Домби и сын.
Глава V.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Домби и сын. Глава V. (старая орфография)

Глава V. 

Крестины Павла.

Рабочая кровь Тудлей пошла в прок маленькому джентльмену. Благородный сын м-ра Домби с каждым днем заметно выростал и укреплялся. Мисс Токс также с каждым днем сильнее привязывалась к Павлу, и её почти набожная к нему любовь до такой степени подействовала на м-ра Домби, что он начал считать ее женщиной с большими природными дарованиями и при многих случаях раскланивался с ней совершенно особенным образом. Он даже торжественио признался в своем благоволении перед сестрой и не раз изволил говорить ей: - "Луиза! скажи мисс Токс, что я ей весьма обязан!" Это необыкновенное внимание производило глубокое впечатление на леди, удостоившуюся такого отличия.

Мисс Токс часто уверяла м-с Чикк, что ничто не может сравниться с участием, какое она принимает в развитии милого ребенка, и безпристрастный наблюдатель мог заметить, что поступки её в полной мере согласовались с словами. Она с невыразимым наслаждением смогрела на невинные обеды юного джентльмена, как будто насыщение его столько же зависело от нея, сколько и от кормилицы. - С таким же, если еще не большим энтузиазмом она присутствовала при маленьких церемониях купанья и туалета, a медицинская часть - наблюдение за здоровьем ребенка - находилась в полном её распоряжении. - Однажды, в припадке скромности, она принуждена была спрятаться в шкап, когда м-р Домби вошель в детскую с сестрой полюбоваться, как сын его, ложась в постель, будеть в коротенькой рубашечке разгуливать по платью своей кормилицы. - Но мисс Токс никак не выдержала, и в избытке нежного восторга закричала: "как он мил, м-р Домби! какой купидончик!" - и тут же, опомнившись, она за дверью чуть не упала в обморок от стыда и замешательства.

- Луиза, - сказал однажды м-р Домби своей сестре, - я точно думаю, что, по случаю крестин ГИавла, нужно твоей приятельнице сделать какой-нибудь подарок. - Она с самого начала приняла такое горячее участие в ребенке и умела хорошо понять свое положение, - a это в нашем свете, к сожалению, большая редкость. Мне очень бы хотелось отличить ее чем-нибудь.

В глазах м-ра Домби это значило, что мисс Токс умела вести себя совершенно приличным образом в отношении к его особе.

- Любезный Павел, - отвечала сестра, - ты отдаешь справедливость мисс Токс, чего разумеется и должно ожидать от человека с таким проницательным умом. - Если в английском языке есть три слова, к которым она питает глубочайшее уважение, так эти слова - Домби и Сын.

- Верю, - сказал м-р Домби. - Это делает честь почтенной мисс Токс.

- И всякий подарок, любезный Павел, - продолжала м-с Чикк, - все, что ни вздумал бы ты предложить, мисс Токс, нет сомнения, примет от тебя с благоговением, как святыню. Но я знаю, милый Павел, чем бы ты мог выразить свою признательность к мисс Токс... да, это было бы для нея очень, очемь лестно, если бы ты захотел.

- Что такое? - спросил м-р Домби.

- Разумеется, крестный отец и крестная мать, - продолжала мисс Чикк, - необходимы в свете для связей и покровительства.

- Не знаю, почему они должны быть необходимы для моего сына, - холодно сказал м-р Домби.

- Что правда, то правда, любезный Павел, - перебила мисс Чикк с необыкновенной живостью, - ты неизменно верен самому себе. Я не могла ожидать от тебя ничего другого, и очень хорошо предвидела твои мысли на этот счет. Может быть, - и м-с Чикк немного приостановилась, как бы не зная, что говорить дальше, - может быть, именно поэтому ты и не станешь противиться, чтоб мисс Токс сделалась крестной матерью нашего ангельчика, или, по крайней мере, заменила ее на крестинах. Нечего и говорить, что она примет эту честь за величайшее счастье.

- Луиза, - сказал м-р Домби после минутного молчания, - нельзя не согласиться...

- Конечно, - вскричала мисс Чикк, спеша предупредить отказ, - я и не сомневаюсь в этом.

М-р Домби с нетерпением посмотрел на сестру.

- Не противоречь, любезный Павел, - вскричала м-с Чикк, - мне это очень вредно. Я еще не опомнилась с тех пор, как скончалась наша бедная Фанни.

М-р Домби искоса взглянул на носовой платок, который сестра держала перед глазами, и прибавил:

- Нельзя не согласиться, говорю я...

- A я говорю, - прервала м-с Чикк, - что я не сомневалась в этом.

- Боже мой, Луиза! - вскричал м-р Домби.

хорошо это знаю, и тем хуже для меня. Но если ты хочешь выслушать мои последния слова - a последния слова должны быть для нас священны, Павел, после кончины любезной Фанни - так я скажу только, что никогда не сомневалась в этом. И что еще более, - прибавила м-с Чикк с возрастающим достоинством, как будто она берегла к концу самое убелительнейшее доказательство, - я никогда не думала усомниться в этом.

