Как написать повесть.
Глава III.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Как написать повесть. Глава III. (старая орфография)

ГЛАВА III.

Нам было много хлопот с нашей героиней. Браун хотел, чтобы она была безобразной. Главное честолюбие Брауна в жизни - это быть оригинальным, и его метод достигать оригинальности заключается в том, чтобы взять что-нибудь неоригинальное и перевернуть это вверх ногами. Еслиб Брауну была отдана маленькая планета в полную собственность, чтоб поступать с нею, как он хочет, то он назвал бы день ночью, а лето зимою. Он пожелал бы, чтоб все его обитатели и обитательницы ходили на головах и здоровались ногами, чтобы деревья расли корнями кверху, чтоб старый петух нес яйца, а куры взлетали бы на забор и кричали: "Кукареку!". Затем он отступил бы назад и сказал: "Посмотрите, какой оригинальный мир я создал, совершенно по моей собственной идее".

Есть немало и других людей, помимо Брауна, понятие которых об оригинальности совершенно такое же.

Я знаю одну маленькую девочку, отрасль длинного ряда предков-политиков. Наследственные инстинкты так сильно развились в ней, что она почти не в состоянии думать что-нибудь самостоятельно. Вместо этого она во всем копирует свою старшую сестру, которая большею частью все перенимает от матери. Если старшая сестра спросит две порции рисового пуддинга за ужином, тогда и младшая ест тоже две порции пуддинга. Если её сестра не голодна и вовсе не хочет ужинать, тогда и младшая ложится в постель без ужина.

Этот недостаток собственной инициативы в ребенке обезпокоил её мать, не принадлежавшую к поклонницам политических добродетелей. И как-то вечером, взяв дочурку к себе на колени, она серьезно стала беседовать с ней.

-- Попробуй думать что-нибудь сама за себя, - говорила мать. - Не делай всегда то же самое, что и Джесси; это нелепо. Имей, наконец, собственную мысль время от времени, будь хоть немножко оригинальной!

Ребенок обещал постараться и отправился спать в глубоком раздумьи.

На следующее утро за завтраком было подано на стол блюдо семги и блюдо бобов, оба вместе. Младшая девочка любила семгу так сильно, что это почти доходило до страсти, и питала отвращенье к бобам хуже, чем к лекарству. Это был единственный предмет, о котором она имела собственное мнение.

-- Бобов или семги тебе, Джесси? - спросила мать, обращаясь сначала к своей старшей девочке.

Джесси поколебалась с минуту, в то время как сестра глядела на нее в муках ожидания.

-- Семги, пожалуйста, мама, - ответила, наконец, Джесси, и сестрица отвернула головку, чтоб скрыть свои слезы.

-- Тебе, конечно, семги, Трикси? - обратилась к ней мать, ничего не заметившая.

-- Нет, благодарю, мама, - ответила маленькая героиня, подавляя свой вздох, и продолжала сухим, трепещущим голосом: - Я хочу бобов.

-- Но, мне казалось, ты терпеть не можешь бобов? - воскликнула мать с удивлением.

-- Да, мама., я не особенно их люблю.

-- И ты любишь семгу?

-- Да, мама.

-- Так почему же, Бога ради, ты не берешь её?

-- Потому что Джесси хочет ее взять, а вы мне велели быть оригинальной, - и тут маленькая крошка, подумав о том, во что ей обойдется оригинальность, залилась слезами.

Трое остальных из нашей компании отказались принести жертву на алтарь Брауновой оригинальности. Мы решили удовольствоваться обыкновенной красивой девушкой.

-- Доброй или злой? - осведомился Браун.

-- Злой! - отвечал с увлечением Мак-Шаугнасси. - Что вы скажете, Джефсон?

ужь злая; злая с добрыми инстинктами; дсбрые инстинкты, но под жестоким контролем.

-- Я удивляюсь, почему это так? - пробормотал задумчиво Мак-Шаугнасси. - Злые несравненно интереснее добрых.

