Как написать повесть.
Глава X.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Джером К. Д., год: 1893
Категория:Повесть

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Как написать повесть. Глава X. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

ГЛАВА X.

Заключительным вопросом, поднятым на нашем последнем заседании, являлось следующее: кем будет ваш герой? Мак-Шаугнасси предлагал сделать его писателем, а критиказлодеем. Я стоял за маклера на романтической подкладке. Обладающий умом практического склада Джефсон сказал

-- Вопрос не в том, чего мы желаем, а в том, кого предпочитает женская половина читающей публики.

-- Это верно, - согласился Мак-Шаугнасси, - я предлагаю собрать женския мнения относительно этого пункта. Я напишу своей тетке и узнаю от нея точку зрения пожилой лэди на этот вопрос. Вы, - сказал он, обращаясь ко мне, - можете предоставить решение этого дела вашей жене и узнать идеал молодой дамы. Пусть Браун напишет своей сестре в Ньюгем и доставит таким образом сведения, кого предпочитают интеллигентные барышни; Джефсон же может разследовать у мисс Мэдбюри, кто представляется наиболее привлекательным для обыкновенной девушки, обладающей здравым смыслом.

Мы приняли этот план, и результат его подлежал теперь именно разсмотрению. Мак-Шаугнасси открыл заседание чтением письма своей тетки. Старая дама писала:

"Мне кажется, будь я на твоем месте, мой милый мальчик, я выбрала бы военного. Ты знаешь, что твой бедный дядя, который бежал в Америку с этой развратной женой банкира, миссис Физерли, был военный; таким же был и твой бедный кузен Роберт, проигравший 8.000 фунтов в Монте-Карло. Я чувствовала всегда непонятное влечение к военным, даже будучи еще девочкой, хотя твой бедный милый дядя совершенно не выносил их. Ты найдешь также немало указаний на военных или воинов в Ветхом Завете (смотри Иер. XLVIII, 14). Правда, иным неприятно подумать, что они сражаются и убивают, по в наше время они, повидимому, не делают таких вещей".

-- Вот вам, что касается пожилой особы, - заметил Мак-Шаугнасси, окончив иксьмо и пряча его в карман. - Что скажет образованная женщина?

Браун извлек из портсигара послание, написанное бойким круглым почерком, и прочел следующее:

"Какое странное совпадение! Некоторые из нас обсуждали вчера ночью в помещении Миллисента-Гайтонпера тот же самый вопрос, и я немедленно могу тебе сообщить, что мы единогласно высказались за военных. Видишь ли, мой дорогой Селькирк, натуру всегда привлекают контрасты. Какую-нибудь модистку удовлетворил бы, пожалуй, поэт; но интеллигентной женщине он невысимо скучен. Развитая женщина требует от мужчины не возможности обсуждать с ним что-либо, по возможности на него любоваться. Я полагаю, что для женщины с пустой головой тип военного кажется безвкусным и неинтересным; для женщины же с умом он является идеалом мужчины, существом сильным, красивым, хорошо одетым и слегка простоватым".

-- Это дает нам два голоса за военных, - заметил Мак-Шаугнасси, в то время как Браун разодрал письмо сестры на-двое и бросил его в корзину под столом. - Что говорит девушка со здравым смыслом?

-- Сначала отыщите такую девушку, - проворчал Джефсон несколько угрюмо, как мне показалось. - Где вы думаете найти ее?

-- Да как же, - пояснил Мак-Шаугнасси, - ведь я имел в виду мисс Мэдбюри.

Упоминание имени мисс Мэдбюри обыкновенно вызывало краску удовольствия на лице Джефсона, но в данную минуту его черты приняли чуть не угрожающее выражение.

-- А, - произнес он, - вот как? Так, видите ли, и девушка со здравым смыслом тоже стоит за военных.

-- Что в них есть что-то такое и что они божественно танцуют, - отрубил Джефсон.

-- Да, вы изумляете меня, - пробормотал Мак-Шаугнасси. - Я до крайности поражен.

Затем он обратился ко мне:

-- А что нам скажет молодая замужняя женщина? То же самое?

