Радости и горести знаменитой Молль Флендерс...
XXVIII. Переселение в Мериленд. - Свидание с сыном. - Я получаю наследство моей матери.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Радости и горести знаменитой Молль Флендерс... XXVIII. Переселение в Мериленд. - Свидание с сыном. - Я получаю наследство моей матери. (старая орфография)

XXVIII. 

Переселение в Мериленд. - Свидание с сыном. - Я получаю наследство моей матери.

В силу таких соображений, я продолжала настаивать перед моим мужем на невозможности оставаться на берегу Потомака, где нас скоро все узнают; я говорила ему, что нам необходимо уехать в другия места, куда мы явимся с таким же добрым именем, как все переселенцы; местные жители примут нас очень приветливо, потому что всякая культурная семья приносит им некоторое довольство и потому что прежния условия нашей жизни им будут неизвестны.

Кроме того, я сказала ему, что у меня здесь много родственников, поэтому я не решусь объявить им свое имя из боязни, что они скоро откроют истинную причину моего пребывания здесь, что поставило бы меня в крайнее затруднение, а между тем у меня есть основание думать, что моя мать после своей смерти оставила мне значительное состояние, о котором стоит позаботиться... Но теперь я ничего не могу сделать, не объявив, кто я; потом-же, когда мы устроимся, я вернусь сюда под тем предлогом, что желаю увидеться с братом и племянниками, которые, узнав меня, примут меня с должным уважением, и тогда я могу воспользоваться своими правами. Таким образом мы решили искать для своего поселения нового места, и наш выбор пал на Каролину.

С этой целью мы начали наводить справки, когда корабль отправляется в Каролину, и скоро нас уведомили, что на другом берегу залива, как они называют, и именно в Мериленде, находится корабль, прибывший из Каролины, нагруженный рисом и другими товарами, который скоро отправится обратно. При этом известии, мы наняли шлюп {Одномачтное судно.}, в который нагрузили свои вещи и, послав, так сказать, последнее прости реке Потомак, отправились с нашим багажем в Мериленд.

Это было длинное и неприятное путешествие, и мой муж находил его хуже нашего длинного путешествия из Англии, потому что погода была скверная, море бурное и судно небольшое и неудобное; кроме того мы находились в ста добрых милях от верховьев реки Потомака, в стране известной под именем графства Уэст-Мериленд; и так как эта река самая большая в Виргинии, то во время дурной погоды мы часто подвергались большой опасности.

Наконец после пятидневного плавания мы прибыли к месту назначения: я помню, что его называют Филипс Пойнс; здесь мы узнали, что назад тому три дня корабль, забрав груз, отправился в Каролину. Это было для нас несчастием, но я никогда не падала духом и сказала своему мужу, что так как мы не можем отправиться в Каролину и так как страна, в которой мы находимся, плодородна и прекрасна, то не лучше ли нам устроиться здесь навсегда.

Немедленно мы высадились на берег, но не нашли удобного помещения ни для себя, ни для нашего имущества; однако один добрый квакер, которого мы случайно там встретили, советовал отправиться за шестьдесят миль к востоку, то есть ближе к устью бухты, где он живет сам и где, по его словам, мы могли найти все необходимое; он так любезно приглашал нас к себе, что мы приняли его приглашение и отправились с ним вместе.

Здесь мы купили двух слуг, то есть служанку англичанку, только что прибывшую сюда на корабле из Ливерпуля, и негра, что было необходимо каждому, кто думал поселиться в этой стране. Честный квакер был очень полезен нам; когда мы прибыли на места, он нашел для склада наших товаров удобный амбар и квартиру для нас и наших слуг; через два месяца, по его совету, мы получили от правительства для плантации большой участок земли; таким образом встретив здесь хороший прием, мы совершенно оставили мысль переселиться в Каролину, мы заготовили большое количество земли и припасли материалы для построек; не прошло года, как мы распахали около 50 акров, часть земли огородили, посадили табак, хотя и не особенно много; кроме того развели огород, посеяли пшеницу, желая сделать запасы овощей, кореньев и хлеба.