М-р Домби с нетерпением прошел по комнате взад и вперед.

- Нельзя не согласиться, Луиза, - продолжал он, не обращая внимания на м-с Чикк, которая с неистовством продолжала кричать: "я не сомневаюсь в этом! я не сомневаюсь в этом!" - нельзя не согласиться, что многия особы имели бы в этом случае больше права - еслиб я только обращал внимание на право - нежели мисс Токс. Но это вздор: мне нет дела до прав. Торговый дом под фирмой "Домби и Сын" будет держаться сам собою, без посторонней помощи. Я не нуждаюсь ни в каком и ни в чьем кумовстве. Надеюсь, я стою вьшие толпы. Довольно, если детство и юность Павла протекут благополучно без потери времени, и он приготовится вступить с честью на ожидающий его путь. Впоследствии он может, если сочтет нужным, избрать могущественных друзей, чтобы поддержать, a в случае надобности, и увеличить кредит торгового дома. До тех пор я один буду для него все и не хочу, чтобы другой стал между нами. Я готов выразить признательность твоей обязательной приятельнице и соглашаюсь на предложение. Других восприемников заменим мы твоим мужем.

В этой речи, произнесенной с необыкновенным, истинно-вельможным величием, м-р Домби высказал свою задушевную тайну. Неописанная недоверчивость ко всякому, кто бы мог стать между ним и сыном, гордая боязнь нажить соперника или участника в любви и почтении ребенка, жестокий удар, так недавно нанесенный его всемогущей власти над другими, и жестокий страх при мысли о возможности другого, жесточайшого удара, - вот что наполняло в это время его душу. Во всю жизнь он не имел друга: его холодная, отталкивающая натура никогда не искала и не встречала друзей. И теперь, когда эта натура сосредоточилась с такою силою в одну только страсть родительской любви и гордости, то её ледяной поток, вместо того, чтоб вскрыться под благотворным влиянием этого чувства и свободно катить свои ясные воды, казалось, растаял только на минуту для того, чтоб снова замерзнуть в твердую, непроницаемую массу.

Таким образом самое ничтожество мисс Токс послужило к возвышению её в крестные матери маленького Павла, - и с этого часа она была избрана и предназначена к великой должности. М-р Домби тут же изъявил желание, чтоб торжество, так долго откладываемое, совершилось без замедления. Сестра, одержав такую блистательную победу, превосходившую её самые смелые ожидания, отправилась с приятной новостью к дорогой подруге, и м-р Домби остался один в библиотеке.

В детской была ужасная скука. Там сидели и беседовали м-р Чикк и мисс Токс, к величайшей досаде мисс Сусанны Ниппер, которая была так разсержена их присутствием, что при всяком удобном случае делала за дверью преуморительные гримасы: надо же было хоть чемь-нибудь выразить свою досаду. Как странствующие рыцари старинных времен облегчали сердце, вырезывая имена возлюбленных в пустынях, в лесах и других неприступных местах, где, вероятно, никому не случалось читать их, - так и мисс Сусанна Ниппер вздергивала нос на ящики и комоды, высовывала язык на шкапы и моргала глазами на посуду, мимоходом ворча на каждом шагу.

Между тем собеседницы, в блаженном неведении того, что вокруг них происходило, внимательно наблюдали сцену раздеванья, кормленья и укладыванья в постель маленького Павла. По окончании всех этих церемоний, оне уселись за чайный столик перед камином, и теперь только, обернувшись к детским кроваткам, оне вспомнили о мисс Флоренсе, которая тоже, благодаря настойчивости Полли, с некоторого времени спала в одной комнате с братом.

- Как она крепко спит! - сказала мисс Токс.

- Ведь вы знаете, моя милая, - отвечала м-с Чикк, - она слишком много резвится с маленьким Павлом: устала!

- Это замечательная девочка, - продолжала мисс Токс.

- Вылитая мать! - возразила м-с Чикк, понизив голос.

- Бедняжка, - сказала мисс Токс. - О, Боже мой!

Эти слова мисс Токс произнесла с глубоким сожалением, хотя сама не знала для чего.

- Флоренса никогда, никогда не будет Домби, - сказала м-с Чикк, - проживи она хоть тысячу лет!

Мисс Токс возвела очи свои горе, и дух её, видимо, сокрушался от полноты сердечной скорби.

- Меня ужасно безпокоит её будущность, - сказала м-с Чикк с видом благочестивой кротости и смирения. - Я не могу без ужаса вообразить, что станется с нею, когда она вырастет? Бедняжка! какое место займет она в свете? Во мнении отца она стоит невысоко, да иначе и быть не может: в ней ничего нет общого с Домби!

Физиономия мисс Токс выразила ясно, что против такого убедительного аргумента нечего и возражать.

- Этот ребенок, - продолжала м-с Чикк, с искренней доверенностью, - вылитая покойная Фанни! Она неспособна ни к какому усилию, ручаюсь в этом. Ни к какому! Она никогда не пробьется в сердце отца, никогда не обовьется около него, как...

