойманного вора попятился назад и посмотрел на своего хозяина, как бы прося у него защиты; последний был настолько глуп, что начал поощрять его в сопротивлению, и действительно в то время, когда констэбль хотел схватить молодого человека, он начал отбиваться от него; тогда констэбль, свалив его на землю, крикнул на помощь; мгновенно лавка наполнилась народом, и констэбль арестовал хозяина, приказчика и всех его служащих.

Первым дурным следствием этой суматохи было то, что женщина, укравшая в лавке товар, скрылась в толпе, вместе с двумя пойманными мужчинами. Были ли действительно эти последние виновны в краже, я не могу сказать.

В то же время в лавке собралось много соседей, которые, узнав весь ход дела, объяснили лавочнику и убедили его в том, что он был не прав, так что наконец мы довольно спокойно отправились к судье, в сопровождении толпы, состоявшей по крайней мере из пяти сот человек. Всю дорогу я слышала, как одни спрашивали, что это такое? А другие отвечали, что лавочник арестовал вместо воровки, которую поймали потом, благородную лэди, и теперь эта лэди арестовала в свою очередь лавочника и ведет его в суд. Эти слова приводили в страшный восторг толпу, которая постоянно увеличивалась, многие, особенно женщины, кричали: "Где этот плут? Где лавочник?" Затем, увидя его, оне с криками: "вот он! вот он!", забрасывали его грязью; так мы шли довольно долго, пока наконец лавочник не попросил констэбля взять карету, чтобы избавиться от этого сборища. Карета была подана, я, констэбль, лавочник и его служащие сели в нее и поехали.

объяснить, кто я и где живу; мне было очень неприятно назвать свое имя и потому я неохотно объявила ему, что меня зовут Мери Фландерс, что я вдова и мой муж, морской капитан, умер во время путешествия в Виргинию; при этом я рассказала ему такия обстоятельства своей жизни, которых он не мог опровергнуть, прибавя, что я теперь живу в городе с такой-то дамой (я назвала имя своей гувернантки) и приготовляюсь к отъезду в Америку, где находится имущество моего мужа; что сегодня я пошла заказать для себя малый траур и не успела еще войти в лавку, как на меня набросился этот малый, (при этом я указала на прикащика) с такою яростью, что я страшно испугалась, и потащил меня в лавку к своему хозяину. Здесь хозяин лавки, несмотря на то, что сам же не признал меня за воровку, не пожелал меня отпустить и приказал констэблю арестовать.

Потом я продолжала объяснять судье, каким образом меня оскорбляли все служащие в лавке, как они не позволили послать за моими друзьями, как привели в лавку женщину, которая действительно украла товар, словом, я рассказала ему все до мельчайших подробностей. Потом констэбль изложил свое дело; весь свой разговор с лавочником по поводу моего освобождения, наконец, отказ приказчика следовать за ним, когда я этого потребовала, подстрекательства его хозяина, сопротивление того и другого, словом все, о чем я уже говорила.

Затем судья выслушал показание лавочника и его приказчика. Лавочник сказал по истине длинную речь на тему о том, как они ежедневно подвергаются большой потере от воров и мошенников, поэтому им всегда легко обмануться, и когда открылось его заблуждение, то он был готов тотчас отпустить меня, и так далее.

Что касается прикащика, он имел мало что сказать, кроме того, что все служащие указывали ему на меня.

По окончании этих допросов, судья прежде всего любезно объявил мне, что я свободна, и что он с сожалением видит, что прикащик был мало осмотрителен при своем горячем преследовании и таким образом принял невинную особу за преступницу; что если бы он потом не осмелился неправильно задержать меея, то я наверное простила бы ему первое оскорбление; что во всяком случае он не в праве дать мне другое удовлетворение, как только объявить ему публичный выговор, что он и сделает; но он предполагает, что я воспользуюсь всеми правами, предоставляемыми мне законом, и поэтому он обяжет всех присягой.

Действительно, он отправил прикащика в тюрьму, а с хозяина взял денежное обезпечение, и затем мы ушли; я с удовольствием видела, как поджидавшая нас толпа встретила их обоих свистками и гиканьем, забрасывая комками грязи карету, в которую они вошли; затем я отправилась домой.

Когда после этой возни я пришла в себе и рассказала все моей гувернантке, она начала смеяться мне прямо в лицо.

- Что я смеюсь? - отвечала моя гувернантка. - Я смеюсь потому, дитя мое, что, если вы съумеете взяться за дело, то на вашу долю выпала такая добыча, какая вам не попадалась

Но у меня явились по этому поводу совершенно другия соображения; я объявила свое имя мировому судье, а я знала, что оно было хорошо известно суду присяжных и другим присутственным местам; я была уверена, что, если это дело дойдет до публичного разбирательства и представится надобность разследовать мое общественное положение, то никакой суд не присудит проторей и убытков особе с такой известностью, как я. Тем не менее, я была вынуждена начать формальный процесс; поэтому моя гувернантка приискала стряпчого, который вед большие дела и пользовался прекрасной репутацией; в этом отношении она была совершенно права, ибо, если бы я поручила дело какому нибудь пройдохе-крючкотвору или человеку мало известному, то я получила бы очень немного.