-- Мне кажется, причину этого не особенно трудно найти, - отвечал Джефсон. - Со злыми более неожиданностей, оне больше держат вас на чеку. Это такая же разница, как между ездой на страшно разбитой, смиренной кляче и на горячем, молодом жеребце, с самостоятельными идеями. Одна очень удобна для путешественника, но другой даст вам более поводов к упражнению. Если вы станете писать о безусловно доброй женщине, как героине, то вы бросите свою повесть с первой же главы. Всякий великолепно знает, как она будет вести себя при каждом возможном стечении обстоятельств, в какие вы ее ни поставите. При каждом случае она будет делать вечно одно и то же, т. е. добро. Со злой же героиней, наоборот, никто не может быть вполне уверен, что с ней случится. Из пятидесяти, примерно, путей, открытых перед нею, она может выбрать или правильный, или один из сорока девяти неправильных, и вы следите за ней с любопытством, что именно она сделает.

-- Но, несомненно, есть множество хороших героинь, которые интересны, - возразил я.

-- Временами, когда оне делают что-нибудь дурное, - отвечал Джефсон. - Вечно безупречная героиня так же раздражает, как Сократа должен был раздражать Ксантиппу, или как примерный мальчик в школе злит всех прочих мальчуганов. Возьмите главную героиню в романах XVIII века. Она никогда не встречает любовника иначе, как с целью сказать ему, что ей не суждено принадлежать ему, и вообще она то-и-дело плачет в течение всего разговора. Она никогда не забудет побледнеть при виде крови или упасть в обморок к нему на руки в неудобнейшую минуту, какая только возможна. Она решает никогда не выходить замуж без позволения отца и при этом решает выйти лишь за ту именно особу, которая, как она твердо знает, никогда не женится на ней. Она была некогда прелестной молодой женщиной, но теперь уже вовсе неинтересна, как знаменитость в домашнем быту.

-- Да, только вы говорите сейчас не о хороших женщинах, - заметил я, - вы говорите о какой-то нелепой идее хорошей женщины.

-- Вполне согласен с этим, - отвечал Джефсон, - и я в самом деле слишком неподготовлен, чтобы решить, что такое хорошая женщина. Я считаю этот предмет слишком глубоким и сложным для простого человеческого существа, чтобы составить о нем суждение. Но я могу говорить о женщинах, соответствовавших ходячему идеалу неимоверной доброты, существовавшему в то время, когда писались эти книги. Вам следует припомнить, что доброта не есть постоянное количество или величина; она меняется с каждым веком, во всякой местности, и, вообще говоря, именно ваши "нелепые особы" и ответственны за её изменчивые очертания. В Японии хорошей девушкой считается та, которая продаст свою честь с целью доставить маленькую роскошь своим престарелым родителям. На некоторых гостеприимных островах жаркого пояса хорошая жена доходит до таких крайностей, которые мы считаем вообще совершенно излишними, чтоб гость её супруга чувствовал себя совершенно как дома. В старо-еврейские дни Иаэль была признана хорошею женщиною за то, что убила спящого человека, а Сарра не опасалась утратить уважение своего маленького кружка, устраивая связь между Агарью и Авраамом. В Англии XVIIИ века крайнее тупоумие и идиотизм дошли у женщин до такой степени, какой весьма трудно достигнуть; и это считалось за женскую добродетель. В сущности, она такою же и осталась. Авторы же, всегда рабски следующие за общественным мнением, изготовляли тогда своих кукол по этому образцу. В наши дни нытье считается самою первою добродетелью; поэтому все наши лучшия герони ноют и благодетельствуют бедным.