- Как плющ? - прибавила мисс Токс.

- Как плющ! - подтвердила м-с Чикк. - Она никогда не бросится и не приникнет в родительския объятия, как...

- Робкая серна? - прибавила мисс Токс.

- Как робкая серна! - сказала м-с Чикк. - Никогда! Бедная Фанни! A как я, однако-ж, любила ее!

- Мы все имеем недостатки, - скязала м-с Чикк, проливая слезы и покачивая головой, - да, y нас y всех есть недостатки. Я очень хорошо видела её пороки, но никогда не давала этого заметить. Сохрани Богь! A как я любила ее!

Покойная м-с Домби точно имела свои слабости и недостатки - увы! кто их не имеет! - но она была ангелом женской кротости и ума, если сравнить ее с м-с Чикк, с этой пустой, надутой бабой, которая теперь с таким же нахальством хвасталась своим мнимым покровительством, с каким во время оно при всяком удобном случае обнаруживала перед невесткой свое гордое снисхождение и терпимость. Как прекрасна терпимость, когда проистекает из чистого сердца, и как отвратительна, когда ею маскируется злой и, гордый характер!

М-с Чикк еще продолжала в сердобольном умилении вытирать сухие глаза и знаменательно качать головою, как вдруг кормилица осмелилась заметить, что мисс Флоренса проснулась и сидит на кроватке. В самом деле она проснулась, как говорила кормилица, и на ресницах её сверкали слезы. Но никто, кроме Полли, не видал её мокрых глазок, никто не шепнул сиротке утешительного слова, никто не слыхал, как билось и стучало её сердце!

- Няня, - сказала малютка, пристально смотря на кормилицу, - я пойду к братцу, позволь мне лечь подле него.

- Зачем, голубушка? - спросила Ричардс.

- Ах, мне кажется, он любит меня! - вскричала почти в безпамятстве малютка. - Пусти меня к нему. Пожалуйста, няня!

М-с Чикк обратилась к ребенку сь материнскими наставлениями и заметила, что доброй девочке стыдно капризничать. Но Флоренса, не сводя с доброй няни испуганных глаз, еще повторила просьбу, соединенную на этот раз с громким плачем и рыданием.

- Я не разбужу его, - сказала она, опустив голову и закрыв руками глаза. - Я только положу к нему руку и усну. Ах, сделайте милость, позвольте лечь с ним; я знаю, он любит меня!

Ричардс, не говоря ни слова, взяла девочку на руки и положила на кроватку, где спал младенец. Малютка плотно придвинулась к брату и, слегка обняв его шейку, сомкнула заплаканные глаза и успокоилась.

- Бедная крошка, - сказала мисс Токс, - верно, ей что-нибудь пригрезилось!

Это незначительное происшествие прервало назидательный разговор, и уже трудно было его возобновить. М-с Чикк, по-видимому, совершенно была утомлена созерцанием доблестных подвигов высокой своей нравственности. Приятельницы поспешно допили чай и немедленно отправили слугу за фиакром. Наем извозчика для мисс Токс был делом первой важности, и она приступала к нему не иначе, как с большими приготовлениями, в которых соблюдалась строжайшая система.

- Потрудитесь, пожалуйста, Таулисон, - сказала мисс Токс, - взять с собою чернильницу с пером и хорошенько запишите номер.

- Слушаю, сударыня, - отвечал Таулисон.

- Да потрудитесь, пожалуйста, Таулисон, - продолжала мисс Токс, - перевернуть в фиакре подушку. Она обыкновенно, - прибавила мисс Токс, обращаясь к мг Чикк, - по ночам бывает сыра, моя милая. Да еще я побезпокою вас, Таулисон, - продолжала мисс Токс, - потрудитесь взять вот эту карточку и шиллинг. Скажите, что он должен ехать по этому адресу и что ему больше шиллинга не дадут. Не забудьте, пожалуйста.

- Не забуду, - отвечал Таулисон.

- Да еще, - мне совестно, что я вас так безпокою, Таулисон, - сказала мисс Токс, нерешительно посматривая на лакея.

- Ничего, сударыня, - отвечал Таулисон.

- Так потрудитесь, пожалуйста, Таулисон... но неть, уж так и быть, ступайте, Таулисон. Мне право очень совестно...

- Ничего, ничего, сударыня, - возразил услужливый лакей.

- Так вот что, - сказала, наконец, мисс Токс не совсем решительным тоном, - вы этак как-нибудь мимоходом намекните извозчику, что леди, с которой он поедет, не то что какая-нибудь этак... что y ней есть знатный дядя, сильный и строгий человек, что он засадит в тюрьму всякого, кто оскорбит его племянницу. Вы можете даже, любезный Таулисон, разумеется, как-будто мимоходом, невзначай, по-дружески, рассказать, что уж одного дерзкого грубияна, который недавно умер, так проучили за это, что он всю жизнь не забывал.

- Слушаю, сударыня, - отвечал Таулисон.

