Приемыш черной Туанетты.
Глава 10. Маленькие натурщики

Глава 10
Маленькие натурщики

Мистер Эйнсворт сидел за мольбертом в верхнем этаже высокого здания по Королевской улице. Хотя это была его временная квартира, комната выглядела очень уютной. По стенам, живописно задрапированным дорогою тканью, было развешено много прелестных эскизов. Повсюду - на столах, подоконниках и даже на полу - стояли раскрашенные вазы, горшки с пальмами, папоротниками и другими изящными растениями - они придавали комнате вид живописной беседки. На мольбертах стояли неоконченные картины; старинный китайский фарфор и бронза красовались на полках; книги и журналы были разбросаны повсюду.

На низкой софе, покрытой турецким ковром, лежала молодая женщина; ее нежное худощавое лицо было смугло, а щеки горели лихорадочным румянцем. Одну руку она подложила под голову, в другой - держала книгу, куда даже не заглядывала. На ней было свободное белое шерстяное платье с черной каймой, а ноги покрывал мягкий черный плед. Она могла бы называться красавицей, если бы не болезненный, угнетенный вид. Время от времени женщина кашляла и беспокойно поворачивалась. Софа стояла у открытого окна, в которое вливался мягкий весенний воздух, тихо шевеливший нежные стебли пальм, стоявших у окна.

Мистер Эйнсворт, накладывая последние мазки на полотно, целиком ушел в работу. Однако вот он оглянулся и обеспокоенно заметил:

-- Не слишком ли дует из окна, Лаура?

-- Нет, -- отвечала жена слабым, усталым голосом. -- Я не могу без воздуха. И так мне трудно дышать.

-- Разве тебе нынче хуже, дорогая? -- мягко спросил мистер Эйнсворт, осторожно и ловко проводя последние штрихи.

-- Не знаю, право. Я чувствую себя одинаково плохо все время. Кажется, слабость увеличивается.

-- Дорогая моя, ты изведешь себя вконец. Постарайся преодолеть свое горе. Попробуй. Вот я же стараюсь забыть - стараюсь работать.

-- Я не могу забыть, Эдуард; я не хочу забыть. Сегодня полгода, как мы потеряли его, нашего мальчика, наше единственное дитя. Что мы сделали, за что так наказаны? -- И она разразилась рыданиями.

-- Милая Лаура, зачем говорить так?!. Может быть, не в наказание послано нам наше горе; может быть, это милость к нашему дитяти! Постарайся думать так, и это облегчит твое состояние. Успокойся хоть ради меня! Смотри, какое лучезарное весеннее утро. Послушай, как поют птички внизу, во дворе; а как пахнут померанцы, жасмины и розы! Взгляни на крыши, потонувшие в солнечном сиянии, на эту царственную магнолию в соседнем саду, позлащенную яркими солнечными лучами!

-- Для него нет ни поющих птиц, ни душистых цветов, ни солнечных лучей в темной могилке! -- вскричала она, обливаясь слезами.

-- Не думай о могиле! Думай о жизни, а не о смерти; подумай о других детях, которые живут для одних только страданий; подумай о тяжелой жизни той девочки, у которой я купил вчера восковую статуэтку. -- И мистер Эйнсворт взглянул на "Квазимодо", стоявшего на полке и выделявшегося на фоне яркого бархата. -- Маленькая девочка очень заинтересовала меня, а мальчик, пожалуй, еще больше. Не сочти меня сумасшедшим, но мне показалось, что он ужасно похож на нашего ребенка. Почти тот же возраст, и, что еще удивительнее, его тоже зовут Филипп.

-- То же имя! Какое странное совпадение, -- с заметным интересом сказала миссис Эйнсворт, приподнимаясь с кушетки. -- Но я не могу себе представить, чтобы уличный мальчуган мог походить на нашего мальчика.

-- Милочка, он совсем не похож на уличного мальчишку; он кажется таким выдержанным, таким... Да вот ты его увидишь. Я думаю, они придут сегодня. Бедной малютке ужасно хотелось продать фигурку Эсмеральды, а мальчик так и загорелся, когда я стал рассказывать ему о моих картинах. Ты увидишь, какие у него ясные голубые глаза.

-- У него голубые глаза?

-- Да, такие же глубокие, темно-голубые глаза, какие были у нашего мальчика, и такие же густые, темные кудри... Правда, он одет очень бедно, но опрятно, и вид у него удивительно милый! По всему видно, что близкие окружают его любовью и заботами.

Не успел мистер Эйнсворт договорить, как раздался легкий стук в дверь. Он предложил войти, и из-за большой, тяжелой двери показались две маленькие фигурки, очень смущенные, но с выражением большой решимости на лицах.

-- Видите, я привел Дею, -- заявил Филипп, гордый своим поступком.