-- А как полезны эти бедные, - заметил Мак-Шаугнасси немножко некстати, опираясь ногами о каминную решетку и откачивая свое кресло назад до того, что оно очутилось под углом, приковавшим все наше внимание, с исполненным надежды интересом. - Я не думаю, чтобы мы, пишущая братья, вполне сознавали, сколь многим обязаны мы "бедняку". Куда бы деваться нашим ангелоподобным героиням и великодушным героям, когда бы не было бедняков? Мы желаем, например, показать, что милая девушка столь же добра, как прекрасна. Что мы тогда делаем? Мы вешаем ей на руку корзинку, наполненную цыплятами и бутылками вина, надеваем обворожительную маленькую летнюю шляпку ей на голову и посылаем ее обходить своих бедных. Как нам доказати что этот, повидимому, никуда негодный герой в действительности благороднейший молодой человек, с добрым сердцем? Разумеется, объяснив, что он милосерд к бедным.

"Они и в действительной жизни столь же полезны, как в книжном царстве. Что утешает торговца, когда актер, заработывающий в неделю по восемьдесят фунтов стерлингов, не может уплатить ему своих долгов? Разумеется, уведомление, прочитанное им в театральной газете, о множестве случаев неизсякаемой щедрости этого доброго малого к беднякам. Что заглушает в нас, хотя слабый, но очень назойливый голос совести, когда мы успешно выполнили какой-либо особенно крупный подвиг по части мошенничества? Да, разумеется, благородно принятое решение отдать десять процентов чистого барыша в пользу бедных.

"Что делает человек, когда он начнет стареть и почувствует, что время ему серьезно подумать об обезпечении себе выгодного положения на том свете? Разумеется, он становится вдруг необычайно добр к беднякам. Если бы бедняков не было в его распоряжении, чтобы оказывать милосердие, что бы ему пришлось делать? Он бы совсем не мог поправиться. Большое утешение думать, что бедные всегда будут с нами; ведь они лестница, по которой мы лезем на небо".

Тут воцарилось молчание на несколько минут, причем Мак-Шаутасси усиленно сопел, самым свирепым образом покуривая свою трубку. Наконец, Браун заговорил:

-- Я могу, пожалуй, рассказать вам про недурное происшествие, подходящее весьма близко к затронутому предмету. Один из моих двоюродных братьев был агентом по покупке земель в небольшом провинциальном городке, и среди намеченных им имений была одна старая усадьба, остававшаяся уже многие годы непроданной. Он отчаивался даже, что сбудет ее, когда однажды некая почтенная лэди, роскошно одетая, явилась к нему в контору и стала наводить справки об этой усадьбе. Она сказала, что случайно через нее проезжала, путешествуя прошлою осенью в этой области, и была поражена красотою и живописностью места. Она прибавила, что ищет какого-нибудь спокойного уголка, где бы могла поселиться и мирно провести остаток своих дней. Но её мнению, эта усадьба может, пожалуй, оказаться, истинной находкой для нея.

"Кузен мой, обрадованный такой чудной покупательницей, сразу повез ее по именью, которое отстояло за восемь миль от города. Они объехали его вместе. Мой кузен изливал все свое красноречие по поводу достоинств имения. Он распространялся о покое и уединенности места, о его близости, но не чрезмерной близости к церкви, о надлежащем же разстоянии от деревни.

"Все, повидимому, клонилось к удовлетворительному заключению сделки. Лэди была очарована местностью и окрестными видами, приходила в восторг от дома и от земли. Цену она нашла умеренной.

" - А теперь, мистер Браун, - сказала она, когда они стояли уже в воротах парка, - скажите мне, какого рода бедняки живут здесь в окрестностях?

" - Бедняки? - отвечал мой кузен. - Тут нет бедняков

" - Нет бедняков? - воскликнула лэди, - Нет вовсе бедняков в деревне или по близости?

" - Вы не найдете ни одного бедняка на пять миль в окружности от этого имения, - гордо отвечал кузен. - Вы видите, сударыня, что это мало населенная и необычайно благоденствующая местность, в особенности же здешний округ; тут нет ни одной семьи, которая бы не была сравнительно зажиточной.

" - Мне грустно это слышать, - ответила лэди с полным разочарованием. - Место дивно бы для меня подходило, за исключением этого пункта.