на ночь бузины и успокоите себя.

Черноглазая Сусанна Ниппер с величайшим трудом удерживалась в присутствии м-с Чикк; но когда детская опустела, она поспешила достойным образом вознаградить себя за долговременное принуждение.

- Если бы на меня недель на шесть надели какую-нибудь чумичку, - сказала она, - и тогда бы я не бесилась, как теперь. Ну, слыханное ли дело?... Ах, чучелы, чучелы!

- И говорит, что этому ангельчику пригрезилось! - сказала Полли.

- Кр-р-р-р-расавицы, черти бы вас побрали! - вскричала Выжига, с гримасой приседая перед дверью, откуда вышли предметы её ярости. - Никогда не будет Домби! И слава Богу, что никогда не будет! Довольно и одной.

- Не разбудите детей, Сусанна, - сказала Полли.

- Чувствительнейше благодарю, м-с Ричардс, - вскричала Сусанна, готовая в сердцах на ком-нибудь выместить свою досаду, - как мулатка и невольница, я должна с почтением выслушивать ваши приказания. М-с Ричардс, не угодно ли вам еще что-нибудь заметить? Говорите, пожалуйста, не церемоньтесь с вашей покорной слугой.

- Что за вздор вы несете, моя милая?

- Какой вздор, помилуйте, сударыня! Где вы изволили родиться, - вскричала Сусанна, - разве вам неизвестно, что вы, как временная гостья, можете помыкать мною, как угодно? Но где бы вы ии родились, Ричардс, - продолжала Выжига, быстро замахав головой, - когда бы вы ни родились, - a вы должны знать, что давать приказанья и исполнять приказанья - две вещи не очень похожия одна на другую. Вы, например, можете приказать мне броситься вниз головой из пятого этажа на мостовую, a я, например, могу поберечь свою шею и не послушаться вас, м-с Ричардс. Вот оно как.

- Что-ж я вам сделала, Сусанна? - Вы накинулись на меня за то, что обижают мисс Флоренсу! Вы очень добрая девушка; но ведь я же не виновата, моя милая.

- Да, вам хорошо этак разсуждать, - возразила Сусанна, несколько смягчившись, - когда за вашим ребенком ухаживают, как за князьком, целуют его и милуют, как чорт знает кого; a что бы вы сказали, если бы затаптывали его в грязь, как эту милую, прелестную сиротку, о которой эти ведьмы говорили, как о пропавщей твари?... Прр-р-р-роклятые!... Да что, какая нам забота! Не капризничайте, мисс Флой! Спите, негодная шалунья! A вот я сейчас позову с чердака домового и велю съесть вас живьем. Спите!

Эти слова мисс Ниппер произнесла с особым выражением, как-будто в самом деле ее слышал домовой, готовый по первому знаку броситься на исполнение её лютых приказаний. Она поспешила успокоить свою маленькую воспитанницу, закутав ей головку одеялом и хлопнув сердито трм или четыре раза по подушке. Потом она сложила руки, сжала роть, села перед камином и в этом положении провела весь остаток вечера, не сказавь более ни одного слова,

Хотя в детской уверяли, что маленький Павел начинает понимать и даже делать наблюдения, ири всем том он вовсе, по-видимому, не замечал, что его собираются крестить на следующий день и что с необыкновенной хлопотливостью приготовляют парадное платье как для собственной его особы, так и для всей свиты. Даже в самый торжественный день, он, сверх чаяния, ничем не показал, что понимает важность церемонии; напротив, в самую роковую минуту ему вдругь заблагоразсудилось уснуть крепким сном счастливой невинности, и потом он был очень недоволен, когда его разбудили и начали одевать с особенным старанием.

Пасмурно-серый осенний день, с резким восточным ветром, вполне согласовался и с этим торжеством и с холодною фигурой м-ра Домби. Он стоя принимал в библиотеке гостей, и на все смотрел сентябрем. Когда, подходя к окнам, он заглядывал в маленький сад и смотрел на деревья, сухие и пожелтевшие листья с треском начинали осыпаться, как-будто от его взора. Темные и холодные комнаты, казалось, облеклись в траур, как и самые жильцы. Книги, разставленные по ранжиру и вытянутые в строй, как солдаты, стояли неподвижно в своих мрачных, холодных, однообразных мундирах, - и если, как y солдат, была в них какая-нибудь мысль, так это только мысль о холодной погоде. Книжный шкаф за стеклами, крепко запертый на ключ, отталкивал всякое желание прикоснуться к парадным переплетам. На верху шкафа угрюмо стоял бронзовый бюст Вилльяма Питта, не одушевленный ни одною чертой живого сходства, и, как заколдованный мавр, сторожил заветный склад. По бокам его две пыльные урны, из какой-то древней гробницы, казалось, проповедывали о бренности и суете здешняго мира; a зеркало, вделанное над камином, отражая вместе и м-ра Домби и его портреты, казалось, погружено было в самые меланхолическия размышления. Закоптелая, холодная решетка y камина была чрезвычайно похожа на самого м-ра Домби, облеченного в свой синий, застегнутый до верху фрак, белый стоячий галстух и модные сапоги с величественным скрипом, с дополнением к этому туалету неизбежной золотой цепи, выглядывавшей из под фрака. Но это случайное родство каминной решетки с хозяином могло быть допущено только за отсутствием его родственников, м-ра и м-с Чикк, которые при этой оказии не замедлили явиться собственными особами.