-- И указывает она причину? - спросил он.

Следующия затем несколько минут царило общее молчание. Мы курили и размышляли. Я подозреваю, мы все желали бы одного: чтобы этот вопрос никогда не поднимался.

То, что эти четыре столь противоположные типа благовоспитанных женщин с удивительной быстротой и совершенно неженским единодушием провозгласили своим идеалом военного, действовало удручающим образом на наши штатския сердца. Будь оне няньками или горничными, я бы еще мог этого ждать. Обожание Марса Венерою в белом чепце - один из немногочисленных жизненных культов, сохранившихся в наш нечестивый век. Год или два тому назад я поселился около казарм, и мне никогда не забыть той картины, какую представляли из себя их высокия железные ворота по воскресным дням. Девушки начинали собираться вокруг около полудня. К двум часам, когда военный люд, с намасленными обильно волосами и с тросточкой в руках, высыпал на прогулку, то ожидающих, выстроившихся в ряд девушек набиралось до четырех или пяти сотен. Сначала оне толпились дикой оравой, и когда солдаты выходили к ним в два часа, оне набрасывались на них, как львы на первоначальных христиан. Это влекло за собой такия дикия и жестокия сцены, что полиция была вынуждена вмешаться; девушек начали устанавливать в хвост попарно и заставляли, при помощи специально для этого назначенных коннетаблей, сохранять места и ждать своей очереди.

-- Все солдаты вышли, милашки, - говорил он оставшимся девушкам, - чегоже вам тут стоять? У нас больше не припасено для вас сегодня.

-- Как, ни одного! - жалобно шептало какое-нибудь обездоленное юное существо и её большие глаза застилались слезами. - Хоть бы плохенького какого! Я ждала столько времени!

-- Ничего не поделаешь, - отвечал честный малый угрюмо, но добродушно, отворачиваясь в сторону, чтоб скрыть свое волнение. - Они теперь все промежь вас. Мы ведь не сами их делаем, знаете; не можете вы их получить, коли негде взять, так ли? Ну, и приходите в другой раз пораньше.

Затем, во избежание дальнейших приставаний, он спешил скрыться, а полицейские, с сильнейшим нетерпением ждавшие этой минуты, яростно набрасывались на оставшихся плачущих женщин и отгоняли их прочь.

Про эти же казармы наша поденщица рассказала Аменде историю; та передала ее Этельберте, последняя же сообщила мне, и я поведал теперь этот случай своим коллегам.

В один прекрасный день на соседней с нами улице в некотором доме поселилась некоторая семья. Прислуга ушла от них; большинство их служанок поступали так к концу первой недели, и через день после их переезда в "Chronicle" была отослана публикация. Она гласила следующее: "Требуется женщина одной прислугой в небольшое семейство из одиннадцати членов. Жалованья шесть фунтов, без подачек на чай. Требуется рано вставать и не бояться черной работы. Стирка дома. Требуется хорошо готовить и не отказываться от мытья окон. Предпочитается унитарианка. Являться с рекомендациями к А. Б. и т. д.".

Эта публикация была напечатана в среду вечером. В четверг часов в семь утра вся семья была разбужена неумолкавшим трезвоном дверного колокольчика. Супруг, выглянувший из окна, был поражен, увидя толпу девушек, человек в пятьдесят, стоявшую вокруг дома. Он накинул халат и спустился вниз, чтобы узнать, в чем дело. Но в ту минуту, как он отворял дверь, девушек с пятнадцать стремительно ворвались в сени и совершенно сшибли его с ног. Раз очутившись внутри, эти пятнадцать плотно окружили хозяина, выперли прочь остальных тридцать пять или около того и захлопнули дверь перед самым их носом. Затем оне все обратились к хозяину, вежливо прося его провести их к А. Б.".

Оглушенный первоначально шумом, производимым толпой, оставшейся на улице, которая стучала в дверь и сыпала ругательства через замочную скважину, хозяин дома не мог ничего разобрать, но в конце концов девушкам удалось объяснить ему, что все оне горничные, явившияся по публикации его жены. Супруг отправился к последней, и та заявила, что примет их только поодиночке.