Теперь я убедила мужа позволить мне снова переплыть бухту, чтобы увидеться с своими родными. Он согласился на это тем охотнее, что у него было на руках много дела, помимо развлечений с ружьем; часто, смотря друг на друга, мы сравнивали свою настоящую жизнь с прошлой, сознавая, на сколько она была лучше не только жизни в Ньюгете, но даже и того благоденствия, каким мы иногда пользовались в то время, когда занимались своим порочным ремеслом.

Теперь наши дела находились в очень хорошем положении; мы купили за 35 фунтов у местных колонистов столько земли, что нам двоим было достаточно на всю нашу жизнь; что касается детей, то я не могла их иметь.

Наша счастливая судьба не остановилась на этом; как я уже сказала, я переплыла залив, с целью посетить моего брата и бывшого мужа, но теперь я остановилась не возле той деревне, где они жили, потому что ехала по другой большой реке, Рапаханак Ривер, которая течет на восток от Потомака. Этим путем я достигла небольшого судоходного залива этой реки, по которому и приехала к другой большой плантации моего брата.

Теперь я окончательно решила прямо явиться к моему брату и сказать ему, кто я; однако же, не зная, будет-ли вообще ему приятно мое столь неожиданное посещение, я сочла за лучшее написать ему сначала письмо. В письме я объяснила, что приехала не с тем, чтобы напомнить ему наши старые отношения, которые, надеюсь, вполне забыты, но с тем, чтобы обратиться к нему за помощью, как сестра к своему брату, в надежде, что мать оставила мне какое-нибудь наследство и что в этом отношении он окажет мне полную справедливость, особенно, принимая во внимание мое дальнее путешествие.

В письме я нежно вспоминала о сыне, который, как ему известно, был моим ребенком, хотя я столько же виновата в нашем замужестве, сколько и он, так как в то время мы оба ничего не знали о нашем кровном родстве; поэтому я надеюсь, он не будет противиться моему самому горячему желанию хотя бы раз видеть своего дорогого и единственного сына и снисходительно отнесется к этой материнской слабости, к тому, что я люблю свое дитя, в то время, когда у него не сохранилось даже памяти обо мне.

По моим соображениям, получив это письмо, он должен будет немедленно передать его сыну, так как сам он, по слабости зрения, читать не мог; но обстоятельства сложились лучше, чем я ожидала; оказалось, что мой брат поручил сыну вскрывать и читать все письма, полученные на его имя, и потому, когда посланный привез мое письмо, отца не было дома и сын прочитал его.

Когда мой посланный немного отдохнул, сын позвал его с себе и спросил, где живет леди, которая отправила с ним это письмо. Посланный назвал ему место, где я остановилась, - это было в семи милях от его плантации. Тогда он приказал ему обождать, потом велел оседлать для себя лошадь и, когда она была готова, он вместе с двумя слугами и посланным отправился ко мне. Можете себе представить, как я изумилась, когда посланный, возвратясь, сказал мне, что он не застал дома старого джентльмена, но что ко мне приехал его сын, которого я сейчас увижу. При этом известия я пришла в сильное смущение, я не знала, чего мне ожидать от сына, войны или мира. Во всяком случае мне недолго пришлось разсуждать, потому что вслед за посланным вошел сын; остановясь в дверях и спросив что-то посланного, он подошел прямо ко мне, поцеловал и обнял меня так горячо, что я чувствовала его порывистое дыхание, какое бывает у ребенка, когда он рыдает, но не может кричать.

Я не могу ни выразить, ни описать той глубокой радости, которая охватила меня, когда я увидела, что он встретил меня не как чужой человек, а как сын, который не знал до-сих пор, что такое мать; мы оба долго плакали, и наконец он первый воскликнул:

- Моя милая матушка, вы живы! А я не надеялся когда нибудь вас увидеть.

Я не могла выговорить слова.