- Любезный Павел, - прошептала м-с Чикк, обнимая брата, - нынешний день, я надеюсь, будет началом многих веселых дней.

- Благодарю, Луиза, - отвечал с пасмурным видом м-р Домби, - как ваше здоровье, м-р Джон?

- Как ваше здоровье, сэр? - отвечал Чикк.

Он протянул руку м-ру Домби с такою медленностью, как будто опасался электрического удара. М-р Домби дотронулся до его руки с такою осторожностью, как-будто прикасался к рыбе или морскому растению, или вообще к чему-нибудь мокрому и клейкому.

- Не нужно ли приказать, Луиза, развести для тебя огня? - спросил м-р Домби, поворачивая голову в своем высочайшем галстухе, как в железных тисках.

- О, нет, мой милый, - отвечала м-с Чикк, скорчиваясь в три погибели от ужасного холода, - для меня все равно.

- A вам не холодно, м-р Джон? - продолжал хозяин.

М-р Чикк, который уже успел засунуть оба кулака в широкие карманы своих панталон и собирался свистнуть одну из своих любимых арий, приостановился и отвечал, что ему очень хорошо. Потом он уже и затянул: "уж как жил поживал тряпичник", но вдруг вошел Таулисон и громко доложил:

Прелестная дева на сей торжественный случай облеклась в легкое газовое платье, украсив чело, власы и шею всею роскошью своего туалета. Лицо её посинело, и она дрожала, как осиновый лист.

- Как ваше здоровье, мисс Токс? - сказал м-р Домби.

Мисс Токс, приседая на вопрос м-ра Домби, который сделал два или три шага ей на встречу, опустилась в свой пышный газ и кружева, как мгновенно сдвинутая зрительная трубка.

- Я никогда не забуду этого дня, сэр! - нежно сказала мисс Токс, - о, никогда! Любезная Луиза, я почти не смею верить своим чувствам!

Если бы мисс Токс верила по крайней мере одному из своих чувств, то узнала бы, что день был очень холодный. С этим, конечно, нельзя было не согласиться. Она воспользовалась первым удобным случаем возстановить задержанное холодом кровообращение на кончике своего носа и усердно принялась тереть его платком, опасаясь, вероятно, чтобы слишком низкая температура не произвела неприятного впечатления на ребенка, когда она станет его целовать.

Наконец явился и герой сего празднества, несомый на руках м-с Ричардс; в арриергарде его свиты шла Флоренса, под стражей неутомимой Сусанны Ниппер, замыкавшей торжественное шествие. Хотя на этот раз компания, прибывшая из детской, находилась не в глубоком трауре, однако в наружности действующих лиц не было ничего праздничного. Младенец, может быть, испуганный посинелым носом крестной матери, начал кричать, и этим помешал м-ру Чикк обласкать Флоренсу, к которой он уже подступал с этим намерением. М-р Чикк вообице не слишком жаловал породу Домби, быть может, оттого, что слишком коротко знаком был с одной особой, которая некогда имела честь носить эту фамилию; но маленькую Флоренсу он очень любил и не скрывал своей привязанности. Вот почему и теперь он хотел подойти к бедной сиротке; но дражайшая половина при крике ребенка остановила супруга.

- Чего ты смотришь, Флоренса? - прервала с живостью тетка. - Подойди к братцу, утешь его.

Температура сделалась или должна была сделаться еще холоднее, когда м-р Домби обратился с холодным вниманием к своей маленькой дочери, которая, хлопая ручонками и приподнимаясь на цыпочки, манила к себе маленького брата, стараясь обратить на себя его внимание. Ребенок в самом деле услышал привычный голосок, посмотрел вниз и замолчал. Быть может, искусные маневры м-с Ричардс тоже содействовали к успокоению благородного наследника м-ра Домби. Флоренса спряталась за кормилицу - ребенок нетерпеливо следил ее глазами; она выглянула опять с веселым криком - он запрыгал и улыбался от радости; наконец, когда сестра подбежала к нему, малютка громко засмеялся и опустил ручку в её локоны, между тем как она с нежностию осыпала его поцелуями.

Приятно ли это было м-ру Домби? Иетория молчит; но он не выразил удовольствия ни малейшим движением. Впрочем, всякое наружное выражение чувств было не по его натуре. Если бы как-нибудь солнечный луч прокрался в комнату и осветил играющих детей, он отнюдь не прояснил бы его лица. Оно было так неподвижно и холодно, что даже последний теплый луч померк в веселых глазках маленькой Флоренсы, когда она случайно встретилась с глазами отца.