к решению вопроса, между собой. По истечении четверти часа победительница, попросив шпильки и зеркальце у поденщицы, ночевавшей в том же доме, отправилась наверх, а прочия четырнадцать, оставшияся в зале, только обмахивались своими шляпками.

А. Б. была немало удивлена при появлении первой просительницы. Это была высокая, миловидная девушка. До вчерашняго для она состояла горничной при лэди Стэнтон, а ранее была два года помощницей повара у герцогини Иоркской.

-- Почему же вы оставили место у лэди Стэнтон? - спросила А. Б.

-- Чтобы поступить к вам, сударыня, - отвечала девушка. Барыня изумилась.

-- И вы удовольствуетесь шестью фунтами годового жалованья? - усомнилась она.

-- И вы не боитесь черной работы?

-- Я люблю ее, сударыня.

-- А встаете рано?

-- Да, сударыня. Я нахожу гораздо лучше стирать дома. Эти прачки так портят хорошее белье, так небрежны!

-- Вы унитарианка?

-- Нет еще, сударыня, - возразила девушка, - но я не прочь ею сделаться.

Барыня взяла её рекомендации и сказала, что ей напишет.

что ей нужно. Она равным образом чувствовала склонность к унитарианству.

Третья девушка истребовала уже никакого вознаграждения, даже не могла понять, ради чего прислуга хлопочет о жалованьи; она находила, что это развивает лишь страсть к нелепым на рядам, и считала достаточной наградой для девушки приятное пребывание в унитарианском семействе.

Та же девушка заявила, что единственное условие, которое она желала бы поставить, это обязательство платить за всякое повреждение, причиненное её неосторожностью или небрежностью.

Она не намеревалась уходить со двора по вечерам или праздникам, находя, что это отвлекает прислугу от дела.

Четвертая кандидатка предложила премию в пять фунтов за получение места; и тогда страх закрался в душу А. Б.: она отказалась видеть остальных девушек, в полной уверенности, что все оне сумасшедшия, вышедшия на прогулку из какой-нибудь соседней лечебницы.

-- О, в этом нет ничего удивительного, - заметила соседка, - никто из нас, обитателей этой стороны улицы, не платит прислуге жалованья, и мы имеем самую лучшую прислугу во всем Лондоне. Мало того, девушки с другого конца королевства разы поступить в один из здешних домов. Это мечта всей их жизни. Оне годами делают сбережения, чтобы потом служить здесь даром.

-- Какая же тут притягательная сила? - спросила А. Б., изумленная больше, чем когда-нибудь.

-- Как, разве вы не видите, - объяснила соседка, - что наши задния окна выходят на двор казарм? Девушка, живущая в этом доме, находится всегда близ солдат. Выглянув в окно, она каждый раз может увидеть солдата; последний иногда и раскланяется с ней или даже ее окликнет. У них никогда и помину нет о жалованьи. Оне готовы работать по восемнадцати часов в сутки и довольствоваться безделицей, которая бы лишь давала им возможность туг оставаться.

А. Б. воспользовалась полученными сведениями и взяла девушку, предлагавшую пять фунтов премии. В лице её она встретила положительно сокровище, а не прислугу, Она была неизменно услужлива и почтительна, спала на кушетке в кухне и удовлетворялась одним яйцом на обед.

мнение, под предлогом головной боли. Я согласился, что туп есть пункты, представляющия для обыкновенного ума загадку. Но, как я объяснил еще в начале, эта история была передала мне Этельбертой, которая слышала ее от Аменды, последней же рассказывала поденщица; так возможно, что сюда и вкрались некоторые преувеличения. Но нижеследующий инцидент произошел на моих собственных глазах. Он представляет еще более разительный пример действия, оказываемого "Томми Аткинсом" на британскую прислугу, и я считаю себя в праве огласить этот случай.

-- Главным действующим лицом здесь, - начал я, - является наша Аменда. Не назовете ли вы ее вполне благопристойной и порядочной молодой женщиной?

