Приемыш черной Туанетты.
Глава 12. Сюрприз

Глава 12
Сюрприз

Сюзетта, ты знаешь, что нынче день именин пап́? -- спросила однажды утром Деа у старушки, приходившей готовить обед и помогать в черной работе маленькой хозяйке.

-- Нет, барышня, я не знала этого. Слава Богу, ваш папа́ повеселел теперь.

-- Да, он стал совсем другой. Нынче утром улыбнулся, когда я здоровалась с ним, -- сказала Деа, и ее серьезное личико расплылось в улыбку. -- И это в первый раз за много, много времени. Да, ему теперь лучше, он доволен, и я хочу устроить ему хороший именинный обед. Сходи, пожалуйста, на рынок. Я хочу, чтобы сегодня у нас были суп и пирог, и что-нибудь сладкое, и зелень. Я куплю немного фруктов; ведь ты знаешь, Сюзетта, мы теперь почти богачи, а нынче день рождения папа́!

-- Ладно, ладно, барышня; все сделаю по-вашему! -- весело отвечала старушка.

-- Только, Сюзетта, не говори ничего папа́. Я хочу устроить ему сюрприз. Ты сготовишь обед, а я накрою на стол. Филипп обещал мне цветов, а Селина испечет именинный пирог; я их принесу с собой, когда вернусь от господина художника. Смотри, не беспокой папа́, он очень занят; у него работа на заказ; он лепит медальон покойного сына художника. Он лепит его с фотографии: такое милое личико! Когда папа́ окончит медальон, я отнесу его художнику, и он за него щедро заплатит. Смотри же, не шуми, Сюзетта! Бедный папа́! Как давно он не праздновал именин! Я хочу, чтобы сегодня он чувствовал себя счастливым. Ну, теперь я побегу на Королевскую улицу; давай корзину для цветов и пирога.

За несколько недель в маленьком домике на улице Виллере произошли большие перемены. Для бедного скульптора по воску маленький успех имел большие последствия. Наконец-то получил признание его редкий талант; больной и исстрадавшийся, скульптор, однако, оценил это, несмотря на помутненный рассудок. Казалось, успех вдохнул в него новую жизнь и новые надежды. Он увидел в своих руках средство прокормить себя и маленькое, нежное создание, так терпеливо переносившее с ним все невзгоды.

Одна за другой исчезали из его мрачной комнаты групповые композиции и отдельные статуэтки, находя в мастерской мистера Эйнсворта поклонников и покупателей. Рано сделавшись взрослой, девочка, мужественно выносившая жизненные тяготы на своих хрупких плечах, умела экономно тратить крупные суммы, вырученные за статуэтки. Не удивительно, что Деа, нуждавшаяся несколько недель тому назад в гроше на хлеб, теперь, взглядывая на кредитки, лежавшие в столе отца, воображала, что они очень богаты, и могла позволить себе устроить именинный обед.

С посещений мастерской художника для Филиппа началась новая жизнь, очарование которой росло с каждым днем. Миссис Эйнсворт заинтересовалась мальчиком, непритворно полюбив его; мистер же Эйнсворт всячески поддерживал их дружбу, видя, что жена отвлекается от своего горя и здоровье ее улучшается. Каждый день он придумывал новый предлог, чтобы подольше задержать мальчика в мастерской. Сделав несколько эскизов с маленьких натурщиков, художник стал заниматься с Филиппом рисованием.

Мальчик показал ему свои первоначальные наброски, и художник нашел в них проблески таланта. А так как Туанетте очень хотелось, чтобы Филипп учился рисованию, мистер Эйнсворт с наслаждением занимался с этим умным, понятливым учеником.

Часто художник с женою обсуждали будущее мальчика. В душе каждого из них таилось смутное желание, но никто не решался высказать его первым. Одно только стало для них ясно: мальчик был им необходим для полноты жизни; день казался светлее, когда он приходил, и будто солнце закатывалось с его уходом. Они полюбили и Дею; но она не была так близка их сердцу, как Филипп: он был удивительно похож на их покойного сына - те же глаза, волосы, голос, смех, взгляд, когда он смотрел на них. Не мудрено, что у Эйнсвортов рождалось желание оставить мальчика у себя. Наступала жара, и они все чаще подумывали об отъезде, но со дня на день откладывали его, захваченные новой привязанностью.

Едва сияющее личико Деи показалось в дверях, Филипп вскочил и бросился ей навстречу.

 Вот цветы для твоего папа́, -- сказал он, протягивая девочке благоухающий букет. -- Мамочка посылает их вам с наилучшими пожеланиями.

Деа поблагодарила и осторожно уложила прелестные розы в корзину.