День был серый, пасмурный, настоящий осенний, и в этот промежуток минутного молчания листья печально падали с деревьев.

- М-р Джон, - сказал м-р Домби, посмотрев на часы и взяв шляпу, - потрудитесь вести сестру; моя рука сегодня принадлежит мисс Токс. Ричардс, ступайте вперед с мром Павлом, да будьте осторожнее.

В карете м-ра Домби отправились: Домби и Сын, мисс Токс, м-с Чикк, Ричардс и Флоренса; в маленькой карете м-ра Чикк поехали Сусанна Ниппер и сам м-р Джон. Сусанна безпрестанно глазела в окно, чтоб избавиться от печальной необходимости смотреть на широкое лицо джентльмена, и всякий раз, когда что-нибудь звенело, ей казалось, будто м-р Чикк завертывает деньги и хочет угостить ее подарком.

Дорогой, на пути к церкви, м-р Домби хлопнул однажды в ладоши, чтоб позабавить сына, - и мисс Токс пришла в неописуемый восторг при этом изъявлении родительской нежности. Больше ничего не сделал и не сказал м-р Домби, и веселый поезд на крестины отличался от похоронной процессии только особым цветом экипажа и лошадей.

У церковных дверей карету поспешил встретить сторож с какой-то зловещей физиономией. М-р Домби вышел прежде всех, чтобы принять дам, и когда он остановился, его тоже можно было принять за сторожа, разумеется, не церковного, но за сурового стража человеческих дел и помышлений.

Мисс Токс с трепетным благоговением подала руку м-ру Домби и начала с ним взбираться по ступеням церковной паперти. В церкви совершалась другая торжественная церемония, и мисс Токс ясно разслышала слова: "Охотой ли идешь за него Лукреция?" - "Да" - отвечал другой голос.

- Потрудитесь скорее внести ребенка, - ска зал сторож, отворяя церковную дверь.

- В могилу? - мог бы спросить маленький Павел вместе с Гамлетом, - таким холодом и сыростью повеяло из церкви! Большая завешенная кафедра и покрытый налой, страшные ряды порожних скамеек, угрюмых галлерей, возвышавшихся до самого потолка и пропадавших в тени огромного нахмуренного органа, пыльные рогожи и холодный пол, вымощенный каменными плитами, пустые стулья в передних углах и страшная сырость в заднем углу, где стояли катафалки, гробовые носилки и несколько лопат, корзин и кое-какой дряни, перевязанной гробовыми веревками, странный, неестественный запах и погребальный свет: такова была английская церковь, где собирались совершить священный обряд.

- Теперь y нас свадьба, сказал сторож, - но ее сейчас кончат. Не угодно ли вам пожаловать в придел?

При этих словах, показывая дорогу в придел, сторож поклонился м-ру Домби с легкой улыбкой, давая знать, что уже имел честь познакомиться с его милостью при похоронах его супруги, и надеется, что с тех пор почтенный джентльмен был в добром здоровьи.

Физиономии новобрачных отнюдь не обнаруживали пламенных восторгов удовлетворениого сердца, и вся свадебная процессия имела необыкновенно печальный вид. Невеста была очень стара, жених очень молод; какой-то устарелый франт, с одним настоящим и другим поддельным глазом, вел молодую. Вся компания дрожала от холода. В приделе дымился огонь, и старый дьяк "наводил справку", ощупывая пальцем огромные листы фолианта, исписанного именами покойниковь. Над камином висел план церковных склепов, и м-р Чикк, бегло читая вслух реестр усопших и погребенных особ, невзначай произнес также и имя Фанни.

Через несколько минут явился староста, низенький, худенький старичек, одаренный сильной одышкой; он почтительно поклонился и доложил, что купель приготовлена. Однако-ж все еще должно было дожидаться, пока записывались свадебные свидетели, и между тем угрюмый, задыхавшийся староста ходил взад и вперед и безпрестанно кашлял, частью от слабости, частью для того, чтобы напомнить о своей особе жениху и невесте, выходившим из церкви. Потом пришел пономарь, единственное веселое лицо во всей церкви; он принес кружку теплой воды и пробормотал, что не мешало бы наперед согреть купель, хотя очень хорошо знал, что купель не нагреют теперь и миллионы ведер кипятку. Наконец явился и сам пастор, любезный молодой человек с улыбающимся лицом; но его фигура должна была наводить ужас на маленьких детей, напоминая одного из тех страшных сказочных пугал, которые, как известно, всегда являются в белом саване, - a ризы почтенного пастыря англиканской церкви были очень похожи на белый саван. Действительно, при одном виде его, Павел закричал благим матом и до тех пор не переставал, покуда его не увезли прочь. Даже и после, во все продолжение обряда, раздавался в церкви крик ребенка то громкий, то тихий, попеременно возвышаясь и понижаясь самым неприятыым образом. Это до такой степени разстроило чувствительных дам, что м-с Чикк безпрестанно оборачивались и посылала старосту к кормилице с разными поручениями, a мисс Токс забыла даже закрыть молитвенник в то самое время, когда священник читал заклинательную молитву.