Когда наконец он успокоился настолько, что мог говорить, то начал рассказывать мне, в каком положении наши дела. Прежде всего он сказал, что не читал отцу моего письма и ничего не говорил о нем, потому что состояние, оставленное мне его бабушкой, находится в его руках, в чем он и даст мне полный отчет; что касается отца, то он стар и ослабел душевно и телесно; он часто раздражается и сердится, почти ослеп и ни к чему не способен, так что он сильно сомневается, чтобы он мог спокойно обсудит такое щекотливое дело, как наше; поэтому он явился ко мне сам во первых для того, чтобы удовлетворить своему сердечному желанию увидеться со мной, и во-вторых, чтобы дать мне возможность, узнав положение вещей, обдумать вопрос, могу-ли я открыться отцу, или нет.

Все это было ведено так благоразумно и с такою предусмотрительностью, что я видела в своем сыне человека умного, которым мне нечего было руководить. Я сказала ему, что меня нисколько не удивляет описанное им душевное состояние его отца, потому что он тронулся разсудком еще раньше моего отъезда, и главной причиной этого было то, что он не мог убедить меня жить с ним, как с мужем, с тех пор, как я узнала, что он мой брать; что так как ему лучше известно настоящее положение его отца, то я готова присоединиться к его мнению и действовать по его указаниям; я не буду особенно настаивать на свиданьи с моим братом; после того как увидела своего сына и узнала от него приятную для меня новость, что его бабушка передала в его руки все, что оставила мне, я не сомневаюсь, что теперь он, зная, кто я, не преминет, как говорил сам, отдать мне должное. Потом я стала разспрашивать его, когда и где умерла моя мать и сама рассказала ему столько подробностей из нашей семейной жизни, что в нем не могло зародиться ни малейшого сомнения в том, что я его мать.

Потом мой сын спросил у меня, где я живу и как я намерена устроиться теперь; я сказала, что я остановилась на Мерилендском берегу этого залива в плантации моего близкого друга, который приехал на одном со мной корабле из Англии, и что на этой стороне залива, где живут они, у меня нет знакомых. Тогда мой сын предложил мне поселиться у него и жить с ним, пока я захочу; что касается отца, то в этом отношении я могу быть совершенно покойна, так как он не узнает никого и никогда не догадается, кто я. Подумав немного, я сказала ему, что, хотя мне будет очень тяжело жить далеко от сына, однако же я не могу себе представить, чтобы мне было легко жить в одном доме с его отцом; я не могу допустить даже мысли остаться в доме, где должна буду следить за каждым своим шагом и постоянно сдерживаться, боясь изменить себе в разговоре с ним, как с своим сыном, и тем выдать нашу тайну.

Он согласился, что все это было справедливо, и сказал:

- Но в таком случае, моя милая матушка, вы должны поселиться как можно ближе ко мне.

После этого мы поехали на его лошади на одну плантацию, которая была смежна с его другими плантациями, и здесь он поместил меня, как у себя дома. Устроив меня, он отправился к в услужение горничную и маленького негра, они привезли провизию и ужин; таким образом, и чувствовала как будто меня перенесли в другой мир и почти начала сожалеть, что привезла из Англии своего ланкаширского мужа.

Впрочем, это сожаление не могло быть искренним; я так глубоко любила его, как он того заслуживал.

На другой день утром, только что я встала, как приехал сын. После небольшой беседы, он прежде всего достал и отдал мне замшевый кошелек с пятью стами пятью испанскими пистолями {Пистоль равняется 5 рублям.}, говоря, что эти деньги покроют мои дорожные расходы по путешествию из Англии, потому что, хотя может быть и не его дело спрашивать меня об этом, но он полагал, что я не могла привезти из Англии особенно много денег, так как этого не бывает с теми, кто приезжает оттуда. Затем он вынул духовное завещание своей бабушки и прочитал его мне; из него я узнала, что она оставила мне плантацию на реке Иорке с принадлежащими к ней лугами, скотом и всеми угодьями, сдав все на хранение моему сыну до тех пор, пока он узнает, где я; после моей смерти это имущество должно перейти моим наследникам или тому, кому я пожелаю передать его; до вступления во владение, доходы с имения получает мой сын, а если меня не окажется в живых, тогда все означенное имущество должно перейти к моему сыну и его наследникам.

Хотя эта плантация находилась очень далеко от плантаций сына, тем не менее он не сдавал ее в аренду, а отдал в заведывание главного управляющого, точно так же как и смежную с нею плантацию отца; сам же наезжал туда по три или по четыре раза в год.