-- Она мой идеал безукоризненной благопристойности, - отвечал Мак-Шаугнасси.

-- Таково было и мое мнение, - отвечал я. - Представьте же себе мое состояние, когда я увидал ее однажды вечером на Верхней Фолькстонской улице с панамской шляпой на голове (моей панамой), рядом с солдатом, охватившим ее вокруг талии. Она находилась в толпе, сопровождавшей роту Третьяго Беркшейрского пехотного полка, что стоял лагерем под Сэндгэтом. В глазах у нея было какое-то изступление, забытье. Она скорей приплясывала, чем шагала, отмахивая такт своей левой рукой.

"Этельберта была со мной в это время. Мы проводили глазами процессию до тех пор, как она свернула за угол, и затем посмотрели один на другого.

" - О, это невозможно, - пролепетала Этельберта

" - Однако, ведь шляпа была моя, - сказал я ей.

"Когда мы вернулись домой, Этельберта стала разыскивать Аменду, а я свою шляпу. Ни того, ни другого не оказалось на лицо.

"Пробило девять часов; пробило десять. В половине одиннадцатого мы спустились вниз, сами приготовили себе ужин и уничтожили его в кухне. В четверть двенадцатого возвратилась Аменда. Она вошла в кухню, не говоря ни слова, повесила мою шляпу у двери и принялась за мытье посуды.

"Этельберта встала, строгая, но спокойная.

" - Где вы были, Аменда? - спросила она.

" - Исколесила полграфства с низшими чинами, - отвечала Аменда, продолжая работу.

" - На вас была надета моя шляпа, - добавил я.

" - Да, сударь, - подтвердила Аменда, попрежнему не отрываясь от работы. - Это было первое, что попалось мне под руку. Я еще рада, что не оказалась лучшая барынина шляпка.

"Растрогалась ли Этельберта именно смыслом последняго замечания, я не могу утверждать, но полагаю, что это возможно. Во всяком случае, она закончила свои разспросы голосом, исполненным скорее скорби, чем гнева.

" - Когда вы проходили мимо нас, то рука солдата обвивала ваш стан, Аменда? - проговорила она вопросительно.

" - Я знаю, сударыня, - призналась служанка, - я заметила тоже самое, когда музыка смолкла.

"Этельберта взглянула на допрашиваемую. Аменда наполнила кастрюлю водой и затем лишь ответила ей:

" - Я навлекаю позор на порядочный дом, - сказала она,ни одна уважающая себя хозяйка не может оставить меня у себя ни минуты. Я должна быть вышвырнута за дверь вместе с моими пожитками и месячным жалованьем.

" - Но зачем-же вы делаете так? - спросила Этельберта с совершенно естественным удивлением.

" - Затем, что я непроходимая дура, сударыня. Я не могу с собой справиться; когда я вижу солдат, то не в состоянии удержаться, чтобы не пойти за ними. Это у нас в крови. Моя бедная кузина Эмма была совсем такой же сумасшедшей. Она была помолвлена с одним тихим, почтенным юношей, имевшим свою лавку, но за три дня до свадьбы убежала в Чатам вместе с матросами и вышла замуж за знаменщика. Этим же кончу и я. Всю дорогу до Сендгэта шла я неразлучно с тем молодцом, с которым вы меня видели, и еще поцеловала четверых, - грязные морды! Я уже неподходящая теперь девушка, чтобы прогуливаться с почтенным молочником.

"Она была, в таком глубоком отчаянии, что ужасаться еще кому-нибудь над её поведением было излишне, и Этельберта, переменив тон, попробовала ее успокоить.

" - О, это все чепуха, все как рукой с вас снимет, Аменда, - говорила она, ласково посмеиваясь, - вы сами видите, как это глупо. Вы должны сказать мистеру Боульсу, чтоб он отвлек вас от солдат.