распространялся пред очами благочестивых слушателей. Только один раз, когда пастор, в заключение церемонии, давая наставление восприемникам касательно их будущих обязанностей в отношении к духовному чаду, взглянул случайно на м-ра Чикка; лицо м-ра Домби приняло необыкновенновеличественное выражение, как-будто он хотел сказать, что крестный отец должен поберечь себя от такого совета.

Когда все было кончено, он опять подал руку мисс Токс и проводил ее в придел, где объяснил священнику, что почел бы большим счастьем пригласить его к себе откушать хлеба-соли, еслы бы хозяйство не было y него в плачевном состоянии. Когда метрическая книга была подписана, деньги за крестины заплачены, староста, дьячек и пономарь нместе со сторожем получили на свой пай, небольшое общество снова уселось в кареты и в том же порядке двинулось в обратный путь.

Дома почтенную компанию встретил бронзовый Вильям Питт, который, по-видимому, отворачивал нос от холодных блюд, приготовленных скорее для поминок, чем для радостного торжества. По возвращении из церкви, мисс Токс подарила своему крестнику серебряную кружку, a м-р Чикк ложку, вилку и ножик в особом ящике. С своей стороны м-р Домби поднес мисс Токс браслет, и мисс Токс приняла сей дар с благоговейным излиянием глубокого чувства признательности.

- М-р Джон - сказал м-р Домби, - не угодно ли вам садиться за стол? Что y вас там?

- Холодная говядина, сэр, - отвечал м-р Чикк, потирая одну о другую свои окоченевшия руки, - a y вас что там?

Кушанья были так холодны, что при одном взгляде на них зубам становилось больно. Шампанское, казалось, вовсе замерзло, и мисс Токс чуть не вскрикнула, когда прикоснулась к бокалу. Холодные и жаркия принесены были из такого ледяного буфета, что от одного прикосновения к ним y м-ра Чикк окостенели пальцы. Только один м-р Домби был непоколебим по прежнему.

Господствующее настрфение отразилось даже на м-с Чикк: она уже не льстила брату, не болтала с приятельницей и думала только о том, как бы укротить буйство зубов, начинавших против её воли колотить очень неприятную тревогу.

- Ну, сэр, - сказал м-р Чикк, наливая стакан хересу и делая неожиданный скачек после продолжительного молчания, - с вашего позволения, за здоровье нашего маленького Павла!

- Даруй ему Боже всех возможных благ! - пропищала мисс Токс, прихлебывая вино.

- М-р Джон, - сказал м-р Домби с суровой важностью, - мой сын не преминул бы отблагодарить вас, если бы понимал, какую делают ему честь. Впоследствии, я надеюсь, он сумеет определить свои отношения к родственникам и друзьям и поймет, какие обязанности к обществу свет налагает на каждого достойного гражданина.

Эти слова были произнесены таким тоном, что всякое возражение казалось неуместным, даже дерзким, и потому м-р Чикк погрузился опять в прежнее велеречивое молчание. Мисс Токс слушала м-ра Домби еще с большим вниманием против обыкновенного, наклонив к нему голову с напряженным любопытством, и когда он кончил, она нагнулась через стол к м-ру Чикк и прошептала:

- Луиза!

- Что, мой друг? - спросила м-с Чикк.

- Возлагает на всякого человека! - отвечала м-с Чикк.

- Извините, мой друг, - возразила мисс Токс, - мне кажется не так. Это было сказано как-то плавнее, деликатнее... Какие отношения к родственникам и друзьям и какие обязанности к обществу свет налагает на достойного гражданина!

- Налагает на достойного гражданина. Точно так! - повторила м-с Чикк.

Мисс Токс с торжеством сложила свои нежные руки и, подняв глаза к потолку, прошептала: - Какое красноречие!

ей стакан вина и начал следующую речь, которую мисс Токс приготовилась слушать с напряженным вниманием, стараясь не проронить ни одного слова.

- В продолжение пяти или шести месяцев, проведенных в моем доме, м-с Ричардс, вы исполняли добросовестно свои обязанности в отношении к любезнейшему моему сыну. Желая достойным образом вознаградить вас при этом благополучно совершившемся торжестве, я обдумывал, как это сделать соответственнее моему званию и советовался на сей конец с возлюбленнейшею моею сестрой, м-с...

- О, не прерывайте, сделайте милость! - сказала мисс Токс.

- Я хотел сказать вам, Ричардс, - начал опять мрь Домби, бросив строгий взгляд на м-ра Чикк, - что я в особенности руководствовался при этом первым разговором с вашим супругом, от которого я узнал, в каких печальных обстоятельствах находится ваше семейство, и в каком глубоком невежестве коснеют ваши дети,

- Я очень далек от того, - продолжал м-р Домби, - чтоб быть на стороне дерзких вольнодумцев, распространяющих вздорную мысль о необходимости всеобщого образования. Но считаю также необходимым, чтобы низший класс понимал свое положение и, руководимый истинным просвещением, благовременно, по собственному чувству чести и долга, поучался бы смирению, послушанию, повиновению и другим подобным добродетелям, составляющим истинную, незыблемую, непреложную основу гражданской целости и невозмутимого спокойствия. С этой, и только с этой стороны, я одобряю училища.