" - Но, само собой, сударыня, - воскликнул кузен, для которого потребность в бедняках была совершенно новой идеей, - вы не станете утверждать, что вы нуждаетесь в бедняках. Как? Мы всегда считали, что одна из главных прелестей имения, это возможность никогда не оскорблять взора и не коробить чувствительности самого изнеженного владельца.

" - Дорогой мистер Браун, - возразила лэди, - я желаю быть с вами вполне откровенной. Я становлюсь уже старой женщиной, а моя прошлая жизнь была, пожалуй, вообще говоря, проведена черезчур хорошо. Поэтому я желала бы искупить э... сумасбродства моей юности старостью, полною благочестия, и с этой-то целью необходимо, чтоб я была окружена известною массою обездоленного пода. Я надеялась найти в здешнем очаровательном соседстве обычное количество горя и бедноты, и в таком случае я приобрела бы усадьбу без малейших колебаний. Теперь же я должна буду искать в другом месте.

"Кузен мой сделался понур и задумчив.

" - Тут имеется множество бедняков в нашем городе, - проговорил он. - Некоторые из них представляют весьма интересные случаи, и вы вполне можете заботиться о них; в этом не будет помехи, могу вас уверить.

" - Благодарю вас! - воскликнула лэди. - Но я решительно не могу ходить за бедняками в такую даль, как ваш город; они должны быть на легко досягаемом пространстве, или они не годятся.

"Кузен опять стал ломать себе голову; он не желал пропускать покупщика между пальцами, если можно его удержать. Наконец, блестящая мысль мелькнула у него в голове.

" - Я скажу вам, как мы все устроим! - воскликнул он. - Здесь есть клочек пустоши, на том конце деревни, и нам никак не удавалось сделать что-нибудь с ним, так как этот участок страшно болотистый. Если угодно, мы построим тут с дюжину домишек за дешевую цепу; еще лучше будет, если они слегка расшатаются и окажутся нездоровыми; потом мы достанем для вас бедняков и насажаем их туда.

"Лэди подумала об этой идее, и она ей показалась хорошей.

" - Видите, - продолжал мой кузен, - выставляя достоинства своей выдумки, - приняв такую методу, вы в состоянии будете выбрать себе бедных по вашому вкусу; вы добудете себе миленьких, чистеньких, признательных бедных и устроите все так, как вам правится.

"Дело кончилось тем, что лэди приняла предложение кузена и дала ему список бедных, каких она желала приобрести. Она заказала, одну увечную женщину (англиканской религии предпочтительно), одного старого паралитика, одну слепую девочку, которой бы надо было читать вслух, одного бедного атеиста, желающого быть обращенным, двух калек, одного пьяницу-отца, который бы согласился выслушивать серьезные увещания, одного старика со сварливым характером, требующим большого терпения, две многочисленных семьи и четыре пары обыкновенных нищих.

"Кузен встретил некоторое затруднение относительно доставления пьяницы-отца. Большинство пьянствующих отцов, с которыми он вел переговоры, питали неодолимое отвращение ко всяким увещаниям. Но после долговременных поисков он нашел одного кроткого человека, который, по выяснении ему требований и милосердных намерений лэди, пожелал выставить свою кандидатуру на эту вакансию и напиваться, по крайней мере, один раз в неделю. Он объяснил, что не в состоянии обещать первоначально более одного раза в неделю, так как, к сожалению, у него от природы сильнейшее отвращение к спиртным напиткам; но надо будет это преодолеть; когда же он несколько попривыкнет, то будет исправнее.

"Что касается сварливого старика, кузен тоже набрался хлопот. Трудно установить настоящую меру сварливости. Некоторые из них были уже черезчур неприятны; в конце концов он выбрал спившагося извозчика с резкими радикальными мнениями, который потребовал трехгодового контракта.