" - Ах, я не могу смотреть на это вашими глазами, сударыня, - возразила Аменда с некоторым укором. - Девушка, которая не может видеть шагающого по улице лампаса без того, чтобы не броситься за ним, недостойна стать чьей нибудь женой. Как, я буду бросать лавочку дважды в неделю, и ему придется бегать по всем лондонским казармам, разыскивая меня. Нет, я откажусь от всего и сама поступлю в дом сумасшедших, вот единственное, что мне остается.

"Этельбета встревожилась.

" - Это что-то совсем небывалое, Аменда, - сказала она, - ведь вы должны были часто встречать солдат, живя в Лондоне?

" - О, когда они ходят поодиночке или вдвоем, я могу еще вытерпеть. Лишь когда я увижу целый полк, я теряю голову. Вы не можете представить себе, что это такое, сударыня, - прибавила она, заметив недоумевающее выражение на лице Этельберты, - с вами этого никогда не бывало. Дай Бог, чтоб никогда и не было.

"Мы установили тщательнейший надзор за Амендой во все время нашего пребывания в Фолькстоне, и трудное же время пережили мы тогда. Каждый день через город проходил тот или иной полк, и при первых же звуках музыки Аменда становилась тревожной и возбужденной. Никакая волшебная флейта не могла так всецело увлекать детей Гамелина, как увлекала музыка Сендгэтского полка сердце нашей служанки. По счастью, солдаты проходили обыкновенно ранним утром, пока мы еще не вставали; но однажды, возвращаясь домой к завтраку, мы услыхали удалявшуюся уже музыку, замиравшую по направлениюк Хайс-Род. Мы поспешили домой. Этельберта кинулась в кухню - она опустела! В спальню Аменды - там тоже никого! Мы звали служанку - ответа но было.

" - Эта несчастная Аменда опять убежала, - сказала Этельберта. - Какая, право, напасть для нея! Положительно у нея болезнь.

"Этельберта предложила мне отправиться в Сендгэтский лагерь и осведомиться об Аменде. Я сам сожалел об этой девушке, но образ молодого человека, с невинным взором, странствующого по всем лагерным закоулкам и разыскивающого пропавшую служанку, предстал перед моим воображением и я отказался идти.

"Этельберта назвала меня безсердечным и заявила, что если я не пойду, то она сама отправится в лагерь. Я возразил, что совершенно достаточно пребывания в лагере одного женского члена из моего дома, и посоветовал жене туда не отправляться. Этельбета выразила стой чувства относительно моего поведения высокомерным отказом притронуться к завтраку; я выразил свое мнение об её неблагоразумии, выбросив весь завтрак в камин; после этого Этельберта почувствовала внезапный прилив нежности к коту (который вовсе не жаждал ничьей любви, но очень жаждал пробраться к завтраку в камине); я же, повидимому, необычайно увлекся третьягоднишней газетой.

"Выйдя после полудня в сад, я услыхал слабые, но исполненные отчаяния женские вопли. Я внимательно начал прислушиваться; крик повторился снова. Мне показалось, что звуки походят на голос Аменды, по откуда они раздаются, я так и не мог разобрать. Однако, они сделались слышнее, когда я приблизился к концу сада, и, наконец, я догадался, что вопли слышатся из небольшой деревянной беседки, употребляемой хозяином дома в качестве темной камеры для проявления фотографий.

"Дверь была замкнута.

" - Это вы, Аменда? - окликнул я через замочную скважину.

-- Да, сударь, - послышался невнятный ответ. - Не будете ли так добры меня выпустить? Вы найдете ключ на земле неподалеку от двери.

"Я отыскал его на разстоянии ярда, в траве, и освободил. Аменду.

" - Кто вас тут запер? - спросил я.

" - Кто? Я сама, сударь, - отвечала она. - Я замкнула себя и просунула ключ под дверь. Я должна была так сделать, чтобы не уйти за этими противными солдатами.

" - Я надеюсь, что не причинила вам затруднений, сударь. - прибавила она, выходя. - Я заперлась, когда завтрак уже был совершенно готов.

"Страсть Аменды к солдатам была её данью чувству. Относительно же других представителей мужского пола она сохраняла безстрастный и неприступный вид; и её помолвки с ними (которые были весьма многочисленны) заключались и расторгались на основании таких корыстных разсчетов, что не шутя коробили Этельберту.