Здесь м-р Домби величаво окинул глазами собрание, и, довольный благоговейным вниманием, с каким его слушали, продолжал:

- Имея право назначать одного кандидата в заведение, известное под названием "Благотворительного Точильщика", где дети получают не только воспитание, соответственное своему назначению, но и пользуются безбеднымь содержанием, я, сообщив предварительно о моем намерении чрез м-с Чикк вашему семейству, представил вашего старшого сына на имеющуюся вакансию, и он сегодня, как известили меня, принят уже в число воспитанников. Номер вашего сына - заключил м-р Домби, обращась к сестре и говоря о мальчике, как будто речь шла о наемном фиакре, - кажется; сто сорок седьмой. Луиза, потрудись передать ей.

- Сто сорок седьмой, - сказала м-с Чикк. - Форма y них, Ричардс: теплая фризовая куртка и фуражка синяго цвета с желтой выпушкой, красные шерстяные чулки и узкие кожаные брюки. Это можно носить самим, - прибавила м-с Чикк с энтузиазмом, - да еще похваливать.

- Много обязана вам, сэр, - робко отвечала кормилица, обращаясь к м-ру Домби, - никогда не забуду ваших благодеяний. Дай вам Бог много лет здравствовать.

В это время Котел - читатель не забыл прозвище старшого кочегарова сына - в полном наряде воспитанника Благотворительного Точильщика представился с такой поразительной живостью воображению Ричардс, что она не могла удержаться от слез.

- Я очень рада, что нахожу в вас столько чувствительности, Ричардс! - сказала мисс Токс.

- После этого можно надеяться, - прибавила мисс Чикк, обрадовавшись случаю блеснуть своим познанием человеческого сердца, - что на свете есть еще души, умеющия чувствовать благодарность.

была очень рада, когда, наконец, удалось ей ускользнуть из комнаты.

Температура, которая немного смягчилась в присутствии кормилицы, с её уходом переменилась опять, и мороз начал свирепствовать с прежней жестокостью. М-р Чикк два раза принимался насвистывать, но вместо веселой песни выходил y него какой-то погребальный марш. Маленькое общество с каждой минутой становилось холоднее и холоднее, как будто превращалось в твердую оледенелую массу вместе с блюдами, перед которыми сидело. Наконец, м-с Чикк взглянула на мисс Токс, a мисс Токс взглянула на м-с Чикк и, кивнув утвердительно головами, обе леди сказали, что пора домой. Так как м-р Домби не сделал никакого возражения, честная компания поспешила откланяться и немедленно отправилась в сопровождении м-ра Чикк, который, лишь только лошади сдвинулись с места, запустил руки в карманы, вальяжно развалилея в карете и принялся насвистывать: "Как пошли наши, поехали домой" с такой мрачной и ужасной досадой, что м-с Чикк во всю дорогу ни разу не осмелилась остановить и обезпокоить его.

Ричардс, при всей приверженности к своему питомцу, не могла забыть и своего первенца. Она чувствовала, что это не совсем сообразно с чувством благодарности; но этот день имел влияние даже на "Благотворительного Точильщика", и бедной матери показалось, что оловянный значек и сто сорок седьмой номер были тоже необходимою принадлежностью крестин. Она не раз заговаривала в детской о форменном платье и особенно о милых штанах, которые безпрестанно представлялись её воображению.

- Богь знает, чего бы я не дала, - сказала Полли, - чтобы хоть разок взглянуть на бедного малютку, покуда он не привык.

- Ну, так что-ж, м-с Ричардс? - сказала Ниппер, посвященная в её тайну, - от вас зависит с ним повидаться.

- Вот пустяки! Почему не позволит? - возразила Ниппер, - мне кажется охотно позволит, если попросить.

- Я думаю, вы ни за что не согласились бы просить его? - сказала Полли.

- Разумеется, - утвердительно отвечала Сусанна, - но погодите, вот в чем штука: наши прелестные надзирательницы говорили, кажется, что завтра не пожалуют к должности. Так знаете ли что? Мы возьмем с собой мисс Флой, выйдем со двора и зададим такое гулянье, какого и не снилось всем этим Чикк и Токс.

из дому, она согласилась, что выдумка Сусанны была очень благоразумна.

- Что это с ребенком? - спросила Сусанна.

- Кажется, он продрог, - сказала Полли, расхаживая с ним по комнате взад и вперед и убаюкивая его на руках.

День был пасмурный, настоящий осенний день. Когда кормилица, укачивая ребенка, заглядывала по временам в заплаканные стекла окна, на дворе дико жужжал пронзительный ветер, поблекшие листья с шумом падали с чахлых деревьев, и ей становилось страшно, и сердце её судорожно сжималось, и она крепко прижимала к груди трепещущого младенца.