"Предприятие пошло в ход очень успешно и, по словам моего кузена, продолжается так и поныне. Пьянчуга-отец в полной мере преодолел отвращение к спиртным напиткам; он не бывал трезв уже более трех недель и дошел за последнее время до того, что колотил даже жену. Сварливый бедняк добросовестнейшим образом выполняет свою часть контракта: он сделался настоящей чумой для деревни. Прочие тоже пришлись ко двору и недурно работают. Лэди посещает их каждый день и до крайности к ним милосердна. Они зовут ее "барыней-благодетельницей" и все благословляют ее.

Браун встал, окончив свое повествование, и налил себе стакан виски с водою, с самодовольным видом человека, благосклонно вознаграждающого себя за хороший поступок. Тогда Мак-Шаугнасси возвысил голос и стал говорить:

-- Я знаю историю, относящуюся к тому же предмету, - сказал он. - Дело происходило в маленьком Иоркширском селении, в почтенном, мирном местечке, где люди находят жизнь слегка монотонной. Но как-то приехал сюда новый священник, и это значительно всех оживило. Священник был милым молодым человеком, имеющим хороший частный доход со своего капитала, и представлялся таким образом весьма лакомою добычею. Все незамужния женщины местечка единодушно накинулись на него.

"Но обычные женские соблазны не оказывали, повидимому, на него ни малейшого действия. Это был юноша с серьезными наклонностями, и однажды, во время случайного разговора на тему любви, он высказался, как многие слышали, что сам он никогда не увлечется одною лишь красотой и внешним обаянием. Что манит его, - говорил он, - так это женская доброта, их милосердие и ласковость к бедному люду.

"Ну, это заставило все местные юбки задуматься. Оне увидали, что, изучая модные картинки и разные ходячия фразы, оне шли по ложному пути. Карта, с которой им следовало теперь ходить, был "бедняк".

"Но тут возникло серьезное затруднение. Во всем местном приходе было лишь одно убогое существо; это был ворчливый старикашка, живший в полуразрушенном домике позади церкви. И пятнадцать правоспособных женщин (одиннадцать девушек, три старых девы и одна вдова) пожелали быть его "благодетельницами".

"Мисс Симондс, одна из старых дев, первая вцепилась в него и начала откармливать старика дважды в день говяжьим бульоном. Затем вдова подъехала к нему с портвейном и устрицами; потом на той же неделе и прочие члены компании насели на него и стали пичкать его студнем и цыплятами.

"Старик не мог ничего ровно понять. Он привык к подачкам время от времени в виде маленького мешечка кокса, сопровождаемого целыми лекциями об его прегрешениях, или к случайной бутылке чая из одуванчиков, так что эта внезапная щедрость со стороны Провидения поразила его. Однако, он не промолвил ни слова и продолжал принимать все дары, насколько был в силах. По истечении месяца он стал так жирен, что не пролезал ужь через черный ход своего домишки.

"Соревнование среди женской компании с каждым днем становилась все яростнее; наконец, старикашка стал чваниться и обходиться жестоко с своими "благодетельницами". Он заставлял их чистить свой домишко, варить себе кушанье, а когда ему надоедало видеть их у себя в комнатах, он отправлял их в сад на работу.

"Оне порядком ворчали, даже поговаривали одно время о стачке, но что оне могли сделать? Он был единственный бедняк на несколько миль в окружности и хорошо знал это. У него была монополия и, подобно всем монополистам, он злоупотреблял своим положением.

"Старик заставлял женщин быть у него на побегушках: он посылал их покупать ему "табачишка" на их собственные деньги. Однажды он даже отправил мисс Симондс с кружкой за пивом ему на ужин. Она с негодованием было отказалась, но он объявил ей, что если она будет важничать, так может проваливать и никогда более не возвращаться в его дом. Коли она не выполнит поручения, так найдется многия другия, которые согласятся. Она это знала и отправилась за пивом.

