Робинзон Крузо.
Глава двенадцатая. Молочная ферма

Даниель Дефо

РОБИНЗОН КРУЗО

Глава двенадцатая

МОЛОЧНАЯ ФЕРМА

Шел одиннадцатый год заточения на необитаемом острове. Для козочки Робинзона это была целая жизнь. Она выросла, состарилась и умерла. «Хорошо бы завести и другую», - подумывал Робинзон. Но поймать козленка ему не удавалось, хотя не раз он подстреливал взрослого козла или козу. Однако и охота скоро могла прекратиться. Совсем истощился его скудный запас пороха и дроби.

Тут и пришла в голову Робинзону отличная мысль - постараться отловить пару коз и молодого козла. Они дадут потомство, и получится настоящее стадо. Тогда он будет обеспечен не только мясом, но и молоком, и шкурами. А последнее тоже было кстати. Рубашки и камзол, что когда-то были привезены с затонувшего корабля, постепенно превратились в лохмотья, а то и истлели прямо на плечах.

Недолго думая, Робинзон принялся строить ловушки. На том месте, где обычно паслись козы, он вырыл глубокую яму, прикрыл ее сплетенной из лиан крышкой и насыпал сверху хлебные крошки. Теперь у него было достаточно хлеба - недалеко от дома простиралось хорошо вспаханное хлебное поле. Несколько раз взрослые козы попадались в эту западню, но стоило Робинзону приподнять плетенку, как пленницы выпрыгивали и пускались наутек. Лишь когда в яму свалились трое козлят, их удалось, сначала связав, вытащить наружу.

Теперь надо было устроить прочный загон. Прежде всего он начал поиски подходящего места, где было бы достаточно травы и свежая пресная вода. Такое место нашлось совсем недалеко на полянке, в тени высокой скалы. Но загон должен был быть просторным, рассчитанным не только на трех молодых козочек. Робинзон предполагал развести большое стадо, а для этого требовалось не полениться и огородить весь просторный луг с мелкими прозрачными ручейками.

- Ничего, ничего, - приговаривал он, сбрасывая на траву охапки вырубленных кольев, - и года не пройдет, как к моим козлятам прибавится дюжина таких же чудесных попрыгуний.

в загоне. Они, словно собачки, ходили за Робинзоном по пятам.

Надо было видеть эту забавную картину. Впереди шел странно одетый длинноволосый человек. На голове у него была напялена высокая остроконечная шапка из козьего меха. Камзол и короткие штаны, сшитые из шкуры длинношерстого козла, блестели на солнце. А над головой этот человек держал огромный зонтик, обтянутый тоже козлиной шкурой мехом наружу, чтобы при сильном дожде потоки воды не застаивались, а тут же стекали вниз. Спасал зонтик и от нещадно палившего солнца. И вот за этим на первый взгляд забавным чучелом доверчиво семенили блеющие белые и пестрые козлята с едва пробивающимися упрямыми рожками. У ног этого широко шагавшего человека вилась и чуть постаревшая собака. Она, конечно, считала себя его главным другом. И была права.

ДНЕВНИК

19 июля. Мне что-то нездоровится. Так зябко, будто на улице наша английская зима со слякотью и сыростью. На самом деле у нас тепло, летнее жаркое солнце. Но озноб не проходит. Мой пес явно обеспокоен. Он впервые видит хозяина хворающим и старается развеселить меня. Виляет хвостом, повизгивает, лижет языком в нос.

А я страшно боюсь расхвораться. Ведь у меня нет ни лекарств, ни сиделки. Головная боль не оставляет. Ночь почти не спал. Меня лихорадило, бросало то в жар, то в холод. Весь день пролежал в постели. Ни есть, ни пить не хотелось. Да если бы и появилось такое желание, я не смог бы исполнить его. В моей пещере уже не было ни капли воды, ни крошки пищи.

«Помни, что все испытания, посланные тебе, не случайны! Только искреннее раскаяние спасет тебя!» Я вдруг вспомнил, что провидение было ко мне благосклонно. Весь экипаж нашего затонувшего корабля погиб. В живых остался только я. Так как же я смел унывать, ступив на берег этого острова! Случившееся со мной я полагал ужасным несчастьем, а на самом деле ведь это было спасение!

И будто по мановению чьей-то руки я почувствовал, как силы возвращаются ко мне. Наутро, немного освеженный сном, я поднялся. Боясь, что приступ лихорадки может повториться, я вышел наружу и принес плошку воды и кусок вяленого мяса. И опять заснул глубоким сном. Только к вечеру мне стало намного легче. И я с удовольствием подкрепился печеными черепашьими яйцами…

Эта запись в дневнике была последней. Нет, нет, Робинзон был жив и чувствовал себя прекрасно. Просто кончились чернила, а делать их из какого-нибудь древесного сока он так и не научился.

Впрочем, это его нисколько не расстраивало. Вскоре начались такие события, что Робинзону уже было не до дневника.