В эту минуту он был прелестен: раскраснелся, румянец играл на его щеках; темные кудри тяжелыми кольцами падали на белый лоб. Туанетта нарядила его в лучшее платье, состоявшее из белой полотняной куртки и новых синих панталон; в одной руке у него была соломенная шляпа, а другой он держал Дею, словно опасаясь, что она может сбежать.

Одной рукой Дея уцепилась за Филиппа, а в другой держала корзиночку с "Эсмеральдой".

Лицо мистера Эйнсворта сияло от удовольствия, когда он подвел детей к жене.

-- Вот, Лаура, -- проговорил он, улыбаясь, -- вот мои маленькие натурщики. Что ты скажешь о них?

руками, горько зарыдала.

"Она поражена сходством, как и я", -- подумал мистер Эйнсворт, отводя детей на другой конец комнаты, чтобы вид чужого страдания не расстроил их. Он стал показывать свои редкости, картины, цветы; угощал детей фруктами и конфетами; сунул в корзину Деи пятидолларовую монету и водрузил "Эсмеральду" на полку рядом с "Квазимодо". И только когда дети почувствовали себя непринужденно, он натянул свежее полотно на мольберт и поставил их позировать. Филипп вначале все срывался с места: ему хотелось видеть, как художник рисует и как это выглядит со стороны. Деа же стояла, как маленькое изваяние; она привыкла позировать и не раз терпеливо сидела целыми часами, служа моделью отцу.

Пока мистер Эйнсворт писал, захваченный работой, миссис Эйнсворт придвинулась в кресле к детям и недвижно сидела, не спуская глаз с Филиппа. Мистеру Эйнсворту хотелось сделать это первое посещение детей как можно более приятным для них, хотелось вызвать в них желание приходить сюда еще и еще. Работая, он весело разговаривал с ними - и так, что дети скоро стали ему отвечать. Он расспрашивал, как это скульптор согласился отпустить к нему девочку. После нескольких умело поставленных вопросов Деа смущенно призналась, что ей хочется заработать денег для покупки отцу сочинения Гюго в издании Гашетта, и что только поэтому бедный папа́ позволил ей позировать художнику. Отцу давно очень хочется иметь эту книгу.

Пока Деа рассказывала о своей нелегкой судьбе, мистер Эйнсворт украдкой поглядывал на жену; она прислушивалась к словам Деи, но не спускала глаз с Филиппа. На ее лице было более спокойное выражение, чем всегда; и она выглядела не такой убитой.

Наконец, после довольно продолжительного сеанса, художник отпустил маленьких натурщиков, объявив, что они свободны, как птицы, выпущенные из клетки.

 Нам пора уходить, -- сказал Филипп, переминаясь с ноги на ногу и бросая жадные взгляды на полотно, где вырисовывались контуры его самого и маленькой подруги. -- Мне бы очень хотелось остаться и посмотреть, как вы рисуете, но нынче мне нельзя. Селина обещала присмотреть за моими цветами, а теперь мне надо бежать продавать их.

-- А Гомо спит под стойкой, -- прибавила Деа, -- я велела ему дожидаться меня, и он подумает, что я уж не вернусь.

-- Но вы, наверно, придете завтра? -- спрашивал мистер Эйнсворт. -- Вот вам и плата, вы так славно позировали. -- И он протянул детям по серебряному доллару.

Филипп радостно улыбнулся.

-- Благодарю вас, сударь! -- промолвил он. -- Мне пришлось бы целый день продавать цветы, чтобы выручить столько.

-- Доллар - пять франков! -- твердила она восторженно. -- Ах, сударь, можно за доллар купить ту книгу?

-- Нет, милая, я думаю, нельзя, но ты приходи завтра, и мы обсудим, как помочь этому.

-- А можно мне, сэр, принести другие композиции, чтобы показать вам? -- нерешительно спросила Деа. -- Там есть одна - "Труженики"... Очень хороша.

-- Труженики?

 Да, сударь, "Труженики моря". Можно принести их?

-- Разумеется, можно, дитя мое! Я с удовольствием взгляну на них. Если сам не куплю, пожалуй, купит кто-нибудь из моих друзей.

-- Но она, сударь, стоит очень дорого; папа́ говорит, что она стоит сто франков. Она большая - вот какая! -- и Деа широко раскинула руки, чтобы дать художнику представление о размере композиции.

-- Она велика для тебя, и тебе неудобно будет нести ее. Не правда ли?

 Филипп мне поможет, -- отвечала Деа с уверенностью.

 Да, я помогу, композиция чересчур велика для нее. Но как раз впору мне. А теперь пойдем, нам пора! -- И приветливо протянул руку миссис Эйнсворт - До свидания!

Миссис Эйнсворт взяла темную ручку и притянула мальчика к себе; с минуту она смотрела ему в глаза, затем обняла и горячо поцеловала. Деа подошла к ней проститься и тоже получила поцелуй, но далеко не такой нежный, как Филипп.

-- Они удивительно милы, -- проговорила миссис Эйнсворт, глядя на мужа и улыбаясь в первый раз за много, много дней.