"Патронессы сначала имели обыкновение читать старику хорошия книги возвышенного характера. Но теперь он отказался от подобного чтения; он сказал, что не желает заводить у себя нищенской воскресной школы при его возраст. Ему было больше по вкусу что-нибудь пикантное, и он заставлял их читать ему французские романы или рассказы о морских путешествиях с реалистическим способом выражений. И оне не могли выбрать ничего иного, или он тотчас выказывал неудовольствие.

"Он заявил, что любит музыку; поэтому некоторые из женщин сложились и купили ему фисгармонию. Их намерение было петь ему гимны и разыгрывать классическия мелодии, но это не сходилось с его желаниями. Его мечтой были песни: "Справляя день рожденья старой девы" или "Она прищурила левый глазок", с хором и весьма откровенными танцами; им пришлось проделывать и это.

"Насколько бы еще далее простерлась его тирания, трудно сказать, не случись происшествия, которое лишило его власти преждевременным образом: это была внезапная и довольно неожиданная для всех женитьба священника на очень хорошенькой комической актрисе, дававшей незадолго перед тем представления в ближайшем городе. Священник пожертвовал даже церковью ради этого брака, так как невеста не пожелала сделаться женою попа. Она сказала, что никогда "не упадет так низко", чтобы делать визиты прихожанам.

"С женитьбой священника вся кратковременная, но блестящая карьера убогого старца окончилась. "Благодетельницы" упрятали его в какой-то рабочий дом и заставили дробить камни.

степени удовлетворительную отплату, - по о доброте бедняка к бедняку. Это несколько менее выгодное помещение капитала и вообще вещь совершенно иная.

Что же касается самого бедняка - я не разумею профессиональных канючащих попрошаек, но молчаливо борющагося бедняка, - к нему всякий обязан питать безусловное уважение; его надо чтить, как почитают раненого солдата.

В непрерывной войне между человечеством и природой, бедняки неизменно стоят в авангарде. Они умирают, падая массами в ров, а мы двигаемся по их телам с раздевающимися знаменами и барабанным боем.

Нельзя подумать о них без горького чувства, что следовало бы хоть немного стыдиться, живя в безпечности и довольстве и предоставляя им подвергаться всем тяжким ударам. Это все равно, что кто-нибудь скрывался бы в палатке в то время, как товарищи бились и умирали бы в первую голову.

Они истекают кровью и валятся молча вокруг. Природа с её ужасным девизом "переживанья сильнейшого" и "цивилизации" с её жестоким оружием спроса и предложения теснят их назад; они отстаивают каждый шаг свой и лихо бьются до самой кончины. Но все это происходит в темном, угрюмом пространстве, недостаточно живописном, чтобы придать бою героический характер.

вид, никто его не трогал. Люди входили и уходили, шагая через него; при этом случайно кто-нибудь толкал его иной раз ногою; тогда он дышал немного тяжелее и быстрее.

Наконец, один из прохожих, чувствуя что-то мокрое у себя под ногами, посмотрел вниз и увидал, что он стоит в луже крови. Поглядев, откуда она идет, он заметил, что она струится темным густым потоком с порога, на котором лежала собака.

Тогда он наклонился и начал осматривать пса. Бульдог лениво раскрыл глаза, поглядел на него, издав легкое ворчанье, которое могло выражать удовольствие или, пожалуй, раздражение по поводу причиненного безпокойства, и испустил дух.

Собралась толпа, и кто-то перевернул труп собаки на другой бок; тогда все увидали ужасающую рану в паху, из которой сочилась кровь и иные вещи. Хозяин лавки сказал, что животное лежало тут уже больше часу.

Я знал бедняков, умиравших таким же точно угрюмым и молчаливым образом, не тех бедняков, которых знаете вы, барыня-благодетельница в изящных перчатках, или мой дорогой сэр Симон Добрый, и о которых вы желаете знать; не тех бедняков, которые ходят процессиями со значками и кружками для сбора; не тех, что вопят перед вашими кухнями в обеденное время и поют гимны на ваших чайных собраниях, - нет, тех бедняков, которых вы не знаете и которые оказываются бедняками лишь тогда, когда их обнаруживает попечитель о бедных, молчаливых и гордых бедняков, просыпающихся каждое утро затем, чтобы бороться со смертью до наступления ночи; и когда смерть, наконец, одолеет их и повалит на ветхий пол темной мансарды, когда она задушит их., они и умирают даже со стиснутыми крепко зубами.