Я спросила его, сколько, по его мнению, стоит эта плантация; он отвечал, что, если я захочу сдать ее в аренду, то он даст мне за нее около 60 фунтов в год, если же я пожелаю жить там, что было бы лучше всего, тогда она может приносить дохода около 150 фунтов в год. Наконец, если я думаю устроиться на другом берегу бухты или может быть возвратиться в Англию, тогда могу сдать плантацию ему в управление, и он будет присылать мне ежегодно табаку ценностью на 100 фунтов, а иногда и больше.

Нежное обращение со мной моего сына, его доброта и все, что он говорил, постоянно вызывали на моих глазах слезы радости; я плакала и едва могла сказать несколько слов. Наконец, я собралась с силами, чтобы выразить ему свое удивление и радость, видя, в какие хорошия руки моя мать передала оставленное ею состояние. Я объяснила ему, что у меня нет других детей, поэтому я просила составить от моего имени акт, которым я завещаю ему все после моей смерти.

Между прочим, шутя и улыбаясь, я спросила его, почему он до сих пор не женился. Он нежно ответил, что в Виргинии очень мало женщин, но так как я говорила ему, что думаю возвратиться в Англию, то он попросит меня прислать ему жену из Лондона.

Такова была сущность наших бесед в этот первый день, быть может самый счастливый во всей моей жизни. Потом он ежедневно приезжал ко мне, большую часть времени проводил со мной и познакомил меня со многими своими друзьями, где меня принимали с большим почетом. Я несколько раз обедала у него, и тогда он старался удалять своего полуживого отца, так что мы никогда не видели друг друга. Я подарила сыну золотые часы, единственная ценная вещь, которая была со мной, я просила носить и целовать эти часы, когда он будет вспоминать обо мне. Разумеется, я не сказала ему, что украла их у какой-то дамы, в одном общественном зале в Лондоне, но это замечаю мимоходом.

Долго он колебался и не хотел брать часов, но я настаивала, чтобы он взял их; по лондонским ценам эти часы стоили не многим меньше, чем его кошелек с пистолями, здесь же за них надо было заплатить вдвое. Наконец, он взял от меня часы, поцеловал их и сказал, что будет считать себя в долгу передо мной.

Спустя несколько дней, он привез готовую дарственную запись и нотариуса; я с удовольствием подписала ее и передала сыну вместе с сотней поцелуев. Я уверена, что ни одна мать не совершала с такою любовью деловых бумаг с своим сыном, как я. На другой день он привез мне условие на управление моей плантацией за мой счет, причем доходы с имения он обязался передавать мне или употреблять их по моему назначению, определив этот доход не менее 100 фунтов в год. Когда все было кончено, он сказал мне, что, так как урожай этого года еще не собран, то я имею право получить с него доход; поэтому он выдал мне 300 фунтов, взяв с меня росписку в получении дохода по первое января будущого года.

Я прожила там около пяти недель, хотя у меня нашлось бы дела и на большее время. Затем, после самых искренних доказательств его любви и преданности, мы разстались. Я уехала и через два дня возвратилась здравой и невредимой к своему другу квакеру.

Я привезла для нашего хозяйства трех лошадей с упряжью и седлами, нескольких свиней, двух коров и много разной утвари; все это были подарки моего дорогого и любящого сына. Я рассказала мужу подробности моего путешествия, причем называла сына двоюродным братом; прежде всего я объявила, что потеряла часы, и это он принял как большое несчастье; потом я рассказала о своем добром двоюродном брате, о том, что он передал мне плантацию, которую я получила в Наконец, я показала кожаный кошелек с пистолями и сказала;

- А вот, мой друг, мои золотые часы!

Тогда, подняв руки к небу, в радостном восторге, он воскликнул: Неужели же милость Божия может коснуться и такой неблагодарной собаки, как я!

Затем я показала ему все, что привезла в шлюпке, т. е. лошадей, свиней, коров и различные пожитки для нашей плантации; все это привело его в изумление и исполнило его сердце благодарностью.