-- А вот тебе клубника, милочка, -- обратилась к Дее миссис Эйнсворт. -- Клубника была так соблазнительна, что Филипп не стал ждать, когда ты придешь.

-- Если позволите, я возьму ее домой и поделюсь с папа́. Нынче день его именин.

-- Ну, разумеется, дитя мое, ты можешь взять ее домой, если хочешь! -- И миссис Эйнсворт, наполнив корзиночку клубникой, поставила ее рядом с цветами.

 А приготовила ли ты подарок для твоего папа́, Деа? -- спросил мистер Эйнсворт.

-- Нет, -- с грустью отвечала девочка, -- У меня вот только цветы да пирог Селины. Мне бы хотелось подарить ему книгу, но... но... она стоит двадцать пять франков, а я не могу столько потратить.

Мистер Эйнсворт взглянул с улыбкой на жену.

-- Ну, милочка, не горюй. У твоего отца будет книга; он получит ее ко дню именин. Это будет подарок от тебя. Ты была такой терпеливой натурщицей, что я считаю себя в долгу перед тобой. Я даю тебе книгу в счет недоплаченного. -- И художник протянул ей книгу, завернутую в бумагу и перевязанную ленточкой.

-- О, о!.. -- прошептала она, наконец. -- Как обрадуется папа́! Я не могу благодарить вас сейчас, сударь, я не могу, не могу!.. -- У нее хлынули слезы, и, схватив корзину, она бросилась их комнаты.

Когда она прибежала домой, отец все еще сидел, склонившись над работой, совершенно безучастный ко всему на свете, не исключая и дня собственных именин. Деа ничего не сказала ему. Бледная и возбужденная, она бесшумно двигалась, и на лице ее было выражение торжественности.

-- Сюзетта, что слышно с обедом? -- беспокойно спросила Деа, вбегая в кухню.

-- Кончаю, барышня, кончаю! Я купила артишоков; они только-только появились на рынке. А какой пирог удался! И так дешево! Кроме того, я принесла еще целую гору обрезков для Гомо.

 А у меня, Сюзетта, клубника! Госпожа Эйнсворт дала мне... Что-то скажет папа́, когда увидит все это? А книга! А книга!

Она была так возбуждена, что ее маленькие дрожащие ручки с трудом справлялись с фарфором и серебром - остатками прошлых дней. Но, наконец, все было готово. Книга, такая долгожданная книга, лежала возле прибора отца; на одном конце стола были фрукты, на другом - цветы, а удивительный пирог красовался посредине. Деа не могла дождаться, когда подадут обед. Она беспрерывно летала из кухни в столовую и обратно, не переставала что-то поправлять, пока, наконец, не наступил торжественный момент - отца можно было пригласить к столу.

-- Папа́, ты знаешь ли, что нынче день твоих именин, -- оживленно спрашивала девочка, приглаживая волосы отца и поправляя небрежно повязанный галстук. -- Я хочу, чтобы ты был красивым. У меня для тебя сюрприз, большой сюрприз!

Скульптор отложил инструменты, снял лупу и равнодушно поднялся с места.

-- День именин, дитя? Нет, я совсем забыл об этом. Для меня теперь все дни одинаковы.

 Ты не скажешь этого, папа́, когда увидишь, что я приготовила для тебя. Сегодня чудный день, счастливый день, какого у нас давно не было!

Она распахнула дверь и торжественно подвела отца к изящно сервированному столу. Когда он увидел цветы и фрукты, лицо его посветлело, он заговорил с девочкой так нежно, что сердце ее замерло от радости.

-- Да, моя дорогая малютка, это сюрприз для меня! Я совсем не ожидал такого праздника.

Вдруг взгляд его упал на книгу; он порывисто схватил пакет, сорвал обертку, развернул и начал жадно разглядывать рисунки.

-- Издание Гашетта, Деа! Где ты достала его? Это мне? Мое навсегда?

 Да, папа́, это тебе. Господин художник дал мне книгу за то, что я хорошо сидела во время сеансов, а я дарю ее тебе. Это мой подарок.

-- Ты доброе дитя, Деа, -- произнес отец, не спуская глаз с иллюстрации. -- Какая прелесть! Это будет чудесная композиция.

 Но, папа́, милый, взгляни же на все остальное. Мамочка Филиппа прислала тебе цветы; Селина испекла для тебя пирог, а госпожа Эйнсворт прислала тебе клубнику. Ну, не милые ли они люди?

Скульптор оторвался от книги и обвел глазами стол.

-- Да, моя дорогая, все чудесно, и твои друзья очень добры к нам; но книга, но книга - это лучше всего...