"Когда она нанималась к нам, то была помолвлена с колбасником, (и с молочником, в виде резерва). Ради Аменды мы завязали с ним торговые сношения, хотя нам никогда он не нравился, а его ветчина еще менее. Когда Аменда объявила нам, что её свадьба с колбасником разошлась и намекнула, что её чувства ни мало не пострадают, если мы будем брать ветчину, где нам угодно, мы втайне этому порадовались.

" - Я убеждена, что вы поступили правильно, Аменда, - сказала Этельберта, - вы бы никогда не были счастливы с этим человеком.

" - Да, сударыня, не думаю, чтоб была, - отвечала Аменда, - не знаю, какая бы девушка могла быть с ним счастлива, не обладающая желудком страуса.

"Этельберта взглянула с недоумением на Аменду.

" - Но причем тут желудок? - спросила она.

" - При очень многом, сударыня, - возразила Аменда, - когда вы собираетесь выйти замуж за человека, который не может смастерить колбасы, мало-мальски съедобной.

" - Но вы ведь, разумеется, не хотите сказать, - воскликнула Этельберта, - что ваш разрыв с ним произошел из-за того, что вам не нравится его колбаса?

" - Ну, я полагаю, что к этому все и сводилось, - неосторожно созналась Аменда.

"--Какая странная мысль, - вздохнула бедная Этельберта после небольшой паузы. - И вы думаете, что действительно любили его когда-нибудь?

" - О, да, - сказала Аменда, - я любила его, как следует, но нехорошо привязываться к человеку, намеревающемуся пичкать вас колбасой, из-за которой вы целую ночь глаз не сомкнете.

" - Но разве он думал кормить вас одной колбасой? - не унималась Этельберта.

" - О, он-то и не заикался об этом, - объяснила Аменда, - но ведь вы знаете, барыня, что значит выходить за колбасника; вам всегда придется есть, что осталось. Такую ошибку сделала моя бедненькая кузина Элиза. Она вышла замуж за кондитера. И действительно, что им не удавалось продать, они должны были уписывать сами. Одну зиму ему как-то не повезло, и им пришлось два месяца питаться одними пирожными. Ну, я во всю жизнь не видала, чтобы кто-нибудь менялся так, как она. Об этом подумаешь.

"Но наиболее постыдная по своей меркантильности, на какую когда-либо соглашалась Аменда, была её помолвка с кондуктором омнибуса. Мы жили тогда в северной части Лондона, и её женихом состоял молодой торговец сыром, имевший лавку на Лупус-Стрит, в Чельси. Ему нельзя было отлучиться из лавки, и Аменда посещала его сама раз в неделю. В то время нельзя еще было проезжать по десяти миль за пенни, и Аменда находила проезд от Галловэй до Виктории слишком чувствительным налогом на свой карман. Тот же самый омнибус, который отвозил ее в шесть часов к лавке, доставлял ее обратно домой к десяти. Во время первого рейса кондуктор омнибуса глядел на Аменду; во время второго разговорился с ней; во время третьяго преподнес ей кокосовый орех, а во время четвертого сделал формальное предложение и получил немедленное согласие. После этого Аменда приобрела возможность навещать своего сырника без малейших издержек.

"Странный характер был у этого кондуктора. Я часто ездил в его омнибусе по Флиг-Стрит. Он отлично знал меня (я думаю, Аменда показала меня ему), постоянно разспрашивал меня о ней вслух, при всех остальных пассажирах, вдобавок давал мне различные поручения к Амевде. Что касается женщин, он имел, как говорится, "ключ" к их сердцу; по многочисленности и разнообразию его знакомств среди прекрасного пола, но той нескрываемой нежности, с которой большинство их посматривало на кондуктора, я склопон надеяться, что его разрыв с Амендой (который последовал одновременно с её изменою сырнику) доставил юноше менее продолжительные страдания, чем это произошло бы при иных условиях.