Таким образом, мы продолжали работать над устройством нашей плантации, пользуясь помощью и советами своих друзей и преимущественно советами честного квакера; мы работали с успехом, так как у нас был хороший основной капитал, как я уже говорила, который теперь увеличился прибавлением 150 фунтов. Мы выстроили у себя прекрасный дом, увеличили число рабочих и распахивали каждый год большой участок земли. На второй год я написала моей старой гувернантке письмо, в котором, поделившись с ней радостями нашего успеха, я дала указание, какое сделать употребление из тех 250 фунтов, которые я ей оставила: я просила ее купить на них много различных товаров и прислать нам. Она аккуратно исполнила мое поручение.

две шпаги с серебряными рукоятками, три или четыре превосходных охотничьих ружья, красивое седло с футлярами для пистолетов, два пистолета, красный плащ, словом все принадлежности бравого джентльмена, каким он действительно и был; кроме того мы получили много хозяйственных вещей, белья, платья и пр. Остальная часть присланного товара состояла из посуды, сбруи, орудий, платья для прислуги, сукна, шерстяных материй, чулков, башмаков, шляп и других необходимых вещей. Все было куплено отчасти по указанию квакера и доставлено нам в целости на корабле; на нем прибыли к нам три красивые служанки, которых наняла старая гувернантка; одна из них забеременела от корабельного матроса, как она призналась потом, и через семь месяцев родила здорового мальчика.

Получение этого груза из Англии крайне удивило моего мужа, который, разсмотрев все, сказал мне:

- Дорогая моя, что это значит? Я боюсь, мы много задолжали, и едва ли скоро выплатим такую большую сумму.

Я улыбнулась и объяснила ему, что за все это уже уплочено; потом я рассказала, что, не зная вперед, что случится с нами во время нашего путешествия, я не взяла с собой всего капитала, а часть его оставила в руках моей подруги; но теперь, когда мы хорошо устроились, я просила ее купить все, что он видит.

Он был поражен моими словами и, не ответив ничего, начал что то считать по пальцам, потом сказал:

Вообще у нас собралось теперь довольно значительное состояние, которое с каждым годом увеличивалось, потому что наша плантация преуспевала в наших руках и в течении восьми лет, которые мы там прожили, мы достигли того, что она давала не менее 300 фунтов годового дохода.

Спустя год после первого моего свиданья с сыном, я снова отправилась к нему получить свой доход с плантации. Когда я высадилась на берег, то узнала, что мой прежний муж умер и его похоронили пятнадцать дней тому назад. Надо сознаться, что это была не совсем неприятная для меня новость, потому что теперь я смело могла объявить себя тем, чем была, то-есть замужней женщиной; таким образом, прежде чем разстаться с сыном, я сказала ему, что думаю выйти замуж за того джентльмена, с которым живу на плантации; и хотя я свободна была сделать это раньше, тем не менее я боялась возбудить какую нибудь историю, неприятную для моего мужа. Мой всегда нежный, любезный и почтительный сын и теперь принял меня у себя, заплатил мне сто фунтов и снабдил различными подарками.

Спустя некоторое время я дала ему знать, что вышла замуж и пригласила к себе, мой муж тоже написал ему очень любезное письмо; прошло несколько месяцев, когда мой сын приехал к нам. В это время мы получили из Англии товары, и я сказала ему, что все это куплено на деньги моего мужа, а не на мои.

рокового союза. Муж очень дружелюбно отнесся к этому признанию, говоря, что он также отнесся бы к нему и при жизни старика.

Таким образом все недоразумения между нами уладились и мы жили так счастливо и так хорошо, как только можно себе представить; теперь мы состарелись; я возвратилась в Англию и мне около семидесяти лет, а моему мужу шестьдесят восемь; я пережила на много лет срок моего изгнания; не смотря на все наши бедствия и несчастия, мы сохранили свое здоровье и бодрость духа. Мой муж остался в Америке устроить наши дела, и сначала я думала возвратиться к нему, но потом, по его желанию, я изменила свое намерение и он переедет тоже в Англию. Здесь мы решили провести остаток наших дней, в искреннем раскаянии за свою дурную прошлую жизнь.