я знаю, что однажды матрос остановил его на улице и сделал замечание за употребление слишком крепких выражений.

Он жил с своей матерью и грудным младенцем, болезненным ребенком месяцев пяти, в подвале на углу улицы Три-Кольт.

Не знаю хорошенько, куда девался его отец. Я склонен думать, что он был из "обращенных" и путешествовал по стране, проповедуя нравственность. Мальчуган же заработывал шесть шиллингов еженедельно, в качестве посыльного, а мать чинила штаны, и в те дни, когда она чувствовала себя свежей и бодрой, она могла нередко заработать пенсов с десять или даже шиллинг. В несчастью бывали дни, когда четыре голые стены словно кружились перед нею одна за другой, все быстрее и быстрее, а свечка казалась тусклым пятном, уходившим куда-то в даль. Часто происходившие теперь подобные случаи понижали семейный доход за неделю иногда очень сильно.

Однажды ночью стены вертелись все бешенее и бешенее, до тех пор, пока все не затанцовало; свечка пробила вдруг потолок и сделалась звездою. Женщина разсудила тогда, что пора ей оставить шитье.

-- Джим, - сказала она (она говорила очень тихо, и мальчик должен был наклониться над ней, чтобы слышать), - если ты заберешься в средину матраца, то отыщешь там несколько фунтов. Я давно ужь скопила их. Это ты заплатишь за мои похороны, и смотри, Джим, заботься о ребенке! Не пускай его ходить по дворам.

-- Скажи, Джим: клянусь Господом Богом.

-- Клянусь, мама, Господом Богом!

Тогда, устроив свои земные дела, женщина, лежавшая навзничь, вся вытянулась и смерть осенила ее.

Джим сдержал свою клятву. Он нашел деньги и похоронил мать. Затем, уложив свой домашний скарб на ручную тележку, он перебрался на более дешевую квартиру, в половину какого-то ветхого сарая, за которую он платил два шиллинга в неделю.

умеренную порцию молока.

Как он ухитрялся содержать себя и больше чем на половину содержать ребенка за остальные два шиллинга, я не сумею сказать. Знаю только, что он это делал, и что ни одна душа не помогала ему, даже не ведала, что тут нужна помощь. Он кормил ребенка, нередко прогуливаясь с ним целыми часами по комнате; при случае мыл его и выносил на воздух каждое носкресенье.

"выдохся", как выразился старший брать.

Попечитель о бедных был очень строг к Джиму.

-- Если бы вы приняли надлежащия меры, - сказал он, - жизнь этого ребенка могла бы быть сохранена. (Он, кажется, думал, что было бы лучше, если бы жизнь этого ребенка была сохранена. У попечителей бывают престранные идеи!). Почему вы не обратились к члену нищенского комитета?

Происшествие это случилось кстати во время мертвого сезона, вечерния газеты подхватили его и обратили чуть не в подвиг. Джим, помню я, сделался настоящим героем. Чувствительные люди писали, побуждая какого-либо крупнейшого землевладельца, правительство или что-нибудь в этом роде устроить кое-что в пользу Джима, и все обличали местное общество. Пожалуй, и в самом деле из этого могло бы последовать какое-нибудь блого для Джима, когда бы агитация продлилась еще немного; но, к сожалению, в то время, как она достигла апогея, разразился какой-то скабрезнейший бракоразводный процесс. Джим был вытеснен из толпы и забыт ею.

Я рассказал товарищам эту историю, после того как Джефсон рассказал свою, и когда я окончил, мы увидали, что наступил почти час ночи. Теперь ужь, разумеется, слишком поздно было приниматься еще за разработку повести в тот вечер.