Дневник паломника.
Вторник, 27 (продолжение)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дневник паломника. Вторник, 27 (продолжение) (старая орфография)

Вторник, 27 (продолжение). 

Мы разсуждаем об игре актеров. - Мастерское исполнение пьесы. - Семья Адала. - Несколько живых групп. - Главные действующия лица. - Хороший человек, но плохой Иуда! - Переполох!

- А что вы скажете о представлении, как о представлении? - спрашивает Б.

- О, что касается до этого, - отвечаю я, - то я думаю, что всякий, кто видел его, согласится, что пьеса разыграна удивительно.

- Опытные профессиональные режиссеры, к услугам которых являются всевовможные приспособления, не говоря уже о труппе, вскормленной и выросшей в атмосфере театра, в конце концов создают толпу, которая производит впечатление безпокойных, проголодавшихся людей, с нетерпением ожидающих ужина.

- В Обер-Аммергау деревенские священники и домохозяева, из которых никто по всей вероятности в жизнь свою не заглядывал в театр, ухитрились создать из крестьян, взятых прямо от токарного станка, или из хлева, - оживленную толпу, шумную чернь, важные заседания, - до такой степени живые, реальные, что вам хочется войти на сцену и смешаться с ними.

- Это доказывает, что серьезное отношение к делу и старание могут превзойти техническую и профессиональную ловкость. Цель Обер-Аммергаузского статиста - не развязаться поскорее с делом, чтобы идти ужинать, а содействовать успеху драмы.

- Группы, как во время самого действия, так и картинах, предшествующих каждому явлению, таковы, что я сомневаюсь, может-ли какой-нибудь артист поравняться с ними. Картина, изображающая жизнь Адама и Евы после их изгнания из рая, прекрасна. Отец Адам, дюжий и загорелый, в одежде из бараньих шкур, оставляет на минуту заступ, чтобы отереть пот со лба. Ева, все еще красивая и счастливая - хотя кажется ей не следовало бы быть счастливой - прядет пряжу и присматривает за детьми, которые играют тут же - "помогают отцу". Хоры по обеим сторонам сцены объясняют зрителю, что эта картина изображает сцену скорби, - результат греха; но мне кажется, что семья Адама вовсе не чувствует себя несчастной.

- В картине, изображающей возвращение разведчиков из Ханаана, толпа в четыреста-пятьсот человек, мужчин, женщин и детей, мастерски сгруппирована. На переднем плане модель виноградных гроздьев, которую несут на плечах двое людей. Вид этих гроздьев, принесенных разведчиками из обетованной земли, удивил детей Израиля. Я понимаю это. Изображение их удивляло и меня, когда я был ребенком.

смехом, немногие с грустью. Они загромоздили тесные улицы, напирают на римскую стражу.

- Они загромождают балконы и ступени домов, поднимаются на ципочки, стараясь взглянуть на Христа; лезут друг другу на плечи, чтобы кинуть Ему какую нибудь остроту. Они непочтительно подшучивают над своими священниками. Каждый отдельный актер, мужчина, женщина или ребенок в этих сценах играют, - в полной гармонии со всеми остальными.

- Из главных актеров Майер, кроткий, но вместе с тем царственный Христос; бургомистр Ланг, суровый, мстительный первосвященник; его дочь Роза, - нежная сладкогласная Мария; Рендль, достойный сановитый Пилат; Петер Рендль, возлюбленный Иоанн, с прекраснейшим, чистейшим лицом, какое я когда либо видал у мужчины; старый Петер Рендль, грубый, любящий, малодушный друг, Петр; Руц, начальник хора (хлопотливая должность, могу вас уверить), и Амалия Демлер, Магдалина, - превыше всяких похвал. Эти простые крестьяне... Опять эти бабы подслушивают! - восклицаю я внезапно, и останавливаюсь, прислушиваясь к звукам, раздающимся из соседней комнаты. - Хоть бы ушли куда нибудь! совсем разстроили мне нервы!

- Да полно вам, - говорить Б. - Это старые почтенные леди. Я встретил их вчера на лестнице. Совершенно безвредные старушки.

- Почем знать?... - отвечал я. - Мы ведь одни одинешеньки. Почти вся деревня в театре. Жаль что у нас нет хоть собаки.

- Простые крестьяне съумели изобразить некоторые из величайших фигур в истории мира с таким спокойным достоинством и значительностью, каких только можно было ожидать от самих оригиналов. Должно быть в характере этих горцев есть какое-то врожденное благородство. Они нигде не могли перенять эту манеру au grand seigneur, которой проникнуты их роли.

- Единственная плохо сыгранная роль - роль Иуды. Достойный фермер, пытавшийся изобразить его, очевидно недостаточно знаком с приемами и образом действия дурных людей, или недостаточно опытен в этом отношении. Повидимому ни одна черта в его характере не согласуется с испорченностью, которую он должен понять и изобразить. Его старания быть негодяем просто раздражали меня. Может быть это только тщеславие, - но мне кажется, что я бы лучше изобразил предателя.

- Да, да - продолжал я, переведя дух, - он совсем, совсем неверно сыграл свою роль. Настоящий негодяй смотрит совершенно иначе. Я знаю, как он должен действовать. Мой инстинкт подсказывает мне.

- Этот актер очевидно ни аза не смыслит в мошенничестве. Я готов отправиться к нему и научить его. Я чувствую, что есть известные оттенки, известные мелочи, в которых сказывается натура мошенника и которые превратили бы его деревянного Иуду в живое лицо. Но его исполнение было не убедительно и его Иуда возбуждал скорее смех, чем дрожь.

- Да, это настоящие актеры, - бормочет Б., - все, вся деревня; и они живут счастливо в своей долине, и не пытаются перерезать друг друга. Это удивительно!

В эту минуту раздается резкий стук в дверь, которая отделяет нашу комнату от помещения соседок-дам. Мы вздрагиваем, бледнеем и смотрим друг на друга. Б. первый овладевает собою. Устранив, сильным напряжением воли, всякий след нервической дрожи из своего голоса, он спрашивает удивительно спокойным тоном:

- Что такое? что нужно?

- Вы еще в постели? - раздается голос по ту сторону двери.

- О! нам очень совестно безпокоить вас, но не можете ли вы встать? Мы не можем сойти вниз иначе, как через вашу комнату. Тут только одна дверь. Мы ждем два часа, а наш поезд уходит в три.

О, Господи! Так вот почему бедные старушки возились у двери и перепугали нас на смерть.

- Сейчас мы встанем. Жаль, что вы не сказали раньше.