"Кондуктор был человек, от которого я позаимствовался многими забавными рассказами. Воспоминание о нем приводит мне на ум один курьезный случай.

"Раз в полдень я вскочил в его омнибус на улице Семи-Сестер. Старичок-француз оказался единственным пассажиром кареты.

" - Не забивайт меня, - говорил француз, когда я вошел. - Я желай Шаринг-Кросс.

" - Не забуду я вас, - отозвался кондуктор, - покажу вам ваш "Шаринг-Кросс", не безпокойтесь.

" - Это ужь третий раз он пристает, - пожаловался мне пронзительным шепотом кондуктор, - не больно-то легко его забудешь, неправда ли?

"На углу Галловэй-Род мы остановились, и кондуктор принялся по обыкновению выкрикивать: "В Чаринг-Кросс, Чаринг-Кросс сюда пожалуйте, в Чаринг-Кросс!"

"Маленький французик вскочил и уже хотел вылезать, но кондуктор удержал его.

" - Садитесь и не валяйте дурака, - сказал он, - это не Чаринг-Кросс.

"Француз взглянул недоумевающе, но покорно уселся на место. Забрав нескольких пассажиров, мы двинулись дальше. Проехав с полмили по Ливерпульской улице, мы увидали даму, стоявшую на мостовой и смотревшую на нас при пашем проезде с тем трогательным видом "и хочется, и колется", какой всегда бывает у женщин при любом способе передвижения. Наш кондуктор остановил омнибус.

" - Куда вы желаете ехать? - строго спросил он ее. - В Странд, Чаринг-Кросс?

"Француз или не разслышал, или не вонял первой части этого монолога, но, уловив лишь слова, "Чаринг-Кросс", сорвался тотчас с места и прыгнул уже на подножку. Но кондуктор, ухватив его за шиворот, с яростью швырнул назад.

" - Не можете вы минутку посидеть смирно? - негодующе крикнул он. - Какого чорта! За вами надо смотреть, как за сущим младенцем.

" - Я желаю спускайт Шаринг Кросс, - смиренно отвечал француз.

" - Вас надо "спускайт" не в Шаринг-Кросс, - грубо передразнил кондуктор, водворяя его на место. - Я спущу вас среди дороги, коли вы мне будете еще надоедать. Сидите, пока я не приду и не высажу вас вон. Очень мне нужно возить вас дальше вашего Шаринг-Кросса; очень буду рад с вами развязаться.

"Бедный французик уселся и мы двинулись дальше. Около "Ангела" мы вновь остановились.

" - В Чаринг-Кросс, - закричал кондуктор, и француз снова, подпрыгнул. Ах ты, Господи! - произнес кондуктор, хватая его за плечи и запихивая в угол. - Что мне с ним делать? Не может ли кто-нибудь сесть на него?

"Он крепко держал француза все время, пока омнибус стоял. и затем только пустил. В конце Чэнсери Лен повторилась та же сцена, и бедный французик пришел в отчаяние.

" - Он все гаварит Шаринг-Кросс, Шаринг-Кросс, - воскликнул он, обращаясь к другим пассажирам, - а никакой Шаринг-Кросс. Он сумашечни.

" - Да разве вы не можете понять, - отозвался кондуктор, по менее возмущенный, - я точно говорю Шаринг-Кросс, то есть по нашему Чаринг-Кросс, но это не значит, что мы "в Чаринг-Кроссе". Это значит...

"Но заметив по недоумевающему лицу француза полную невозможность выяснить ему дело, он повернулся к нам с умоляющим жестом и спросил:

" - Быть может, кто из джентльменов знает, как пофранцузски "набитый дурак"?

"Через день или два после этого мне пришлось снова ехать в этом же омнибусе.

" - Что же, - сказал я кондуктору, доставили, вы как следует, вашего приятеля-француза до Чаринг-Кросса?

" - Нет, сударь, - отвечал он, вы не поверите: мне пришлось выдержать схватку с полисмэном, как раз не доезжая угла; он тут и выскочил у меня из головы; а то не я будь, когда я бы не прокатил его вплоть до Виктории.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница